Версия для печати

Православный пастырь и действующая апостасия

Из размышлений священника

Вступление.

В общественно-церковной печати очень мало пишется о пастырстве и о пастырях и то только об участии их в пастырских или епархиальных съездах и совещаниях, так что даже как будто возникает вопрос, — полезно ли касаться этой области в печати, которую читают и мiряне. Мы думаем, однако, что не только полезно, но и необходимо освещать взаимоотношения пастырей и паствы (благо-намеренно, конечно, настроенной), тем способствуя желаемому согласию и взаимной поддержке, — особенно, если высказывания по вопросам пастырства будут откровенны и чистосердечно-правдивы. Примером в этом может служить апостол Павел, не боявшийся обличать даже самого себя: «Я наименьший из апостолов и недостоин называться апостолом, потому что гнал Церковь Божию» (Кор. 15,9).

Церковь Христова ныне живет в самое тяжкое время своего исторического существования — время воинствующей апостасии. И на чьи рамена первенственно ложится долг стояния на страже Истины, как не на рамена пастырей?

Они принимают на себя всю злобу и все поношения апостасийно-расцерковленного и морально падшего современного мiра. Посему и необходимо писать чаще в поддержку этих ревнителей веры и Церкви Христовой и тем возвышать духовный облик современного пастыря, дабы мiряне были призваны к пониманию всей трудности пастырского подвига и к благому взаимному сотрудничеству с пастырями, как призывает апостол Павел: «Друг друга тяготы носите в исполнение закона Христова» (Гал. 6, 2).

Эти откровенные мысли и благие пожелания мы и кладем в основу нашего повествования о пастырстве и пастырях, подвижнически шествующих по трудным стезям нашего апостасийного времени.

Житейское море.

В современной бурной реке жизни мы, православные христиане, как бы находимся в утлом челноке, захваченным в грозном порыве бушующих стремнин этого житейского потока.

Быстро несется наш челнок в верховьях реки жизни, и в расцвете наших человеческих сил и способностей, мы, подхваченные ея течением, не успеваем даже увидеть берега с их красотами. Но скоро мы чувствуем, что начинает оскудевать наша кипучая деятельность в этом быстром течении, и в низовьях реки жизни начинаем мы пристальнее присматриваться к окружающему нас мiру и ловим каждое явление дивной его красоты. Течение уже не увлекает теперь нас так стремительно, однако неумолимо приближаемся мы к месту разлуки, когда река, впадая в море, теряет уже свое имя, а душа наша отходит в пакибытие...

В духовном плане, в душе пастыря происходит то же явление: в начале своего служения он подлинно горит огнем ревности о Господе, начиная свою духовную жизнь с величайшим благоговением. Сознает он всю высоту звания, в кое он облечен. Он как бы оживотворяет свои заветные желания, он воспринимает в свою душу и сердце неизведанные дотоле священные впечатления молитвенных благодатных чувств и порывов.

Усердно готовится он к вступлению на поприще церковной проповеди, отдавая этому святому деланию все свое сердце, в порыве высоких чувств сострадательной любви к пасомым... Течет река жизни, и пастырь приходит в возраст. Сознает он тщету человеческой славы, ощущает он, что полагаться только на свои слабеющие физические силы и способности в пастырском служении недостаточно. Умудренное жизненным опытом его служение становится более осознанным. Освоена практическая сторона пастырского делания, и теперь получает он сладостное чувство в изучении слова Божия и творений святых Отцов Церкви. Начинает он глубоко проникать в их понимание. Перед его духовным взором во всем величии открываются красоты духовного мiра. Духовные силы его растут с

отрешением от земной юдоли, как говорит Псалмопевец, приходя «от силы в силу» (Псал. 83, 8). Пастырь твердо укрепляется в Боге и истинно горит в неоскудеваемой святой ревности о Господе.

Таков путь пастыря при наличии личного подвига служения, — это путь всегдашний. Но случается, что этот путь претерпевает изменения из-за нарушения нормальных обстоятельств служения. Видит он жизнь кругом, бьющую его духовные силы: горестно наблюдает он отсутствие церковного сознания пасомых или, как ныне говорят, «расцерковление», видит злобную несправедливость, лесть, малодушие. Затягивает и его эта суета жизни, пристрастность, недоверие, поднимает свою голову клевета...

Душа его стремится ввысь, а действительность повергает в уныние и даже в разочарование в делах церковных. Бывает же еще хуже, когда первоначальное благоговение перед святыней и святостью служения становится привычкой, своего рода, церковного чиновника.

Памятуя грозное прещение пророка, — «проклят всяк, творяй дело Господне с небрежением» (Иерем. 48, 10), должен пастырь ча-ще напоминать самому себе о высоком своем призвании, дабы тем обновлять свои силы, возгревать любовь и укреплять добродетельные намерения.

Паче же всего помнить наставление при рукоположении в священнический сан: «Сан иерея есть сан мученический...»

Этот сан налагает на пастыря исповедание Истины при всех обстоятельствах в «море житейском». Тогда он вернет утрачиваемую в бурях этого моря духовную благостность, взаимопонимание и доверие в благодатном сотрудничестве со своей паствой.

«Поющее сердце».

Добрая направленность пастырского служения влагает в его сердце любовь к поэтическим образам. Гармония слова и церковного благолепия облагораживает душу, питает эстетический вкус и является для пастыря таким же преимуществом, как и обладание слухом и музыкальностью. Эстетика по природе божественна. Эстетика в нашем православном богослужении находит свое выражение в музыкальном элементе.

Благолепие богослужения не допускает разногласие между алтарем и клиросом. Спокойное, плавное, созвучное и не театральное

23служение умиротворяет души молящихся. Если пастырь имеет душу нежно-чуткую, с оттенком созерцательности и склонностью к эсетическим переживаниям, то такая его душа и его «поющее сердце» найдет всю полноту чувств в слове к пастве так, что зажжет сердца в порыве молитвенного вдохновения.

Еще в предрассветные времена, подготовительные к Новому Завету, великий пророк-псалмопевец, тяжко согрешивший, но в сугубом покаянии очистивший свою душу, воскликнул: «Пою Богу моему дондеже есмь» (Псал. 145, 2). То был зов его «поющаго сердца», как вдохновеннейшего духовного поэта всех времен. Его творение — Псалтырь, книга молитвенных стихословий, исполненных по-разительными пророчествами, стала важнейшей книгой всех времен и эпох человечества.

