Версия для печати

И вот, кажется, в мае 1927 г. (в июле — Л. Р.) его декларация была опубликована. Вы ее, думается, читали и поэтому мне не нужно подробно излагать ее. Можно только сказать, что в ней митр. Сергий выполнил не те обе­щания, какие он давал своим братьям по вере, а те, какие от него требовали в НКВД. Настала великая смута. С одной стороны, все чувствовали, что православно верующий хри­стианин не может согласиться ни с одним словом этой декларации, что она, если не формально, то по существу, является отступнической, провозглашая принципы, несов­местимые с христианским сознанием и совестью. Но с дру­гой стороны, именно это явное попрание церковной прав­ды раздирало души жгучим сомнением; возникала мысль: не может быть, чтобы митр. Сергий решился на дело, кото­рое представляется нам таким недостойным не только святи­теля, но и простого христианина; вероятно, это наш излиш­ний ригоризм, наша гордыня такими мрачными красками рисует нам трезвое и мудрое деяние м. Сергия, всеми по­читаемого и высоко ценимого архиерея. Решать было му­чительно и трудно. В конце концов одна часть иерархов и простого духовенства с великой душевной болью решила, что если уж говорить о декларациях, то единственной до­стойной Церкви могла быть только декларация соловецко­го типа и что поэтому декларация митр. Сергия абсолютно неприемлема для них, что она принесет страшные беды Православной Церкви, что те радужные перспективы, ко­торые сулил м. Сергий в случае принятия его декларации вплоть до открытия духовно-учебных заведений и разрешения Церкви печатать свои издания, никогда не будут осуществлены. А так как митр. Сергий в конце декларации предлагал всем несогласным "отойти", пока не убедятся в правоте и успешности его курса, то они и "отошли", прекратив общение с ним и со всеми, ему подчинившимися. При этом у отошедших и не возникал вопрос о том, благодатны или безблагодатны пошедшие за митрополитом Сергием. Этого вопроса они не ставили и не решали. Но острота церковной борьбы доводила многих из числа цер­ковных простецов до заявлений, что от последователей митр. Сергия благодать отнята, что таинства их — не таинства и что посещение их храмов оскверняет христианина и де­лает его отступником. Эти воззрения особенно распростра­нялись после того, как паства вскоре после обнародования декларации быстро стала лишаться своих пастырей и архи­пастырей, уходивших в ссылку, тюрьмы и концлагеря. Но возглавлявшие отход от митр. Сергия иерархи и близкое им духовенство учили только тому, что в эту годину великой смуты и разделения следует посещать только те храмы, где не читается декларация м. Сергия и где его не поминают, в знак того, что они отвергают нечестивые деяния митр. Сергия и его сторонников. Этих сторонников оказа­лось гораздо больше, чем отошедших. Тут действовал и ве­ликий авторитет митр. Сергия, и малодушие — боязнь репрессий, и надежда, что их можно будет избежать, пойдя по пути, на который звал митр. Сергий...". (Цитируемое письмо, известное нам из перепечатки в Самиз­дате, по-видимому до сих пор не публиковалось. Судя по тексту, автор является одним из духовно-авторитетных лиц катакомбной Церкви). Приведенная оценка достаточно характерна.

Действия митр. Сергия заставили русских епископов, духовенство и весь церковный народ задуматься прежде всего о том, как провести четкую границу между вопро­сами политическими, связанными с отношением Церкви к государству, и вопросами каноническими, связанными с сохранением правильного строя внутрицерковной жизни.

В послании трех епископов [имена их нам не извест­ны. Судя по содержанию, текст послания составлен под влиянием еп. Василия (Зеленцова). Возможно, он — один из авторов] говорилось о том, что в те времена, когда Церковь была связана с государством, она поневоле вовлекалась в политику, но после отделения Церкви от государства у Церкви появилась возможность встать "в стороне от вся­кой политики, делая только свое церковное дело и будучи совершенно свободной от всяких влияний на ее внутрен­ний уклад и порядки со стороны гражданской антирели­гиозно настроенной власти".

Однако митр. Сергий пытается вернуться к уже прео­доленным традициям.

"Послание митр. Сергия и его Синода вновь толкает Церковь на путь союза с государством, ибо самое послание есть уже политическое выступление, как и смотрят на него и составители, и правительство".

