Версия для печати

(из книги «Трагедия Русской Церкви 1917-1945», глава 5)

ДВИЖЕНИЕ "НЕПОМИНАЮЩИХ" И МОСКОВСКАЯ ПАТРИАРХИЯ

Различное переживание и понимание природы Церкви, с предельной остротой выраженное в каноническом споре двух выдающихся иерархов — митр. Сергия и митр. Кирилла, — породило два церковных течения, две традиции, и поныне создающие самое глубокое разномыслие в Русской Церкви. Выбор между той или иной духовной традицией вынуждены совершать и зарубежные члены Русской Православной Церкви.

Необходимо со всей искренностью и взаимным доверием продолжить великий спор, в атмосфере терпимости и церковного братолюбия, между членами Церкви, духовно тяготеющими к той или иной традиции, однако не жертвуя церковной правдой, ибо цель состоит в достижении подлинно православного понимания природы Церкви, неразрывного с осуществлением подлинно православных форм церковной жизни.

Такой спор может стать плодотворным лишь при отказе от распространенного заблуждения, что единомыслие по всем нерешенным, но важным вопросам есть обязательное условие церковной любви. Напротив, любовь предшествует единомыслию и рождает его, но рождает в муках. Братолюбие при отсутствии единомыслия есть несомненно тяжелый крест, но отказ от него означает отказ от надежды на достижение единства и полноты Церкви. Весь трагический опыт Русской Церкви в последние десятилетия убеждает в том, что именно недостаток братолюбия явился главной причиной ее нынешнего бедственного положения.

2/15 мая 1929 г. раздается, наконец, голос Казанского митрополита Кирилла — первого из названных Патриархом Тихоном Местоблюстителей, самого авторитетного (как показал опрос 1926 г.) иерарха в Русской Церкви.

В своем письме к митр. Сергию из места ссылки в Туруханском крае митр. Кирилл подвергает критике создание Синода, нарушающее Соборное постановление о порядке избрания органов Высшего Церковного Управления. При этом митр. Кирилл все еще повторяет общую ошибку, усматривая главный вред Синода в том, что он "приостанавливает" "действие и обнаружение единолично-преемственной власти".

Митр. Кирилл на этом основании идет дальше митр. Агафангела (который оставил за собой лишь свободу исполнения или неисполнения распоряжений Заместителя).

"...До тех пор, пока митр. Сергий (Страгородский) (в дальнейшем фамилии для сокращения опускаем — Л. Р.) не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так наз. Патр. Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению".

Этот аргумент еще недостаточен для сделанных выводов, что и доказывал в своем ответе митр. Сергий. Православное переживание церковности привело митр. Кирилла к безупречным действиям, хотя убедительное обоснование этих действий он нашел несколько позже. В данном послании представляется наиболее ценным именно развитие тех взглядов на природу церковного единства, которые проводили в жизнь митр. Иосиф (в своем послании от 25. 12/7. 1. 1928 г.) и в особенности митр. Агафангел.

"Такое отношение к митр. Сергию и его Синоду, — продолжал митр. Кирилл, — я не понимаю как отделение от руководимой митр. Сергием части Православной Церкви, т. к. личный грех митр. Сергия относительно управления Церковью (здесь и ниже подч. нами — Л. Р.) не повреждает содержимого и этой частью Церкви православно-догматического учения, но я глубоко скорблю, что среди единомысленных митр. Сергию архипастырей, в нарушение братской любви, уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев, раскольников. Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому происхождению, и потому воздерживаюсь от братского общения с митр. Сергием и ему единомышленными архипастырями, так как у меня нет другого способа обличить согрешающего собрата... Этим воздержанием с моей стороны ничуть не утверждается и не заподазривается якобы безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и таинств (да сохранит всех нас Господь от такого помышления), но только подчеркивается нежелание и отказ участвовать в чужих грехах. Посему литургисать с митр. Сергием и единомышленными ему архипастырями не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника сергиева поставления или подчиняющегося учрежденному им Синоду, если не окажется в наличии священника, разделяющего мое отношение к митр. Сергию и так наз. Времен. Патр. Синоду. Подобным образом, находясь в местности, где все храмы подчиняются так наз. Врем. Патр. Синоду, я не пойду в них молиться за общим богослужением, но совершить в одном из них литургию в одиночку, или с участием единомышленных мне клириков и верующих, если бы таковые оказались в наличии, признаю возможным без предварительного освящения храма. Также, по моему мнению, может поступать и каждый священнослужитель, разделяющий мое отношение к митр. Сергию и учрежденному им Синоду.