Сам Господь Иисус Христос, в торжественнейший час Своей земной жизни, восходя на вольные крестные страдания, воспел с учениками Своими псалмы (Псал. 115-118).

И уже на заре Христианства величайший Златоуст возвещает: «Лучше бы солнце остановилось в течении своем, нежели оставить Псалтырь, ибо вельми полезно, чтобы поучаться псалмами и прочитывать прилежно Псалтырь. Ибо все нам книги на пользу и печаль творят бесам, но не так, как Псалтырь; итак, — да не будем нерадивы».

Не случайно же наши великие русские поэты, Державин и Ломоносов избрали для себя любимейшим занятием переложение псалмов на стихотворный русский язык того времени.

И как необходимо современному пастырю теснейшим образом сочетавать свои мысли с этой божественной поэзией, способной «поддержать немощствующий дух и в радости, и в печали» (блаж. Августин).

«Всякое дыхание да хвалит Господа» (Пс. 150, 6).

Приходилось ли вам видеть фотографию отца Иоанна Кронштадтского, где он в стареньком подряснике, в простеньких башмачках, гуляет с непокрытой головой в саду. В руках у него открытая книга, вероятно, Святое Евангелие, на устах его почивает легкая улыбка, и весь его благостный лик излучает мир и удовлетворенность. Глядя на это изображение св. прав. отца Иоанна, думается, что и каждый пастырь много может способствовать своему духовно-24

му настроению, беседуя с собственным сердцем в слиянии с божественным устроением окружающей природы. Если проповедь слагается в сердце в течение всей седмицы, то лучшие ея порывы и мысли можно обрести именно в обстановке ликующей или спокойно-притаившейся природы.

Природа, как весь Божий мiр, есть раскрытая книга бесчисленных чудес мростроения, книга вдохновений и умилений перед этми чудесами, она дает глубочайшие откровения в свете беспрерывного обновления и возрождения, как, воистину, книга Премудрости Божией, «сотворившей вся» (Псал. 103, 24). Природа — это книга жизни: всякая былинка и травка, всякая тварь в своем дыхании «хвалит Господа».

И если природа, как Божественное м1роустроение, открывает дивные и чудесные явления этой Премудрости, то всякий чуткий человек, поставленный Промыслом Божиим на владычество сотворенным мiром, в красоте природы должен почувствовать особое умиление и необоримое желание молитвенного общения со своим Творцом и Промыслителем. Подальше от опустошающих душу м!рских сует, от человеческой суеты, поближе к вдохновляющей и умиротворяющей природе Божией!

«Поучишися в законе день и нощь» (Иисус Нав. 1, 8).

Для полного усвоения деятельности пастыря необходимо всегда иметь в виду следующие неразделимые в своем единстве задачи па-стырского служения: учить, служить, руководить и самому по-пастырски жить.

Призван пастырь учить словом проповеди. В своих проповедях пастыри нашего времени часто, излагая евангельское чтение, не особенно развивают смысл духовного врачевания из боязни прослыть «непопулярным», чрезмерно строгим и требовательным. Или все внимание обращают на какое-нибудь отдельное явление в жизни, и кроме этого никакой духовной пищи не преподают своим пасомым.

Один молодой человек, всей душой и сердцем тянувшийся к церкви, сетовал на священника, который, хотя во всех отношениях трудился на преуспеяние прихода, но каждая его проповедь сводилась к вопросу об автокефалии бывшей митрополии, а этот благочестивый прихожанин, прекрасно осведомленный об этом злосчастном явлении, жаждал духовной пищи, духовного совета в проповеди евангельских истин и учения свв. Отцов и учителей Церкви.

В задания проповеди, конечно, должно входить и отражение событий современности, но при этом необходима правильная оценка этих событий на основании истин святой православной веры и Церкви.

Как-то группа американских студентов посетила один из наших храмов и попросила священника устроить собеседование о Православии. После восторженного обозрения благолепия православного храма, профессор, руководитель группы, удивленно спросил священника: «Как же вы так все еще держитесь в устроении вашего храма, когда повсюду мода на прогресс, на свободомыслие?» Настоятель ответил кратко: «Наш духовный прогресс — стояние на месте, на страже Истины, верности Церкви и сохранении православных традиций»... Профессор был в восторге от такого ответа.

Нынешние прихожане, особенно образованная молодежь, очень часто задают священнику трудные, даже каверзные вопросы, ответить на которые не всегда легко. Нельзя ограничиться скороспелыми ответами, и необходимо пастырю иметь доступ к авторитетным духовным пособиям. Вот где неоценимую услугу может оказать духовная библиотека пастыря, дополнять которую ценными книгами в наше время не представляет особых трудностей.

Благоговейное предстояние.

Каждому из нас приходилось брать в руки или старенький экземпляр Евангелия давнего издания, или такой же старинный молитвослов и чувствовать как бы излучение особой теплоты от этих листков, впитавших в себя многолетние следы ежедневного молитвенного подвига.

Так и всякая верующая душа сразу же может распознать «на-моленный» храм, в котором не только от случая к случаю совершаются богослужения, но «молитвенное дыхание жительствует». Отсюда и духовная настроенность пастыря становится очевидной и непременной. Счастлив пастырь, который в такой духовной настроенности совершает служение, и несчастен тот, который только выполняет требуемую «минимальную норму» своего служения по воскресным и праздничным дням. А ведь имеется «норма» служения. Эта норма заключена в нашем замечательном Типиконе. Должен ли оставаться Типикон нормой для православного богослужения в наше время? Ответим на это задание важнейшего требования богослужения следующими соображениями.

Для сохранения истинного духа православного богослужения недостаточно быть только против бессмысленных «реформ» современных церковных модернистов, стремящихся заменить богодухновенную норму церковного Типикона «современным минимумом» богослужения.

Мы, поэтому, должны иметь точное представление о том, что именно имели в виду святые Отцы, вспомоществуемые благодатью Святого Духа, составлявшие круг богослужений для всех последующих поколений верующих.

