О СТАРЧЕСТВЕ

Одной из острых проблем современной церковной жизни является правильное духовничество и старчество. Воспитание души для Царствия Небесного немыслимо вне свободного и добровольного послушания, которое призвано всемерно приближаться к своему небесному Праобразу. На Небе нет ни малейшего насилия над любою сотворенною волею, будь ли то ангельская или человеческая, и в то же время нет ни малейшего самочиния сей тварной воли. Есть лишь совершенно свободное и согласное взаимодействие Творца и тварей, когда всякая тварь служит только Творцу, не теряя своего собственного лица, воспринимая Божию волю, как свое собственное хотение, и тем самым обретая подлинную свободу.

Воля - глубинная сила души, непосредственно граничащая, если так можно выразиться, с духом человека, его совестью. Воля - есть и наиболее поврежденная грехопадением часть души, требующая и наибольших усилий к своему исправлению. Легко (хотя, пожалуй, это еще как сказать!) - изменить внешние порядки жизни и отношений, приблизив их к христианскому благочестию. Труднее - приобрести христианское мiровоззрение и святоотеческий взгляд на явления окружающей действительности (не путать с духовным рассуждением, высшим благодатным даром, уготованным редкой высоты подвижникам). Еще труднее приобрести истинное сочувствие ко всему святому и духовному, причем сочувствие - подчеркнем это - постоянное, усвоившееся сердцу, не любодействующее исподтишка с наслаждениями тленными и греховными (напр. тщеславными), не устающее от наслаждения святого, растворенного всегда тяжкими трудами и скорбями. И, наконец, совсем тяжко - переплавить свою волю так, чтобы она хотела Божиего как своего.

Волю можно подчинить, можно ее обуздать  - и вероятнее всего, с этого и надо начинать ее лечение - но это еще не то, что нужно Богу от нас. Главным аскетическим выводом древней монофелитской ереси был отказ от своей человеческой воли вообще, поглощение ее Богом (так они думали и о Христовой воле), - тем-то и была опасна эта ересь. Православное исповедание двух активно согласных воль во Христе, предполагает и в нашей жизни активного взаимодействия человеческой воли, - не отказавшейся от своего "хочу", не умалившей силы сего хотения, - с желанием и повелением Божественным в полном и свободном согласии обеих воль.

Греховное повреждение, как злокачественная опухоль, поразило нашу волю. Бывают такие опухоли, что трудно догадаться, какова же должна быть естественная здоровая форма опухшего места. Отсечь злокачественную опухоль греховную необходимо, подлечить и подсушить после этого гноящуюся рану – нужно, но ампутировать больную волю вообще - нельзя, ибо это значило бы противодействовать Богу, давшему людям свободную волю и ни при каких обстоятельствах не принуждающему ее. Единственное, чего не заберет от нас никто и никогда, - это наше самовластие, которым почтил нас Бог при создании, и которое Он в нас уважает даже в самом пламени ада. (Потому, кстати, смертно согрешают всякие модные ныне "целители", действующие даже от имени Православной Церкви, хотя и вопреки ее учению, и использующие непосредственное, часто гипнотическое, подавляющее воздействие на чужую греховную волю, хотя бы в самых благих целях: отучение от пьянства, курения и проч., т. н. "кодирование". Таковые человеки ныне со всех сторон обложили себя всяческой церковной атрибутикой и священническими благословениями и, вероятно, всерьез думают, что служат не кому иному, как Христу, говорят вроде бы православные речи, но тем не менее, дела их идут вопреки установлению Божию, вопреки основополагающей Божественной идее создания свободной и разумной личности).

Божественное послушание, таким образом, есть процесс взаимный. Истинный духовник поставляется связующим эвеном между Божественной и человеческой волями, и хорошо чувствует, что его задача - привести волю самого пасомого в согласие с волей Божией. Такой наставник становится соработником Самому Богу, беря на себя отчасти поистине Божественное дело, поэтому такое руководство осуществляется даже не им самим, но действующим чрез него Святым Духом.

