Версия для печати

Но произошло худшее: в лице митр. Сергия начал определяться антиканонический, безблагодатный, фальши­вый церковный центр. И те, кто возлагал свои надежды на личные качества, мудрость и духовную твердость митр. Сергия, уже через год получили жестокий урок...

Осенью 1926 г. митр. Сергий был арестован.

Поводом для этого послужила попытка русских епи­скопов осуществить избрание Патриарха путем конспи­ративного сбора подписей. Это была затея канонически сомнительная (ибо Собор, как живое и личностное еди­нение в Св. Духе, не может быть заменен никаким "сбо­ром подписей"), а политически — чрезвычайно опасная, если не сказать — провокационная. Сейчас трудно уста­новить, кто именно был инициатором этой затеи: по одним сведениям, это был сам митр. Сергий, по другим — еписко­пы во главе с архиеп. Иларионом Троицким. Во всяком случае митр. Сергий (вместе с еп. Павлином /Крошечкиным/) возглавил практическое осуществление этого про­екта. Большинство епископов высказались за кандидатуру митр. Кирилла, которому осенью 1926 г. истекал срок ссылки. Было собрано уже 72 подписи в его пользу, когда начались массовые аресты епископов по делу "контрре­волюционной группы, возглавляемой митр. Сергием". По сведениям современников, в этот период были сосланы не менее 40 епископов. Митрополит Кирилл получил до­полнительный срок ссылки.

Согласно распоряжению митр. Петра от 23.11/6.12 1925 г., после ареста митр. Сергия временным заместите­лем Местоблюстителя стал митр. Иосиф (Петровых), неза­долго перед этим назначенный митр. Сергием, по настой­чивым просьбам верующих, на Ленинградскую кафедру.

Понимая, что и ему недолго придется оставаться на свободе, митр. Иосиф сразу же составляет распоряжение об управлении Церковью на случай своего ареста. Документ этот показывает, до какой степени развилась ложная идея заместительства, согласно которой для получения всей полноты первосвятительской власти достаточно иметь предыдущего "фактического управляющего". Распоряже­ние митр. Иосифа оставляет впечатление, будто речь идет не о Церкви, но об армии, в которой любыми средствами должно сохраняться единоначалие, для чего устанавливается детально разработанная система передачи власти в случае выбывания или возвращения в строй определенных лиц, в строго определенном порядке старшинства.

Митр. Иосиф в этот период совершенно не отдает себе отчета в том, что устанавливая новую систему пре­емственности Высшего Церковного Управления, он (впро­чем, вслед за митр. Петром) покушается на такое действие, которое не дерзал совершать даже сам Святейший Пат­риарх, строго и безупречно выполнявший соборное поста­новление, руководствуясь не только тактическими сообра­жениями минуты, но прежде всего заботой об исполнении церковной правды.

Митр. Иосиф указывает четырех иерархов, которые при строго определенных условиях могут заменить митр. Петра на посту Местоблюстителя, и шестерых иерархов, ко­торые могут в определенном порядке занимать пост Заме­стителя Местоблюстителя. Более того, если "будет исчер­пан ряд поименованных Местоблюстителей — все права и обязанности Патр. Местоблюстителя, вместе со званием такового, канонически должны быть усвоены наличному Заместителю".

Непосредственно же митр. Иосиф "преемственно" при­зывал "к канонически неоспоримому продолжению на­ших полномочий" арх. Корнилия (Соболева), арх. Фад­дея (Успенского) и арх. Серафима (Самойловича).

И лишь "в том критическом положении, если бы ока­залось совершенно невозможным дальнейшее управление Церковью ни Местоблюстителями, ни их Заместителями, таковое управление в отдельности, в пределах возможности и законных прав и велений чувства долга, возлагается на архипастырскую совесть ближайших иерархов каждой в отдельности епархии", причем оговаривается необходимость уклонения от каких бы то ни было компромиссов с обновленцами.

В этом документе проявились все слабые стороны экклезиологического сознания Русской Церкви: непони­мание природы первосвятительской власти, неспособность епископов к самостоятельному управлению своей "мест­ной Церковью", общая привычка к бюрократической цен­трализации. Особенно трагично, что ошибки эти разделяет и распространяет такой безупречный, нравственно твер­дый и пользующийся народным доверием иерарх, как митр. Иосиф. Мы знаем, однако, что в дальнейшем митр. Иосиф, который действительно искал церковной правды, все эти ошибки исправил и словом и действием, тогда как митр. Сергий на этих дефектах церковного сознания построил все свое дело.