Одно сухое, формальное знание порядка богослужений не является первостепенным условием, особенно в теперешнее смутное время. Прежде всего, нужно, чтобы пастырь и руководимые им пасомые сознавали и чувствовали, что богослужение есть неиссякаемый источник духовной пищи, в жизнь вечную приводящий. Только тогда богослужение станет неотъемлемой частью нашего духовного делания, нашей жизни во Христе.

В предреволюционное время в России во многих приходских храмах совершалось ежедневное служение вечерни и утрени, а также полунощницы, повечерия и часов. Вот та «норма», от которой должны исходить современные православные христиане.

Богослужения на воскресные дни и великие праздники, включая и всенощные бдения, составляют тот непременный «минимум», без коего не может быть соблюдено церковное благочестие вообще. Но благотворной «нормой» следует считать «суточный круг» богослужения. Какой объем полноты этого «суточного круга» может проводиться, — зависит от усердия, возможности и, наконец, от то-го, где совершается тот круг молитвословий, в храме ли, в семье или келейно.

Помнить только нужно, что по нашему церковному уставу все богослужебные чинопоследования «суточного круга», кроме, конечно, Божественной литургии и прочих Таинств церковных, могут совершать и лица, не посвященные в иерейский сан.

Нужно сказать, что эта «норма» вполне осуществима и не требует особенного подвига. Нам кажется, что это мало возможно по той причине, что у большинства православных наших дней внедрилось ошибочное раздвоение в их душах: они полагают, что духовность есть отвлеченное понятие и что поэтому оно ощущается и достигается только в церкви (раз в неделю, если не реже), а в повседневной мiрской жизни «нужно» быть «как все люди», среди которых они живут.

Забывается при этом поучение свв. Отцов, что православный христианин отличается от окружающих и внешне, и внутренне. Так, св. Макарий Великий говорит: «У христиан — свой м!р, свой образ жизни, и ум, и слово, и деятельность — свои; инаковы же и образ жизни, и ум, и слово, и деятельность у людей мiра сего. Иное — христиане, иное — мiролюбцы; между теми и другими расстояние велико... Поелику ум и разумение христиан всегда заняты мудрствованием о небесном» (Бесед. Ц, 1. 4).

Ревнующие о спасении должны отличаться от окружающего мiра, и не только в дни воскресные и праздничные, а на всякий день. Это отличие лучше всего осуществимо через посильное приобщение к мiру молитвы, а норма установлена раз и навсегда нашим Типиконом. Приобщение к этому суточному кругу возможно в частной жизни в большей или меньшей степени, поелику появится в душе сознание исключительной важности одухотворения наступающего дня, появится и радость общения с Богом и ревность к исполнению «воли» Церкви. Полнота же этого участия в богослужебном строе, конечно, раскрывается в храме.

«Церковный богослужебный Устав дает богослужебные формы. В Церкви Христовой эти формы наполняются жизнью, соединяясь с живыми мыслями и чувствами верующих, их верой, усердием, умилением, покаянными чувствами. Эти духовные настроения верующих имеют свой источник и получают свое питание от благодати Духа Святого, Который пребывает в Святой Христовой Церкви. Ощущать эту жизнь можно только лично участвуя в ней, усердно посещая храм и приобщаясь душой к полноте жизни Церкви» («В м1ре молитвы», прот. М. Помазанский, стр. 76).

Большей полноты душевного счастья искать невозможно и всякие «поиски» чего-либо «нового» уводят нас от того спасительного пути, которым шли и спасались сонмы праведников.

Таково благоговейное предстояние пастыря, руководящего своей паствой и обусловливается оно неисчерпаемыми источниками в отношении совершения пастырем богослужения. Остановимся на нескольких примерах.

Пастырь совершает часть богослужения гласно, а часть же, молясь и читая, втайне. Но как читать? Ведь при этом необходим прочувствованный и ясно-сознательный подход к служению, а нужно сказать правду, что некоторые пастыри обращают главное внимание на гласное исполнение части богослужения, а тайные молитвы лишь «пробегают» глазами.

Возьмем к примеру чин Литургии Преждеосвященных Даров, с ея тайной молитвой на просительной ектении. Можно ли ее внимательно прочесть даже при протяжном пении «Господи, помилуй»? Неужто нужно приспособляться к клиросу?

Или при молитвах на литургии Василия Великого, — неужели нельзя научить хор, чтобы он не «подталкивал» священника, а пел бы, молясь при этом также?

Вспоминается по этому поводу наставление одного иеромонаха новопосвященному иерею: «Возлюбленный брат мой, с первого дня твоего служения поставь себе за правило особенно бережно относиться к тайным иерейским молитвам в служебнике».

Благоговейное предстояние пастыря усиливается в своей духовной направленности и настроенности добавлением (по своему усердию) к тайным молитвам литургии. Замечательный пример этому мы видим в лице св. прав. Иоанна Кронштадтского: он от себя добавлял дерзновенные молитвы в течение всей литургии.

В издании Синодальной типографии в свое время вышел в свет целый сборник таких молитв.

Конечно, каждый священнослужитель с великим благоговением приобщается Святых Христовых Таин, ибо это есть заключение высшего духовного напряжения. Когда же пастырь подходит к моменту потребления Святых Даров, которое должно быть совершаемо «со страхом и со всяким утверждением», нередко он ощущает естественную утомленность. Относится ли он к этому священному действию с таким же благоговением, как и к приобщению? Прочитывает ли он «молитву, глаголемую, внегда потребити святая»?

Что же считать общим мерилом благоговейного служения? Можно было бы обратить внимание на следующие моменты:

Не ловлю ли я себя на том, что в присутствии Архиерея или даже постороннего священнослужителя, я проявляю особо подчеркнутое благоговение к святыням, престолу и проч., хотя наедине бываю довольно небрежен?

Исполняю ли я требы прихожан наедине с таким же духовным подъемом, как это я делаю народно? Упорядочена ли моя молитва келейная и приготовительная к служению?

Кроме того, нужно сказать, что есть нечто такое еще, что составляет молитвенное настроение духа не только за богослужением в церкви, но также и в домах или на открытом воздухе.