Что касается мирян, то участвовать деятельно в церковно-приходской жизни приходов, возносящих имя митр. Сергия за храмовым богослужением, в качестве возглавляющего иерархию архипастыря, по совести не следует, но само по себе такое возношение имени митр. Сергия не может возлагаться на ответственность мирян и не должно служить для них препятствием к посещению богослужения и принятию Св. Даров в храмах, подчиняющихся митр. Сергию, если в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к Местоблюстителю Патриаршего Престола.

Молиться же о митр. Сергии наряду с остальными архипастырями и вообще православными христианами (запись в поминовении на проскомидии, молебне и т. п.) не является грехом — это долг всех православных христиан, пока общецерковное рассуждение не объявит учиненное митр. Сергием злоупотребление доверенной ему церковной властью грехом к смерти (Мф. 18. 15-17; IИоан. 5,16)".

В другом письме, имевшем хождение среди епископата приблизительно в то же время (1929 г.), митр. Кирилл высказывает важные мысли о реальном духовном содержании понятия "церковная дисциплина", развивая идеи, выраженные ранее митр. Иосифом и митр. Агафангелом:

"...Я никого не сужу и не осуждаю, но и призывать к участию в чужих грехах никого не могу, как не могу осуждать и тех иерархов во главе с митр. Иосифом (Петровых), которые исповедали свое нежелание участвовать в том, что совесть их признала греховным. Это исповедание вменяется им в нарушение ими церковной дисциплины, но церковная дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действительным отражением иерархической совести Соборной Церкви; заменить же собою эту совесть дисциплина никогда не может. Лишь только она предъявит свои требования не в силу указаний этой совести, а по побуждениям, чуждым Церкви, неискренним, как индивидуальная иерархическая совесть непременно станет на стороне соборно-иерархического принципа бытия Церкви, который вовсе не одно и то же с внешним единением во что бы то ни стало. Тогда расшатанность церковной дисциплины становится неизбежной, как следствие греха. Выход же из греха может быть только один — покаяние и достойные его плоды. И кажется мне из моего далека, что покаяния этого одинаково ждут и ленинградцы, и осуждающие их ташкентцы (Имеются в виду архиереи, находившиеся в ташкентской ссылке (Никандр Феноменов, Арсений Стадницкий и др.), осуждавшие иосифлян)..."

24. 7/6. 8. 1929 г. митр. Сергий и его Синод принимают Постановление об отношении к священнодействиям, совершаемым "раскольничьим клиром".

Приравняв всех несогласных с церковными действиями митр. Сергия к обновленцам и григорианам, постановление, в частности, гласит:

"Таинства, совершенные в отделении от единства церковного... последователями быв. Ленинградского митр. Иосифа (Петровых), быв. Гдовского епископа Димитрия (Любимова), быв. Уразовского епископа Алексия (Буй), как тоже находящихся в состоянии запрещения, также недействительны, и обращающихся из этих расколов, если последние крещены в расколе, принимать через таинство Св. Миропомазания; браки, заключенные в расколе, также навершатъ церковным благословением и чтением заключительной в чине венчания молитвы "Отец, Сын и Св. Дух".

"Умерших в обновленчестве и в указанных расколах не следует хотя бы и по усиленной просьбе родственников отпевать, как и не следует совершать по их и заупокойную литургию. Разрешать только проводы на кладбище с пением "Святый Боже".