"Бывает частная политика отдельных членов Церкви, — продолжали епископы, — которую ведет лично от себя тот или иной член Церкви за своей личной ответствен­ностью. Это еще не есть церковная политика, хотя бы так занимался политикой и сам Патриарх, это только его личная политика. Когда же политику ведет та или другая Поместная Церковь, как целостное религиозное учрежде­ние, как организованное религиозное общество, через свою церковную высшую власть, такая политика суть церков­ная политика, т. е. политика всей этой Церкви, а не от­дельных только ее членов. Если Патриарх или другой член Церкви ведет свою личную политику, то за эту политику перед Богом и перед людьми отвечает только он сам, а не вся Церковь; кроме того, для других членов нет еще обязательности присоединиться к его политике. А за Цер­ковную политику отвечает перед Богом и людьми вся Цер­ковь".

Епископы в своей позиции опирались на постановле­ние Поместного Собора от 2/15 августа 1918 года, которым была упразднена общеобязательная церковная политика и предоставлено на волю каждого заниматься или нет цер­ковной политикой, но с обязательством, чтобы никто не занимался политикой от имени Церкви, а только от своего имени, не переносил на Церковь ответственности за свою или чужую политическую деятельность и не стремился вредить самой Церкви своей политической деятельностью.

В связи с этим авторы послания делали вывод, что митр. Сергий и его Синод проводят частную, хотя и груп­повую политику и, вопреки постановлению Поместного Со­бора, стремятся силой заставить следовать всех их поли­тике, отлучая от Церкви тех, кто этой политике не после­дует...

Соловецкие епископы в своем отзыве от 14/27 сент. 1927 г. согласились с заявлением о лояльности, содержа­щимся в Декларации митр. Сергия, но в целом Деклара­цию не одобрили, т. к. она дает повод думать о "полном сплетении Церкви и государства", содержит неискреннее, не отвечающее достоинству Церкви выражение благодар­ности правительству за внимание к духовным нуждам, возлагает на Церковь "всю вину в прискорбных столкно­вениях между Церковью и государством".

Наиболее важным нам представляется возражение соловчан против церковных прещений по политическим мотивам.

"Послание угрожает исключением из клира Москов­ской Патриархии священнослужителям, ушедшим с эми­грантами, за их политическую деятельность, т. е. налагает наказание за политические выступления, что противоре­чит постановлению Всероссийского Собора 1917-18 гг. от 3/16 августа 1918 года (здесь, очевидно, имеется в виду то же постановление, которое "три епископа" датируют 2/15 авг. — Л. Р.), разъяснившему всю каноническую не­допустимость подобных кар и реабилитировавшему всех лиц, лишенных сана за политические преступления в про­шедшем (Арсений Мацеевич, свящ. Григорий Петров)".

Не будет мира в Русской Церкви, пока этот Соборный принцип аполитичности Церкви и личной свободы Её чле­нов в отношении дел внецерковных не будет со всей ис­кренностью осуществлен во всех частях Русской Церкви, во всех аспектах церковной жизни! Чего стоит любовь церковная, если она не может подняться выше мирских и политических разномыслии!...

Можно было бы признать право на существование и такой политической позиции, которую занял митр. Сергий и его сторонники, — ибо в условиях жестоких гонений не­избежно проявляется и малодушие, и маловерие, твер­дых же ревнителей можно было бы лишь призывать к братскому снисхождению, терпению, несению немощей сво­их собратьев. Все это делалось и делается, но сохранить взаимную братскую любовь, это реальное проявление церковного единства, можно было лишь при условии, если бы митр. Сергий действовал в духе Соборных постановле­ний, в духе канонической правды и церковной свободы. Без претензий на первосвятительскую власть, без насилия над епископатом и над совестью верующих, пусть бы он опирался только на свой личный авторитет и призвал к добровольному объединению вокруг себя тех, кто разделил бы с ним взгляды, изложенные в Декларации! Основная трагедия Русской Церкви заключалась не столько в духов­ном бессилии, политической беспринципности и граждан­ском малодушии значительной части Ее иерархии и паст­вы, сколько в том, что эти слабости и пороки навязывались всей Церкви насильственным путем, ценой отречения от братской любви и церковной правды. Тот же грех, кото­рый разрушил Россию, угрожал теперь духовно разрушить Русскую Церковь. Насилие это не могло быть оправдано даже и в том случае, если бы митр. Сергий занял позицию канонически, политически и граждански безупречную, — но как можно назвать поведение иерарха, который под­креплял ссылки своих собратьев архиереев увольнениями с кафедр и предпосылал арестам — "канонические" за­прещения не признавших его программу епископов.

