Версия для печати

ГЛАВА 8. ДУХОВНЫЕ ДЕЛАНИЯ ХРИСТИАНИНА

До сих пор шла речь большей частью об отрицательной стороне аскетики: как беречься от впечатлений, помыслов, пожеланий и дел греховных, как уклоняться от зла. Надобно сказать теперь и о том, как сотворить благо, об аскетике положительной, о духовных деланиях.

1. Божественная ревность, страх Божий и трезвение.

После обращения человека ко Христу, после получения первого опыта возбуждающей благодати в сердце нашем должна возгореться Божественная ревность - постоянное стремление во всякий день и час хотя бы как-то приблизиться к Богу, делать угодное Ему и избегать неугодного. Эта ревность, повторим, подается свыше, но от нас требуется ее потерять и не растерять впустую. Тогда она становится основою всей духовной жизни.

Поясним это сравнениями.

Может быть, ты видел, как сплавляют лес по реке. Впереди плота непременно движется буксир, придающий плоту маленькую скорость относительно воды. Это опережение течения необходимо для управления плотом, потому что судно становится неуправляемым, если не движется относительно воды.

Когда рассчитывают авиационный двигатель, какую тягу ему должно развивать, то непременно берется некий запас по сравнению с простым, горизонтальным, крейсерским режимом. Без этого избытка тяги самолет не взлетит и не будет способен маневрировать.

Когда экономисты планируют какое-то производство и стоимость продукции, они никак не могут ограничиться тем, чтобы выручка только покрывала все возможные расходы. Должен быть непременно некий запас - прибыль, даже если она не рассматривается как самоцель. Без излишка невозможно будет даже простое воспроизводство, оно остановится, если не будет получать дополнительных дотаций.

Подобно сему и наша жизнь духовная, наше спасение будет невозможно, если мы ограничимся только 10 заповедями в их буквальном понимании, если мы просто установим режим своей жизни, будем избегать только грубых грехов, регулярно ходить в храм, соблюдать посты и т.д. Все это необходимо, но недостаточно. Христианский режим подобен простому течению плота по реке, крейсерскому полету самолета, а равно и нерентабельному производству, годному лишь на покрытие собственных расходов. Человек, настроивший свою духовную жизнь на некий заданный минимум обрядов и порядков, вполне довольный ими и не ищущий более углубленного приложения душевных сил к духовным делам, в сущности закрывает сам себя от пастырского руководства и даже от Божия водительства.

И если на реках встречаются повороты, мели и пороги, если в полете бывают чрезвычайные режимы, а в производстве - кризисы, то тем более в духовной жизни безмятежное дремание на некотором достигнутом внешнем порядке дело просто неосуществимое. Спокойствие приведет к поблажкам себе, те в свою очередь к самоугодию, ко оживлению страстей и далее к грубым греховным падениям, от которых не спасут внешние порядки жизни.

Ревность по Богу и есть необходимый "избыток тяги". Горячая ревность о богоугождении способна поднять человека из падения, а спокойное дремание непременно приведет, выражаясь языком Златоуста, к кораблекрушению в пристани. Вот как учит о Божественной ревности Апостол Павел: " Я не почитаю себя достигшим; а только забывая заднее, простираюсь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе" (Фил.3.13-14).

А вот что пишет свт. Феофан о том же предмете, как принятие благодати должно сочетаться с нашею ревностью:

"Душа грешная нравственно расслаблена, но когда принимает в себя Господа, чувствует в себе духовную крепость и силу, т.е. ощущает в себе воодушевленную ревность о всяком добре... И всегда мы делаем понемногу добро; но делаем, когда оно само , так сказать, попадется под руки, и в исполнении не требует пожертвований и особых усилий. Но тут возраждается сильная энергия с направлением всех помышлений, желаний и намерений на одно богоугодное, что выражается не только живостию, но и некоторою неудержимостию в трудах доброделания и благочестия... Так должно быть во всяком причастнике Христовых Таин"

("К говеющим", слово 25)

В чем же конкретно должна выразиться наша благоугодная ревность? Прежде всего, плоту нужно отчалить от берега, а самолету взлететь. И может быть, мы рано сказали, что почивать на установленном христианском режиме жизни недостаточно. Обратившемуся ко Христу еще предстоит только наладить этот режим, предстоит одолеть хотя бы грубые греховные привычки, у кого они имеются: курение, рукоблудие, сквернословие, пристрастие к компьютерной игре, рок-музыке, скверным зрелищам и чтению и т.п. Вот первая точка приложения Божественной ревности. Ведь ревность эта и есть по сути постоянное напряжение произволения на добро.