Итак, если отдельные горячие головы из иосифлян в азарте полемики допускали в первое время высказывание хулы на таинства, совершаемые в сергианских храмах, то ответом была та же хула на таинства церковные, но хула продуманная, ответственная, закрепленная официальным постановлением. Церковное разномыслие закреплялось этими действиями как непримиримая вражда. Логика насилия довела митр. Сергия до этого крайнего способа воздействия на психологию церковного народа: тех, кто думает иначе, чем митр. Сергий, — перемазывать, перевенчиватъ, не отпевать...

Из всех церковных преступлений митр. Сергия эта хула на благодать — несомненно, преступление самое тяжкое. За церковное инакомыслие (и не в вопросах веры — а в вопросах церковной политики!) митр. Сергий лишал человека не жизни и свободы, но гораздо большего — он отлучал его от Самого Источника Вечной Жизни. И хотя "отлучение" это, несомненно, оставалось только на бумаге, это не уменьшает тяжкого греха митр. Сергия, возомнившего, что Божественная Благодать подчиняется его канцелярским указам, принятым во исполнение велений НКВД!

С возмущением и скорбью пишет об этом митр. Кирилл в своем втором письме к митр. Сергию от 28.10(10.11) — 30.10(12.11) 1929 г.

"О хулах этих я узнаю впервые от Вас; о единственно же возможном для меня отношении к ним Вы можете судить хотя бы по тому ужасу, с каким "отталкивал я от себя мысль о безблагодатности совершаемых сергианами священнодействий и таинств". Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду. Если хулы такие действительно кем-нибудь произносятся, то они плод личного темперамента говорящих, плод — скажу Вашими словами — "беспросветной темноты одних и потери духовного равновесия другими". И как горько, Владыко, что потерю духовного равновесия обнаруживаете и Вы в равную меру. Для своей христианской любви, имеющей по Вашему сознанию "некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. ХII,31) ("всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам" — Л. Р.) не будет применяться к этим несчастным со всею строгостью", Вы, однако, не осмеливаетесь найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Вашего Синода от 24. 7.(6 августа) 1929 г. за № 1864, воспрещающее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего церковного управления. Не говоря уже о перемазывании крещеных, тем же Св. Миром помазанных, каким намазуют и послушные Вам священники, — или о перевенчивании венчанных. В апреле Вы в заботе о заблудших хлопочете о снятии клятв Собора 1667 г., а в августе — вызванный Вашей деятельностью, не для всех еще ясный спор церковный закрепляете как непримиримую церковную вражду".

Далее митр. Кирилл выражает самую суть противопоставления двух пониманий природы Церкви и церковного единства:

"...Отрицательное отношение к Вашей деятельности по управлению церковному Вы с Синодом воспринимаете как отрицание самой Церкви, Ее таинств и всей Ее святыни. Поэтому же Вас так изумляет, что воздерживаясь от совершения с Вами литургии, я не считаю, однако, ни себя, ни Вас стоящим вне Церкви. "Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, — заявляете Вы,

— это попытка сохранить лед на горячей плите". Если в данном случае есть с моей стороны попытка, то не к сохранению льда на горячей плите, а к тому, чтобы растопить лед диалектически-книжнинеского пользования канонами и сохранить святыню их духа. Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Христовых будто бы не совершится при нашем совместном служении, но потому, что приобщение от чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутреннее настроение, смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет у нас возможность в полном спокойствии духа приносить милость мира, жертву хваления".

Митр. Кирилл восстает против того формально-законнического пользования канонами, которым постоянно злоупотребляет митр. Сергий:

"...не злоупотребляйте, Владыко, буквой канонических норм, чтобы от сев. канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы слагается не по буквальному смыслу канонов. Самый переход патриарших прав и обязанностей к митр. Петру совершился в небывалом и неведомом для канонов порядке, но церковное сознание восприняло этот небывалый порядок как средство сохранения целости патриаршего строя, считая последний главным обеспечением нашего православного бытия..."

