Версия для печати

Таким образом, русская архиепископия, возникшая в 60-е годы IX в., не прекратила своего существования после гибели Аскольда. Тем более не могла она исчезнуть во времена, когда киевский престол заняла христианка Ольга. Но реальное положение кафедры, по-видимому, было неодинаковым в разные периоды. Возможно, существовали какие-то ограничения, репрессии, возможно, и перерывы в ее деятельности, вызванные сложностью русско-византийских отношений. Подчеркнем — христианская церковь (особенно Восточная) привыкла действовать в условиях притеснений и преследований. Многочисленные епископии существовали в иноверных странах (языческих, исламских, зороастрийских и т.п.), и специфика окружения хотя и влияла на их функционирование, но не являлась непреодолимым препятствием.

Что представляла собой русская епархия структурно, и каким был ее официальный статус? Источники определяют ранг киевского архиерея Михаила Сирина как архиепископский (Константин Багрянородный) или митрополичий (древнерусские тексты). Противоречий в этих свидетельствах нет. Митрополит — это архиепископ, выполняющий административные функции. Понятно, что отдаленность Киева от ближайших архиерейских кафедр, которыми в то время являлись херсонесская в Крыму, готская в Томах и болгарская в Охриде, определяла административные функции Киева — местный архиерей должен был взять на себя функцию управления. Автокефалия русской епархии выглядит условием этой sine qua non.

Структура Киевской митрополии хорошо засвидетельствована Никоновской летописью, которая называет не только митрополита Михаила, но и шесть "Фотиевых епископов", высвяченных на Русь вместе с Михаилом. Они образовали второй слой иерархии. Третий — пресвитеры, также упомянуты в источниках. В Византии IX в. существовало достаточное количество духовенства — выходцев из славянских стран (прежде всего Болгарии), хорошо знавших славянский язык, которые могли с успехом вести пропаганду на Руси. С другой стороны, здесь было немало особ разного положения и ранга, которые владели греческим языком и, следовательно, могли быть посредниками между греками и местным населением.

Особенностью церковной структуры на Руси IX в. было то, что она не имела пространственного содержания. Никоновская летопись называет очагами крещения Новгород, Ростов и Суздаль, что, вне сомнения, позднейшая интерполяция. Новгород основан только в 872 г. [250, с. 14]. Название города в тексте появилось из-за упорной проновгородской тенденции, которая выразительно прослеживается в летописных текстах XI — начала XII вв.

Ростовско-Суздальская версия возникла в середине XII в. в связи с идеологическими мероприятиями Андрея Боголюбского, направленными на утверждение политического (а, следовательно, идеологического) авторитета Северо-Восточной Руси — теми, которые вынудили суздальских книжников отнести основание Владимiра-на- Клязьме, осуществленное Владимiром Мономахом, ко времени Владимiра Святого [111, с. 244 ел.; 160, с. 118—119; 161, с. 153-154].

Сначала, по-видимому, шестеро прибывших в Киев епископов не имели территориальных диоцезов (их еще нужно было создать), поэтому действовали в непосредственном контакте с митрополитом. Все три центра, упомянутые в Никоновской летописи, размещались вне границ Аскольдовой Руси. Формирование структуры Киевской митрополии начиналось на юге, а первыми епископиями за пределами Киева могли быть Чернигов и Переяславль. Вопрос об особой роли последнего еще должен стать предметом специального исследования.

Юридическое положение новообразованной епархии, по-видимому, обеспечивалось специальным актом. Действительно, в нашем распоряжении есть интересный документ, дающий возможность пролить свет на эту проблему. Речь идет о так называемом Церковном уставе Владимiра, в котором имя «равноапостольного» князя тоже объединено с именами патриарха Фотия и назначенного им на Русь митрополита Михаила [453, с. 237].

