Версия для печати

Уроки креационной науки
в старших классах средней школы

Пособие для учителей и учащихся

У Р О К 7
НАУЧНЫЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ ЭВОЛЮЦИИ
(Биохимия и генетика)

"ЖИВЫЕ" МОЛЕКУЛЫ

Все живые существа построены из макромолекул белков, нуклеиновых кислот, молекул углеводов, липидов, жиров и др. Оказывается, что сложность молекулярного строения клеток низших животных и человека имеет один порядок. Однотипные (хотя и разные) молекулы предназначены у разных организмов для выполнения сходных функций. Так например, белок гемоглобин предназначен для переноса кислорода ко всем органам и тканям организма. Структура его сходна у самых разных животных.

В структуру этого белка у человека входит железо, а, к примеру, у каракатицы — ванадий. Это обусловлено условиями жизни, необходимостью вдыхать кислород при разном парциальном давлении. Но общее правило таково: на молекулярном уровне и "простые", и "сложные" организмы сложны одинаково. Ни один живой организм не использует "примитивных" белков или "недоразвитых" нуклеиновых кислот. Следовательно, с тех пор, как существует жизнь, не существует "эволюции" в сторону усложнения биомолекул. Как могла существовать такая "химическая эволюция" до возникновения жизни, как это полагают последователи Опарина, если в условиях отсутствия жизни вся сложность органического синтеза гораздо быстрее должна была уничтожаться обратным ходом реакций. Иначе: как могла сложиться такая ситуация, что за первый миллиард лет земной истории органические молекулы не просто возникают, но проходят сложнейшую химическую эволюцию, в миллионы раз повышая свою сложность, а затем в течение трех с половиной миллиардов лет, в гораздо более благоприятных условиях, чем в безжизненном пространстве, они нисколько не увеличивают своей сложности? Еще короче сказать: от камня до бактерии гораздо дальше, чем от бактерии до человека, если говорить о сложности органических молекул, но сложный путь пройден в три раза быстрее, чем более простой. Не следует ли отсюда, что не было никаких подобных путей развития?

РАЗЛИЧИЕ СХОДНЫХ БИОМОЛЕКУЛ

Молекулярная биология позволила вычислить процент различия в последовательностях аминокислот для белков, выполняющих сходные функции у разных организмов. Для примера можно взять тот же гемоглобин и сравнить аминокислотную последовательность его для разных животных. С позиций эволюционизма естественно было бы полагать, что это различие последовательностей будет нарастать от рыбы к лягушке, от лягушки к ящерице и далее к человеку. Как и в случае с переходными формами это пророчество не оправдалось. В книге биохимика Майкла Дентона (1985), которого цитируют многие источники, приводится в частности такой пример. Гемоглобин миноги (бесчелюстного существа, относимого к подклассу рыбообразных, предполагаемого "предка" обычных рыб) отличается по аминокислотной последовательности от карпа на 75%, от лягушки на 81%, от курицы на 78%, от кенгуру на 76%, и от человека на 73%.

Интересно подобное же сравнение по белку, именуемому цитохром-С, содержащемуся в митохондриях клеток и у животных, и у растений. Этот белок состоит примерно из ста аминокислот, и удается четко выяснить их последовательность. Для близких животных различие не очень велико, для сильно различных оно больше. Например, между лошадью и собакой это различие составляет всего 6%, между лошадью и черепахой уже 11%, а между лошадью и плодовой мушкой — 22%.

Это же сравнение, приводимое между бактериями и всеми видами живых организмов: любыми позвоночными, насекомыми, даже растениями, дает почти одинаковый результат: различие велико и составляет 65–66%. Иначе сказать, "биохимическое расстояние" от бактерии до всех прочих видов жизни одинаково, в то время, как эволюционная модель требует нарастания этого различия от "предков" к "потомкам". Восходящей линии от простых организмов к сложным на молекулярном уровне не существует.

Подобное же сравнение можно провести, сравнив последовательность аминокислот цитохрома-С у рыбы со всеми наземными позвоночными. Результат оказывается точно таким же: различие составляет гораздо меньшую, но тоже почти одинаковую величину для рептилий, птиц и разных млекопитающих. Все они отличаются по этому признаку от рыб на 13–14% Подобным же образом и все млекопитающие отстоят от всех пресмыкающихся по данному признаку на одинаковом расстоянии. Подобные же результаты получаются и при сравнении любых двух групп животных.

Вывод делает сам Дентон, проводивший эти сравнения и не разделяющий идей креационизма: "Каждый класс на молекулярном уровне уникален, изолирован от других и не связан с ними какими бы то ни было переходными формами. Таким образом молекулы, вслед за окаменелостями, подтверждают отсутствие пресловутых переходных форм, за которыми столько лет безуспешно охотится эволюционная биология. Последние исследования показывают, что на молекулярном уровне между организмами существуют равноправные отношения. Нет организма, который в сравнении с другими можно было бы назвать "предком" или "более развитым" или, напротив, — "примитивным" [13].