Возьмем, например, благословение рукою, преподаваемое верующим, и приведем замечательное об этом письмо (номер 37) из второй части «Пастырского богословия», протоиерея Евгения Попова (1877 год):

«Преподавать благословение следует благоговейно или в молитвенном духе, слагая персты благословляющей руки вполне, а рукою делая изображение креста над благословляемым правильно, или явственно. Благословлять же торопливо, или только помавая рукой, сидя на стуле, смеясь и улыбаясь, разговаривая о чем-то, держа в левой руке рюмку с вином, только протягивая руку для целования, — так благословлять одно оскорбление для Христова благословения и унижение для священнического сана. Нет! Нужно благословлять с ясным изображением перстами руки имени Иисуса Христа, тогда благословение будет иметь смысл: потому что именем Христовым и чудеса творились чрез апостолов (Деян. 3, 6-8), им освящается христианин (I Кор. 6, 11). Подавать же только руку для целования, это некоторым образом излишнее уже присвоение себе чести: так целуют руки дети у своих родителей. Нужно благословлять приблизительно с главы, так как вообще благословляющая рука полагается на главу благословляемого, если благословение бывает не словесное, но с движением руки. Нужно благословлять с особенным пастырским смирением: потому что мы преподаем в благословении не свое, а Божие: потому что это, действительно, высокое право наше, и такое еще право, которое мы на каждом шагу можем проявлять, которое составляет для нас ежеминутную службу или требует ежеминутной нашей готовности на молитву, на богослужебный обряд; потому что, наконец, особенное смирение, выражаемое нами на этот раз, придает более внутренней силы нашему благословению в глазах тех, которые принимают благословение и совершенно уничтожает в них чувство тягости, чтоб подойти к нам и попросить благословения, напротив, располагает их к принятию его и на следующее. Тем более грешно и унизительно священнику отказываться от своего права благословлять, предупреждать желающих принять от него благословение подачей им руки по светскому обычаю (так же иногда в церкви и в полном облачении) или только тяготиться, кроме крайнего недосуга, преподаянием благословения скучать им, будто одним обрядом православия. Если ныне почти везде стали обходить священническое благословение, от дворян до мещан: то в этом нельзя ли частью винить самих священников? Не та ли причина обегательства, что, с одной стороны, священники небрежным своим благословением унизили значение благословения, а с другой — прежде вызова мiрян сами подают другим руку для пожатия (даже и дамам), тогда как десница священника совершающая столько великих священнодействий, должна бы быть дальше от мiрских пожатий? О, напрасно, напрасно иереи Божии не дорожат минутами для рукоблагословения прихожан и правом своим благословлять! Еще повторю: это и ежеминутная священная служба их мiрян и ежеминутное напоминание им о высоте их звания и ежеминутный урок для них к пастырскому смирению. А не тяжело ли будет священнику (сохрани Бог от такого несчастья!), когда он вместе с запрещением священнослужения будет лишен права рукоблагословлять? Казалось бы, благословение рукой — не крестины и не служба обедни, но скорее же священник, состоящий под запрещением, может быть оставлен с разрешением носить рясу, чем с правом рукоблагословлять; потому что, когда он лишен на время права совершать таинства, тогда и не может преподавать в церкви и вне благословение, которое в богослужении и таинствах составляет существенную принадлежность. Первые христиане, когда при их столе находился священник, просили благословить и обед. Вправе и теперь каждый благочестивый мiрянин, по примеру церковного чтения или пения, сказать к священнику: «именем Господним благослови, отче!» — Наконец, те же самые священники, которые не любят благословлять мiрян, отвыкают и сами благословляться друг от друга. Не целуют при встречах взаимно десницы с известными словами: «Христос посреди нас» (от старшего) и «есть и будет» (от младшего), но взамен этого, встречаясь и прощаясь, пожимают друг у друга руки, как бы чиновники какие или только приятели мiрские. Судите теперь, последняя дела наши больша ли первых? (Апок. 2, 19)» (стр. 152).

Подводные камни.

В своем служении пастырь должен пройти школу «практики» служения. Богословское образование не ставит себе этой цели непосредственно. Находит пастырь эту школу только в храме Божием, в приобщении к той богослужебной «норме», о которой мы говорили в предыдущей главе. Но блажен тот пастырь, который имел на первых шагах своего служения доброго и опытного духовного наставника.

Он даст пастырю ту основу в служении, которая останется ему на всю жизнь, и избавит его от ненужной растерянности, беспокойно сопровождающей и его, и молящихся.

Конечно, сразу не дается такая благая настроенность служения, но со временем она принесет свои плоды.

Служение должно отличаться, как некто справедливо выразился, «изящной простотой», при которой исключается пафос, театральность, поспешность и, вообще, наплыв человеческих страстей, чему, конечно, нет места в храме.

В местах, где редко служат «соборне», именно такая служба являет слабости служения, и это тем более печально, что ведь в собор-ном служении и выявляется вся красота велелепного богослужения. Что касается требоисправлений, то они должны быть изучены до мельчайших подробностей, дабы их неправильное исполнение не явилось соблазном для молящихся.

Имеются замечательные руководства по всем вопросам требоисполнения. Приведем три из них:

1. «Настольная книга для священно-церковнослужителей», С.В. Булгакова;

2. «Пособие к изучению Устава Богослужения Православной Церкви», прот. К. Никольского;

3. «Практическое руководство для священнослужителей при совершении святых Таинств», прот. А. Хойнацкого.

Невнимательное изучение языка богослужения может привести к досадным ошибкам, повторяемым десятки лет.

Приведем несколько примеров:

На литии: «И избавити ны от надлежащаго (вместо належащаго) и праведнаго своего прещения».

На утрени после прокимна: «Хвалите Бога во святых Его, хва-лите Его в утверждении (вместо утвержении) силы Его».

Псалом и стих: «В церквах (вместо цёрквах) благословите Господа».

Возглас: «Премудрость простим» (вместо прости). На панихиде: «О упокоении новопредставленных» (вместо новопреставленных), «представльшихся» (вместо: преставльшихся). На литургии: «Горе имеем (вместо имеим) сердца». «И даждь нам... воспевати пречестное и великолепное (вместо великолепое) имя Твое».