Этот документ известен в основательно переработанном виде [773] . Он представлен многими списками XIII—XVIII вв. преимущественно в составе Кормчих книг. Списки делятся на несколько (по С.В.Юшкову — на шесть) редакций. В существующем виде устав сложился не ранее XII в. Поэтому в литературе к нему возникло скептическое отношение, отрицавшее аутентичность памятника [180, с. 618-627; 267, с. 482—485; 648] . Большинство исследователей, однако, признают достоверность документа, хотя и с некоторыми оговорками [76, с. 73; 489, с. 263—272]. Наиболее основательный анализ устава в советской литературе предложен С.В.Юшковым [773] .

Мы не будем здесь рассматривать проблему эволюции текста. Процитируем только протограф, реконструированный С.В.Юшковым (аргументацию исследователя считаем вполне убедительной): «Се аз князь Володимiр сгадал есмь с своею княгинею Анною и с своими детьми, оже сих судов не подобно судита князю, ни бояром, ни судиями их, и дах те суды церквам, всем епископом по Руськои земли. А по семь не вступати ни детем моим, ни внучатам, ни всему роду моему довека в люди церковныя, ни в суды их; дал есмь по всем градам и по погостам, и по свободам, где христиане суть» [778, с. 202].

Цитированный текст был написан на титульном листе византийского кодекса церковного права (Номоканон, позднейшая Кормчая) или на отдельном пергаменте, вложенном в рукопись Номоканона. Этим актом киевский правитель придал греческому церковному праву официальную силу на Руси, санкционируя его введение в практику.

И только в одном отношении цитированный текст вызывает сомнение. Вторая статья самой давней редакции изложена так: «Се яз, князь великий Василии, нарицаемыи Владимер, сын Святославль, внук Игорев и блаженыя Олгы, восприях святое крещенье от гречъскиих царей Костянтина и Василья, и Фотия патриарха, и взях перваго митрополита Михаила на Киев и на всю Русь, иже крести всю землю Русскую» [453, с. 237] .

Воспроизводя первичный протограф, С.В.Юшков исключил из текста компрометирующее упоминание имени патриарха и рукоположенного им архиерея. Однако игнорировать эти имена недопустимо. Считать их позднейшей вставкой нельзя; еще меньше оснований думать, что подобный анахронизм мог попасть в оригинал конца X в. Во времена Владимiра Святославича хорошо знали, что Константинопольскую кафедру в конце 80-х годов X в. занимал Николай Хрисоверг.

Единственным правдоподобным объяснением является предположение, что в основу церковного устава Владимiра положен аналогичный документ, написанный в 60-е годы IX в., когда патриарший престол в Царьграде действительно занимал Фотий и когда на Русь действительно был назначен митрополитом Михаил Сирин. Считаем, что этим документом является церковный устав Аскольда; он представлял собой санкцию византийского церковного права, в роли действующего на Руси законодательства, утвержденного государственной властью. Необходимость подобного документа в 60-е годы IX в. не требует специальных объяснений, его появление вызвано теми же потребностями, что и "Устав Владимира" в конце X в.

Дата Аскольдова крещения.

Обратимся к уточнению даты первого крещения Руси. Этот вопрос породил в научной литературе острую дискуссию. Наибольшую путаницу вносит текст Константина Багрянородного. Из его рассказа следует, что Русь была обращена в правление Василия I Македонина, то есть после 867 г. Порфирородный хронист подчеркивает, что акт крещения произошел после и вследствие договора, заключенного Василием с Аскольдом. Так как точная дата последнего известна (874 г.), то следует, что христианство было введено архиепископом, рукоположенным патриархом Игнатием вскоре после названного года.

Сделанный вывод решительно опровергается энцикликой Фотия — главным источником, которым располагает наука. Фотий отстранен от патриаршего престола 25 сентября 867 г. — сразу же после убийства Михаила III. К сожалению, его окружное послание не имеет твердой даты, но написано, безусловно, еще до низложения автора. Большинство исследователей датируют этот документ 866 или 867 гг. [66, с. 99; 321, с. 82; 347, с. 229; 446, с. 60; 532, с, 166, 172], но исключительно из-за ошибочно понятой "осторожности".