На это последовало следующее критическое замечание: "интерпретация по различию цитохрома-С некорректна. Сравнивая всех бактерий (надцарство) со всеми эукариотами (тоже надцарство) (это те существа, у которых в клетках есть ядро. — с. Т.) мы сравниваем не предков с потомками, а два огромных современных таксона, дивергировавших (разделившихся на эволюционном пути. — с. Т.) не позднее 2,5–3 млрд. лет назад и с тех пор эволюционировавших независимо друг от друга. Современные бактерии — не предки многоклеточных. То же самое, но в меньшем масштабе времени относится к сравнению рыб и амниот".

Излюбленный прием дарвинистов: прятать предка. Ведь и человек тоже произошел не от современной обезьяны, — учат они, — а от вымершей, которую никто никогда не видел. Итак, бактерии целых три миллиарда лет делают вид, что эволюционируют, и, оставаясь все теми же бактериями, просто морочат нам голову. Рыбы тоже, став в девонском периоде рыбами (причем сразу во всех современных отрядах) и почти тогда же произведя амфибий, после этого за сотни миллионов лет не вывели даже из своей среды ни одного нового отряда, и тоже, обманывают биологов, прикидываясь, будто они все-таки изменяются.

Тот же целакант, пойманный недавно, как будто выплывшим из девона, был вовсе не единственным подобным существом. В популярных книгах давно прижился термин "живое ископаемое", относящийся ко множеству рыб, амфибий, рептилий, не претерпевших, даже с точки зрения эволюционистов, никаких изменений за десятки и сотни миллионов лет.

Критики из эволюционистского лагеря настаивают, что эволюция на биохимическом уровне идет непрерывно, а морфологически проявляется очень редко. Но будем честны: морфологически все многочисленные генетические изменения проявляются реже, чем редко: единственный раз в истории типа (класса), только когда это требуется, чтобы оправдать наше родословное древо жизни. Одноклеточные существа породили многоклеточных только однажды, подобно и рыбы породили амфибий всего один раз за всю свою многомиллионнолетнюю историю. И так всякий раз: родивши одного (максимум двух) эволюционных потомков все предки замирают в своем морфологическом изменеиии и на весьма долгие времена остаются "эволюционно-бесплодными стариками".

ЗАКОНЫ ГЕНЕТИКИ И ЭВОЛЮЦИЯ

Когда мы начинаем разговор о генетике очень часто нам приходится сталкиваться с понятием информации. Генетика собственно и есть информатика живых систем. Она изучает, как передается информация от родителей к детям. Поэтому, прежде чем начинать разговор о генетике, не лишним будет вспомнить разобранные на четвертом уроке законы передачи информации.

Наследственная информация записана в ДНК хромосом. Вы знакомы с тем как она переносится на молекулы информационной РНК, которые в свою очередь перемещаются на рибосомы клетки и там в соответствии с этой скопированной информацией синтезируются белковые молекулы, определяющие все частные признаки организма: форму гороховых семян или цвет кроличьей шерсти. ДНК, таким образом, является громадной книгой, полной спецификацией всего оборудования той громадной живой фабрики, которой является каждый организм. Отметим известное нам из школьного учебника положение, что любая клетка организма содержит информацию в своих хромосомах о всех белках данного организма, хотя в данной конкретной клетке синтезируется и используется лишь некая незначительная часть их.

С эволюционной точки зрения логично было бы предположить, что постепенное усложнение организации животных должно неизбежно привести к росту числа хромосом от бактерий к человеку. Но такой последовательности реально не наблюдается. Рассмотрим таблицу.

Какое из упомянутых животных примитивнее по признаку числа хромосом — очень трудно сказать. Никакой восходящей линии, на верхнем конце которой был бы человек, не наблюдается. Каждый вид сложен по-своему.

Сторонники эволюции теперь делают вид, что они совершенно безразличны к этому факту, и если бы количество наследственной информации действительно возрастало от предков к потомкам, они бы отнеслись к этому безразлично. Строго говоря, количество хромосом не определяет еще всего объема наследной информации. Но и общее количество нуклеотидов в клетке удалось определить и оказалось, что и для этого показателя нет никакой восходящей последовательности. "Например, среди наземных позвоночных, — сообщили нам критики, — наибольшее количество ДНК на клетку существует у хвостатых амфибий. Функции этой "молчащей" ДНК неизвестны".

Если неизвестны, то как говорится, на нет и суда нет. Но и функции рудиментов тоже долгое время были неизвестны. Думается, что совсем уж лишнюю, молчащую ДНК, мутации давно бы "срезали" даже без помощи отбора. Пропадать информация умеет очень хорошо, а если она еще и не нужна, и пропажа ее никем не будет замечена, то тем более.

ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ ИЗ ЗАКОНОВ МЕНДЕЛЯ

В школьном учебнике приводится описание опытов Менделя по скрещиванию различных сортов гороха и его результаты. Главный общий вывод, который следует из этих опытов, состоит в том, что все признаки потомков являются следствием различных комбинаций признаков родительских. В генах родителей может присутствовать значительно больше информации, чем ее проявляется внешне (фенотипически), и то, что было у родителей "записано", но не проявлялось, может проявиться у их потомков. Однако не бывает так, чтобы самопроизвольно появился у организма наследственный признак, никак не присутствовавший ранее в генах родителей. (Хотя при этом бывает возможна такая комбинация родительских признаков, которая внешне проявляется уже новым признаком. Примеры этого явления: гороховидный гребень у кур, форма колосьев пшеницы — вошли в школьные учебники. Но опять же такой новый признак — это лишь комбинация старой информации).

Эти выводы классической генетики, не учитывающие мутаций, то есть порчи самой генной информации, бывают верны в большинстве случаев по причине редкости мутаций. Они не разрешают одним видам "плавно перетекать" в другие путем беспредельного изменения наследственных признаков под действием отбора, как этого требует классический дарвинизм. Именно за это генетика и была объявлена в СССР буржуазной лженаукой. "Менделизм-морганизм" громили с высоких трибун, утверждая, что и без всяких хромосом могут передаваться наследственные изменения. Теперь довольно забавно читать эти пожелтевшие страницы сталинской старины, но в свое время такие обвинения в идеализме и "буржузной лженаучности" звучали весьма сурово и влекли за собою тяжкие последствия хорошо известного рода...

Когда инквизиторские методы научного поиска стали исчерпывать себя, атеистам удалось взять на вооружение понятие о мутациях. Об этом мы скажем чуть ниже, а пока подчеркнем, что главный способ образования разновидностей, пород, сортов — это различная перетасовка (по-научному — рекомбинация) генной информации, присутствовавшей в исходной прародительской паре. На этом стоит вся селекция культурных растений и животных.

В природе имеются виды с более или с менее богатым генофондом — то есть совокупностью признаков, которые обычно мало проявляются, но все же присутствуют и при необходимом скрещивании и отборе могут быть выведены фенотипически и стать основными для той или иной породы (сорта). Работа селекционера, упрощенно говоря, состояла в том, чтобы сначала выбрать из дикого вида (селекция и означает в переводе выбор) те особи, у которых желаемый признак наиболее проявлен, и далее, сводя их в пары, постоянно выбирать и допускать к размножению те особи, которые обладают признаком в наиболее выраженном виде. Именно так, без всякого знания генетики и селекции, искусственным отбором только по интересующему признаку, люди издревле выводили различные породы домашних животных. Таким образом из богатого генофонда дикого вида выбирается малая, но интересующая селекционера часть, которая и обусловливает качество породы — например, рост, или цвет, или что-то иное.

Если далее перестать тщательно соблюдать чистоту породы и позволить различным породам беспорядочно скрещиваться между собой (если они еще к этому способны), то в нескольких поколениях все породы возвратятся к исходному состоянию дикого вида. Например, если породистым собакам позволить скрещиваться как попало, они очень скоро вернутся к состоянию дворняжек, хотя ни одна из них первоначально не походила на дворняжку. Генофонд дворняжки включает в себя все генофонды породистых собак, все их признаки, но не все в выраженном виде. Обратимость селекции и естественное возвращение к исходному виду служат доказательством устойчивости исходных видов, а следовательно, отсутствия тенденции к эволюционному образованию новых таксономических единиц.

Оговоримся здесь, что обратимость селекции неполная. Это связано с тем, что часть исходной информации дикого вида утрачивается все-таки безвозвратно. На нашей схеме (рис. 17) под изображениями пород собак показан условно "объем" их генной информации. Самая большая в исходном виде, после беспорядочного скрещивания разделившихся пород эта информация во всей своей полноте уже не восстанавливается — в полном соответствии с законами передачи информации. И все же "смешанная" из всех остальных "порода" ближе прочих пород становится к дикому виду.

Чистота аллелей, иными словами, аналогична малой энтропии, а гетерозиготные формы — ее увеличению. Смешение пород стремится к повышению энтропии. Это, конечно, лишь аналогия, но она здесь применима, так как и статистика генетическая, и статистика молекулярная опираются на одни и те же принципы теории вероятности.

В школьном учебнике показаны основные технические способы селекции, но не подчеркивается, что всякий раз мы выбираем из исходного, как бы достаем разные карты из одной и той же колоды. Эволюция же предполагает, что в процессе такой перетасовки в колоду неизвестным способом подбрасывается новая карта.

Из дворняжки за сто поколений можно вывести дога или болонку, но тот и другая останутся собаками и будут воспринимать друг друга, как собака собаку. Но кошку (или вообще какую-либо не-собаку) из дворняжки получить еще никому не удалось.

На эту фразу дарвинисты обижаются. Действительно, ведь они полагают, что семейства псовых и кошачьих разделились полсотни миллионов лет назад, происходя от общего предка, которого нигде не найти, а теперь уж, конечно, невозможно, чтобы кто-либо из современных тварей стал похож на другую ныне живущую. Конечно, у эволюции все концы в воде, именуемой неполнотой летописи. Но почему самую мысль об искусственном получении одного вида из другого, в рамках одного отряда, освистывают, как вопиюще безграмотную, а мысль о самопроизвольном происхождении всех зверей от одного (или очень немногих) первопредка отстаивают, как неколебимую истину?