Таковые духоносные наставники необходимы нам потому, что падшее естество наше неспособно к послушанию непосредственно Богу, оно неспособно к прямому общению с Ним или со св. Его Ангелами, неспособно даже узнать волю Господню в данном конкретном случае, тем менее оно способно к должному прямому послушанию. Духоносный наставник, сознавая, что его руководство не от него, но от истинного и Святого Владыки, облекает послушника конкретными телесными и душевными послушаниями, которые в случае добросовестного исполнения способны не подавить, а очистить и закалить его собственное благое произволение. Таковые послушания каждому даются свои, в соответствии с внутренним мiром послушника. Отсюда и пресловутая необычность тех послушаний, примеры которых мы встречаем в патериках и отечниках. Современное же лжестарчество нередко гонится за этой экстравагантностью приказания самой по себе, которую слепотствующий мiр ошибочно почитает атрибутом святости, при том едва ли не самым важным.                               

Безусловное послушание духоносному наставнику - кратчайший и удобнейший путь к совершенству. Этой прописной истины было бы достаточно, если бы всякому радению ему о спасении была предоставлена Промыслом Божиим возможность обрести такого наставника. Но, как неоднократно указывал в своих трудах свт. Игнатий Брянчанинов, таковые живые сосуды Святаго Духа до крайности оскудели еще в его времена. Что же сказать о временах нынешних, когда вселенская Церковь вступила в эпоху апостасии, когда ложь и неверность ея членов стали нормою, а истина и благочестие - счастливым исключением.

Вместе с тем, наряду с наставничеством духоносным (мы не станем здесь рассуждать о том, возможно ли найти ныне таковое, и как это сделать), есть наставничество, так сказать, человеческое, коим также нельзя пренебречь всякому желающему пользы для души своей. Если первое духовничество воистину Божественно, а следовательно непререкаемо, и, по сути дела, ничем не поверяемо, то второе основано на опыте духовной жизни конкретного человека-духовника и его паствы; ценность его неоспорима, но не безусловна. Это духовное руководство подлежит проверке высшими авторитетами, каковыми должны быть ясные и не допускающие кривотолков изречения Священного Писания и святых Отцов, затем, безусловно подходящие к тому или иному случаю св. каноны Церкви (когда речь идет об их прямом безстрашном попрании). Последним же авторитетом приходится признать в этом случае собственную совесть послушника, при всем субъективизме и неудобстве такого критерия.

Некогда брат поведал одному из великих отцов, что чувствует душевный вред от послушания своему наставнику. Авва ничего не ответил. Промолчал он и на вторичное обращение брата. Лишь когда тот сообщил, что ушел от своего старца, авва одобрил это и объяснил свое прежнее молчание необходимостью для каждого в случаях явного вреда для души руководствоваться прежде всего собственной совестью, поставляя ея голос даже выше старческого совета.

В наше время тем ценнее и полезнее будет такое условное человеческое, поверяемое Св. Писанием, Отцами и совестью духовное руководство, чем лучше сам духовник сознает его условность и ограниченность, чем меньше он "давит" на совесть пасомых, и чем лучше они сами это понимают.

Имеем ли мы право, нынешние священники, чувствовать и ощущать себя добрыми пастырями, когда носим на себе, как родимые пятна, все церковные немощи и болезни эпохи апостасии? Дай нам, Господи, быть хотя бы добросовестными наемниками Твоими! Если же кто из наемников возомнит себя уже добрым пастырем, требуя безпрекословного повиновения себе, то не превратится ли он этим просто в волка? Вместе с тем и самим пасомым должно помнить наставление преп. Симеона Нового Богослова: «изучай Божественное Писание и писания свв. отцов, особливо деятельные, чтоб, с учением их сличив учение и поведение твоего учителя и старца, ты мог их видеть (эти учение и поведение), как в зеркале и понимать: согласное с Писанием усваивать себе и содержать в мысли, ложное же и худое познавать и отвергать, чтоб не быть обманутым. Знай, что в наши дни появилось много обманщиков и лжеучителей» (Предисловие к уставу).