В позднейшей литературной традиции XVI—XVIII вв., представленной М.Кромером, Ц.Баронием, И.Гизелем и др., возникла еще одна версия, по которой крещение Руси и рукоположение митрополита в Киев приходятся на время второго понтификата Фотия, то есть после смерти Игнатия (октябрь 877 г.). Так, в Густинской летописи читаем: «В то же время, по смерти Игнатія, паки возведенъ бысть Фотій на престолъ Василіемъ Македономъ царемъ, и отсель есть відити, яко Фотіи тогда бъ, понеже Игнатіи умре в лито 878... Сего же Михаила посылаша патріархъ Фотiй в лето 886, сіе же бысть, якоже мню, при Олгу князю Рускомъ» (205, с. 253]. В Киевском синопсисе содержится аналогичный текст: «Третіе крестишася Россы літа отъ Рождества Христова осмъсотъ осьмдесятъ шестаго, в царство Греческаго Царя Василія Македона, тому же Патріарху Фотію еще живу сущу: отъ нихъ же присланъ бысть крещенія ради Россовъ обладающу Князю Ольгу, Михаилъ Митрополитъ...» [611, с. 73—74]. Вероятно, эта версия в отечественную историографию попала из западных хроник.

Приведенный вариант не выдерживает критики. Соглашение императора Василия I Македонина заключено не с Олегом, а с Аскольдом (что надежно засвидетельствовано Никоновской летописью), следовательно, не в 886 г., а не позднее 882 г. Дата договора (874 г.) также не вызывает сомнений [96, с. 276—280; 532, с. 168] и предваряет возвращение Фотия на патриаршество. К тому же Константин Багрянородный утверждает, что архиерей, посланный на Русь, был рукоположен Игнатием, а не Фотием. Таким образом, устраняя одни противоречия, данная версия порождает новые, еще более сложные.

Расхождение источников активно дебатировалось в новейшей литературе. Часть историков (меньшая) отдавала предпочтение версии Константина. Их позиция представляется безнадежной. Оспаривать свидетельство Фотия невозможно, так как предвидеть событие за десятилетие до того, как оно произошло, патриарх, безусловно, не мог. Остается одно из двух: или отбросить сообщение Порфирогенета как недостоверное, или сделать попытку объяснить его по-иному. Некоторые исследователи считали, что оба источника доброкачественные, но в них речь идет о разных событиях. Н.М.Карамзин писал, что данные византийских источников могут быть принципиально согласованы: церковных наставников на Русь могли посылать и Фотий, и Игнатий [267, с. 138— 139]. Верную позицию, по нашему мнению, занял Б.М.Мелиоранский, писавший, что «продолжатель Феофана (то есть Константин Багрянородный) имел в виду смену Фотием епископа, посланного новым иерархом, назначенным патриархом Игнатием после 867 г. Фотий обладал способностью привлекать симпатии и сердца. Подавляющее большинство его сторонников сохранили верность и после 867 г. и были отстранены от дел новым патриархом. Среди них мог оказаться и архиепископ Руси, вместо которого был поставлен один из игнатианцев» [403, с. 509].

Такое предположение вполне правдоподобно, хотя возможно и другое, еще более простое: архиерей, рукоположенный Фотием, мог умереть или по каким-то причинам вернуться в империю. Освобожденная вакансия требовала замещения независимо от соображений высокой политики.

Следовательно, у нас нет никаких оснований сомневаться в свидетельстве Константина Багрянородного. Он писал в середине X в., когда пямять об Аскольдовом крещении уже начала стираться в сознании современников. Внук Василия I, естественно, старался приукрасить деятельность своего деда, всячески подчеркивая его достижения и заслуги. Поэтому неудивительно, что рассказ о назначении на Русь нового иерарха перешел границу исторической достоверности и под пером порфирородного хрониста административный по сути акт превратился в неизмеримо более важный и масштабный акт крещения Руси.

