От редакции: Притча о неправедном управителе считается самой труд­ной для толкования, настолько трудной, что некоторые тол­кователи совсем отказывались от толкования ее, полагая, что смысл заключительного изречения Господа мог быть искажен переписчиками. Однако эта притча совершенно напрасно сму­щает многих. Мы публикуем прекрасное истолкование ее, сделанное глубоким знатоком Древнего Востока, архиепископом Лоллием /Юрьевским! (род. 1875 г., ум. 11 февраля 1935 г.).

НЕПРАВЕДНЫЙ УПРАВИТЕЛЬ

(Лк. 16, 1 — 14)

Историко-археологическое изложение притчи

I.

Лк. 16, 1—9: «Один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и при­звав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? Дай отчет в управ­лении твоем, ибо ты не можешь более управлять. Тогда управитель сказал сам себе: что мне делать? Господин мой отни­мает у меня управление домом; копать не могу, просить сты­жусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников гос­подина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми расписку твою и садись, скорее напиши: 50. Потом сказал другому: а ты сколько должен? Он отвечает: сто мер пше­ницы. И сказал ему: возьми расписку твою и напиши: 80. И по­хвалил господин управителя своего, что догадливо поступил: ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде».

Лк. 16, 9—14: «И Я говорю вам: приобретайте себе друзей бо­гатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители. Верный в малом и во многом верен, а не­верный в малом — неверен и во многом. Итак, если вы в не­праведном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше. Никакой слу­га не может служить двум господам. Не можете служить Богу и маммоне. Слышали все это и фарисеи, которые были сребролю­бивы, и они смеялись над Ним».

Эта притча о неправедном Управителе в ряду всех речей Гос­подних занимает особенное положение. Составители не только сказаний о земной жизни Христа Спасителя, но даже специаль­ных толкований Евангелия, обычно стараются обойти ее молча­нием как темную и исключительную по своему содержанию. Враги же церкви Христовой, пытаясь унизить достоинство наше­го Божественного Учителя, намеренно выдвигали эту притчу на вид, как в высшей степени неудачную, ни с чем несообразную и даже нравственно несостоятельную. Сколько несправедливых нареканий доставила эта притча нашему Божественному Учите­лю от ложных мудрецов нашего века! Его обвиняли в наивном непонимании подлинной человеческой жизни, ибо приточный Управитель простовато полагает, что кто-то будет целый век кормить и поить его за то только, что он на несколько рублей уменьшил должникам и без того незначительный долг. Обвиня­ли Господа нашего и в явном незнании национального характера еврейских богачей: приточный богач, разоряемый своим управи­телем, да еще похваляющий убытки, нанесенные ему мошенни­чеством, взят не из жизни, а является плодом неудачной фантазии. Обвиняли Христа и в незнании общественно-государ­ственной жизни: Его управитель и должники даже не подозрева­ют о существовании уголовного суда, который мошенников и воров не поощряет и не милует. Обвиняли Спасителя и в более худшем — в прозрачном одобрении и сочувствии Его обману и мошенничеству.

Но странно, что никто из лжеученых борцов против христианства не направил своего внимания вот на какое обстоятельство: когда Спаситель изрек эту свою притчу, никто не обратился к Нему с недоумениями и за каким-либо разъясне­нием; следовательно, она была всем ясна и понятна. Так как эта притча была произнесена Христом Спасителем одновременно с притчей о Блудном Сыне, то ясно, что Блудный Сын и Непра­ведный Управитель — ясные и понятные всем во времена Христа Спасителя, стали темными и загадочными впоследствии, когда изменились условия общественно-экономической жизни в Пале­стине, и современный Христу быт евреев подвергся забвению. Успехи исторической и археологической наук в новейшее время дают возможность восстановить подлинный смысл и значение столь пререкаемой притчи нашего Спасителя. Чтобы наглядно представить этот истинный смысл и запечатлеть его в умах и сердцах читателей, мы развернем во всей полноте одну из тех картин древнееврейской жизни, которые дали Христу Спасите­лю осязательный материал для Его Божественной притчи. (Лк. 16, 1—8).