Затем ревность должна браться и за собственно христианские дела, в которых практически нет конца и предела. Это и святоотеческое чтение, и изучение церковной службы, обучение себя внимательной молитве. В этих деланиях оценка уже достигнутого всегда должна не слишком отличаться от нуля, что помогает забывать задняя и простираться вперед.

Постоянное побуждение себя к покаянию и к милостыне также немыслимо без ревности о спасении. Наконец, есть и творческие дела во славу Божию, для тех, кто к ним склонен, вроде иконописи, педагогической, проповеднической деятельности, побуждением к которым должна быть именно Божественная ревность. Но, скорее всего, об этом пока рано говорить.

Главный побудительный мотив правильной духовной ревности - это страх Божий. Он растет вместе с ревностью, или же они вместе гаснут и затухают в человеке. Страх Божий - чувство глубокое и обширное. На разных стадиях духовного роста под ним могут пониматься немного разные вещи. Но самое первоначальное и простое проявление страха Божия таково.

Это есть глубокое убеждение в том, что христианин никоим образом не хозяин своей судьбы, что если он что-то планирует или предполагает сделать, идя против совести, то его расчеты не сбудутся и планы рухнут, а последствия могут быть весьма тяжкими и непредвиденными. Бояться наказаний вечных мы начинаем далеко не сразу, и далеко не все вообще хотя бы раз в жизни испытали страх геенны огненной. Зато временные наказания в этой жизни случаются и бывают очень чувствительны. Так вот, первая стадия страха Божия и заключается в постоянном учете Промысла Божия, как наказующего непрогнозируемого фактора нашей земной жизни. Жаль, что хотя бы такой вид спасительного Божия страха приходит только с некоторым опытом, а юные души обычно не имеют его вовсе.

Это подобно тому, как ребенок не боится ни пламени, ни удара электротоком, ни высоты до тех пор, пока не получит маленького опыта. Но если такой спасительный страх Божий в душе появляется, то он поистине становится началом премудрости. Человек, боящийся Бога, хотя бы в названном самом примитивном смысле, уже проявляет начатки настоящего ума, того ума, который не зависит от количества схваченных знаний или игровой сообразительности.

Вот простые примеры. Родион Раскольников, собираясь на преступление, Бога не боялся и мысли имел самые безумные. Он рассчитывал, кому принесет облегчение и как распорядится захваченными сокровищами. Но совершенно не учитывал самого главного: что его духовно-нравственное состояние после убийства станет уже совсем другим, и что в таком состоянии он нисколько не будет способен каким-то образом осуществить свои планы.

Девушка мечтает устроиться в рекламную фирму. Ей говорят, что это дурная затея и что ничего хорошего из этого не выйдет, но она Бога не боится, Промысел Его не принимает во внимание, и потому ей кажется, что она добьется всего того, что обещают работодатели. Итог получается плачевный: разбитая жизнь, ранняя старость, собственная надменность и озлобленность на весь свет и глубокое ощущение собственной ненужности. В чем причина? - В том, что не хватило страха Божия (или что тоже самое - ума) понять, что на греховном пути непременно изменится и собственный характер, и вкусы, и интересы, и мечты, и настроение - и все, конечно, не в лучшую сторону.

В этом смысле совершенно ложное, обманчивое отношение к жизни формируют детективные повести, типа похождений Шерлока Холмса. Там прививается совершенно механический взгляд на жизнь. Читателю кажется, что очень нетрудно подражать этому фантастическому железному герою, у которого если и проявляются еще изредка какие-то сантименты, то лишь на краткий миг и без всякого влияния на его поступки. Между тем, действительная жизнь совершенно не такова. Реальное соотношение между преступлением и наказанием протекает гораздо ближе к сюжету Достоевского, нежели Конан Дойля. Объясняется это тем, что первый боялся Бога, а второй совершенно был лишен этого страха.