Подчеркнем: совсем не обязательно усматривать в этом сознательную фальсификацию. Константин пользовался различными источниками, где содержалось много противоречий — или настоящих, или надуманных. Из них необходимо было найти выход. И нет ничего удивительного, что из возможных альтернатив Константин выбирал наиболее выгодные для своего деда.

Таким образом, мнимое противоречие исчезает, и все сравнительно легко становится на свои места. Не отрицая достоверность рассказа Константина, отдаем предпочтение версии Фотия. Повторяем: именно ему пришлось осуществить акт крещения Аскольда, а поэтому его свидетельство является наиболее авторитетным. Возможный хронологический диапазон сокращается до семи лет. Обращение Аскольда произошло не ранее 860 и не позднее 867 г. Документы, которыми мы располагаем, дают возможность определить точный год и месяц этого события.

Из текста Фотиевой энциклики следует, что обращение страшных северных варваров, библейского «Гога из страны Магог» [Лев., XXXVIII, 2, 3; XXXIX, 1] произошло вскоре после похода, угрожавшего империи неисчислимыми бедами. Таким образом, дата крещения непосредственно связывается с датой экспедиции. Еще более явно эта связь зафиксирована в сообщении Продолжателя Феофана: «С того времени угнетало ромеев нашествие Руси, — народ же они скифский, дикий и грубый, который сжигал Понт и Черное море, и сам город (Константинополь. — М.Б.) облагал тогда, когда Михаил двинулся в поход против измаильтян; но они, познав гнев Божий, вернулись к себе, как только Фотий, управитель церкви, умилостивил Бога. Некоторое время позже...» (идет цитированный выше текст, посвященный крещению Руси) [Тheoph. Соnt., р. 196].

Дата похода в литературе также стала предметом споров. Часть исследователей называет 860, другие — 866 г. Выше уже говорилось, что в действительности походов было четыре; размежевание событий 860—866 гг. не подлежит сомнению. Часть источников (Фотий, Продолжатель Феофана, Иоанн Диякон, возможно Акафист Божьей Матери) описывают успешную экспедицию Руси, осуществленную на 360 кораблях, ни одним словом не упоминая про бурю. Другие (Симеон Логофет, Лев Граматик, Продолжатель Амартола, Феодосий Мелитенский) описывают несчастливый для Руси поход на 200 кораблях, большая часть которых погибла во время бури. Первый поход закончился почетным для Руси соглашением (по утверждению Иоанна Диякона, «триумфом») [.Тоап. В1ас., р. 1-8]; второй — «плачем великим» в Киеве [440, с. 9].

Крещение Руси, связанное с походом на Царьград, могло произойти в эти два периода. Нападение на Принцевы острова в 863 г. носило характер локального действия. Поход 874 г. выходит за рамки только что определенного хронологического диапазона. Обращение Аскольда произошло или в 860 или в 866 г. Какой же дате отдать предпочтение? Большинство исследователей склоняется в пользу позднейшей, что дает возможность максимально приблизить событие к энциклике Фотия, которую принято относить к 866—867 гг. Но именно это хронологическое сближение при серьезном осмыслении становится убедительным аргументом соntra.

Прежде всего, проблематична дата энциклики. 866—867 гг. — крайний срок, позднее которого документ не мог появиться, так как его автор в 867 г. был лишен кафедры. Но он мог появиться раньше; следовательно, он может датироваться 865, 864 или даже 863 г.*

Из сообщения Фотия выясняется, что от обращения Аскольда до написания энциклики прошло какое-то время. Патриарх уже мог судить о результатах акта. Он подчеркивает, что Русь «приняла пастыря» (согласно Никоновской летописи, это произошло только на второй год после крещения Аскольда) и тщательно исполняет все обряды. Деятельность митрополита Михаила и шести подчиненных ему епископов по обращению народа, строительство церквей и освящение пресвитеров для них, по свидетельству той же Никоновской летописи, заняли по крайней мере три года. Действительно, необходимо было продолжительное время, чтобы рукоположенный архиерей успел прибыть на место назначения, освоиться на новом поприще, развернуть активную миссионерскую деятельность, добиться заметных результатов и информировать о них Константинополь. Даже без летописных сведений ясно, что несколько месяцев — срок слишком малый.