Бывают даже неправильные исполнения священнодействий. Например, благословение пяти хлебов на литии; у С. Булгакова читаем: «Иерей же, взем един хлеб, знаменует им прочие хлебы и глаголет молитву велегласно. Целовать этот хлеб не следует, так как он и не освящен еще, да на нем нет даже и крестного знамения, — изображения креста. При словах, — «Сам благослови хлебы сия, пшеницу, вино и елей», священник только указывает правою рукою на каждое из этих веществ, но не благословляет их» («Настольная Книга», изд. 1913 г. Стр. 852).

Всего, сказанного достаточно для указания на те «подводные камни», кои лежат на пути пастырского служения.

Замалчивать их существование на том основании что, де, это «неприлично» говорить о них, является непонятным недомыслием.

Если этого бояться сказать, то мы никогда не прибегнем к таким прекрасным пособиям, как труды С. Булгакова или трактат прот. Е. Попова, а эти книги их никогда не утратят своего исключительно важного значения.

Духовничество.

Никто из верующих, еще с детского возраста, не забудет то сладостное чувство чистой молитвы после исповеди с вечера, когда в душе воцаряется особая умиротворенность. Не всегда дается нам почерпнуть меру умиления от келейной молитвы, но вот молитва после исповеди, накануне приобщения Святых Таин, очень способствует духовному настроению. В такие минуты нам удается более успешно отогнать от себя обычные мiрские мысли и заботы, нам легче бороться с леностью, мы проникаемся страхом Божиим. Душа наша стремится к духовному созерцанию, к душеспасительному чтению. И на сердце становится так радостно и мирно...

Духовничество, — пастырское душепопечение, есть основная задача пастыря. Он, духовник, как бы берет на себя грехи других и часто изнывает под тяжестью этой ноши.

Приведем красочный пример того в рассказе одного благочестивого прихожанина, дед и отец которого были священниками. «Вспоминаю я свое детство. Привык я видеть дедушку, молящегося утром и вечером. И вот однажды слышу, что кто-то всхлипывает,

33плача в комнате дедушки. Пробрался я тихонько к двери и вижу, как дедушка, коленопреклоненный у своего аналоя тихо плачет, временами громко всхлипывая... Не выдержал я, бросился к нему: «Дедушка, деда, кто тебя обидел, чего ты плачешь?» — «Эх, внучек дорогой», — сказал дедушка, — и я никогда не забуду его слов, — «трудную службу выбрал я. Вот я на исповедях беру на себя бесчисленное множество людских грехов и должен буду понести их к Владыке моему, а не знаю, выдержу ли я? Недостоин я и мне так страшно и за себя, и за моих духовных чад»...

Из этого трогательного примера видим мы, что, принимая грехи других, сам духовник чувствует потребность поплакать и очистить свою совесть, когда услышит исповедь пришедшего с сознательным и глубоким покаянием.

И если сам духовник редко приступает к таинству Исповеди, то не будет он достойным совершителем таинств и входить от силы в силу в своем пастырском служении и подвиге.

А пастыри привыкли только в Великом посту собираться к исповеди, считая, что это вполне «нормально», отговариваясь службой в воскресные дни. Но разве нет возможности отправиться к своему собрату в будний день и очистить свою душу и совесть от накопившейся скверны, особенно во дни каждого из четырех годовых постов?

Протоиерей Евгений Попов пишет в своем трактате: «Главное, что должно побуждать нас чаще исповедоваться, это — наши литургии. Как же можем мы приступать к совершению Бескровной Жертвы, если совесть упрекает нас в каком-либо тяжком грехе? Не со смущением ли духа возьмем мы тогда своими руками Тело Христово, возглашая с Ним: "Святая святым"? Если вообще от приступающих требуется быть "святыми", то не тем ли более необходимо им сложить с себя тяжкие грехи?» («Пастырское богословие», ч. ИЦ, стр. 174).

Говорят, — «всем не угодишь!» Правда, в наше лукавое время хотя дай и «святого» пастыря, а все-таки будут недовольны им. Но вот прибывает в приход священник временно заменить отсутствующего настоятеля, и тогда сейчас же этого приезжего священника окружают лаской и лестью и идут к нему на исповедь: вот, мол, истосковались по настоящем духовном отце, — наш-то больно строг и требователен... И посыпятся льстивые приветствия приезжему не только от постоянных прихожан, но и от «перебежчиков» из других приходов, «не могущих принять» своих духовных отцов. В этих грубых и незатейливых подачках недальновидные пастыри поддаются страшному соблазну осуждения своих собратьев, вместо того, чтобы иначе встретить таких недостойных жалобщиков.

Общество сопастырей.

Господь Иисус Христос предрек, что пред кончиной мiра так умножится беззаконие, что «во многих охладеет любовь» (Матф. 24, 12). Коснется ли это только мiрского общества? Нет, — никакое общество человеческое не избегнет этой печальной участи. И в среде даже совершенных пастырей оскудевает чувство братской любви к своим собратьям и тогда ущемляется духовное состояние пастыря. Этот страшный соблазн охлаждения любви наблюдается даже в монастырях, о чем свидетельствует такая выдержка из известной книги «Старец Силуан»:

«В монастырях и пустынях Афона собрались люди, оставившие мiр и, следовательно, прошедшие через огонь отречения. Все эти люди, за редкими исключениями, в момент напряженной устремленности к Богу, принесли жертву, имя которой "мне мiр распяся, и аз м!ру" (Гал. 6, 14).

Каждый совершил этот подвиг в меру своих сил, и потому едва ли не каждому кажется, что совершил его в полной мере. После этого подвига, после этой жертвы, видя себя не достигающим искомого, монах подвергается особому искушению — "духовной зависти". Подобно тому, как Каин, видя, что жертва брата его Авеля принята Богом, а его, Каинова, отвергнута, от зависти дошел до братоубийства, и монахи, если и не убивают своего брата физически, то нередко создают для него чрезвычайно трудные духовно условия» (стр. 108).

В наше время пастыри, в большинстве случаев, сидят безвыездно в своих приходах и очень мало общаются со своими собратьями в других приходах. А когда редко и встречаются, то чаще всего ведут разговоры, осуждающие церковные порядки и личности других собратий. Разве не лучше и приятнее была бы братская встреча и беседа, лишенная оговариваний и тщеславия и исполненная духовного содержания в сердечно-искренней простоте?

Приведем повествование об одной такой встрече на святой го-ре Афон («Старец Силуан», стр. 26-27).