ПРИРОДНОЕ ВИДООБРАЗОВАНИЕ

Значит ли это, что все виды были созданы совершенно неизменными, и все примеры идиоадаптации, приводимые в учебнике, выдуманы? Нет, в отличие от ароморфоза (восходящего усложнения), примеров которому никто нигде реально не наблюдал, примеры идиоадаптации (приспособительного наследственного изменения) в природе часты. В школьном учебнике приводится пример различных видов синиц, которые все похожи друг на друга, но занимают разные экологические ниши — прежде всего кормовые. Приспособление к несколько разным условиям обитания не привело к образованию принципиального нового вида клюва, к примеру, или формы тела, но позволило выбрать из исходного генофонда более удачные для данных условий признаки. Вот к чему сводится роль естественного отбора: закреплению некоторых адаптаций на основе исходной генной информации. В итоге образуются, если так можно выразиться, "дикие породы" или различные виды в пределах одного общего рода.

Точно так же образовались и различные виды галапагосских вьюрков, которых описал Дарвин, специализированные по роду корма и среде обитания. Совершенно верно, что далекие предки этих вьюрков были, вероятно, одинаковыми, но с точки зрения наследственной информации, предки содержали в себе все нынешние разновидности, не приобретя никаких добавлений в свою "генную книгу".

Точно так же различаются близкие родственники других видов: волки, койоты, динго, собаки, относящиеся к одному роду. Вполне возможно, что первозданный собачий генофонд содержал признаки всех этих видов, но потом в связи с разной средой обитания, часть исходной генной информации закрепилась у одних, а другая часть у других представителей рода. Кроме того, наверняка значительная часть исходной информации во всех нынешних видах уже утрачена, почему довольно редко бывает возможным скрестить два близких вида и еще реже такие гибриды бывают плодовитыми. Виды, как говорят, стали дискретными, в отличие от пород и сортов.

Ученые-креационисты, выделяют первозданный род организмов, используя особое название: барамин (от еврейских слов: бара — творить, мин — род, слово употребленное в Библии, когда говорится, что каждая тварь была создана по роду своему). Иногда этот барамин в точности соответствует виду в современной классификации, иногда роду, иногда, возможно, даже семейству, но не выше. Ясно, что в первом случае исходный генофонд не был разнообразным и все потомки почти в точности похожи на предка. Во втором и особенно в третьем случае исходный генофонд был богатым, дав возможность организмам приспособиться к разной среде и в широком диапазоне использовать первоначально заложенные возможности к изменениям.

Что касается конкретно псовых, то известны плодовитые гибриды волка и собаки, шакала и собаки. Значит, скрещивания в пределах одного рода все еще возможны. Но опыты показали, что когда потомство от таких гибридов скрещивается между собой, то в третьем поколении (почти как в опытах Менделя) происходит снова расщепление на "чистых волков" и "чистых собак". Что здесь считать исходным видом? Вопрос спорный и в литературе есть разные мнения. Некоторые полагают, что собаки и волки исходят из общего рода, другие настаивают, что это совершенно разные виды, устойчивые каждый в самом себе.

Очень вероятно, что один из самых богатых генофондов был у первозданной лошади, почему он мог дать сразу такую богатую серию разновидностей. Биологи отмечают, что мелкая популяция, попавшая в существенно новые условия обитания дает быстрые изменения, потому что в ней эффективно действует отбор. Это верно, но необходимо помнить, что речь по-прежнему идет лишь о выборке наиболее подходящего наследственного признака из уже имеющегося генного материала. Полагать, что таким образом могут приобретаться принципиально новые структуры у организма — как это предлагает рассмотренная выше теория "прерывистого равновесия" — есть некорректное обобщение результата наблюдений, обобщение, противоречащее самим наблюдениям — отсутствию переходных форм между высшими таксонами.

Итак, природное видообразование не является созданием новой наследственной информации, но вызывается лишь различным перебором имеющейся в некотором избытке первоначальной генной информации исходного рода (барамина).

Разные школьники несколько по-разному делают конспект одной и той же лекции или одной и той же книги. Все конспекты немного различаются, каждый школьник выбирает то, что ему более понятно или больше нравится, но эти изменения ограниченны, в конспект никак нельзя написать то, чего не было в самой книге, иначе это уже будет не конспект, а совершенно оригинальное сочинение. Подобно сему и природное видообразование ограничено заранее заданными первоначальными рамками.

МУТАЦИЯ — ГЕННАЯ ДИВЕРСИЯ

Итак, естественный или искусственный отбор может предпочесть одну генную информацию другой, выбрать одну, отвергнув другую. Этим способом никогда не удастся получить бесконечно широкого разнообразия. Более того, желание выбрать самый лучший возможный признак, который интересует селекционера, приводит к снижению общей жизнеспособности породы, потому что отвержение исходной информации не проходит даром. Так выводятся, например, желтые или зеленые семена Менделевского гороха, так раскладывается пасьянс исходной колоды "генных" карт. Но возможно ли поменять карты самой колоды: подбросить лишнюю карту, выбросить какую-либо из карт, наконец испортить саму карту (методом крапления) ?

