Версия для печати

Ольга Мартыненко

Уязвленное самосознание народов

Книга «Сквозь раскулачивание и голодомор» вышла перед тем, как на Украине был принят закон о голодоморе, окрашивающий одну из самых страшных в русской истории народных трагедий — голод 1932–1933 годов — националистическими мотивами.

Это одна из первых записей по живым следам, сделанных не просто свидетелем, но участником раскулачивания: их автор Дмитрий Гойченко, сам родом из крестьян, волей судеб оказался среди воинствующих противников своего сословия.

Основатель мемуарной серии «Русского пути» Александр Солженицын еще из Вермонта призывал всех, испытавших на себе тяготы советских лет, записать свои воспоминания: уничтожались материалы, хранящие правду, и свидетельство каждого бесценно.

Дмитрий Данилович Гойченко, который жил тогда в Америке затворником, свои воспоминания давно записал, не надеясь их напечатать даже за границей. Да и в стране, которая называлась уже не СССР, а Россия, книга ждала выхода около 10 лет. Бывший советский гражданин, ныне прихожанин церкви Божьей Матери в Сан-Франциско Евгений Зудилов рассказывает в предисловии, как в феврале 1994 года, приводя в порядок церковную библиотеку, он наткнулся на несколько пыльных папок, перевязанных тесемочками. Внутри были пожелтевшие растрепанные страницы, исписанные неровным почерком. Начав их читать, он забыл, где находится и какой сейчас год. У человека, который примется читать эти воспоминания в книге, изданной в мемуарной серии «Русского пути» (редактор серии Н.Д.Солженицына) со всем приличествующим такой публикации аппаратом — подробными комментариями и послесловием, ощущения будут абсолютно схожие.

Далеко не сразу Евгению Зудилову удалось разгадать, кто автор пожелтевших страниц. Варлам Шаламов, прошедший ад колымских лагерей, считал этот опыт лишенным смысла. Для Гойченко он не пропал даром.

Блудный сын

Из первой главы книги Дмитрия Гойченко мы узнаем, что наш герой родился в 1903 году на Украине в зажиточной и глубоко религиозной крестьянской семье. Вера для него самого была главным внутренним стержнем, утрату ее (не без влияния большевиков-безбожников) он пережил как крушение жизненных идеалов. Дмитрий был юноша грамотный, поступил в институт. Однако учиться приходилось урывками, студентов посылали на село проводить коллективизацию. Наступил голод 1933 года. Об этом все знали, но вслух боялись и заикнуться, да и Гойченко уже пару лет как прекратил переписку с отцом и матерью, которым мог хоть как-то помочь. Пока думал, они умерли с голоду.

По стране шли аресты, в 37-м донесли на Гойченко, что защищал «врага народа», его посадили, обвинив в шпионаже, вредительстве, подготовке покушения на Сталина и т.д. Условия в тюрьме были невыносимые, но не шли ни в какое сравнение с пытками, которым автор отводит отдельную главку «120 часов в мясорубке». Гойченко выстоял, никого не оклеветал, ни на кого не донес. Ни в чем не признался. Ему повезло — полутрупом, но он вышел из застенков НКВД. В конце войны немцы угнали его с семьей в Германию, он оказался в лагере для беженцев и там судьба нанесла ему новый удар. Пока он ходил на заработки, жена и дети исчезли. Больше он о них никогда не слышал. В 1949 году Гойченко удалось эмигрировать в Америку. Он вновь обрел моральный стержень — веру в Бога — и всю оставшуюся долгую жизнь каялся и замаливал грехи. Скончался он 90-летним в Сан-Франциско.

Раскулачивание. Голод

Что замаливал этот человек, в июле 1957 года записавший в дневнике «о непрестанном памятовании своих страшных грехов, за которые заслужил тысячекратно вечный огонь»?

Ответ содержится в двух других разделах его книги — «Именем народа» (о раскулачивании) и «Голод 1933 года». Совесть терзает автора, он спешит выговориться, исповедуется, но лучше всего ему даются живые зарисовки: в нашей мемуарной литературе практически не сохранилось столь подробного описания этой трагедии. По сей день идут споры, сколько вымерло на Украине народу с 32-го по 33-й год: пять миллионов, десять?