«Однажды в праздничный день схимонах о. Досифей пригласил к себе в келлию о. Стратоника, а вместе и несколько других монахов, среди которых были отцы: Вениамин с Калягры, Онисифор и Силуан. Беседа была очень содержательной. Все были увлечены тем, что говорил о. Стратоник, который не только как гость имел преимущество, но и по дару слова превосходил прочих. Отец Силуан из присутствовавших был более молодой и потому, естественно, си-дел в углу келлии и молчал. Он внимательно прислушивался к каждому слову кавказского подвижника. После беседы отец Стратоник, еще не посетивший отдельно о. Силуана, выразил желание побывать у него на "калибке", которую он выстроил себе в расстоянии 5-6 ми-нут на юго-восток от братского корпуса ради уединения. Условились на следующий день, в 3 часа. В ту ночь о. Силуан много молился, чтобы Господь благословил их встречу и беседу.

Отец Стратоник пришел в назначенный час. Беседа между двумя подвижниками началась легко и сразу приняла желательный характер. И тот и другой духом постоянно были устремлены к единой цели, и ум их неотрывно жил все теми же вопросами, которые для них были единственно насущно важными.

Беседа далее коснулась молитвы. Отец Стратоник говорил, что если молитва проходит без слез, то это значит, что она не достигла своего места, и потому остается бесплодной. На это Силуан ответил, что слезы при молитве, как и всякая иная сила в теле, могут истощаться, но тогда ум, утонченный плачем, переходит к некоему тонкому чувству Бога, и чистый от всяких помыслов безмолвно созерцает Бога. И это может быть дороже даже плача.

Отец Стратоник ушел благодарный. После он приходил к Силуану еще несколько раз, и до конца его пребывания на Святой Го-ре между ними сохранилась большая любовь».

Общения пастырей между собою не происходит даже письменно. Один священник говорил: «Я пишу своим сопастырям уже много лет, но редко кто удостоил меня своим любезным ответом»...

В гражданских обществах и организациях мы наблюдаем частые съезды, профессиональные собрания для дальнейшей плодотворной деятельности, а к великому прискорбию нужно отметить почти полное отсутствие общения пастырей.

Епархиальные съезды и пастырские совещания созываются редко и вяло посещаются.

На соборные богослужения пастыри собираются в весьма малом числе. Престольные праздники также обходятся без многолюдного сослужения других пастырей.

За недостатком духовенства и ввиду снисходительного отношения церковных властей, падает и дисциплина. Правда, нужно при этом оговориться, что и в прежние далекие времена в России наши прадеды горько взывали: «О, времена, о, нравы», как об этом повествует сто лет назад прот. Евгений Попов в своем «Пастырском богословии», ч. ИЦ, стр. 45-47):

«Общеепархиальные съезды представляют собой такую многочисленность духовенства, какую можно видеть только в настоящий раз, и сопровождаются большими расходами на дорогу, на содержание. Все это заставляет желать, чтоб священники ими дорожили, чтоб (с дозволения епархиальной власти) старались на них рассудить о своей-то приходской службе, чтобы вошли во взаимный между собой обмен пастырской практикой; потому что живая беседа может быть полнее, яснее и правдивее, чем письменная и печатная, например, на сей раз в духовных журналах или хоть в епархиальных ведомостях. Но вот что вредит делу на всех подобных съездах и собраниях духовенства: недостаток общительности между собой! О, какой это всегда и везде заметный недостаток в духовенстве, особенно сельском! Собрались издалека и с разных сторон, чтоб рассудить об одних и тех же предметах, имеют одни и те же интересы, но не спешат и познакомиться друг с другом, даже не хотят приветствовать друг друга ("поздороваться"). Встречаются в епархиальном го-роде, который заметно наполнили собой, как лица приезжие, — встречаются с местным и отличенным духовенством, и — проходят мимо без обыкновенного поклона, хоть бы сошлись глаз на глаз. Где же исполнение заповеди Спасителя, которая дана именно священникам: "входяще во град целуйте его" (Матф. 10, 12)? Будто для священников на этот раз "не существует ближняго"! Будто они находятся в гневе на всех или не хотят признать своего собрата (например, при встрече) собратом! Эта взаимная необщительность священников заметна и для мiрян. Миряне, когда незнакомы между собой, то пожалуй и не любопытствуют осведомляться друг о друге: "кто и откуда"; потому что такие вопросы повторялись бы на каждом шагу. А сословие священников отличительное и встреча их друг с другом редкая. Таким образом, если они, встретившись где либо, не обращают внимания друг на друга и младшие из них по службе не отдают почтения старшим и заслуженным, — это бросается в глаза и мiрянам. Эта-то необщительнсть их, очевидно, вредит развитию сочувствия и искренности в суждениях их по делам съездов всякого рода. Нет! Священникам, как главным деятелям на всяких церковных съездах, надобно бы стараться держать себя здесь в том же духе и в той же совести, как они собираются вместе для соборного служения в церкви».

Еще одно частное замечание: на совместные богослужения некоторые священники являются в самых ветхих ризах, часто даже своим цветом не соответствующих празднуемому событию, что составляет печальное зрелище. Вопрос здесь не роскоши, а благолепия службы, приношению к алтарю Господню лучшего, а не худшего.

Собратья из духовенства, вышедшие из взаимного общения подвергаются влиянию церковных расколов, как это иногда и случается. Вспомним из истории Церкви случаи с пресвитером Арием, епископом Македонием, патриархом Несторием, архимандритом Евтихием, а в наши времена, — с живоцерковником, священником Введенским, митрополитом Евлогием и иже с ними...

В защиту пастыря.

Пастырь живет и служит в мiру. Окружен он людьми, с их страстями и разделениями. Но он центр внимания в своем приходе. Все удачи и успехи, как и неудачи в приходской жизни относятся исключительно к его личности и его влиянию.

Его внешний облик обсуждается часто прихожанами вкривь и вкось: одни находят, что он «роскошен» не по званию духовному, а другие, наоборот, осуждают за его «нищенский» облик «не по достоинству».

Для одних проповедь его чрезмерно умна, а для других чересчур строга. Третьи просто уходят из храма во время проповеди, выявляя этим не только невежество, но и отсутствие элементарной вежливости.