Оказывается, такое возможно, и такие операции с генной информацией называются мутациями. Мутации возникают при копировании генной информации: при удвоении ДНК, при делении половых клеток — мейозе, при оплодотворении, когда парные хромосомы отца и матери соединяются между собой. (Могут возникнуть ошибки и при "списывании" кода ДНК на белок, но в этом случае портится только молекула белка, которая тут же разлагается, и на наследственность такая ошибка не повлияет). Итак, мы имеем дело с копированием и передачей информации, причем огромного объема, так что здесь очень кстати будет вспомнить законы передачи информации из четвертого урока.

При передаче информация не улучшается, а в лучшем случае остается постоянной или же, что более вероятно, портится в той или иной степени. Порча же бывает двух видов: утрата части информации (сигнала), и появление информационного "шума" — лишних бессмысленных сигналов. Таков общий закон информатики и он совершенно четко выполняется в живых системах — первоначальная генная информация утрачивается и портится любыми видами мутаций. Все факты наблюдений и экспериментов в генетике подтверждают это правило.

Обратим внимание, что генная информация великолепно защищена от всяких ошибок при копировании. Образование одного нуклеотида в клетке происходит со скоростью 100 раз в секунду, при этом подсчитано, что ошибки такого быстрого копирования исходной ДНК происходят со средней частотой один раз на сто миллиардов (1011) нуклеотидов. Но в этих случаях в действие вступают особые ферменты — энзимы, которые исправляют испорченные нуклеотиды. Если бы такого контроля не было, ни один вид не смог бы сохраниться даже в нескольких поколениях.

И все же, ошибки при копировании в генах иногда возникают, особенно при использовании мутагенных препаратов или при облучении. В дело вступает вторая ступень контрольной защиты от мутаций — такой ген не способен функционировать, с него не "списывается" действующий белок. Если порченный ген унаследован от одного из родителей, то обычно, необходимый белок "списывается" с парного (аллельного) гена другого родителя и мутация никак не проявляется, то есть оказывается рецессивной. (Впрочем, здесь возможен и более сложный механизм, когда белок все же "списывается" с порченого гена, но не включается дальше в жизнедеятельность клетки). Большинство мутаций не просто редки, но и рецессивны, то есть безопасны хотя бы до поры до времени. Однако если по каким-то причинам ген испорчен одними и теми же канцерогенами или лучами у обоих родителей, это может привести или к бесплодию или к уродству потомства. Такой урод безнадежно срезается в естественных условиях отбором. Это третья стадия контроля за точностью воспроизведения наследственной информации.

Таким образом, мутации, во-первых, редки, благодаря контролю в самом клеточном ядре, во-вторых, почти всегда рецессивны, благодаря использованию неиспорченного гена второго родителя, в-третьих, прошедшие эти две степени контроля мутации оказываются смертоносными или настолько вредными, что их "вычищает" естественный отбор. Могут ли эти случайные ошибки в отлично отлаженном и защищенном от ошибок механизме привести к созданию новых, более высокоразвитых существ? Ровно в ту же меру, как может улучшить качество компьютера случайная (или даже целенаправленная) замена некоторых его микросхем при сохранении прочих. Для "выведения" нового компьютера, нужно перепланировать, перепроектировать его целиком.

"Живые ископаемые" и все вообще типы животных и растений, не слишком изменившиеся за сотни миллионов лет своей истории, а также "стазисы", признаваемые в теории "прерывистого равновесия", ставят нас перед выбором: или организмы очень хорошо защищены от мутаций, если продержались столько миллионов лет, и тогда мутация не есть двигатель эволюции; или же, если под действием мутаций эволюция все-таки идет, то виды не могут существовать в неизменном виде столь долго.

Теория прерывистой эволюции дает здесь интересную, но совершенно неправдоподобную картину "эстафетной палочки". Вот появились разные одноклеточные. За несколько десятков миллионов лет очень немногие из них порождают что-то многоклеточное и на сотни миллионов лет "застывают" в развитии. В считанные миллионы лет возникают все типы беспозвоночных — и опять "застывают" на сотни миллионов лет. Какой-то "передовик" из этого "кембрийского общежития" порождает рыбу. В кратчайший срок возникают все отряды рыб и "застывают" опять на сотни миллионов лет, кроме одного целаканта, который тайком готовится вылезти на берег. Дальше развиваться будет только он один. "Эстафету" он передаст только малой группе амфибий из всего разнообразия своих потомков. И опять все амфибии замерли на эволюционной лестнице, кроме одной, "метящей" в рептилию.

Если мутации неизбежны и случайны, то они должны протекать с сопоставимыми темпами. Но эти темпы практически нигде и никогда несопоставимы. В период "стазиса" мутации просто не накапливаются вообще.