II.

Громоздкий, тяжелой архитектуры, двухэтаж­ный, гранитный, с коринфскими колоннами дом, стоявший у во­доема Селах против “царского” сада, был очень хорошо известен почти каждому иерусалимскому еврею. Дом этот принадлежал одному из тех иудейских “князей”, которые держали в своих ру­ках почти всю торговлю древнего Востока, и в то же время среди своих соотечественников слыли за людей праведных и благоче­стивых, верных блюстителей закона Моисеева.

В одной из многочисленных комнат этого дома с белоснежны­ми мраморными полами, с роскошной обстановкой, доставлен­ной из Рима, сидел сам владелец его Рехум-бен-Габбай. Перед ним с подобострастным видом стояло два человека, далеко не равного с ним происхождения и состояния. Впрочем, один из них и по одежде, и по манерам производил впечатление человека де­лового, зажиточного и аккуратного. Это был казначей Рехума, служивший у него уже много лет. Второй, по имени Шимей, был новичок, лишь в первый раз попавший в этот роскошный дом бо­гача.

К нему-то и обратился с речью Рехум: «Мне рекомендовал тебя один из моих друзей, твой бывший владелец, давший тебе свободу».

Новичок низко поклонился. «В одном из моих имений, — продолжал Рехум, — сейчас свободна должность Управителя. Я не хочу отдать эту должность кому-нибудь из своих рабов. Сре­ди них нет сейчас расторопного и опытного человека. Да если бы и нашелся такой, то от моих должников не было бы мне покоя с вечными жалобами на его грубость и нахальство. Поэтому во все свои имения я обычно назначаю управителями не рабов своих, а чужих свободоотпущенников. Если хочешь, то я во внимание к рекомендации моего друга, назначу тебя на свободную долж­ность Управителя в своем Эн-Шемемском имении». Свободоотпущенник выразил полную готовность и, как мог, благодарил за это богача.

«Ты, конечно, знаешь, — сказал Рехум, — что это имение мое неплохое. Там есть и пахотное поле, и фруктовый сад, и большой виноградник, и масляничный сад. Все эти участки отда­ются разным лицам в аренду. Каждый арендатор — мой долж­ник, который, по сборе плодов и урожая, должен через Управителя вносить моему казначею определенную годовую плату за пользование тем или иным участком... Итак, ты согла­сен? Все подробности по делу управления и по вознаграждению тебя сообщит тебе мой казначей». И Рехум сделал рукою знак, что аудиенция кончилась. Оба посетителя вышли. «Так вот знай, Шимей, — говорил Управителю казначей в своей квартире после получасового объяснения всех обязанно­стей по должности, — этот арендатор сада масличных деревьев должен доставлять тебе ежегодно 50 батов оливкового масла. Ты должен это масло продавать по иерусалимской цене и деньги представить мне. Арендатор-хлебопашец должен доставлять те­бе ежегодно по 80 коросов белой пшеничной муки. Ты муку дол­жен обратить в деньги и представить мне. Таким же образом ты должен поступить и с другими арендаторами. Так как срок арен­ды теперь кончился, то ты с каждым арендатором должен заклю­чить вновь контракт на несколько лет, лучше всего на шесть — до субботного года. Все контракты или расписки должны хра­ниться у тебя».

«А какое же мне будет вознаграждение за мой труд?» — спросил новый Управитель. — «Вознаграждение обычное: опре­деленной платы управителям у Рехума нет. Каждый управитель имеет право выторговать себе с арендаторов, сверх причитающе­гося владельцу, еще несколько мер муки, елея, вина и так далее. А чтобы твое содержание было более верно, ты можешь, как и всякий управляющий, требовать, чтобы твоя доля тех или иных продуктов была вносима в контракты и присоединяема к сумме Рехума».