Если пастырь трудится своими руками, то говорят, — «это не дело служителя алтаря», а если он уклоняется от такого труда своими руками, ему шлют упрек, что не следует он образу жизни на земле Христа, бывшего плотником...

Многие наши зарубежные пастыри в своем служении несут двойной и тяжелый подвиг: неустанное окормление духовное при-хода и постоянные заботы о средствах существования для себя и своей семьи. Недостаточное обеспечение вынуждает пастырей искать эти средства в работе на стороне. Много ли остается у такого пастыря времени для отдыха и семьи? Можно ли предъявлять этому труженику строгие требования и заслуживает ли он необдуманной критики?

Но еще, кроме этих недостаточных материальных условий жизненного стандарта пастыря, он, в своих заботах о приходе и о храме, стесненный и в этих заботах такими же скудными финансовыми средствами, исполняет зачастую все хозяйственные работы, вплоть до обязанности уборщика и сторожа, не говоря уже о том, что заменяет и псаломщика. Нужно ли при этом говорить, в каких тяжелых условиях протекает зарубежное пастырское служение, заслуживающее преклонения, а не осуждений.

В довершение всего, пастырь, движимый любовью к благолепию храма и к его благоустроению, встречает или равнодушие к этому устроению, или даже упреки прихожан в ненужности предлагаемых пастырем мер и работ, улучшающих состояние храма и подсобных к нему построек для церковных нужд.

Все эти вместе взятые условия пастырского служения и истинное подвижничество пастырей в преоборении этих тяжких условий, думается, служат в защиту этих ревностных служителей Божиих и раздаятелей благодати Святого Духа.

Если пастырь нередко подвергается злословию и даже клевете, это не должно его смущать. Пастырь, духовно настроенный, пусть помнит всегда слова писателя В. Короленко, сказавшего: «Житейского пошлость стелется у их ног. Клевета и сплетни скатываются по их чистой одежде, точно грязные брызги с крыльев белоснежного лебедя!»

Мужайся, труженик на ниве Христовой! Вот, что говорит о тебе великий Златоуст: «Кто почитает пастыря — почитает Христа. Если не знаешь о иерее, достоин он сана или нет, то не презирай его, ради заповеди Христовой. Как не потерпит вреда светлое золото, если оно покрыто грязью, а также и бисер, если прикоснется к каким-нибудь нечистым вещам, так и священство не делается оскверненным от человека, хотя принявший его и был недостоин».

В согласии с этим, Святитель Тихон Задонский говорит:

«Если пастырь худо живет и не делает того, чему сам учит, то за него не ты будешь отвечать Богу, и потому — что тебе, что он худо живет. Пастырь такой же немощный человек, как и ты, и потому не удивительно, что он грешит, как человек. А ты лучше помолись о нем, чтобы он был исправен, а не осуждай. Часто бывает, что пастырь терпит напрасно множество клеветы и злословий потому, что никто более не подлежит злословию и оклеветанию, как пастырь. Злые люди часто о нем проносят скверный слух, из малого делают большое, прибавляют, говорят про него то, что даже ему самому неизвестно. Потому берегись и не осуждай, так как — в лучшем случае — греха не избежишь. Если он действительно грешит, то не твое дело его судить, а если невинен, то дважды грешишь: и что осуждаешь и что осуждаешь невинного. Ты видишь явные согрешения ближнего, но не видишь его тайного раскаяния. Тебе кажется, что этот человек ниже тебя, а быть может, он в очах Божиих стоит много выше тебя. Ты, услыхав плохое о ближнем, скажешь одному, тот — другому и т.д., и так будут знать и осуждать согрешившего. А это, ведь, великий грех, и всему этому причиной будешь ты, который обнародовал согрешения брата твоего. Совершив такой поступок, ты похож на прокаженного или зараженного моровой язвой, кои переносят заразу с места на место и губят других».

Мы сказали, что пастырь живет в мiру. А что является этот мiр, под действием нынешней воинствующей апостасии? Мiр этот захлебывается в аморальной грязи, содрогается в предсмертных судорогах греха безбожия. Может ли духовно-зрячий пастырь не видеть, какое пагубное влияние имеет этот мiр и на судьбы русского право-славного пастырства? Не происходит ли на наших глазах явное раз-венчание святости Церкви? Однако, нет тут места унынию.

Знает русский зарубежный пастырь, что Святая Русь держалась нашими святыми, нашими простыми и недооцененными батюшками и что не случайно в пожарище начинавшегося заката России явил Господь великого светильника, ныне прославленного, св. прав. о. Иоанна Кронштадтского, и несомненно, — не будь батюшка Иоанн Кронштадтский поставлен Промыслом Божиим на священническое служение, — он был бы поставлен на него одним из высших иерархов нашей Церкви. Но столь же несомненно, что в своем простом пресвитерском сане он оказал великую пользу Церкви, даже большую, чем и многие высшие иерархи, ибо служение пресвитерское было у него «от начала и до конца особенное» (Архим. Димитрий, «Прав. жизнь», февраль 1973 г.).

Отец Иоанн Кронштадтский, это — идеал пастырства. Для того и явлен был он, чтобы быть современным пастырям добрым образом, достойным подражания. Русское православное пастырство, если оно сознательно последует заветам св. праведного всероссийского батюшки, может стать оплотом будущего возрождения страждущей родины нашей. Сквозь туман брезжит заря, — русский люд просыпается, придет восход солнца правды и российские просторы озарятся светлыми лучами его. Тогда со слезами умиления русский православный народ будет слушать проповедь пастыря истинной Православной Церкви.

Семья пастыря.

Обычная жизнь пастыря протекает в кругу своей семьи. В семье пастыря действительно находит себе олицетворение «малая церковь».

Приходская жизнь целиком переносится в дом и семью священника. Если же семья священника отделяет себя от жизни прихода, не радуясь радостями прихода и не болея его скорбями, то это ущемляет и положение пастыря, и жизнь прихода. И, напротив, блажен тот священник, который, в лице членов своей семьи обретает ближайших помощников в пастырском делании.

О роли матушки в приходе один старец очень справедливо высказался так: «Назначение матушки — невидимо незаменимая». Пастырь, в своих скорбях и трудностях, только с матушкой может облегчить тяжелую ношу служения, ибо в лице супруги своей он имеет истинного друга, помогающего нести эту ношу.