Интересный пример приводится в [71]: находки фрагментов ДНК "допотопных" организмов показывают, что их отличия от современных укладываются в рамки индивидуальных различий между отдельными особями в пределах вида. Так, для листа магнолии, возраст которого оценен в 20 млн. лет различаются лишь 17 нуклеотидных пар из 820 то есть 2%.

Здесь нелишне было бы оценить вероятность появления наперед заданной полезной мутации. Возьмем тот же цитохром-С. При переходе от рыбы к амфибии он должен измениться на 13%. Какова вероятность такого изменения гена, отвечающего за синтез этого белка, чтобы синтезировался нужный для амфибии белок, если принять длину молекулы белка за 100 аминокислот?

Для того, чтобы найти решение такой задачи необходимо последовательно угадать места аминокислот (на ДНК — триплетов), подлежащих замене, затем независимо от этого поиска следует отгадать триплет, который заменит первый из подлежащих замене, затем второй, и т.д. все 13 подлежащих замене триплетов. Общая вероятность будет равна произведению вероятностей всех этих случайных независимых событий. Для упрощения можно принять, что каждая аминокислота кодируется ровно тремя различными триплетами, а потому вероятность ее отгадывания составит 3/64.

Вероятность отгадать первое место, подлежащее замене триплета равна 1/100, вероятность угадать после этого второе место — 1/99, потому что выбор идет уже из 99 неизвестных мест. Вероятность угадать все 13 мест составит:

1 / (100 · 99 · 98 · ... · 88)

Вероятность же того, что на любое место попадет нужная аминокислота (то есть нужный триплет на ДНК) составит 3/64. В итоге общая вероятность составит:

313 / (100 · 99 · 98 · ... · 88 · (6413)) = 3 · 10–53

Опять получаем те же сверхастрономические цифры, что и при расчетах вероятности возникновения жизни. И это при условии, что мы пренебрегаем системой контроля за правильностью копирования, рассматриваем только один и притом простейший белок, кодируемый только одним геном из громадного количества генов, подлежащих точно такой же направленной замене. Проще сказать: вероятность обнадеживающего урода равна по порядку величины вероятности самопроизвольного возникновения жизни, что равняется нулю!! Случайная мутация никоим образом и ни при каких обстоятельствах не может служить причиной усложнения организма (ароморфоза)!

Здесь нам снова могут указать, что мы рассчитываем вероятность преобразования цитохрома из одного строго определенного положения в другое, столь же строго определенное, между тем, как требуется его изменение в каком бы то ни было направлении. Опять нас могут вернуть к рассмотренной выше задаче о стрельбе по мелко-клетчатой стенке. Но ведь кроме цитохрома должны измениться практически все белки организма, притом одновременно, слаженно и все это случайным образом. Вот мы и отнесем решение нашей задачи к таким фантастическим условиям, когда уже все прочие гены мутировали нужным образом, кроме нашего цитохрома. Пусть он останется ключевым, изменись он случайным образом, но только правильно, так, как задают все прочие мутировавшие гены — и заветный переход будет осуществлен. Пусть найденная нами вероятность есть уже полное решение для всей задачи. Но увы. Все равно полученный нами ноль останется нулем.

Если в термодинамике, где вся система неиерархична, где между молекулами полное равноправие, случайные большие флуктауции крайне редки, но возможны, то в информационных системах, устроенных иерархически, в том числе живых, они должны быть или невозможны совсем, или губительны. Если из ста молекул, находящихся в одном сосуде, 80 вдруг соберутся в одной только его половине, это сразу скажется на ее макросотоянии. Мы получим другое макросостояние этой половины — там повысится температура и давление. Пусть это будет кратковременно, но заметно. И это, действительно будет другое состояние.

Но если у нас из ста кубиков сложена пирамидка, и мы вынем и переставим наугад хотя бы пять штук, вся система рухнет целиком и перестанет существовать в качестве иерархической системы. Примерно в таком соотношении между собой и состоят термодинамическая флуктуация и биологическая мутация.

ПОЛЕЗНАЯ ДЕГЕНЕРАЦИЯ

Значит ли это, что полезных мутаций вообще не бывает? — Конечно, впрочем за очень редкими исключениями. Возможны такие мутации, которые нельзя предположить, исходя из теории вероятностей, потому что они объясняются не ошибками в копировании нуклеотидов, а более грубыми вмешательствами в генотип. Например, если по каким-то причинам часть хромосомы при мейозе просто утратилась — нам очень трудно рассчитать вероятность такого неслучайного события. Однако, такая "кража карт" из генной колоды должна привести к существенным дегенеративным изменениям в организме. Могут быть редкие случаи, когда такая дегенерация окажется для животных полезной и отбор позволит обнадеживающим уродам выжить, дать потомство и захватить первенство в виде.