При такой чехарде заместителей вполне понятной ста­новится реакция, например, архиепископа Томского Ди­митрия (Беликова), который в конце 1926 г. созвал епар­хиальный съезд и объявил Томскую епархию автокефаль­ной, т. е. не подчиняющейся никому из временных упра­вителей Церкви. Казалось бы, такие действия можно было только приветствовать, предоставив архиереям исполнять Указ 1920 года, и лишь тем, кто не считал себя и свою паству к этому готовыми, оставить возможность добро­вольно подчиняться наличному заместителю, как духовно-нравственному авторитету.

Но арх. Серафим Угличский, сменивший митр. Иосифа, без колебаний пошел проторенным путем и запретил арх. Димитрия в священнослужении. (Отметим, что арх. Ди­митрий, не подчинившись запрещению, не долго устоял на своей позиции: через два года он примкнул к ВВЦС). Тот же архиеп. Серафим в беседе с Тучковым сказал, что ничего не может сказать об условиях "легализации", так как не сознает у себя права решать принципиальные вопро­сы в отсутствие старших иерархов. Между тем, запретив арх. Димитрия за поступок вполне правильный и в духе Патриаршего Указа, арх. Серафим мимоходом решает во­прос гораздо более принципиальный, чем любая "декларация" или "легализация": вопрос о положении и правах епископа в Православной Церкви. Запрещение епархиального архиерея — событие, по духу соборных установлений, чрезвычайное и исключительное — не колеблясь, совершает очередной временный управитель, отчетливо соз­нающий ограниченность своих полномочий!

Здесь скрывается корень грядущих бедствий, которые не замедлили наступить...

7/20 марта 1927 г., когда судебные репрессии против епископата все возрастали, митр. Сергий был неожиданно освобожден, через месяц был освобожден еп. Павлин (Крошечкин), вместе с которым митр. Сергий собирал подписи об избрании митр. Кирилла, затем митр. Сергий получил право жить в Москве, хотя даже до ареста он таким пра­вом не пользовался.

5/18 мая митр. Сергий собирает несколько епископов, которые образуют из себя Синод "при Заместителе Пат­риаршего Местоблюстителя". Состав Синода еще более увеличил тревогу среди епископата. В него вошли: митр. Серафим (Александров), которого все подозревали в свя­зях с ГПУ, арх. Сильвестр (Братановский) и арх. Алексий (Симанский) — бывшие обновленцы, арх. Филипп (Гумилевский), переходивший в секту беглопоповцев. Приглашен был также митр. Арсений Новгородский, проживавший в ссылке в Ташкенте, однако ответа он не прислал и в работах Синода не участвовал. (Н. Ф. Фиолетова, вдова известного профессора Фиолетова, свидетельствует, что митр. Арсений был настроен отрицательно к действиям митр. Сергия и лишь позже примирился с ним, получив от него затем назначение на Ташкентскую кафедру).

Получив в НКВД справку о регистрации, (о "неусмот­рении" "препятствий к деятельности"), митр. Сергий начи­нает страшное и непоправимое дело — целенаправленное изменение состава иерархии Русской Церкви. Прежние единичные опыты, распоряжения судьбами епископов, столь необдуманно одобренные многими архиереями, те­перь повторились в массовом масштабе. Ссыльные еписко­пы увольнялись на покой, возвратившиеся из ссылки и "неблагонадежные" епископы переводились на дальние окраины, начались хиротонии и назначения бывших обновленцев и лиц, близких к митр. Сергию.

Наконец, 16/29 июля 1927 г. появилась знаменитая "Декларация" митр. Сергия, в которой православных боль­но задели слова, свидетельствовавшие о переходе с позиции аполитичности на позицию внутренней духовной со­лидарности с властью.

Пришло время отрезвления и раскаяния для русских епископов за те времена, когда они смотрели сквозь паль­цы на канонические злоупотребления митр. Сергия ради чистоты его нравственно-политической позиции. Позиция изменилась, злоупотребления приняли катастрофические и непоправимые масштабы.

С созданием Синода, с изменением гражданской пози­ции Церкви, с присвоением права изменять состав иерар­хии — давно намечавшаяся опасность создания фальши­вого церковного центра во главе с митр. Сергием стала совершившимся фактом. Этот безблагодатный, лишенный первосвятительской харизмы, бюрократический центр стал проводником антицерковных влияний, орудием разруше­ния и растления Церкви.

Но совершавшаяся на глазах духовно-нравственная катастрофа Русской Церкви одновременно стала мощным стимулом к ее духовному возрождению и продолжению той творческой работы, которая была начата Поместным Собором 1917-18 гг. и Святейшим Патриархом Тихоном с его верными собратьями и детьми.

В мае 1927 г. появляется Послание Соловецких еписко­пов, в котором твердо провозглашаются принципы лояль­ности и аполитичности Церкви, полная невозможность вовлечения Церкви в русло государственной политики (см. полный текст в Приложении I).

