Версия для печати

Посвящается блаженной памяти Митр. Антония (Храповицкого)

Глава 7. О Божестве и человечестве Христа

В. Вы знаете, кажется, настал тот час, о котором мы говорили прошлый раз. С тех пор прошло довольно много времени, и в душе моей произошло несколько совершенно необычных переживаний. Это было что-то совершенно неведомое мне прежде, и признаться, я затрудняюсь передать свои чувства словами.

О. Этого и не требуется. Скажите только свой общий вывод.

В. До какой-то степени мне дано было почувствовать всю тяжесть своих грехов и милость Божию ко мне. Я поверил, что Господь зовет меня к покаянию и желает простить и наградить вечной жизнью, которой я сам, конечно, недостоин.

О. Вы свидетельствовали, что груз грехов своих ощущали и ранее. Что изменилось в вашем переживании о них с тех пор?

В. Теперь все это оказалось непосредственно связано с личностью Господа Иисуса Христа. Трудно передать словами, но несколько раз во сне и наяву я как бы живо ощущал Его присутствие, Его всепроникающий взор в самые тайники моего сердца. Да, не раз при этом я вспомнил слова Апостола Фомы. Теперь я понимаю его. Теперь я уже без сомнений исповедую Иисуса Христа Сыном Божиим и Богом, моим Спасителем. Теперь я желаю следовать за Ним всю жизнь.

О. Благословенные времена в вашей жизни, благословенная решимость!

В. Теперь я хочу принять святое крещение. В душе своей я уже пообещал Господу Иисусу быть Ему верным.

О. Это тоже хорошо, хотя, может быть, немного рано. Ко крещению нужно приготовиться тщательнее, лучше узнать свою веру. Это будет уже ваша прямая обязанность, как христианина.

В. И вот вместе с этими незабываемыми духовными утешениями приступили ко мне и разные сомнения. Они вращаются вокруг одного и того же вопроса. Не могу я понять, как все- таки Христос может быть и Богом, и Человеком одновременно? Ведь между Творцом и тварью лежит целая пропасть.

О. Христос затем и пришел, чтобы преодолеть эту пропасть.

В. Пропасть между Своим безгрешием и грешными людьми?

О. Это в первую очередь, но не только. Еще и пропасть между Богом и тварью, между Безначальным и начатым во времени, между Неограниченным и ограниченным. Теперь, вероятно, вы сможете понять самую цель пришествия Христова, Его воплощения. А поняв эту цель, легче примите и то откровенное учение о Его Богочеловечестве, которое оставлено нам Писанием, но не доступно нашему рассудку.

В. Поясните это учение.

О. Начну со слов Писания: дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью (2 Пет. 1, 4). Здесь высказана наиболее ясно цель христианской жизни, равно и цель всего домостроительства Божия о нас. Сам Христос перед Своим страданием молится Небесному Отцу: да будут все едино, как Ты Отче во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино (Ин. 17, 21). Смысл здесь в том, что человеку надлежит обрести особое единение с Богом, притом не иначе, как через Господа Иисуса Христа. Вообще, Христос часто говорит о Своем единении с людьми, для такого теснейшего единения Он устанавливает и Таинство Своего Тела и Крови – евхаристию. Особенно много слов об этом в Евангелии от Иоанна. И всегда речь идет о взаимном пребывании человека во Христе и Христа в человеке.

Конечно, тварь, получившая бытие во времени и изменчивая, никогда не сможет стать равною своему Творцу (что, собственно говоря, и предлагал некогда диавол в раю), но некую особую, не внешнюю, а внутреннюю близость с Творцом человек призван обрести. Надлежит нам пройти через такое изменение, лучше сказать, просвещение своего естества, которое именуется у святых Отцов обожением.

Это понятие едва ли можно выразить более простыми и понятными словами. Наше обожение – предмет веры, надежды, а для труждающихся ради этой цели и предмет духовного опыта. Это учение возникло в Церкви не сразу. Достаточно сказать, что даже в Евангелии об обожении нашем прямо не говорится. Притом лишь евангелист Иоанн, писавший позже других и слышавший от Господа больше других евангелистов, передал приведенные нами слова своего Господа о единении людей с Богом. Вероятно, учение о единении с Божеством даже самими Апостолами уяснилось не сразу, а лишь после просвещения от Духа Святого. На эту тему не дерзали разглагольствовать простые христиане, но лишь мученики и подвижники, на себе познавшие предначаток райского воздаяния и сумевшие уяснить, что это есть именно обожение – особого рода единение с Богом во Христе. Со временем их духовный опыт стал общим достоянием христианской Церкви, частью его догматического предания.