Следует помнить, что описанное чувство - лишь самая простейшая форма страха Божия, обучившись которой и поумнев, христианин начинает опасаться и того, что ожидает нас после смерти. Научившись тем самым покаянию, он приобретает, так называемый у св. Отцов, страх раба. Затем, поимев первый опыт настоящих благодатных состояний, подвижник обретает страх наемника - опасение утратить стяжанное сокровище благодати за беспечность. Лишь после сего, как говорят Отцы, приходит страх сыновний - боязнь прогневать Бога лишь из одной любви к Нему. Состояние, признаемся честно, нам вовсе незнакомое, хотя известны разные подделки под него.

Возбужденная страхом Божиим горячая духовная ревность (ее следует отличать от душевной ревности не по разуму, движимой тщеславием) есть надежная защита от искушений вражиих. Дьявол пережидает минуты нашего духовного подъема, потому что в это время мы внимательны к себе, ему же требуется от нас беспечность ко всему духовному. Будь постоянно ревностен - и он не посмеет приблизиться к тебе.

Средство же для постоянного поддержания ревности именуется трезвением и включает в себя общий режим, о котором уже много было сказано, а также чтение св. Отцов, особенно аскетических писателей. Чтение должно быть частым, хотя бы понемногу. Читая св. Отцов, мы невольно равняемся на их духовный уровень, а это побуждает нас, с одной стороны, к смирению, чтобы мы не мечтали о себе, а с другой стороны - к стремлению хотя бы что-то исправить в себе. Таким образом и напрягается наша духовная ревность.

2. Память смертная и апокалипсическое сознание.

Рядом с ревностью идет еще одно важное аскетическое делание память смертная. Она тоже хорошо поддерживается аскетическим чтением, но еще лучше житейским опытом и наблюдениями, связанными с болезнями и смертью. Умирают не только старые люди, но и молодые, и своего часа не знает никто. А если бы знали мы наперед, когда должно нам предстать на суд Божий, то уж наверное стремились бы накануне этого удержаться от греха и прилежать делам Божиим.

В христианах прошлых веков поражает отсутствие страха смерти или, по меньшей мере, слабость этого страха по сравнению с нынешним временем. Этим бесстрашием отличались не только святые, не только монахи и воины, но и простые люди, даже женщины. И это, конечно, потому, что о смерти привыкали задумываться с детства, как о вещи неизбежной и естественной.

В молодости хочется подольше пожить на земле. Но жизнь дается на добрые дела и на покаяние в злых. Так и должно относиться к каждому пережитому году и дню. Лучше прямо просить у Господа: даруй мне еще несколько времени жизни, чтобы успеть мне совершить хотя бы что-то во славу Твою и научиться покаянию.

Мысль об окружающей жизни, о том, куда движется весь мiр, еще быстрее обучает нас памяти смертной. Следует только трезво оценить экологическое состояние планеты и нравственное состояние общества, какими они были недавно и теперь, чтобы все мечты о светлом будущем человечества быстро рассеялись. Христианину, впрочем, не должно впадать в отчаяние, ведь все эти бедствия за многие века предсказаны были Христом и Его Апостолами, которые изобразили в Свящ. Писании последние времена в самых трагических красках.

Память смертная не есть панический ужас смерти. Она есть лишь верная оценка земной жизни и ее временных благ. Эти блага для помнящего последний час суть не более, чем пища червей, равно как и тело наше, пользуещееся ими. Безудержная же погоня за тленным и временным влечет за собою суровый ответ в день суда.

И Свящ. Писание, и св. Отцы, и богослужебные песнопения часто сравнивают земную жизнь с торгом. На довольно краткое время нам даются блага земные, служащие для нужд тела и для низших потребностей души. Это все, что только и существует для людей неверующих: это их "уровень жизни", богатство, слава, почести, образование, приобщение к культуре, круг друзей - короче, все, что отбирает у человека смерть. Есть и другие ценности, над которыми смерть не властна - это вера, добродетель, богообщение, святость. Пока мы в теле, они едва ощутимы, и причиняют более страданий, нежели утешения. Но после смерти они служат основанием и залогом блаженства вечного.