Автор (комментаторы предполагают, что, возможно, он имеет в виду собственных родителей) встречает в опустевшей деревне старуху. Она рассказывает: «Сын решил сократить количество едоков и выгнал нас на улицу. Сидим мы на холоде и плачем. Люди уговорили его принять нас. Он принял, но с условием, чтобы ничего не ели... Мы решили со стариком: все равно умирать, никуда не пойдем, хоть умрем в бывшей своей хате. Одну воду знай пьем. И вот сынок взял и задушил ночью отца, а меня выгнал. А живу-то я чем? То веточки молодые варю, то глину пососу, а теперь зелень появляется — траву ем. Пасемся теперь на траве, как овцы».

Уполномоченные, присланные из города, выкачивая у крестьян зерно, сами порой осознавали невыполнимость задачи: «Бывало, отвезут тебя в село, оставят там — заготовь столько-то хлеба, хоть сдохни... Людей жаль, места себе не находишь. А как всыпят тебе на заседании парткома, ты готов разорвать тех, кто не сдает хлеб». Школьной учительнице предложили задать детям сочинение на тему, где родители прячут зерно. Молодая учительница восторженно откликнулась, дети охотно поделились знаниями, и со дворов повезли хлеб. Через три года автор снова посетил деревню, где было добыто рекордное количество зерна. Его поразила пустота. Люди были какие-то тихие, настороженные. На его вопросы отвечали, что 70 процентов жителей умерли от голода. На хуторах вымерли все поголовно.

В поисках зерна уполномоченные взламывали в избах печи, разрушали стены, а однажды обнаружили хлеб в гробу на кладбище. Пришли к попу и велели открыть церковь. Вломились в шапках и поперли в алтарь. Поп — не пускать. Ну мы его, продолжает рассказчик, толканули, как следует, он покатился по полу, запутавшись в рясе, а мы — в алтарь. Хотели заставить попа клясться на Евангелии, что хлеба в церкви нет. Тот отказался. Хлеба не нашли, а попа все равно арестовали.
Корни морального падения, описанные в «Голодоморе», проросли в разруху 20-х. Случаи людоедства, которые во множестве приводит Гойченко, описывать не стану. Но в главке «На свиноферме» он рассказывает, чем питаются в деревне, где разводят свиней, мясо которых отправляют в городские распределители. Возле свинофермы Гойченко увидел множество людей, похожих на скелеты. Эта ферма, сказал один подросток, нас поддерживает. Свиней кормят чечевицей, она не успевает перевариваться у них в желудке, когда свинарник чистят, весь колхоз копается в навозе. Услышав это, политотделец, прибывший за свининой, приказал завфермой молоть чечевицу: нечего переводить добро, пуская его в навоз.

Кто-то ответил за голодомор? Или один Гойченко каялся до конца жизни? Да, Русская православная церковь отслужила на днях молебен за всех замученных голодом. Верховная Рада поспешила объявить голодомор геноцидом России (как правопреемницы СССР) против украинского народа. Но Советская власть, надо отдать ей должное, всегда следовала принципам интернационализма (делая исключение разве что для евреев), не считаясь с отдельно взятыми нациями. В 1932—1933 годах в связи с коллективизацией голод охватил всю житницу СССР, куда, естественно, попала и Украина.

Автор послесловия и обширных комментариев к книге Дмитрия Гойченко историк и бывший политзаключенный Павел Проценко, положивший немало сил на издание книг об узниках ГУЛАГа, упреки Украины в адрес России считает неприемлемыми: пострадали все народы Советского Союза.

Если говорить конкретно о книге Гойченко, продолжает он, это памятник особого рода. Номенклатурный работник и сотрудник НКВД, он покаялся и написал в эмиграции мемуары о раскулачивании — как на Украине, так и на русском европейском Севере в 1934 году, где также изобразил голод, уничтожение и унижение крестьян карательной коммунистической машиной. И в этом смысле мы не ставим вопрос о том, что иные украинцы были винтиками советской системы и уничтожали русский народ.

Голодомор и раскулачивание, по словам Павла Проценко, уязвили национальное самосознание народов. В «оттепель» пробуждение к свободной жизни началось, в частности, с раскапывания этой беды. Первыми ее действительную картину стали восстанавливать писатели-деревенщики, прежде всего Александр Исаевич Солженицын в повести «Матренин двор». Когда настало время свободы новой России, политическая элита страны почему-то все исследования на эту тему отдала на откуп архивистам.