Получив должные указания и разъяснения, новый Управи­тель вышел от казначея. «Да, как же! — ворчал он про себя. — Можешь, говорит, выторговать 55 батов. Я — не дурак. Я уже несколько раз осматривал это имение. Там не 55 можно взять, а если 100 батов содрать с арендатора, так и то он в убытке не ос­танется. Да и хлебопашец может дать не 80 коросов, а вдвое больше. Впрочем... нет. Вдвое не даст: у него там работы много. Да и хлеб вообще дает меньше доходов, чем масло или вино. Ну да с него 100 коросов можно взять. Если прежние не дадут, най­ду новых, а сделаю по-своему».

И стал новый Управитель, вступивши в должность, заклю­чать с арендаторами новые контракты, блюдя не только интере­сы Рехума, но не забывая и себя. Имение, действительно, было очень хорошее, и все арендаторы получали значительный доход. Правда, вымогательство и поборы нового Управителя тяжелехонькими им приходились. Но что же делать? И прежние Упра­вители тоже не миловали их.

«Намаялся я, будучи рабом, — рассуждал сам с собой Шимей. — Теперь заживу в свое удовольствие. Денег будет у меня немало. У иного купца столько не бывает. Ведь каждый год буду для себя брать 50 батов елея. А это значит 200 ведер, или 8000 рублей серебром. Буду брать в свою пользу 20 коросов муки, а это 400 четвертей, или 4000 рублей. Вот уже ежегодно 12000 рублей серебром есть. А там еще виноградник да фрукто­вый сад. Ну, чем я тоже не богач? Заживем теперь весело! Найду себе компанию, с кем повеселиться и покутить».

И стал новый Управитель проводить жизнь веселую, разгуль­ную. Все, что ни получит в свою пользу, прокутит вместе со сво­ими приятелями, которых у него стало много. Завелись и приятельницы, которые поглощали все больше денег. Стал он по жизни, словно блудный сын, «изъядый имение свое с любодей­цами». Так жил он целых три года.

Хотя владелец имения непосредственно и не вмешивался в хозяйственные дела, да и жил он в Иерусалиме, однако, и до не­го стали доходить кое-какие слухи о разгульной жизни Управи­теля. Наконец, к нему поступил от кого-то злостный донос, что Управитель расточает его имение. И Рехум-бен-Габбай решил разгульного Шимея вызвать к себе.

«Что это я слышу о тебе? — строго спросил Рехум своего Уп­равителя, когда тот явился к нему. — Ты ведешь жизнь распут­ную, мотаешь деньги. Где ты их берешь, Управитель Неправедный? Откуда у тебя такие суммы, что вечно устраива­ешь пиры и окружаешь себя любодейцами? Мне рекомендовали тебя как человека степенного и честного. А ты оказался чуть не пьянчужкой и развратником. Вероятно, не свои, а мои деньги прогуливаешь, пропиваешь да проедаешь. Представь мне отчет по имению и убирайся! Я — иудей трезвый, строгий и благоче­стивый. Пьяниц и мотов я не терплю. Ты более управлять не мо­жешь. Ступай!»

Строгая речь богача, не любившего шутить, очень подейство­вала на Шимея.

«Прогонит... В этом сомнения нет, что прогонит, — думал он про себя. — Конечно, все, что назначено, я исправно доставлял его казначею. В этом бен-Габбай ко мне не прицепится. А вот за разгульную жизнь он прогонит, обязательно прогонит: трезвый и благочестивый он иудей. Ну, что теперь буду делать? Сколько денег прожито, пропито, проедено! Ни одной драхмы не оставле­но на черный день. Все спущено. Ну, куда теперь деваться? Без рекомендации ни к кому не попадешь, а Рехум хорошего отзыва обо мне не даст. Разве наняться в виноградники копать? Так я давно от тяжелого труда отвык. Сил на это уже нет. Пойти мило­стыню просить? Стыдно перед людьми и приятелями. Кругом везде меня знают».