И вот, между двумя этими большими группами благ, вверенных Богом человеку, каждый из нас самим фактом своей жизни совершает как бы торговый обмен: одни блага меняет на другие. Направление обмена зависит от нашего выбора: мы можем променять временное на вечное, можем поступить наоборот, можем, наконец, и растратить временные блага впустую, не приобретая вечных.

Господствующее в наше время духовное настроение общества всеми силами пытается склонить нас к благам временным. Нужно с детства помнить, что стяжание этих ценностей идет всегда за счет потери сокровищ вечных. Богу и мамоне, Богу и собственному комфорту, Богу и человеческой славе одновременно работать невозможно. Всегда одно служение будет совершаться за счет другого.

Развитие в человеке памяти смертной обеспечивает постоянное и столь необходимое нам падение курса временных благ на этой жизненной бирже. Память смертная обесценивает и богатство, и славу, и удовольствия. В не меньшей степени тому же способствует правильная оценка мiрового развития, показывающая, что все ресурсы земли на исходе, что конец этого мiра близок, а потому счастье не может заключаться ни в чем скорогибнущем.

Впрочем, ясно было это верным рабам Христовым во все времена. Замечательно сильно передал нам это настроение св. Иоанн Златоуст, у которого тяга к благам Небесным и презрение временных дышит буквально в каждой строчке. Любящий Златоуста, несомненно, вскоре полюбит и Небо.

Вообще говоря, не только святоотеческая, но и просто художественная христианская литература, начиная от сказок Пушкина или Андерсена и кончая романами Достоевского, постоянно преподает нам тот же самый урок: меняйте временное на вечное, жертвуйте земным сокровищем ради Небесного. Просто нужно и нам самим понимать такие уроки, делать к тому мысленные усилия, воскрешая в себе память смертную.

Без своих собственных усилий, дополняемых благодушным перенесением попущенных от Бога скорбей, христианину спастись невозможно. Однако в нашей власти состоит до некоторой степени возможность ослабить скорби невольные если мы с радостью принимаем на себя труды и лишения добровольные, ради Царства Небесного. Так должна бы закаливаться наша душа, добавляя к памяти смертной память крестную, т.е. готовность на разные страдания и скорби.

Опыт показывает, что наш духовный рост, если и осуществляется, то большей частью в периоды скорбей. Время же спокойное и благоприятное мы используем гораздо беспечнее. Стремись нагружать всякий свободный час каким-либо трудом во славу Божию. И Бог, видя твою ревность и внимание, не возложит на тебя тяжелых внезапных скорбей, ограничив тебя лишь теми произвольными скорбями, которые ты сам принимаешь на себя. Берегись и другой опасности - превозношения. Это единственный вор, который может украсть сокровище некрадомое прямо с Небес. И если мы одновременно и делаем, и разрушаем, и накапливаем, и попускаем вору грабить накопленное, то Бог врачует наше неразумие, смиряя нас невольными и тяжкими скорбями.

Всему этому тебя очень скоро научит собственный опыт, если, конечно, ты дашь в сердце своем хотя бы какую-то цену благам вечным и нетленным.

3. О молитве.

Центральное и важнейшее духовное делание христианина - молитва. О молитве у св. Отцов написана, вероятно, большая часть сочинений.

По этой причине нам можно быть краткими в этой главе. Мы остановимся лишь на самых предначинательных замечаниях, которые большинство Отцов просто подразумевают, но особо почти не оговаривают.

Прежде всего, должно делать различие между тем, что принято называть собственно молитвою, и псалмопением. Под молитвою подвижники обычно подразумевают краткое, многократно повторяемое со вниманием молитвенное воззвание (Иисусова молитва, Богородице Дево, радуйся и др.). Все остальные молитвенные правила, содержащие различные длинные связные тексты: церковные службы, каноны, акафисты, утренние и вечерние молитвы, собственно Псалтирь,- именуются псалмопением.

Эту разницу нужно помнить при чтении произведений св. Отцов о молитве. Свт. Игнатий, особо отметивший такое различие понятий, указывает тут же, что молитвенному деланию обучали лишь хорошо привыкших к внимательному псалмопению. Освоившие псалмопение и привыкшие к нему именуются впредь при разговоре о собственно молитвенном делании новоначальными. Таким образом, новоначальные богомольцы суть не только что обратившиеся ко Христу, а уже освоившие в какой-то степени псалмопение, т.е. содержательную часть молитвенной сокровищницы Православной Церкви.