«Осмысление темы коллективизации, — продолжает Павел Проценко, — важнее темы революции. Голодомор был сознательно обращен на уничтожение личности народа, его воли, это особый вид террора, сознательно направленный на деревню как на самую здоровую часть нации».

«Московские новости» № 47, 08.12.2006 г.

Ольга Рычкова
Голоса из-за рубежа 

«Долгие годы народ взирал на Запад, но... убедился, что почти каждый там занят исключительно своими личными интересами, что ему нет дела до страданий и гибели многомиллионного народа, что для него рассказы о десятках миллионов каторжников, о чудовищных пытках, о беспримерном ограблении народа и уморении голодом десятка областей — лишь приключенческие романы», — к такому выводу пришел в эмиграции Дмитрий Гойченко (1903–1993), автор книги «Сквозь раскулачивание и Голодомор».

Его рукописи, найденные в эмигрантском архиве в США, — редкий документ: в мемуаристике почти нет свидетельств эпохи коллективизации 1930-х. И судьба автора уникальна: выходец из крестьян, к началу революции он был гимназистом, и отец мечтал выучить сына «на батюшку». Дмитрий не рвался в священники, но «назойливость безбожников, начитавшихся большевистской литературы», ему претила. Он не представлял, что вскоре станет одним из них и вместе с товарищами-комсомольцами перекроет дорогу крещенскому крестному ходу. Его отец встанет перед сыном на колени, но напрасно... Пройдя «коммунистические университеты» — Красную армию и школу НКВД, Гойченко проводил коллективизацию на селе. Советская статистика ссылалась на громадные хлебные запасы крестьян, а кругом правил царь-голод, как в Одессе начала 1930-х: «На улицах все чаще можно было видеть умерших от голода. Особенно много было детей... Много несчастных кончали свою жизнь, бросаясь под трамвай. В то же время партийный актив по-прежнему объедался первоклассными продуктами и лакомствами».

А партноменклатурщику Гойченко в 1937 году предстояли арест и пытки в подвалах НКВД: «Ломка на «козе» заключалась в том, что человеку нагибали голову между колен и продевали под ногами палку таким образом, чтобы она лежала на затылке. Старики в большинстве погибали от разрыва позвоночника, из иных немало оставалось калеками». Далее — нежданное освобождение, немецкая оккупация, нацистский лагерь смерти потеря семьи, вновь оказавшейся в «советском аду», отъезд в Америку и решение покаяться и посвятить себя служению Богу...

Книга для тех, кто хочет знать историческую правду из первых рук. Книга — пример мужества, которое состоит не только в умении выдержать пытки, но и в способности к покаянию. Возможно, это еще труднее.

Газета «Труд» № 016 за 31.01.2007 г.

Надежда  Кеворкова
ГОЛОДОМОР (отрывок)

<...> Именно российские исследователи нашли и опубликовали рукопись, значение которой для понимания наших общих корней и нашей общей боли трудно переоценить. В серии «Всероссийская мемуарная библиотека», основанной Александром Солженицыным, вышла уникальная книга — «Сквозь раскулачивание и голодомор» Дмитрия Гойченко. Это редчайшее, чудом сохранившееся и чудом найденное свидетельство очевидца, участника, а потом и жертвы голодомора на Украине и в России. Оно и послужило поводом для возвращения к теме трагедии и суда народов.

Личное покаяние

12 лет назад в приходе Сан-Франциско прихожанин Евгений Зудилов разбирал рукописи церковной библиотеки и наткнулся на несколько папок, перевязанных тесемочкой. Он погрузился в чтение и, по его словам, забыл, какое время на дворе. Зудилов понял, что перед ним — уникальный документ эпохи. После многих лет поиска он смог установить, что автор всех записок — Дмитрий Данилович Гойченко, умерший в 1993 году девяностолетним одиноким стариком в Калифорнии.

В США тот попал после войны, чудом спасшись, но потеряв детей и жену, которые были возвращены в СССР из лагеря перемещенных лиц. До смерти он так и не узнал, что с ними произошло.