«Как он меня назвал? — продолжал разговаривать сам с со­бой злосчастный свободоотпущенник. — Да! “Управитель Не­праведный”. Как неправедный? В чем? Все, что велено было взыскивать с арендаторов в пользу Рехума, я взыскивал, прода­вал по дорогой цене и аккуратно представлял казначею. Ни од­ной драхмы или лепты хозяйской не утаил. Интересы Рехума ни в чем не страдали. Ишь ты: “Управитель Неправедный”!»

Но тут в глубине души его что-то зашевелилось, голос сове­сти вдруг заговорил в нем.

А что как и в самом деле “неправедный”? «Интересы Рехума не страдали». ...Как же не страдали? Ведь ты должен был сооб­щить ему: это — с арендаторов без всякого убытка для них.

Да только ли против Рехума “неправеден” ты был? А аренда­торов забыл? Разве по 50 коросов да по 20 батов ты должен-то брать с них? А ты что делал? Люди до пота трудились и день и ночь, а ты их трудовые деньги поглощал, проедал со своими при­хлебателями, а вот настоящих тружеников чуть до беды не до­вел. У одного жена сколько времени была больна; последние деньги прожил, а тебе и горя мало. Тебе вынь да положь! У дру­гого детей куча, да тоже то один, то другой захворает, перебива­ется кое-как. А ты с ножом к горлу пристал: давай, что обещался контрактом.

«Боже мой, Боже мой, что я делал! — приходя в себя, мучил­ся “Неправедный Управитель” в своем сознании. — Разве так можно жить? Только грешил да вредил себе и людям. Куда те­перь деваться? Разве этим приятелям и любодейцам нужен я бу­ду без денег, без должности? Кто возьмет меня, кто приютит?»

Но вдруг его осенила счастливая, благодатная мысль. «Знаю, что сделать, — решительно сказал он себе. — Знаю, кто меня может приютить у себя, когда отставит меня Рехум». И на серд­це у него вдруг стало тепло и светло. Он тотчас послал за аренда­тором масличного сада. И когда тот явился, спросил у него: «Сколько ты должен ежегодно давать масла по своей расписке на имя владельца?» — «Что же спрашиваешь? Сто батов». — «Вот твой контракт. Бери его, а сейчас садись и давай новую распи­ску».

Арендатор удивленно посмотрел на Шимея, но сел, со стра­хом ожидая нового вымогательства. «Теперь пиши 50», — сказал ему Управитель. «Что это значит? — воскликнул арендатор. — А куда же девать остальные 50? Неужели... неужели ты даришь их мне?» — «Да, дарю тебе», — с мягкой улыбкой ответил Шимей. «Но ведь по условию, я еще три года буду пользоваться масляничным садом. Значит, ты свой доход отдаешь мне на эти года?» — «Да». — «Но ведь это будет уже 150 батов, все равно что 600 ведер. Ты, значит, даришь мне 24000 рублей?» — «Вы­ходит, так». — «Да благословит тебя Бог Израилев! Благодарю тебя, Шимей! Отныне я — твой слуга, твой раб. Пользуйся мной, я в твоем распоряжении». — «Не забудь меня в моем не­счастье», — тихо сказал ему Управитель.

По уходе этого должника, Шимей послал за другим арендато­ром. «Ты сколько должен каждый год давать по своему контрак­ту муки?» — «Сто коросов». — «Возьми свое обязательство, садись и пиши новое, только не на 100, а на 80 коросов, какие следуют Рехуму, а мне больше не надо ни одного короса. Пусть они пойдут тебе и твоей семье».

И снова от удивленного арендатора посыпались слова иск­ренней благодарности, ибо за три года ему возвращалась мука почти на 12000 рублей.

Так было и с остальными арендаторами.

Раскаявшийся в своей блудной, расточительной жизни “Не­праведный Управитель” круто изменил свой образ жизни.