"При... глубоком расхождении в самых основах миро­созерцания, — гласило Послание, — между Церковью и государством не может быть никакого внутреннего сбли­жения или примирения, как невозможно примирение меж­ду положением и отрицанием, между да и нет, потому что душою Церкви, условием ее бытия и смыслом её суще­ствования является то самое, что категорически отрицает коммунизм".

Отдавая себе ясный отчет в том, что Высшее Церков­ное Управление и вся централизованная структура цер­ковной организации без труда могут быть разрушены государством, если оно будет в этом заинтересовано, — соло­вецкие узники провозглашают принцип, еще никогда не звучавший из уст православных епископов. Здесь, в узах и темнице, начала возрождаться в сознании русских епи­скопов идея внутренней свободы Православной Церкви:

"Если предложения Церкви будут признаны приемле­мыми, Она возрадуется о правде тех, от кого это будет зависеть. Если Ее ходатайство будет отклонено, Она гото­ва на материальные лишения, которым подвергается, встре­тит это спокойно, памятуя, что не в целости внешней организации заключается Её сила, а в единении веры и любви преданных Ей чад Её, наипаче же возлагает свое упование на непреоборимую мощь Её Божественного Основателя и на Его обетование о неодолимости Его Создания". (Подч. нами — Л. Р.).

Напрасны будут попытки усмотреть в этих освобож­дающих словах новый протестантизм или умаление Собор­ных принципов патриаршества. Ибо само патриаршество — через которое Господь управляет Церковью — есть одно из выражений этого упования Церкви на "непреоборимую мощь Её Божественного Основателя и на Его обетование о неодолимости Его Создания". Патриаршество есть не "внешняя организация", но благодатное увенчание церков­ной Жизни, сутью которой изначально было и остается свободное "единение веры и любви"...

Вот как описывает события этого периода один из деятелей церковной оппозиции в своем письме, датирован­ном 1962 годом:

"...Придя к власти, большевики сразу же объявили войну Церкви. Это было, пожалуй, единственным честным актом во всей их политической деятельности, ибо никакое соглашение между этими двумя станами совершенно не­мыслимо вследствие тех противоречий, которые их раз­деляют (кое общение Христово с Велиаром?), а о терпи­мости со стороны большевиков не может быть и речи. Но самым объявлением войны и ограничилась их честность. Ибо мотивы они выставляли ложные. Они сразу стали обвинять Церковь в контрреволюции. Это была явная неправда, ибо со времени утверждения большевиков на всей территории бывшей России и прекращения гражданской войны, т. е. с того времени, когда всем стало ясно, кому принадлежит государственная власть, большевики не могли указать ни одного факта (подчеркнуто автором письма), который бы подходил под это понятие — понятие политической борьбы, заговора с целью уничтожения противника. Но они стали преследовать христиан именно под этим фальшивым предлогом. И когда пришла моя очередь, я на одном из последних своих допросов заявил своему следова­телю: "да, я контрреволюционер, я не отрицаю этого. Там, где вы говорите "да", я говорю "нет", где вы говорите "белое", я говорю "черное", где вы хвалите, я резко порицаю — но вы не имеете никакого права меня за это преследовать, раз вы объявили свободу религии. Следовательно, мои ре­лигиозные убеждения по вашим собственным законам не являются преступлением; обвинить же меня в политической борьбе с вами, в деяниях, имеющих целью вызвать ваше уничтожение, вы не сможете никак". И несмотря на то, что он таки действительно не смог предъявить мне обвинения ни в одном контрреволюционном деянии, я был "осужден" без всякого суда на 10 лет.