Кратко выражено оно у св. Афанасия Великого: Бог для того стал Человеком, чтобы человек стал богом.

В. По звучанию своему смелость этой фразы невольно приводит на память едемский диалог.

О. Нет, смысл совсем другой. Врагом украдена только форма, только оболочка этой идеи. Во-первых, в Афанасиевой формуле человек становится богом с маленькой буквы, как именно причастник Божества, а совсем не в смысле равенства, как предлагал тогда искуситель. В таком же смысле говорится и в псалме, который цитирует и Сам Христос: Аз рех: бози есте и сынове Вышняго вси (Пс. 81, 6; Ин. 10, 34). Во-вторых, даже в таком смысле человек не сам и не по своему самоволию становится богом, а лишь по милости, по благодати своего Спасителя.

Я надеюсь, что до некоторой степени смысл сказанного теперь должен быть вам ясен. Начатки будущих благ предощущаются иногда нами, особенно в самом начале обращения ко Христу. (Впоследствии, кстати, гораздо менее, ибо Господь ожидает наших ответных трудов для стяжания благодати). Конечно, не скажешь, что вы на себе уже все это пережили, но по крайней мере, вы способны поверить и понять, что святые проходили этим путем и, говоря об обожении, не фантазировали, а свидетельствовали откровенную им истину. Вероятно, вы понимаете теперь их слова, что близость Божественного света заставляет остро ощущать собственную нечистоту. Человек одновременно и дерзает на любовь Божию, и смиряется в персть пред Господом. Нехристианин, не переживший обращения ко Христу, никогда этого всерьез не примет и не поймет.

В. Да, не могу похвастать никаким особым созерцанием, но по крайней мере, понимаю о чем идет речь. Итак, при этом получается, что Христово пришествие в мир необходимо было бы в любом случае, независимо от факта грехопадения Адама, чтобы человек получил то, что ему не было дано при самом сотворении?

О. Именно так. Если бы человек не пал, то обожение во Христе он имел получить впоследствии, добровольно избрав путь послушания Богу и укрепившись тем самым для принятия сего величайшего дара. Наше будущее состояние столь велико и славно, что его даже невозможно было дать нам изначально. Ведь в этой славе как бы включена и наша свободная воля.

В. Потому пришествие Христово не есть только наше избавление от греха?

О. Оно приносит нам значительно большие блага. Человек изначально уготован для славы высшей, нежели едемская, но он утратил и первую. Христос же возводит его и в первую, и в высшую.

Воплощение Сына Божия предуставлено от века вместе с творением. Апостол учит, что весь мир Им и для Него создан. Бог восхотел не просто создать мир, но и неким образом соединиться с его венцом, освятить Свое творение непосредственным причастием к Своей славе. И человек создан по образу Божию не только в том смысле, о котором мы говорили ранее. Творец заранее создает образ Своего соединения с тварью. Более того, человек и создан в предвидении воплощения, с целью воплощения Слова, чтобы непреодолимая преграда между Нетварным и тварным перестала быть непреодолимою. Человек как образ Божий является тем средством, через которое Бог от века положил соединиться со Своей тварью. И в таком-то смысле понятие образа Божия следует относить уже не только к душе, но и к телу.

В. Значит, будущее Царство Небесное выше первого рая?

О. Конечно, выше, тем что оно неизменно. Рай был местом испытания, а Небесное Царство – местом награды, оно вечно, времени там не будет.

В. Хорошо, пусть так, но мы далеко ушли от рассуждения о Христе, кто Он все-таки, Бог или Человек? Точнее, как соотносятся в Нем Божество и человечество?

О. Может ли какой-то иной посредник, кроме Самого Бога соделать человека причастником Божеского естества? Значит, Христос есть подлинно Бог, равный Отцу Своему, совечный Ему, как и свидетельствует о Нем Писание. А Церковь изобразила Его изначальное сыновство Отцу словом: "единосущный". Вот наконец, подошли мы и ко второму члену православного Символа веры: И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша.

В. Не понял самых последних слов.