Это не означает, что мiряне не должны заниматься Иисусовою молитвою. Это указывает лишь на правильный порядок молитвенного делания.

Душа молитвы - внимание. Научишься ему - можешь считаться новоначальным. Во время молитвы часто мысли мечутся во все стороны, так что собрать их вместе и устремить к Богу бывает нелегко. Какие есть к тому средства?

Первое, конечно, хранение чувств, ограничение впечатлений, пребывание в уединении, на природе, в богомыслии. Чем больше на протяжении дня забот и впечатлений, особенно суетных, тем больше посторонние помыслы будут мешать молитве.

Второе - это настрой на молитву. Св. Отцы советуют перед началом молитвенного правила подумать о себе: кто такой я, окаянный грешник, и к Кому собираюсь обратиться с прошением! Можно вспомнить о тех, кто, по слову пророка, приближается ко Господу лишь устами, а сердцем далече отстоит от Него, и что такое богопочитание отвергается Самим Богом. Можно, на минутку сосредоточившись, сказать себе: сейчас приступаю к важнейшему делу своей жизни - к молитве, надобно быть внимательным. Такое кратковременное напоминание себе о важности молитвенного внимания не пропадет даром.

Третье средство для молитвенного сосредоточения - обновление молитвы и внешней обстановки ее принесения. Наше внимание невольно притягивается ко всему новому и рассеивается на всем однообразном. Поэтому, если при повторении одного и того же молитвенного правила внимание постоянно рассеивается, можно предпринять следующие меры.

По совету с духовником можно изменить или расширить свое правило разумеется, в допустимых рамках. Например, вместо вечерних молитв иногда читать повечерие, великое или малое, а вместо утренних - полунощницу. После того, как вечерние и утренние молитвы от постоянного употребления запомнятся наизусть, желательно чередовать их чтение: то про себя, то вполголоса; то по книге, то без нее; то в одиночку, то совместно с верующими членами семьи. Хорошо бы ввести в ежедневное правило Псалтирь или каноны.

Пока Молитвослов таким образом будет осваиваться, ум сам собою станет собираться на читаемом, смысл которого еще не ясен, еще не запомнился. Но с годами весь церковный обиход молитвословий постепенно "приедается" и сам собою внимания уже не собирает. Хорошо бы к тому времени приобрести самый полный церковный молитвослов - Октоих и каждый день читать из него каноны соответствующего гласа и дня недели. Впрочем, такое приобретение можно посоветовать тому, кто более или менее знаком с чтением и пением на церковном клиросе. Такой сам с помощью духовника разберется, как можно в келейном правиле использовать Октоих.

Таковы в общих чертах внешние средства повышения молитвенной сосредоточенности. Нет спора, они недостаточны, мысли могут продолжать разбегаться туда и сюда и никаким внешним приемом их не соберешь. Нужно, чтобы было желание молиться, тогда и внимание появится само собою, как дар свыше.

Впрочем ждать молитвенного настроения - значит, ждать у моря погоды. Часто оно не станет нас посещать, а потому долгое время молитва будет как бы подневольным трудом, к которому нужно себя принуждать, как и ко всякому иному доброму делу.

Иногда, в час особой духовной потребности и нужды, можно дать волю своему молитвенному чувству и помолиться своими словами, хотя бы нескладными, но зато идущими от глубины души. Такая молитва, конечно, бывает образцом, в смысле внимания и соединения ума и сердца в едином порыве ко Господу. Однако вводить такую собственную молитву в постоянное правило не стоит, чтобы не приучаться сочинять себе молитвенное настроение. Если сердце холодно, нужно согревать его, а не воображать его горячим. Всякая подобная неискренность и сопряженное с нею самолюбование - это путь к прелести. Потому своими словами следует молиться, лишь когда молитва сама рождается в сердце.