Поверку советов духовного наставника Писаниями и совестью не нужно оставлять, даже если тот или иной духовник имеет дар прозорливости и чудотворения. При этом вовсе необязательно речь пойдет о том случае, когда впрямую сбываются слова Христовы о ложных чудотворцах: «многие скажут Мне в тот день: "Господи, не от Твоего ли имени мы пророчествовали, и не Твоим ли именем бесов изгоняли, и не Твоим ли именем многия чудеса творили?" И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас, отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф.7.22-23). Здесь Спаситель говорит о чудесах бесовских, о знамениях и пророчествах, к которым Его Божия сила не имеет вообще никакого отношения, а имя Его святое используется лишь для лучшего обмана. Повторяем, что мы здесь имеем в виду нечто иное, чем такую явную ложь или прелесть. Если явным беззаконникам Бог допускает творить ложные чудеса, прельщая многих, то почему бы не допустить, что тот или иной не во всем правомыслящий духовный наставник может испросить у Господа то или иное знамение милости, ради веры и молитвы тех, кто к нему обращается? В засуху священник отслужил молебен, и пошел дождь - следует ли из этого однозначно, что всякому слову его наставления и поучения надобно верить? Всякому человеку свойственны некая ограниченность и непостоянство в добре, между тем, как чудеса и пророчества суть дела Божии, подаваемые на то, чтобы приводить людей к Богу, а не просто к духовнику. Поэтому и в таких случаях, воздавая славу Богу и похваляя того или иного служителя Его за некое к Богу дерзновение, доверять всякому наставлению человека сего надобно не безусловно, а с рассмотрением.

Святитель Игнатий в "Слове о чувственном и духовном видении духов" приводит такой случай из истории раннего христианства. Некоторый пресвитер, по причине чистоты и незлобия, при служении Божественной литургии постоянно сподоблялся видеть Ангела, который стоял близ него. Посетил пресвитера странник диакон. Пресвитер предложил диакону совершить с ним безкровное жертвоприношение. Когда они начали священнодействовать, диакон заметил пресвитеру, что он при молитвах произносит слова, в которых заключается еретическое богохульство. Поразило пресвитера замечание. Он обратился к Ангелу, который тут присутствовал, и спросил его: «справедливы ли слова диакона?» Ангел отвечал: «справедливы». – «Почему же, - возразил пресвитер, - ты, находясь при мне столько времени, не сказал мне этого?» - «Богу угодно, - отвечал Ангел, чтобы человеки вразумлялись человеками». Постоянное общение с Ангелом, - заключает сам свт. Игнатий, - не препятствовало святому пресвитеру коснеть в погибельном заблуждении.

Пример поразительный! И нам не должно считать неправым или дерзким сего диакона, который, руководствуясь голосом совести и верным знанием истинного учения Церкви, не постыдился ангельского присутствия, чтобы засвидетельствовать истину, уготовляясь, видимо, при нужде предать, по слову ап. Павла, анафеме того ангела с небесе, который стал бы прекословить сему истинному учению. Ангел же свидетельствует о себе, что он не есть бес в виде ангела, - именно своим согласием с учением и преданием св. Апостольской Церкви.

К сожалению, авторитет духовника, обладающего порой бледною тенью сих великих дарований, случается, полностью заслоняет перед нами сие учение и предание. В таких случаях мы делом исповедуем, что не верим в Божественное происхождение тех или иных знамений Божиих, подаваемых через него, приписываем их всецело человеку, вера в которого заслонила от нас веру в Господа.

Истинное духовничество не может осуществляться по известному талмудическому принципу: «если раввин говорит, что твоя правая рука есть левая, то ты должен ему верить». Такая формула служит явным свидетельством демонического происхождения и характера сего наставничества. Бог и от Него глаголющие человеки не только никогда не станут принуждать нас к какой-нибудь лжи, но и не попытаются сделать в теле Христовом обе руки правыми или левыми, т.е. навязать какой-либо типовой пример святого в качестве универсального образца для всех.

Безспорность авторитета святых в Церкви свидетельствуется всею Церковию, ея долговременной повсеместной практикою. При этом, случается, отсеиваются и отвергаются отдельные неправые мнения некоторых св. Отцов, как это не раз бывало в истории. Если бы мы не знали, положим, кто конкретно является автором Евангелия от Матфея, Церковь (по удачному выражению А. Хомякова) могла бы снять этот вопрос, засвидетельствовав: оно - от Меня. Что всею Церковию принято, то в ней и безспорно, блаженны же все, пребывшие в полном единомудрии с нею.