Все еще употребляя неточное выражение "единоличная преемственная власть", митр. Кирилл в этом письме отчетливо выражает идею харизматичности первосвятительской власти:

"Становясь на Вашу точку зрения равенства Ваших прав с правами митр. Петра, мы, при наличии подобных актов (речь идет о действиях митр. Петра из заключения), имели бы одновременно два возглавления нашей Церкви: митр. Петра и Вас. Но этого в Церкви быть не может и Ваши права в ней только отражение прав митр. Петра и самостоятельного свето-лучения не имеют (подч. нами — Л. Р.). Принятие же Вами своих полномочий от митр. Петра без восприятия их Церковью в том порядке, как совершилось восприятие прав самого митр. Петра, т. е. без утверждения епископатом, ставит Вас перед Церковью в положение только личного уполномоченного митр. Петра, для обеспечения на время его отсутствия сохранности принятого им курса церковного управления, но не в положение заменяющего главу Церкви или "первого епископа страны"...

Образ "свето-лучения" первосвятительской власти у митр. Кирилла — замечательное выражение православного представления о харизматической, благодатной природе патриаршества. Не сделан еще лишь последний шаг — выяснить канонические условия, необходимые для того, чтобы церковная власть имела это "свето-лучение". Но пока этот шаг не сделан, митр. Сергий еще имеет возможность защищаться, опираясь на изначально ложную идею заместительства как преемства единоличной власти.

"Не ограничивает моих полномочий, — отвечал митр. Сергий митр. Кириллу 20. 12/2. 1. 1930, — и то обстоятельство, что получил я их не непосредственно от Св. Патриарха, а от Местоблюстителя... Смысл единоличного заместительства в том и состоит, что патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем ее объеме, хотя бы она в данных руках была лишь на очень короткое время и хотя бы до этих рук она дошла через много промежуточных ступеней" (подч. нами — Л. Р.).

После этого письма митр. Сергий с Синодом принимает постановление о предании митр. Кирилла архиерейскому суду и увольнении его от управления епархией: на запрещение в священнослужении митр. Сергий на этот раз не осмеливается.

Итак, церковная жизнь настоятельно требует развития учения о Церкви, и оно развивается — двумя все более расходящимися путями, лишь один из которых — православен.

Митр. Сергий по-своему решает и вопрос об отношении к Указу 1920 г. — как всегда, умело цепляясь за букву и полностью изгоняя реальное экклезиологическое содержание.

В своем письме митр. Евлогию от 15/28 окт. 1930 г. он пишет:

"Свой административный разрыв с Патриархией Ваше Высокопреосвященство хотите обосновать на Указе Св. Патриарха от ноября 1920 г. Но указ этот предусматривает, так сказать, физическую невозможность сношений с Церковным центром, у нас же с Вами, по Вашему собственному признанию, скорее только взаимное непонимание".

Митр. Сергий, видимо, уже не отдает себе отчета в том, что в Указе имеется в виду реальный Церковный центр — Высшее Церковное управление в том смысле, как оно определено Поместным Собором. Таким центром мог бы быть митр. Петр, но с ним действительно нет связи.

А митр. Сергий?

Митр. Сергий — центр экклезиологически фиктивный и связь с ним ничего не решает.

Но митр. Сергий уверен, что он и есть Первый Епископ, по крайней мере, "фактический".

"Вы успокаиваете себя (по примеру Карловацкой группы), — продолжает он в письме к митр. Евлогию, — тем, что порывая с теперешним Московским Церковным центром, Вы будто бы не порываете с Русскою Церковью. Увы, это теперь уже избитая "лесть" (самообман) всех, не желающих подчиниться неугодному им распоряжению Патриархии и, в то же время, не имеющих смелости открыто учинить раскол (п. ч. они сознают отсутствие достаточных оснований)... Отказав в подчинении Заместителю, Вы окажетесь ослушником и Местоблюстителя и потому напрасно будете прикрываться возношением имени последнего, по примеру других раскольников".

Итак, митр. Сергий упорно загоняет всех в ложную альтернативу: или беспрекословное послушание его канцелярии, или раскол.

В 1931 г. выходит в свет 1-й номер Журнала Московской Патриархии, и первая статья в нем излагает окончательно сформировавшиеся взгляды митр. Сергия на церковную власть.

В основу всего построения поставлена ложная интерпретация чрезвычайного Соборного постановления о местоблюстительстве.

Следующая страница (2/3)