А какое радостное впечатление производит на весь приход видеть, что семья пастыря разделяет с ним его духовный труд. Только православное пастырство может являть ту благостную обстановку, когда вся семья священника участвует в общественном служении. Умилительно видеть, например, как сыновья священника прислуживают в алтаре, а дочери и матушка дополняют служение на клиросе.

Как это напоминает слова Псалмопевца: «Блажен всяк, боящийся Господа, ходящий путями Его! Ты будешь есть от трудов рук твоих; блажен ты, и благо тебе! Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем, сыновья твои, как масличныя ветви, вокруг трапезы твоей. Так благословится человек, боящийся Господа» (Псал. 127, 1-4). Самая же большая награда для пастыря в преемственности духовного рода, когда он воспитал своего сына в страхе Божием и он будет продолжателем в великом служении у престола Господня.

Нет большей награды, нет большей радости для любящего отцовского сердца...

Напутствие у креста.

Успешное пастырское душепопечение осуществляется только при личном общении с пасомыми, но при многочисленности прихожан частое общение с ними трудно осуществимо. Поэтому нужно особенно ценить все те моменты, когда пастырь может осуществить благотворное влияние на души пасомых.

Главное попечение пастырь сможет проявить на исповеди, но есть еще возможность кратких общений, исполненных душевного тепла: к такому общению нужно отнести мимолетные встречи при целовании креста по окончании Божественной литургии.

Хотя некоторые высказывают недовольство тем, что разговоры у креста задерживают других, желающих лобызать крест, но все-таки нам кажется несправедливым лишать прихожан этих кратких ми-нут общения.

Конечно, нужно и здесь соблюдать меру и не вести у креста продолжительные разговоры, особенно какие-нибудь деловые.

Интересно, как выразился один прихожанин о необходимости подходить ко кресту: «Разве можно выйти из храма, забыв поблагодарить хозяина?!...»

Так с годами устанавливается между пастырем и пасомыми общение, хотя и краткое, но часто могущее сблизить их друг с другом. Иногда и мимолетной, казалось бы, встречи достаточно, чтобы поздравить с семейным праздником, справиться о здоровье, передать просфору или иконку, дать наставление...

Считаем, что напутствие у креста имеет большую возможность оказать пастырское душепопечение, особенно облагодатствованное радостным праздничным настроением священника, только что принесшего бескровную Жертву и приобщившегося святых Христовых Таин.

«Чем ближе люди друг к другу, тем ближе они к Богу», — проникновенно говорит преп. Авва Дорофей в своем знаменитом круге.

«Вы есте свет мiра» (Матф. 5, 14).

Священник, как преемник святых апостолов, является лучем Солнца Правды - Христа.

Своей жизнью и учением священники провозвещают то, что Сам Бог возвещает нам о Себе. Они должны просвещать умственно и душевно слепых и оживлять духовно омертвевших, и это их служение выше царского. Если мы ранее говорили о тяжестях и трудностях пастырского служения, то должны мы сказать и о великих радостях этого служения. Священник совершает Таинства и исполняет требы и сколько приносит он утешения молящимся, приобретая и сам долю умиления.

Вот, например, отправляются люди в далекое путешествие. Ими овладевает боязнь возможных опасностей, но напутственный молебен священника рассеивает их страхи и они спокойно отправляются в путь.

Или предпринимает человек важное дело, и к кому он обратится за ободрением, как ни к священнику за благословением, и впоследствии молитвенно благодарит Господа за дарованное благодеяние вместе со своим духовным отцом.

Или приносят младенца крестить. Новая жизнь освящается в таинстве крещения. Радость и родителей, и пастыря!

Наконец, воцерковление младенца по 40 днях: какое радостное чувство у пастыря и у родительницы при словах - «воцерковляется раб (или раба) Божий имярек!»

Мы уже не говорим об исповеди: какой это страшный и великий дар - вязать и решать грехи человеческие! Пастырь способен перевернуть душу кающегося, направить его на новую жизнь во Христе. Разве это не благодать и радость пастырского служения?

Без священника и супругов не бывает. Он закладывает основание новой семье, он низводит на брачущихся Божие благословение.

А каково было бы погребение без православного отпевания?

Тьма и ужас. Священник вносит успокоение и надежду скорбящим. Какую великую радость приносит священнику напутствование больного, особенно умирающего! Сколько искренней благодарности прочтет пастырь в умиленных глазах больного и в каком духовнорадостном настроении возвращается к себе пастырь после христианского напутствования болящего!

Вот священник освящает новый дом, с ним входят святые ангелы, как об этом поется в тропаре на освящение дома. Поистине, священник - проводник благодати.

Есть ли что-нибудь более возвышенное и духовнопрекрасное, чем глаголемая от священника молитва на освящении воды, святых Богоявлений и при таинстве крещения, когда возглашает священник: «Велий еси, Господи, и чудна дела Твоя, и ниедино же слово довольно будет к пению чудес Твоих!!!»

То хвала, возносимая от смиренного сердца служителя Божия Вседержителю Господу, могущему изменить и «естества чин» и сотворяющему воду святую и бесчисленные чудеса. Да, немыслима полнота богослужения без священника!

А кто определит степень духовного удовлетворения, когда священник, преподавая Закон Божий, видит доверчивые детские глазенки и рассеивает их сомнения, вводя их в круг любви и правды Божией? Счастлив тот священник, кому дано это попечение о духовном воспитании детей.

Велико значение пастырского попечения и неизреченна радость пастыря, черпаемая им от трудов своих, ибо все это лучи того Солнца, которое освещает всю пастырскую деятельность, всю его жизнь. Это Солнце Правды - Христос, а воплощение Его в Божественной Евхаристии, совершаемой руками смиренных иереев Божиих.

Ради этого Солнца все можно претерпеть, все скорби и лишения возможно перенести, потому что... «радость Моя в вас будет и радость ваша исполнится... и возрадуется сердце ваше и радости вашея никтоже возмет от вас» (Иоан. 15, 11; 16, 22).

 Вера и Жизнь. Православный журнал. - № 1-2 (14-15), 2009. - Чернигов. - С. 119-145.