Это же предостережение касается и краткой молитвы (Иисусовой). Трудность ее в том, что она поначалу кажется весьма сухою, не дает простора мыслям, мечтам и впечатлениям; а потому неопытный, повторяя ее, зачастую и не пытается удержать внимание на ее прямом и кратком смысле, но пробегает мыслями всю свою жизнь и весь свет вдоль и поперек. И по сути дела под слова Иисусовой вставляются мысли своей собственной молитвы. Такая молитва, как и всякая молитва своими словами, дает какое-то утешение в первый момент, пока молитвенное обращение было искренним, но затем такой подход к Иисусовой молитве нужно оставить, чтобы она не стала чувственной, мечтательной, искусственно разгорячающей кровь, а не дух.

Что же сказать об Иисусовой молитве? Только самый первоначальный совет св. Отцов. Например, свт. Игнатий рекомендует начинать по полсотни или сотне молитовок в день (с поклонами, перед иконами; краткая молитва где-то между делом хороша, но в счет не идет). Главное здесь и самое трудное: сосредоточить ум на прямом и кратком смысле этих слов; просить только того, чтобы Господь Иисус Христос помиловал грешника - и все. Со временем к вниманию ума должно прибавиться и внимание сердца.

Но здесь нам следует уже остановиться. Кто научился внимательному псалмопению и пробовал молиться Иисусовой молитвою, тому пусть станут наставниками св.Отцы, сказавшие весьма много о молитве из собственного богатейшего опыта. Желательно таковому найти и живого опытного духовного руководителя, если это еще возможно в наши времена.

Вспомним напоследок важнейшее предостережение современного искуссного продолжателя святых аскетов - иеромонаха Серафима Роуза. Говоря о молитвенном делании, он часто подчеркивал, что оно должно соответствовать общему духовному уровню молящегося и его образу жизни. Для монахов одни требования, для семейных другие. Есть разница между стариками и юношами, между сельскими жителями и горожанами, между начальниками и подчиненными.

Когда этого не учитывают, доходит до курьезов. Так по благословению одного "старца" его духовные дочери, стоя за прилавком в магазине, "накручивали" в кармане четки и очень гордились, что читают в день по тысяче и по две тысячи Иисусовых молитв. Рассказывать о своих героических молитвенных подвигах им, видно, не запретили. Хотя казалось бы, первое и очевидное требование к желающим большого молитвенного подвига: уйти из торговой системы, насквозь пропитанной ложью и воровством, и научиться не болтать о своих достижениях духовных.

Другой пример. Игуменья за какую-то провинность ставит пожилую монахиню на тысячу земных поклонов. Наказанная молится Иисусовой молитвою, а стоящая рядом сестра "за святое послушание" считает поклоны по четкам. Это уже, конечно, не молитва и не курьез, а просто изуверство, но нужно заранее иметь обученные чувства, чтобы, столкнувшись с подобным типичным примером современной "аскетики", не пойти на поводу распространенных заблуждений.

4. Покаяние, слезы и плач радостотворный.

Говоря обо всех аскетических деланиях, мы ведем речь лишь об их человеческой части - о наших собственных усилиях, но при этом мы никогда не забываем, что усилия эти могут что-то значить лишь при Божественном вспоможении. И трезвимся, и смерть помним, и скорби переносим, и молимся мы не сами собою, но с помощью Божественной благодати. Без нее все усилия пропадут даром, хотя верно и обратное, что и без усилий наших практически никогда не подается благодать.

Это правило относится и к такому важнейшему делу, как покаяние. Оно первое для христианина, ибо составляет главную идею и самый смысл нашего обращения, оно же и среднее и последнее - как свидетельствуют о покаянии святые аскеты. Только предмет и характер покаяния со временем меняются.

Начинаем мы с покаяния в таких делах, которые явно обличают совесть и вопиют к Небесам. Их не нужно напоминать обратившемуся, для него, как правило, они понятны сами собою. В первую очередь, обратившемуся становится ясно, что доселе он жил безбожно, хотя, может быть, "признавал Бога в душе", что по сути мало чем лучше прямого безбожия. Затем и другие грехи, тревожившие совесть, начинают вспоминаться и будить покаянные чувства.