Говоря об ограниченности человеческой, как причине возможного неправомыслия в том или ином вопросе, необходимо учесть и следующее: подобно тому, как падшее адамово естество связывает всех нас, так и разный общественный грех, несомненно, также накладывает на нас свои пути в меру нашей к нему причастности, повреждая при прочем и духовническую сторону, и всякое разумение о предметах духовных вообще. Некое общее духовное повреждение может быть свойственно целым обществам человеческим и целым поместным церквам. В силу единства молитвенного, таинственного и всякого иного общения внутри поместной Церкви, к ея общему повреждению оказываются причастны все ея члены, хотя, безусловно, в разной степени, каждый - в степени своей свободы от заразительного общения. Например, болезни, известные под именами сергианство и экуменизм, - остаются с церковным сознанием духовенства и мiрян, тем более что почти никто внутри официальной церкви не сумел поднять всерьез вопроса об их преодолении именно как обще-церковных недугов (кто покусился на это, довольно скоро был вытолкнут из ведения Московской Патриархии). Более того, последнее время эти недуги укрепляются и утверждаются, открыто провозглашаются необходимыми залогами здравия, а вовсе не болезнями, губительными для дела Божия. Естественно, и духовничество, легко ужившееся (а то и оправдывающее) с делами беззаконными, несет на себе и распространяет окрест все последствия сего обще-церковного греховного повреждения.

Вынужденное пребывание без живого благодатного духовного руководства заставляет обращаться к руководству книжному: св. отцам, св. канонам и литургическому преданию Церкви. Насколько такое руководство окажется душеспасительным лично для каждого - узнать придется нам, видимо, только в час судный. Необходимо помнить, что ни свв. отцы, ни тем более св. каноны, составленные в совершенно иных условиях, при всем нашем глубоком уважении к ним, никак не могут решить всех наших проблем, не дают нам ни буквальных решений, ни конкретных советов, в особенности, если мы вырываем из общего отеческо-канонического полотна лишь отдельные нити цитат и правил. Церковное наследие влияет на наши поступки и мысли лишь опосредованно, воспитывая подлинно христианские чувства и укрепляя волю. Апостол повелел подражать вере наших наставников, а не буквально копировать их поступки (Евр.13.7) Такое опосредованное духовное руководство святоотеческим наследием открывает перед нами целый спектр решений, в зависимости от того, как мы сами поняли дух нашего и "того" времени, на каких вообще отцов мы ориентируемся, и соответствуют ли их наставления нашему образу жизни, т.е. проще сказать: для нас ли, какие мы есмь в мiру в XX веке, писали те или иные слова св. отцы.

Так вроде бы, все современные духовники не просто свидетельствуют о своей верности отеческому пути, во и обильно цитируют Отцов. Это не мешает им давать порой прямо противоположные советы по одному и тому же вопросу, причем каждое из противоположных решений благонадежно подкреплено многочисленными отеческими свидетельствами и примерами из житий святых.

В самостоятельном "по-книжному" руководстве, таким образом, также заключается наша человеческая ограниченность, ибо при всем нашем желании и даже при помощи Божией нам никак не обойти общего духовного правила и не достигнуть меры тех отцов наших, которые выросли при живом благодатном руководстве, прошли истинную школу благого послушания. Лишить нас спасения способны в равной мере и лжестарчество, спаянное со старцепоклонством, и субъективное ориентирование на произвольно выбираемые, толкуемые и применяемые отеческие свидетельства. Как разрешить такое противоречие, как всё-таки спасаться: по Отцам или по старцам? Очевидно, рационального объяснения здесь нет, ибо сама жизнь и само спасение наше - иррациональны. Приходится принимать и те и другие наставления, и - каким бы это ни было тяжким искушением нашего самовольства и гордыни - в основном ориентироваться по своей совести, отдавая, однако, себе отчет, что под именем совести нашей мы можем услыхать и вражий голос. Есть, правда, надежда, что совесть яснее и самостоятельнее будет говорить в нас по мере того, как мы все чаще поступаем по ней, и все реже попираем ее. Впрочем, часто бывает и так, - и в этом чудо премудрости Божиего над нами водительства, что нам требуется лишь отбросить тот, иной и третий пути, которые явно вели бы нас против совести, а четвертый путь остается единственно осуществимым, хотя бы он казался и не очень привлекателен внешне и вообще несовершенным. Ведь не только мы ищем пути ко Господу, но и Он ищет пути к нам, ведет нас Сам. Забывать об этом было бы с нашей стороны черной неблагодарностью. Быть может за одно только смиренное сознание нашей слепоты и делом подкрепленное желание прозреть, Господь дарует нам и само прозрение.

Священник Т.Сельский

Август 1993 г.