В книгах приводятся два таких примера: это потеря крыльев жуками, живущими на скалистых островах и потеря глаз пещерными рыбами, живущими в полной темноте. Обе мутации предполагаются полезными: крылатых жуков чаще сдувало ветром в море, а бесполезные глаза чаще повреждались и вызывали заболевания, не принося ровно никакой пользы в темноте. Других примеров встречать в литературе не приходилось, да и ручаться за подлинность этих трудно. Откуда мы знаем, имели предки этих рыб глаза или нет. Но даже если подобные примеры еще есть, они никоим образом не говорят о пользе мутаций для эволюции. Эволюция не могла бы идти методом дегенерации — и только. Мутация может убрать глаз или крыло, но она не в силах создать глаз, крыло или ногу.

Некоторые мутации способны повышать устойчивость организмов к каким-то условиям среды. Например, бактерии могут приобретать устойчивость к ядам, а растения — к пестицидам. Максимум, что может позволить такая мутация — это возникновение новой адаптации, но опять же в пределах вида, не более.

Об этом красноречиво свидетельствует история опытов с плодовой мушкой дрозофилой. Уже несколько десятилетий ученые самыми разными способами вызывают у нее всякие мутации. Им не раз доводилось "вывести" безкрылую, или безногую, или безглазую муху, или даже муху, более устойчивую к ядам или температурам, но никогда еще не удавалось вывести муху с какими-то более совершенными приспособлениями. И это при том, что муха меняет 20 поколений в год, а скорость эволюции все биологи исчисляют не числом лет, а числом поколений.

Подобные же опыты проводились и над бактериями. У них смена поколений может измеряться часами или десятками минут. При постоянном мутагенном давлении и отборе это моделировало бы десятки миллионов эволюционных лет для высших животных. Результат отрицательный: бактерии так и остаются бактериями, хотя и порождают множество измененных форм в пределах вида. [71]

Здесь нами снова была получена поправка: "индуцированным или спонтанным мутагенезом, действительно, нельзя получить адаптации. Однако отбором на той же дрозофиле их получали множество, например, улучшение полета, устойчивость к высоким или низким температурам, к ДДТ и другим ядам и т. д.". Что сказать: вывели только новые породы дрозофил. Не более того. И собак тоже удавалось при помощи отбора вывести более устойчивых к морозам или жаре. Но как получить новый вид, который бы не возвращался к состоянию старого, был бы от него обособлен?

ОБЩАЯ ДЕГЕНЕРАЦИЯ ЖИЗНИ

Изучение биологии приводит нас к выводу, похожему на тот, что мы видели, говоря об астрономии. Как там мы видели, что энергия имеет свойство качественно ухудшаться, химический состав вещества во Вселенной стремится также к качественному ухудшению и обеднению в сторону устойчивых средних элементов, — подобно тому и в биосфере земли происходят на наших глазах изменения только в сторону дегенерации. Это проявляется как в исчезновении многих видов, то есть в качественном обеднении биосферы, так и в утрате этими видами многих ценных свойств, которые были у них ранее — виды постепенно вырождаются. Все это не есть только следствие второго начала термодинамики, это самостоятельная биологическая закономерность.

Ископаемых видов множество, а новых видов человек не только не создал, но и никогда не видел их создания (мы подразумеваем виды, качественно более сложные, чем есть в природе). Ароморфоз учеными только воображается, дегенерацию же можно воочию наблюдать. О рудиментах еще говорят и, возможно, их находят, а о нарождающихся органах нет и помину. То и другое наглядно свидетельствует о качественной порче.

Из этого следует, что когда-то информация о всем живом на земле, если так можно выразиться, генофонд планеты заимел начало. Затем он начал передаваться из поколения в поколение в точности по законам информодинамики: новая информация не возникала сама собой, а старая при передаче только портилась. Вымирание большинства вымерших видов невозможно объяснить только экологическим вмешательством человека, ибо они вымерли до начала сознательного их истребления людьми.

Итак, общее растление мира проявляется на самых разных ступенях его бытия: в химическом составе, в энергетике, в биологическом отношении. Живя по нынешним законам, природа (да и человек сам по себе) не способна к прогрессу, но зато тяготеет к регрессу и растлению. И все же, она до сих пор еще удивительно сложна, разнообразна и прекрасна. Объяснить это можно только целенаправленным сотворением всего сущего БОГОМ — Существом Всемогущим Всеведущим и Всесвятым — то есть бесконечно праведным и прекрасным.

Отрицать Творца и утверждать в нынешнем мире действие законов прогресса — полное безумие, похожее на самодурство одного сказочного правителя, не желавшего подниматься вверх по лестницам и требовавшего от своих зодчих построить такой дворец, на вершину которого можно было бы подняться, лишь нисходя по всем лестницам! Так и эволюция предлагает подъем от бактерии к человеку, имея в руках только дегенеративные процессы.

ВОЗМОЖНА ЛИ ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННАЯ ЭВОЛЮЦИЯ?

Но не мог ли Творец, разумно направляя всякие мутации, рождая обнадеживающих уродов, создать из первой клетки всю прочую жизнь? Может быть Он так и сделал когда-то, а сейчас перестал так делать, и мир самопроизвольно потихоньку деградирует?