Итак, первое - это покаяние в греховных делах. Дела такие, впрочем, христианин творит не всю жизнь. После обращения хотя бы самые грубые страсти и беззаконные привычки он должен бросить сразу же, что обычно и бывает. (Возвращение же к таким порокам, если оно случается, означает, как правило, и конец христианской жизни). Но память о прежних преступлениях против Бога и совести не должна исчезать совсем. Бывают такие грехи, о которых стоит помнить до самой смерти, лишь бы такое воспоминание было всегда растворено надеждою прощения. Пример в этом нам показывают первоверховные Апостолы Петр и Павел, до самой кончины не забывшие первый своего отречения, а второй - своей вражды к христианам до обращения. Подобно тому и преп. Моисей Мурин, бывший когда-то разбойником, до самой смерти не забывал своего греха, ради прощения которого добровольно принял мученическую смерть. И преп. Мария Египетская после достижения самых вершин святости не забыла своей молодости и до самой кончины почитала себя скверной блудницею. Таких примеров в житиях Святых немало.

После первой исповеди и покаяния в своих злодействах приходит и сокрушение в постоянных поблажках своим страстям, в том, что именуют "мелкими" повседневными грехами. Если первое покаяние не требует учителей, ибо совесть обличает суровее палача, то для постоянного пребывания в покаянии, требуется постоянное наставление и самонаставление; нужна регулярная внимательная исповедь. Без нее христианин сначала уживается со своими страстями, мирится с ними, а затем начинает любить их, отвращаясь от Бога.

Чтобы этого не случилось, нужно хорошенько усвоить, а затем почаще приводить себе на память, что евангельские заповеди Господа Иисуса Христа не сводимы только к десяти Моисеевым запретам. Строго и буквально выполненное Десятословие - это та самая праведность книжников и фарисеев, которая никогда не введет человека в Царство Небесное. Христос дал нам переосмысленное Десятословие, и только в таком расширенном и духовном виде оно становится руководством для тех, кто отличает христианство от иудейства. Так, например, запрещено убивать, но Христос повелел не гневаться всуе, т.е. бороться со страстью гнева. Запрещено блудить, а Христос заповедует бороться с самыми пожеланиями блудными. Запрещено воровать чужое, а Христос обещал осудить простое немилосердие, если кто не хочет поделиться своим. И так далее.

Одним словом, жизнь по Евангелию - это не только очищение рук от грязных дел, но и очищение сердца от грязных чувств, ума - от грязных мыслей, а воли - от нечистых желаний. Если мы только на запрещенные дела станем обращать внимание, то это будет означать возврат из Церкви в синагогу, от духа к плоти, от Христа к законникам и фарисеям.

Вот нам на будущее непрестанный источник слез духовных и покаяния: неисправленная душа во всех трех ее силах, постоянная нечистота нашего сердца не только в греховных, но даже и в добрых с виду проявлениях. Кроме того, готовясь к исповеди, следует вспоминать не только о том, что сделали дурного, но и о том, чего не сделали доброго, хотя имели к тому силы и возможность. Разделяя овец от козлищ на Суде Своем, Христос обвиняет последних не в их преступлениях, а в их преступном бездействии. Этого нельзя забывать.

Итак, следует почаще просыпаться и приходить в чувство. Одно для этого хорошее средство: регулярное чтение Слова Божия и св.Отцов.

Если же мы это хорошее средство не применяем, остаемся к своей душе невнимательными, кажемся себе вполне хорошими, сравниваем себя с какиминибудь явными грешниками, то Господь зачастую применяет к нам и более суровое средство, чтобы мы познали свою немощь. Так Он попускает нам какието крупные греховные падения за нашу самонадеянность и беспечность. Приходится оплакивать уже не саму страсть, а порожденное ею злодейство; и мы возвращаемся обратно к точке своего обращения, только уже с большими духовными потерями.

Таковы первые две ступени богозаповеданного плача и покаяния. Это делание духовное, оживляемое Божественной благодатью. Следует помнить отеческое выражение: не плач приходит от слез, а слезы от плача. Здесь плач это наше собственное сердечное сокрушение, плод душевных усилий, а слезы благодатный дар утешения за него. Сокрушение необходимо и мы должны над ним работать, благодать же подается в ответ на наши усилия.