О. Имже вся быша, - значит, что через Сына Божия совершалось и само творение мира. Как свидетельствует Евангелист: Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть (Ин. 1, 3). И Апостол Павел благовествует о Сыне Божием, чрез Которого [Отец] и веки сотворил (Евр. 1, 2). Иными словами у Сына Божия нет ни в чем недостатка по сравнению с Отцем. Творение мира есть общее дело всей Святой Троицы, Отца и Сына и Святого Духа.

В. Как же именно Сын становится Человеком? Перестает быть Богом? Или это только кажется, что Он стал человеком?

О. Бог не может перестать быть Богом. Сын Божий не теряет своего Божества, но принимает подлинно человеческое естество. Смотрите: чтобы обожить человека Ему надобно быть Богом. С этим вы согласились. Но чтобы обожить именно человека, а не кого-то другого, нужно соединиться и с человеческим естеством, усвоить его себе, так же, как Божественное.

В. Может быть, Он вселяется в человека? Ведь иногда Он являет Себя в Евангелии, как Всемогущий Бог, а иногда, как немощный человек.

О. Вы хотите предположить, что действующих двое: один Сын Божий, Бог-Слово, а другой – Человек Иисус?

В. А почему бы и нет?

О. Потому что тогда Бог остается Сам в Себе, а человек сам по себе. В подобном же относительном единении с Божеством призван быть каждый христианин. Получается, что и Сам Христос ничем не отличается от прочих людей, призванных к обожению. Зачем тогда Он один именуется нашим Спасителем? Почему тогда Бог не соединяется таким же образом с каждым из нас, без всякого Христова участия?

Кстати, эта мысль составляет основу давней ереси, называемой по имени ее основателя несторианской и давно осужденной Церковью.

В. Значит, что же, получилось какое-то новое совершенно неведомое соединение Божества с человечеством? Особое богочеловеческое естество, или как-то иначе?

О. Это уже противоположная крайность. Только что вы представляли себе два различных лица, а теперь уже смешали в одно и несмешиваемые понятия: Божеское естество и человеческое. На самом деле ничего смешанного и ничего среднего между безграничным Божеством и ограниченным человечеством быть не может.

В. Иначе человеческое ограниченное должно было бы раствориться в Божественном неограниченном…

О. Совершенно верно, а это означало бы отрицание самого воплощения, не так ли? Была и такая еретическая идея в истории Церкви, много наделавшая бед. Ересь эта называлась монофизитством, то есть учением об одном естестве воплотившегося Христа – Божественном или каком-то смешанном.

В. Но как же все-таки правильно рассудить?

О. Один и тот же Христос, оставаясь, Кем был, Всесильным Богом, становится во времени и тем, кем не был – безгрешным Человеком. Каждое из соединившихся в Нем естеств сохраняет все свои свойства, никак не растворяясь в другом, не изменяясь, не уменьшаясь. Святые Отцы выразили это так: во Христе есть иное и иное, а не иной и иной. Естества, иными словами, - это объекты, про которые спрашивают: что это? Лица - это субъекты, про которых спрашивают: кто это? Христос, действующее Лицо, остается один до и после воплощения. А природами обладает по воплощении уже двумя, восприняв наше немощное естество.

В. Это тоже догматическое учение Церкви?

О. Да. Священное Писание дает к этому основание, но не рассуждает об этом специально. Третий член Символа веры свидетельствует о воплощении Христовом: нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с Небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася.

В. Почему сказано раздельно: воплотившагося и вочеловечшася?

О. Потому что Христос воспринял не только человеческую плоть, но и душу, со всеми ее силами и стремлениями: и разум, и чувства, и волю человеческую.

В. Не дерзновенен ли будет вопрос: зачем это?

О. Есть еще один святоотеческий принцип рассуждения о воплощении Христа: что не воспринято, то и не уврачевано, не спасено. Повреждение человека касается всех сторон души и тела. Чтобы исправить нас во всех этих отношениях, Господь и воспринимает все человеческое тело полностью и всю душу человеческую также, навсегда усваивая их Себе.

В истории Церкви было и такое лжеучение, говорившее о неполноте вочеловечения Христова, учившее, будто Христос воспринял только наше тело. Возражение таким суесловам просто: значит, душа ваша не может быть очищена от греха, а ведь именно в ней-то и гнездится грех, более, нежели в теле.