Вначале большевики были довольно наивны: им каза­лось, что главная сила Церкви заключается в ее мате­риальной мощи и что поэтому надо ослабить или уничто­жить эту мощь. Под предлогом помощи голодающим было произведено так называемое изъятие церковных ценно­стей, из которых ни одной копейки голодающим не попало, а весь металл был употреблен не на покупку продоволь­ствия, а на чеканку монеты, чтобы поддержать фантасти­чески обесцененный советский рубль. Но вопреки ожида­ниям, Церковь продолжала стоять, и даже свет Её стал намного чище и ярче. Освобождение от чуждой ей обязан­ности защищать и поддерживать далеко не идеальный с ее точки зрения, а потому преходящий государственно-об­щественный строй, Русская Церковь перешла, наконец, к осуществлению вечной своей задачи — благодатного об­новления и возрождения человеческих душ. Настало не­сколько лет, о которых все, пережившие их в ограде Церк­ви, могут вспомнить лишь с чувством великой духовной радости и горячего благодарения Богу, сподобившему их испытать то, что они испытали. Были исповедники, были мученики, были преследования, уничтожения и издевательства, но это не умалило радости, ибо всё это переносилось не во имя достижения каких-нибудь земных целей, а толь­ко во имя Христово — только во имя Его. Церковь, абсо­лютно беззащитная, ощущала себя и правой и непобеди­мой. Воочию, самою жизнью была доказана правота мы­сли св. Иоанна Златоустого о том, что как с Господом Иисусом Христом и Его учениками враги ничего не могли сделать, пока среди них не нашелся предатель, так и Церк­ви не страшны никакие гонения со стороны внешних, пока среди пастырей ее не найдутся предатели. И, увы, такие предатели нашлись. Сов. власти удалось найти нескольких иерархов, которые не погнушались выступить один за дру­гим в роли Иуды Искариотского. Сначала это были живоцерковцы, обновленцы, потом григорианцы, лубенцы и мно­гие другие. Их попытки передать кормило канонического управления Церкви в руки ее заклятых врагов и тем иска­зить или даже совсем парализовать её влияние на духов­ную жизнь страны оказывались бесплодными, пока замести­телем патриаршего местоблюстителя, после арестов целого ряда архиереев, занимавших эту должность, не оказался митр. Сергий. Этот даровитый иерарх, делавший быструю карьеру при самодержавии и потом оказавшийся членом Синода после того, когда обер-прокурор Временного Правительства, Львов, разогнал старый Синод, перешед­ший в "Живую Церковь" сразу после её образования и всячески ее рекламировавший, но сейчас же покаявшийся публично на коленях перед Патриархом Тихоном и отрек­шийся от неё, увидев, что она провалилась, очевидно был беспринципным карьеристом. Но многие его ученики, ставшие епископами, не всматривались в его сомнительные моральные качества, а преклонялись перед его блестящим богословским авторитетом. И этот авторитет помог ему осуществить то страшное дело, на которое сов. власть давно уже толкала церковных деятелей.

Большевики выдумали вопрос о так называемой "лега­лизации" Церкви и приставили к ним как к возглавлявшим ее иерархам, так и к рядовым епископам. Давление было усиленное. В конце концов большинство епископов было вывезено со своих кафедр и сосредоточено то в Москве, то в Харькове (украинские епископы). Они находились "на свободе", т. е. жили на частных квартирах, но им всячески затрудняли управление епархиями и часто вызывали в тогдашнее НКВД. Там от них требовали провести преслову­тую "легализацию", выставляя условиями её оглашение Церковью "деклараций" о признании справедливости ре­волюции и ее методов, об осуждении и экскоммуникации всех уехавших за границу иерархов, о своей "лояльности" по отношению к сов. власти и ее деяниям и т. д. Взамен давалось обещание не трогать Церковь. Иерархи обыкно­венно отвечали, что по законам СССР Церковь уже легализована, ибо конституцией всем предоставлена свобода со­вести, и что поэтому никаких дополнительных обязательств с неё требовать не полагается! В многочисленных списках среди верующих ходила "декларация соловецких (заклю­ченных на Соловках) епископов", которые заявляли, что уступки должна делать не Церковь, а сов. власть: она должна остановить разрушение храмов и монастырей, воз­вратить отнятые святыни — чудотворные иконы, мощи и проч., отменить запрещение преподавания учащимся За­кона Божьего, прекратить вмешательство в дела церков­ного управления (ведь Церковь отделена от государства!), не мешать созыву в назначенные сроки как всероссий­ских соборов, так и местных епархиальных съездов и т. д. Эта декларация была выражением общего церковного со­знания и одобрялась всеми, сверху донизу. Но НКВД все усиливало давление. Не находя желающих среди влиятельных епископов, оно перенесло давление на все рядовое духовенство, создавая для него невозможные условия и этим побуждая требовать от своих архипастырей скорей­шего выпуска деклараций, проекты которых обыкновенно прилагались при воплях иереев. Епископы старались успо­коить малодушных, но опасались выполнять их пожела­ния. В это время заместителем Местоблюстителя оказался митрополит Сергий, и сразу стало известно, что он решил обнародовать "декларацию". В церковных кругах возник­ло острое беспокойство, к митрополиту Сергию направля­лись делегации, выражавшие тревогу (всем было известно, какая декларация требовалась и как она неприемлема для нас) и высказывавшие мнение, что если уж нельзя от нее отбояриться, то что в ней должно быть сказано. Митропо­лит Сергий всех успокаивал и уверял, что в его декларации будет всего один пункт — о том, что православный хри­стианин может быть таким же лояльным советским граж­данином, как и все прочие.

Предыдущая страница (2/4) - Следующая страница (4/4)