Духовный путь этого человека — зеркало тех лет. Мало кто из его современников смог осознать, что же случилось с ним самим. Еще меньше смогло прийти к покаянию за свои дела. Единицы пытались выразить свои мысли на бумаге.

Дмитрий Гойченко сумел это сделать без осуждения других и оценок времени. Он смотрел в глубь своей души — и от этого пристального взгляда его потерявшаяся душа очистилась. Читать записки Дмитрия — это громадная душевная работа. Такого эффекта достигали редкие христианские подвижники, авторы духовных книг.
Гойченко чистосердечно вспоминал, как детская вера покинула его душу, как он отдалялся от семьи, как довелось ему видеть расправу над невинной жертвой, заподозренной в воровстве. Он, сельский активист, встал как-то на пути крестного хода и холодно смотрел на отца, повалившегося ему в ноги. Дмитрия Гойченко посылали раскулачивать, искать зерно, он знакомился с учителями, которые в своей первозданной хитрости сажали детей писать сочинение на тему, где их родители прячут хлеб.

Он описывает каждодневное зло, предательство, грех как обыденную слабость или задачу, решаемую в узко поставленных рамках. Легче совершать дерзновенные поступки, трудно жить изо дня в день, не попадая в ячеистую сеть общих заблуждений и преступлений.

Крестьянин по происхождению, Гойченко попал в номенклатуру, но не слился с ней, оставаясь чужим даже в лучшие для него годы. Его предки происходили из сечевых казаков. Поэтому так зорко он подмечает природный демократизм и справедливость простого народа, отсутствие мстительности, желание решить все миром. Он и сам поражен, как легко комиссарам удавалось обмануть миллионы его сограждан. Он и сам был частью жестокой машины.

Гойченко подробно рассказывает, что означало «организовать голод». После его книги нет сомнений, что голодомор по всей стране был именно организован, а не возник сам собой. Дмитрий сам побывал на Украине, в Ленинградской области и на юге. Он называет имена активистов, менеджеров и исполнителей, описывая разные подходы и методики. Как вывозили все продовольственные запасы, как оцепляли губернии, как умирающие дети ползли вдоль дорог, как трупы сваливали в общие ямы.

В 1937 году Гойченко был арестован. С ним произошло чудо — он выдержал несколько серий пыток и не оговорил себя. Таких людей в ГУЛАГе были единицы. Их имена наперечет, об этом феномене писал Александр Солженицын. Но самому Гойченко важно было понять, что дало ему силу, когда все вокруг сознавались в несовершенных преступлениях. Он считал, что виной всему любовь. Вместе с любовью вернулась и вера. В 1940 году его выпустили, но он уже знал, что эти «челюсти» никогда не разжимаются окончательно. Дмитрий жил на нелегальном положении, когда началась война.

Оказавшись на оккупированных немцами территориях, он с семьей бежал на Запад и попал в лагерь для перемещенных лиц. Его семья пропала бесследно, а сам Дмитрий смог перебраться в Америку. Там-то он и начал писать свои записки, никогда не предлагая их эмигрантским издателям.

Павел Проценко, подготовивший рукопись к публикации, считает, что эта книга — памятник особого рода, уникальный по значению, поскольку живых свидетельств голодомора очень мало. Те 200 кассет с записями крестьянских воспоминаний, которые были переданы США украинскому правительству, являются документом эпохи, но нет в них силы преодоления зла. Да к тому же они так и лежат мертвым грузом в подвале Верховной рады, до сих пор не расшифрованы и не опубликованы.
«Осмысление темы коллективизации важнее темы революции, — считает исследователь. — Голодомор был сознательно обращен на уничтожение личности народа, его воли, это особый вид террора, сознательно направленный на деревню как на самую здоровую часть народа. Народ необразован, но в его сознании незыблема трудовая этика, он хочет и любит трудиться. Народ таким был, он таким и остается, хотя его отрезали от всей остальной страны. В сегодняшней России в обществе и во власти никто не представляет деревню. Деревня живет без дорог, без денег, без самоуправления. А значит, тема голодомора, тема коллективизации — тема по-прежнему политически важная и актуальная, прежде всего в России. Более важная, чем задача отбиться от счетов, предъявляемых от имени Украины».

Материал опубликован в «Газете» №217 от 27.11.2006 г.