Все наше человеческое естество (кроме греха) принимает Христос и не превращает его в Себе во что-то иное. Так и Пречистая Дева Мария является Его подлинной Матерью, в истинном, а не в переносном смысле. Зачавшись девственно, Богомладенец далее растет человеческой плотью, подлинно питаясь во утробе Матери и затем молоком Ее, Он от нее заимствует человечество Свое, как всякий сын от матери. Это также есть учение Церкви, выстраданное в борьбе с еще одной еретической идеей, что будто бы Христос проходит сквозь утробу Матери, как через трубу, ничего не заимствуя от Нее человеческого.

Итак, мы исповедуем во Христе полноту Божества и человечества.

В. Все, что вы здесь сказали входит ли в Символ веры?

О. В таком раскрытом виде – нет. Но Никео-Цареградский Символ веры есть догматическое определение лишь первых двух Вселенских соборов. А ими богословская мысль не закончилась. Полное учение о воплощении Сына Божия было наиболее ясно выражено в определении IV Вселенского Собора, бывшего в Халкидоне. Халкидонский Орос (вероисповедное определение) имеет в Православной Церкви такой же авторитет, как и Никейский Символ и содержится на первых же страницах Книги Правил. Вот это соборное исповедание:

Последующе божественным отцем, вси единогласно поучаем исповедывати единого и тогожде Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенна в Божестве и совершенна в человечестве: истинно Бога и истинно Человека, Тогожде из души и тела: единосущна Отцу по Божеству и единосущна Тогожде нам по человечеству; по всему нам подобна, кроме греха; рожденна прежде век от Отца по Божеству, в последние же дни Тогожде, ради нас и ради нашего спасения, от Марии Девы Богородицы по человечеству; Единого и тогожде Христа, Сына, Господа Единородного, во двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемаго (никакоже различию двух естеств потребляему соединением, паче же сохраняему свойству коегождо естества, во едино лице и во едину ипостась совокупляемаго) не на два лица разсекаемаго или разделяемаго, но единаго и тогожде Сына и единороднаго Бога Слова, Господа Иисуса Христа, якоже древле пророцы о Нем, и якоже Сам Господь Иисус Христос научи нас, и якоже предаде нам Символ отец наших.

В. Хорошо, пусть так. Вы упомянули еще, что Христос усваивает Себе наше человечество навсегда?

О. Конечно, ведь Он более уже не развоплощался. Тем-то наиболее удивительно и неповторимо Его собственное воскресение, что все, прежде воскрешенные Им, спустя некое время вновь скончались, а Он больше уже не умирал Своим человечеством. После воскресения Своего Он возносится на Небо вместе с воскресшим и нетленным Своим Телом. В Своем лице Он обезсмертил всю человеческую природу. В Нем мы видим человека безсмертным уже и по душе, и по телу. Ведь и само воплощение изволено им ради нашего спасения, то есть потому, что наше естество поражено грехом и требует исцеления, а также и возведения в высшую славу. Это и совершает Христос. Он обожает человеческое естество в Своей личности. Образно это выражается другими словами Символа веры: …и восшедшаго на Небеса и седящаго одесную Отца. Седение одесную значит высшую почесть, наибольшую близость к царю. Эту славу Сын естественно имел у Отца по Божеству прежде воплощения и прежде всех век. Не она имеется в виду в приведенном положении Символа веры. Речь идет о славе Его человеческой природы. Первый Адам не достиг обожения. Второй Адам – Христос дарует человеку ту славу, которую мог бы получить первый Адам, но отверг ее. Человеческое естество во Христе в наибольшей степени приближено к Божественной славе.

В. Значит, смысл христианской жизни состоит в том, чтобы соделаться участниками обоженного человечества?

О. Да, как во Адаме мы все причастны природе тленной, так во Христе должны стать причастными природе нетленной, очищенной и просветленной Им Самим. Для того и было сошествие Святаго Духа, для того основание Церкви и ее Святые Таинства, для того заповеди Евангельские и правила жизни христианской, чтобы усыновиться Второму Адаму – Господу Иисусу Христу. Подробнее обо всем этом мы поговорим после. Важно, что все это суть средства воспринять то обожение, которое Христос сообщил нашей природе, стяжать его каждому христианину лично.