Еще не успел Шимей явиться к хозяину с последним отчетом, как тому казначей и еще кто-то успели доложить о разнесшемся слухе насчет щедрости Эн-Шеменского Управителя и происшед­шей с ним перемены.

И удивился строгий, благочестивый Рехум такой самоотвер­женности своего “Неправедного Управителя”. И когда тот явил­ся к нему с отчетом, то не только не устранил его от должности, но даже похвалил его, что он так благочестиво и благоразумно поступил.

III.

(Лк. 16, 9—14). Вы слышали эту притчу? — как бы так гово­рил Христос. — Она всем вам понятна так же, как и притча о Блудном Сыне. Вы ни в чем не затруднились, слушая ее. Она не возбудила в вас никаких недоумений. Вы не спрашиваете ее объ­яснения.

Так знайте же, что и всегда “сыны века сего” — неправедные управители, грешные мытари, блудные сыновья и обрекаемые вами на смерть блудницы — бывают благоразумнее вас, “про­свещенных” фарисеев. Вы ведь — “сыны света в своем роде”. А между тем, вы, видя, не видите и, слыша, не слышите Божест­венного спасения, так что мытари и блудницы опережают вас на пути в Божие Царство. Ваши души и сердца слишком отягощены сребролюбием и тяготением к жалкому земному богатству. Вы не ищете Царства Божия и правды Его, не стремитесь к Небу, где обитает Отец ваш Небесный. Отриньте же, наконец, от себя это сребролюбие!

Подобно Неправедному Управителю, раздавайте щедро и са­моотверженно эту “маммону неправды” всю без остатка бедня­кам, сиротам и вдовам, и сердца ваши умягчатся, и души ваши окрылятся любовию, и будете иметь искренних друзей и молит­венников за вас, и с благодарностью откроют они вам входы в не­бесные, вечные обители, когда вы скончаетесь, покинув эту землю с ее тленным, суетным богатством.

Что значит это ничтожное, тленное богатство в сравнении с богатством истинным, духовным? Ведь это земное богатство — постороннее для вас, оно — не ваше, оно для вас внешнее. Оно лежит в сундуках, оно хранится в “сосудах”.

Есть истинное богатство. Кто приобрел богатство это, тот но­сит его в самом себе, в глубине души своей. Это духовное, истин­ное богатство выше всех сокровищ мiра. Оно состоит в познании тайн Божиих, в созерцании сокровенных видений, в даре про­зорливости и пророчеств, в силе благодатных исцелений и преестественных чудес. Это богатство в полном смысле “ваше”: оно не нуждается ни в ящиках, ни в сосудах.

Но если вы не умеете во благо направить внешнее, “чужое” для вас богатство, если вы жадно трясетесь над золотом и сереб­ром, если вы не способны распорядиться по закону Божествен­ной любви этими земными сокровищами, то кто же доверит вам богатые сокровища неба — те сокровища, которые должны со­ставлять ваше собственное внутреннее богатство? Ведь неспра­ведливый, неверный в ничтожном – неверен будет и в обильном. Кто щедр и милосерден, тот и духовные дары способен воспри­нять в душу свою на благо ближних своих. Верный в ничтожном и малом — верен будет и в великом.

Ваши души отягощены сребролюбием и любостяжанием; вы заглушили в себе все высокое и святое; вы забыли Бога и Его святое учение; вы предались маммоне, вы — рабы его. А ника­кой слуга не может работать двум господам. Вы не можете одно­временно служить Богу и маммоне.

Вам, сребролюбцы и фарисеи, странными кажутся эти речи. Вы смеетесь над ними? Ваши сердца огрубели, ваши души омер­твели.

А у кого душа еще жива, кого сердце еще не огрубело, вни­майте притче о “Богатом и Лазаре”, которую вы сейчас услыши­те от Меня. Она приподнимет перед вами завесу. Она покажет вам судьбу богача, не знавшего истинного употребления земных богатств. «Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят».

 Архиепископ Лоллий (Юрьевский)