Один из духовных наследников митр. Сергия — архим. (теперь архиеп.) Иоанн (Снычев) в 1965 г. по поводу опи­сываемых событий заявлял:

"Христова Церковь на земле не может существовать иначе, как только в союзе с государством. Бесправное по­ложение не может продолжаться долго... Древняя Церковь во времена мучеников тяготилась своим святым беспра­вием и всегда стремилась к тому, чтобы выйти из своего нелегального положения... Митр. Сергий... правильно оце­нил, что неразумно ввергать великое множество "малых сих" в горнило искушений и что развитие нормальной жиз­ни церковной может происходить только в правовом союзе Церкви и Государства".

Оставим все эти утверждения на совести автора (в том числе звучащий злой насмешкой термин "правовой союз" — в контексте нашей истории). Мы слишком хорошо знаем, что с таким "аргументом", как страх, невозможно бороться с помощью исторических и канонических дово­дов. Мы знаем, что, к сожалению, многие в Русской Церк­ви думают так же, как арх. Иоанн, и, скорбя об этом, отнюдь не считаем, что это ставит их вне Церкви.

Но мы также твердо знаем, что так думают не все в Русской Церкви, и в 1927 году было еще немало еписко­пов, которые думали не так, как митр. Сергий, и не имел митр. Сергий морального и канонического права покушать­ся на их право занимать другую позицию, покушаться на их церковное положение как иерархов, дополняя насилие государственное — насилием духовным!

То же самое относится к аргументу "бюрократичес­кому".

"Господь возложил на нас, — писал митр. Сергий в послании от 18/31 декабря 1927 г., — великое и чрезвы­чайно ответственное дело править кораблем нашей Церк­ви в такое время, когда расстройство церковных дел дош­ло, казалось, до последнего предела и церковный корабль почти не имел управления. Центр был мало осведомлен о жизни епархий, а епархии часто лишь по слухам знали о центре. Были епархии и даже приходы, которые, блуждая как ощупью, среди неосведомленности, жили отдельной жизнью и часто не знали, за кем идти, чтобы сохранить православие. Какая благоприятная почва для распростра­нения всяких басен, намеренных обманов и всяких пагубных заблуждений. Какое обширное поле для всякого самочиния..."

Великую боль вызывает состояние Церкви, когда у нее такие пастыри, епископы и священники, которые без распоряжений из "центра" не знают, как "сохранить православие", и так легко, оставшись без "начальства", становятся жертвами "басен", "обманов" и "заблуждений". Как бы сильно ни преувеличивал митр. Сергий эту "беспомощность пастырей", в его словах, безусловно, есть доля горькой правды. Об эту беспомощность в значитель­ной степени разбился великий патриарший замысел, вы­раженный в Указе 7/20 ноября 1920 г., в ней — корень многих бед Русской Церкви.

Но, в какой-то мере понимая заботу митр. Сергия о немощных и "блуждающих" пастырях и ни в какой мере не отрицая необходимости в ту эпоху разного рода церковных объединений вокруг авторитетных иерархов в духе Указа 1920г., мы никак не можем согласиться с тем, что митр. Сергий был единственным архиереем Рус­ской Церкви, способным стать центром такого объедине­ния. Дальнейший опыт показал, что в Русской Церкви нашлось достаточно много иерархов, которые без руко­водства митр. Сергия и без пресловутой "легализации", добытой ценой нарушения нравственной и канонической правды, смогли сохранить православие в своих епархиях не хуже, чем это делал митр. Сергий!

И самые выдающиеся из этих иерархов не только осуществили замысел Патриарха, но и доказали незакон­ность и экклезиологическую ничтожность, фиктивность всех претензий митр. Сергия быть вершителем судеб Рус­ской Церкви, доказали безнравственность и недействительность всех его "прещений", "запрещений" и "увольнений".

И чем больше старался митр. Сергий узаконить и усугубить вековые недуги Русской Церкви, тем значитель­нее и плодотворней становилось то пророческое дерзно­вение, с которым лучшие Ее пастыри эти недуги исцеляли.

Предыдущая страница (3/4)