В. Теперь более или менее понятно. Видна какая-то общая логика, видны философские связи в учении Церкви о воплощении Сына Божия. Итак, Бог предусмотрел наше участие в Божественной славе, для этого соединяется с нами. Чтобы нас обожить, Он не поручает воплощение никакому сотворенному существу. Чтобы обожить человека, Сам становится человеком. Потому Он – Богочеловек. Обожив естество в Своем лице, Он устанавливает средства к тому, чтобы и нам стать причастными Его Божества, Его славы. Цель Творца – блаженство разумных свободных тварей, верных Ему – тем самым вполне достигается. Скажите теперь, где здесь место Кресту? Каково его значение? Зачем столь позорная и ужасная смерть? Разве Христос не мог бы воскреснуть после мирной праведной кончины?

О. Рассказывая вам о Христе, я, признаться, не без трепета ожидал этого вопроса. Он – главный в нашей вере. Он наиболее таинственный. Он наиболее прикровенно изображается в Священном Писании и святоотеческой литературе. Он бывает поистине ясен только мученикам, но и они созерцают ответ так, что словами передать сложно. Еще сложнее встроить ответ в какую-то логическую схему. Но слава Богу, если вы об этом задумались.

В. И все же, разве Церковь никогда не задавалась таким очевидным вопросом?

О. Ну, общий ответ вы знаете. Без крестной Жертвы не мог бы сойти Дух Святый, не могло начаться обожение человеков. Об этом свидетельствует и сам Христос: если Я не пойду (на Крест) Утешитель не приидет к вам (Ин. 16, 7). Сошествие Духа, усвоение христианами того дара, который приносит людям Христос, не могло начаться без Его страданий.

Впрочем объективное значение Христовой Жертвы не исчерпывается и этим. Без Христова страдания не мог бы открыться рай даже для праведных душ, не могли бы освободиться праведники, умершие до пришествия Христова, но жившие надеждою на обетованного Искупителя. Древние евреи хорошо знали, что царство мертвых безотрадно, что там в каком-то почти безжизненном состоянии пребывают духи не только грешников, но и праведников, что никому нет оттуда выхода, по крайней мере до пришествия Мессии. Так верует и христианская Церковь, справедливо именующая такое состояние человека проклятым. Человечество было под клятвою после согрешения Адама. И вот, избавление всего человечества от этого проклятия, от греховной смерти, от власти диавола совершилось Крестом Христовым, Его Жертвою.

Но я понимаю, что все сказанное не есть ответ на вопрос: почему Крестная Жертва возымела такую силу? На кого или на что она воздействовала, чтобы человечество получило доступ к будущим благам?

В. Мы говорили об этом ранее. Там, помнится, мы дошли до того, что кончина Христа, как безгрешного Человека, служит для искупления грешников. Смерть не имеет власти над Христом, как безгрешным, но подпуская ее к Себе, Сын Божий разрушает ее владычество и над теми, кто справедливо смертен.

О. Да. Вот хорошее сравнение свт. Иоанна Златоуста. Представьте себе, что какой-то мучитель сажает своих должников в темницу. Они отбывают свое наказание там, хотя и жестокое, но законное, ибо они должны ему. Но вот по алчности и козням своим этот мучитель сажает в темницу и царского сына, который ему ничего не должен, сажает, просто не узнав его и приняв за одного из своих должников. За такой неправедный поступок Царь подвергает мучителя справедливой казни, неизбежным следствием чего является и освобождение его прочих должников.

Более того. Святые Отцы прямо говорят, что Христос и принимает человечество в том числе и для того, чтобы прельстить мучителя-диавола, который, видя Христа немощным человеком, постарался скорее умертвить Его. Но смерть и адская темница не могут удержать в себе Сына Божия, Начальника жизни, и притом совершенно неправедно преданного им. Так разрушается эта твердыня диавола.

В. Все это так. Я сам думал об этом. И нахожу здесь лишь хорошие аналогии, не раскрывающие однако сути дела. В этих сравнениях Христос вступает в прения с диаволом, смертью, или же с каким-то роковым законом справедливости, который стоит над Ним, и которому требуются такие страшные жертвы. А вам не кажется ли, что диавола нужно стереть в порошок просто так, не давая ему никаких выкупов, не признавая за ним никаких прав на человеческие души? Он украл их из рая, а вор по любому закону не имеет права собственности на краденное. Террористов в хорошем государстве просто уничтожают, а не подкармливают выкупами за плененных ими.

О. Эти души сами предались мучителю.