С другой стороны, 866 г. представляется менее приемлемой датой, так как поход того времени имел трагические для Руси последствия. Аскольд должен был думать не столько о введении новой религии, сколько о спасении остатков разбитого бурей флота. Патриарх подчеркивает, что Русь перед крещением грабила Грецию и «обнаруживала необузданную дерзость», что действительно происходило в 860 г. Вряд ли эти слова относятся к 866 г., когда русский флот практически был уничтожен. Фотий дает понять, что накануне крещения Русь с успехом действовала против империи и что она представляла собой значительную угрозу для Константинополя.

Более четко об этом говорится у Продолжателя Феофана. Здесь непосредственная связь крещения с успешным походом Руси на Царьград (без бури) зафиксирована однозначно. По сути, это сообщение можно считать радикальным решением проблемы. Очевидно, одним из пунктов соглашения, благодаря которому Русь сняла осаду столицы и вернулась домой (вместе с выплаченной контрибуцией и данью), было введение на Руси новой религии [575, с. 50 ел.; 576, с. 70—74]. Этот пункт в изложении самого соглашения изъят древнерусскими летописцами в связи с созданием Владимiровой легенды.

Русская эра.

Два момента решительно подтверждают факт крещения Руси именно в 860 г. Первый из них — летоисчисление, введенное киевскими книжниками времен Аскольда. Реальность его обоснована Б.А.Рыбаковым [532, с. 163—165], который обратил внимание, что в летописных текстах некоторые даты отсчитаны от 860 г. Известны по крайней мере три такие реликтовые обозначения в хронологических выкладках «от Михаила царя»: поход Аскольда 874 г. в Никоновской летописи, помеченный 14-м летом от Михаила [440, с. 15); начало княжения Олега (6389 г.) — 29-м годом от Михаила (то есть от 6360 —860 г. по александрийскому летоисчислению) [440, с. 15]; наконец, великий индиктион (6384г.) — 24-м годом от Михаила [440, с. 10]. Все даты связаны с летописной статьей 6360 г.: «В лето 6360, индикта 15, наченшю Михаилу царьствовати, нача ся прозывати Руская земля. О семь бо оуведахом, яко при сем цесари приходиша Русь на Цесарьград, яко же писашетъ в летописании Грецком, тем же и отселе почнем, и числа положим» [250, с. 12].

Смысл сообщения раскрывается цитированным отрывком: речь идет не о начале правления малозначительного византийского императора, а о начале Руси, ее датированной истории. Б.А.Рыбаков справедливо подчеркнул, что в государственной биографии Михаила III 860 г. ничем не отмечен. Формально он стал императором в 842 г., регентство его матери Феодоры закончилось в 856 г. Единоличное правление началось только в 865 г. [532, с. 168]. Следовательно, летописное утверждение, будто бы в 6360 (- 860) г. началось правление Михаила, не отвечает действительности. Но и в случае соответствия осталось бы непонятным, почему вступление на престол правителя одной державы взято в качестве начала истории другого государства.

На первый взгляд, объяснение содержится в приведенном выше тексте: в тот год «Русь приходила на Цареград». Именно это событие Б.А.Рыбаков считает хронологическим репером. По его мнению, успешный поход на Византию мог подтолкнуть киевского книжника на этот идеологический ход. «Естественно, — пишет исследователь, — что такое событие, лестное для национального самолюбия, могло стать точкой отсчета лет. Это тем более стало необходимым, что теперь история Руси тесно сплелась с историей Византии, Болгарии; необходимо было вести точный счет годам и соотносить русские дела с делами соседних государств» [532, с. 166].