На эти вопросы наука точно ответить уже не может. Она может говорить только о той области, где действуют нынешние объективные законы природы. Рассматривая их, честный ученый должен прийти к выводу, что возникновение мира, жизни, разума и динамику их развития по нынешним законам объяснить невозможно и необходимо допустить воздействие иной, сверхъестественной причины бытия всего сущего. На этом функции науки должны кончится. Познавать сущность бытия далее научными методами — наблюдением, экспериментом и логикой — уже невозможно. Основы дальнейшего познания мира даются человеку в Откровении — Слове Божием и могут приниматься и отвергаться верою, а не рассудком.

Христианское Откровение — Библия — прямо отрицает возможность эволюционного превращения видов, выходящего за рамки признаков первого сотворенного рода. Точно так понимают это место Библии и святые Отцы — древние учители православной Церкви, и современные ученые-креационисты. Поскольку нынешнее наше изложение намеренно не входит в область сугубо религиозную, мы только ограничимся констатацией факта: сам библейский текст и его классическое христианское понимание не допускают эволюции, хотя бы и направленной Богом. Впрочем, мы не обязываем читателя верить этому, как научному факту. Честная наука исключает лишь случайную эволюцию, а о направленной не может сказать ничего однозначно.

Впрочем, даже против направленной эволюции есть косвенные научные свидетельства (и прямые библейские и святоотеческие опровержения, которых мы здесь касаться не будем). Главное из них — возраст земли и предполагаемый путь образования окаменелостей — катастрофа с внезапным погребением организмов.

Теистические эволюционисты нередко ссылаются на авторитет крупнейших отечественных биологов, (Любищева, Берга и др.), признававших направленную эволюцию, как некий процесс раскрытия Божия замысла (номогенез). Мы никоим образом не желали бы бросить тень на имена этих замечательных ученых и, несомненно, глубоко верующих людей. Но вся направленность их работы ориентирована против дарвинизма, как господствующей в безбожном обществе антинаучной парадигмы, а не против креационизма, как достаточно современной научной системы доказательств молодости земных пород. Нельзя забывать и того, что борьба номогенеза с дарвинизмом протекала в условиях тотального идеологического давления, да и просто недостатка необходимой научной информации. Ведь только совсем недавно, уже после кончины этих наших корифеев биологии, большинство геологов отказалось от теории униформизма и разговор об истории всемирного потопа пошел на самом солидном научном уровне. Думается, если бы эти ученые дожили до наших дней, они бы гораздо внимательнее и благосклоннее отнеслись к креационным идеям, чем их не в меру ретивые нынешние почитатели, выступающие против креационизма, как якобы протестантской идеологии, в защиту номогенеза, как якобы православного учения.

Для блеклого сравнения двух путей Божественного творения (быстрое сотворение сразу всех основных бараминов или постепенное управляемое свыше переделывание одних видов в другие) можно поставить вопрос: чтобы великий писатель переделал один свой роман в другой методом перестановки букв и слов первого романа и добавлением лишь недостающих букв в нужном количестве, — для этой цели, нет спора, нужен гений писателя и случайно такая перестановка не произойдет никогда. Но согласится ли сам писатель на такую ужасно глупую и нудную работу, которая только надорвет его творческие силы, отвлекая от действительно творческого замысла на самую отвратительную рутину?

У нас нет прямого биологического доказательства, что Бог не творил мир таким способом — методом эволюционной рутины. Но в то же время ясно видно, что эволюционный многократный переход от одного вида к другому — это самый неэффективный, самый косный и, кроме того, самый жестокий способ творения (ведь в инструменты здесь берется отбор — смерть, стирающая промежуточные формы жизни). Единственное оправдание этому способу могло быть в том, что он позволял бы все биологические процессы свести только к органической химии. Но как раз этого-то преимущества, как мы видели, он и не дает! Первую живую клетку все равно можно создать только чудом. Обойтись без чудес при творении все равно не удается. Зачем же Всесильному Чудотворцу — Богу опускаться до самых примитивных и жестоких способов творения, когда все равно к ним невозможно свести всей творческой работы?

На этом мы ненадолго прервем рассуждение о творении и рассмотрим предварительно вопрос о происхождении человека, как существа не только биологического, и даже не только социального, но и нравственного.

Философски рассуждая, в бытии мира есть такие качества, в которые, вопреки материалистической диалектике, никогда не может перейти количество более низшего качества. Жизнь невозможно свести к физике и химии и даже к классической информатике на материальных носителях. Как ни усложняй органическую химию — жизни не получишь. Многоклеточную жизнь невозможно представить себе как количественно усложненную одноклеточную. Законы развития биоценоза (да и отдельной популяции) не исчерпываются суммой всех биологических жизней, составляющих сообщество. Наконец, разум, а тем более нравственно-духовные категории, не являются только высшей формой биологического достижения. Потому-то между неживым, живым и разумным невозможно протянуть ниточку эволюционного восхождения.