В. Ну и что? Диавола нужно упразднить и оставить каждого человека вполне свободным от влечений греховного естества. Кто пожелает последовать при этих условиях вслед за диаволом (а такие, конечно, найдутся) – пожалуйста, в геенне места им хватит. Но юридическим лицом и субъектом права диавол быть не должен, согласитесь?

О. Вынужден это признать.

В. Далее, принято говорить, что Христос приносит жертву Божественной справедливости. Адам оскорбил Господа, однако сам, даже собственной смертью не может воздать за причиненное безмерное оскорбление. Правда Божия требует, чтобы никакое зло не оставалось торжествующим – и Адам справедливо изгоняется. Где здесь нарушение правды, такое, чтобы его требовалось исправлять? Нет его, Бог с человеком в расчете! И милость падшему человеку при этом оказана немалая – жизнь временная не отнята у него. Но кто может требовать или просить, чтобы Сын Божий приносил жертву Отцу Небесному за род человеческий? Как это можно соединить с Божественной правдой и милостью? Как Всемогущий не может подобрать другого способа для исправления твари, чтобы не предавать на смерть единородного возлюбленного Сына? К тому же и весь тварный мир не стоит Его страданий. Искупаемое не равняется цене Жертвы. Какая же здесь справедливость? Не могу я принять, будто царь, предающий на смерть своего сына за одного из презреннейших своих рабов поступает справедливо. Ни милости, ни справедливости здесь не видно.

Справедливость должна была бы удовольствоваться тем, что человек просто наказан бытием своим временным на земле. Это наказание притом вполне милостиво, как вы же мне показали в одной из первых бесед. В изгнании человека из рая вполне и без всякого недостатка осуществилась справедливость: что захотел человек, то и получил.

А милость, коль скоро ей надлежало проявиться в обход справедливости, должна была бы выразитьсяться просто в упразднении диавола и его власти над человеком, а не в том, чтобы этому разбойнику за все его преступления дать еще возможность измучить и погубить воплотившегося Сына Божия.

О. Убиением диавола не исправить самого человека, он так и останется грешником. А вот Христовым страданием можно было пробудить грешника к покаянию, к исправлению, к новой нетленной жизни. Ведь Христос приносит Свою жертву добровольно, - разве это не милость?

Вообще, если при изгнании из рая справедливость являлась определяющим действием Божиим, лишь при условии сохранения милости, то в искуплении наоборот, главным Божественным побуждением является милость, доходящая до сострадания, совместного страдания. И раскрывается она все-таки при условии соблюдения справедливости.

В. Пока не вижу здесь справедливости. Можно ли говорить, что Крестная Жертва принесена Богу Отцу?

О. Вы сейчас своими словами передаете смысл классической проповеди свт. Григория Богослова на Пасху, где он еще приводит пример Исаака, которого отец его Авраам уготовил в жертву, согласно повелению Божию. Если ту жертву не требовал Господь, то тем более – жертву Единородного Сына Своего. Вы знаете, как выходит святитель из всего этого логического затруднения? Он говорит, что всему этому надлежало быть, прочее же да почтится молчанием.

Давайте мы с вами поверим, насколько способны верить, что Христова Жертва действительно чем-то изменила весь мир. Хотя бы потенциально. Всех ждет общее воскресение, праведников в нем ждет блаженство. Это также плод Христовой победы, который еще не раскрылся, но ждет в будущем. Да, я согласен, что тяжко для нашего духа связать причинной связью мрачную картину распятия со светлой непредставимо блаженной будущей радостью. Мы имеем здесь дело с глубочайшей Божественной Тайною, понимаемой лишь подлинными христианами, а выражаемой лишь некоторыми слабыми человеческими словами, притом не для всех удовлетворительными.

Вот и теперь я предлагаю на этом беседу закончить. Для уяснения недосказанного нужно еще особое внутреннее откровение. Прежде чем пытаться объяснить словом, мы должны всем сердцем почувствовать, что Жертва эта столь необходима, столь животворна для каждого из нас лично.

Что для этого можно сделать? Читать о страданиях Христовых, размышлять, молиться. Очень хорошо было бы достойно проводить Великий пост и особенно Страстную Седмицу. Но все это опять же лишь внешнее, при помощи которого можно приготовиться принять внутреннее. Поверьте, что это довольно непросто. Может быть, даже лучше вообще не возвращаться к этому разговору, уяснив себе лишь произнесенные общие слова, и почитая великое дело Божие благоговейным молчанием.