По нашему мнению, подобная гипотеза недостаточна. Б.А.Рыбаков имел все основания считать, что введение на Руси определенной системы летоисчисления было необходимо. Но почему же начало Русской эры локализовано именно на 860 г.? Конкретный военный поход, даже очень известный, вряд ли мог стать таким репером. Должно было быть еще что-то, более значительное и уникальное. История средневековья заполнена многочисленными походами и победами, но никогда они не рассматривались как начало новой эры. Вероятно, дело заключалось не столько в последствиях, сколько в будничности самого явления. События военной истории — именно из-за своей повседневности — принципиально не могли использоваться для хронологического отсчета.

Совсем иное дело, если в качестве начала Русской эры принять акт крещения. Средневековая идеология всегда отводила религиозным моментам значительную роль в системе общественных отношений. Введение христианства считалось приобщением к благодати, началом новой, настоящей жизни. Поэтому неудивительно, что и обращение Руси воспринималось поворотным моментом в развитии страны как своеобразный перелом на пути прогресса.

Крещение Аскольдовой Руси состоялось вскоре после достижения соглашения с византийской администрацией, еще до возвращения киевского войска на Русь. Нападение на Константинополь произошло 18 июня 860 г. [120; 798]. Осада города продолжалась всего несколько дней, максимум — недель, так как византийцы поспешили откупиться от нападения контрибуцией и данью. Обряд крещения был проведен через несколько дней (по некоторым данным, через двое суток) в конце июня, самое позднее — в начале июля.

Русские книги в Херсонесе.

Другим фактом, подтверждающим крещение Аскольдовой Руси именно во время похода 860 г., является эпизод миссионерской деятельности Кирилла Философа. В 860 г. началась его хазарская миссия; зиму 860—861 гг. он провел в Херсонесе, где, по свидетельству Жития (так называемая Паннонская легенда), «Обрете же тоу еуаггелие и псалтирь, роусьскими письмены писано, и человека обрете, глаголюща тоя беседою, и беседова съ нимъ, и силу речи приимь, своей беседе прикладая различьная письмена гласная и съгласная, и къ Богоу молитву творя, въскоре чести и съказати, и мънози дивлеаху, Бога хваляше» [322, с. 260]. Это сообщение коренным образом меняет устоявшееся в историографии представление, и поэтому вызвало острую дискуссию.

Прежде всего пытались объявить приведенный отрывок поздней вставкой. Опираясь на некоторые языковые особенности отрывка, А.С. Львов считал, что он не мог появиться до болгарского перевода книги Иоанна Дамаскина "О восьми частях слова", хотя высокообразованный Кирилл мог знать это произведение и в греческом оригинале [378] *.

Приведенный текст, однако, содержится во всех рукописях "Жития", дошедших до нас (более 20), причем не только в древнерусских, но и в южнославянских. Некоторые из рукописей принадлежат XII в., следовательно, интерполяция могла произойти вскоре после написания самого произведения. Для чего же понадобился фальсификат, который принижает заслуги великих просветителей и ставит под сомнение их главное дело?

Еще в конце прошлого столетия И. Ягич, отрицая аутентичность фрагмента о "русских книгах", писал, что из этого отрывка можно сделать вывод, будто бы все главное — изобретение письма и перевод библейских книг — сделано до Кирилла и без него. Тогда что же остается на долю великого просветителя? Такому утверждению якобы противоречат все исторические свидетельства о культурном подвиге, связанном с именем солунского философа [781, с. 64].

Однако признав цитированный фрагмент фальсификатом, мы оказываемся в еще более затруднительном положении. Получается, что автор отрывка без всякой на то необходимости принизил заслуги Кирилла, что было подхвачено всеми последующими книжниками. Поверить в подобное невозможно, поэтому идея интерполяции не нашла поддержки в научной литературе, даже самой критической.

Предыдущая страница (3/6) - Следующая страница (5/6)