Впрочем во время обращения или после него случается, что благодатные слезы опережают собственное сокрушение о грехах, чтобы дать человеку лучше прочувствовать свою греховность и тем самым понудить его к покаянию.

Третья, может быть, более высокая ступень духовного плача, которую мы обычно мало знаем по себе, но встречаем в писаниях святых аскетов, - это плач Адамов о своей падшей природе, о разобщенности с Богом, о неспособности восходить к предметам духовным. Пребывание в таком плаче предполагает достаточный духовный уровень, некоторое опытное познание благодати, познание и промыслительного лишения ее. Пребывание в таком плаче невозможно для страстных, во всяком случае, в период возмущения страстями. Впрочем, и здесь не станем переходить свою меру и меру читателя. Кто узнал по себе, о чем идет речь, тот имеет более совершенных святых наставников и уже не нуждается в нашем совете. Кто не узнал, пусть почитает, например, аскетическую лирику свт. Григория Богослова или свт. Игнатия Брянчанинова.

Надлежит теперь сказать немного о слезах не духовных, а душевных, более частых и легких, более естественных, но менее ценных пред Богом. Без них, впрочем, жизнь не прожить, и в большинстве случаев они скорее добры, нежели дурны.

Если слезы духовные, о которых шла речь, это признак живого духа, то эти слезы свидетельствуют о том, что в человеке живо его сердце. В первую очередь это слезы страдания, (в которых ничего доброго еще нет), затем это слезы радости и, так назовем их, слезы умиления. (Хотя у Отцов под умилением чаще понимается плач Адамов, о котором мы только что сказали, но просто трудно подобрать более подходящее именование). Они посещают человека в часы воспоминания каких-то добрых духовных переживаний, в часы чтения умилительных страниц, показывающих примеры горячей веры и любви к Богу, показывающих преимущества благ Небесных; так плачут о горе близких к сердцу людей, о горе всей своей страны. Такие слезы вызываются и внешними впечатлениями: умилительною церковною службою (редко здесь бывают настоящие слезы духовные, чаще - душевные), хорошею, высокою музыкою, чьим-то проникновенным словом...

Повторим, что цена этим слезам не столь велика - да и кто, плача, считает эту цену! - и все же они заповеданы нам Апостолом, повелевшим плакать с плачущими (Рим.12.15).

Да, что говорить! Живя в такой стране, в такое время, постоянно встречая скорбь соотечественников - как же не плакать! Только камни не плачут. Камни же суть сердца, одурманенные пропогандою красивой жизни. Они свой плач откладывают до времен вечных, конца не имущих.

Нам не довелось встретить наставников покаяния, молитвы и плача духовного. Но в наставниках плача душевного о погибающих собратиях недостатка не ощущалось никогда. Особенно отличились в таком "наставничестве" твои ровесники, и поверь, что новый такой наставник в твоем лице уже не нужен ни мне, ни твоим родителям.

...Плач - делание всем доступное, и в некотором смысле, последнее, что нам остается. Если мы не успели в духовной жизни сделать ничего, но только проливали слезы о своих грехах и о чужих страданиях,- то надежда спасения нас не покинет. Если мы на суд Христов принесем только собственные слезы, если с ними встретим последний час и не потеряем надежды на Господа - действенны будут за нас молитвы Церкви, веруем мы, что спасемся. Известно святоотеческое выражение, что не будем мы осуждены за то, что не достигли высокой жизни, не творили чудес, не воскрешали мертвых, но мы непременно будем осуждены, если не плакали о грехах своих, хотя бы и сотворили дела добрые.

Плач рабов Христовых спасает не только их самих, он созидает и саму Церковь, приводит к ней и прилагает людей далеких, но страждущих и ищущих спасения. Плач этот удерживает карающий меч, занесенный над главами упорных грешников, а потому он не есть только наше личное дело.

Плач именуется радостотворным, потому что он приносит дивные утешения, впрочем, не сам по себе, но такие утешения подает Господь всем сокрушенным сердцам. Нужно только закрепить это делание благодушным терпением скорбей. Терпеть все, что случается нам неприятного, терпеть с плачем, но без ропота, принимать наказание, как заслуженное и милостивое, - все это путь ко спасению, к духовной мудрости, начало которой полагает страх Божий, а продолжает покаяние и плач.