Глава V

ДВИЖЕНИЕ "НЕПОМИНАЮЩИХ" И МОСКОВСКАЯ ПАТРИАРХИЯ

Различное переживание и понимание природы Церкви, с предельной остротой выраженное в каноническом споре двух выдающихся иерархов — митр. Сергия и митр. Ки­рилла, — породило два церковных течения, две традиции, и поныне создающие самое глубокое разномыслие в Рус­ской Церкви. Выбор между той или иной духовной тра­дицией вынуждены совершать и зарубежные члены Рус­ской Православной Церкви.

Необходимо со всей искренностью и взаимным дове­рием продолжить великий спор, в атмосфере терпимости и церковного братолюбия, между членами Церкви, духовно тяготеющими к той или иной традиции, однако не жертвуя церковной правдой, ибо цель состоит в достижении под­линно православного понимания природы Церкви, нераз­рывного с осуществлением подлинно православных форм церковной жизни.

Такой спор может стать плодотворным лишь при от­казе от распространенного заблуждения, что единомыслие по всем нерешенным, но важным вопросам есть обязатель­ное условие церковной любви. Напротив, любовь предше­ствует единомыслию и рождает его, но рождает в муках. Братолюбие при отсутствии единомыслия есть несомненно тяжелый крест, но отказ от него означает отказ от надеж­ды на достижение единства и полноты Церкви. Весь траги­ческий опыт Русской Церкви в последние десятилетия убеждает в том, что именно недостаток братолюбия явил­ся главной причиной ее нынешнего бедственного положе­ния.

2/15 мая 1929 г. раздается, наконец, голос Казанского митрополита Кирилла — первого из названных Патриархом Тихоном Местоблюстителей, самого авторитетного (как по­казал опрос 1926 г.) иерарха в Русской Церкви.

В своем письме к митр. Сергию из места ссылки в Туруханском крае митр. Кирилл подвергает критике созда­ние Синода, нарушающее Соборное постановление о порядке избрания органов Высшего Церковного Управления. При этом митр. Кирилл все еще повторяет общую ошибку, усматривая главный вред Синода в том, что он "приостанавливает" "действие и обнаружение единолично-преемст­венной власти".

Митр. Кирилл на этом основании идет дальше митр. Агафангела (который оставил за собой лишь свободу ис­полнения или неисполнения распоряжений Заместителя).

"...До тех пор, пока митр. Сергий (Страгородский) (в дальнейшем фамилии для сокращения опускаем — Л. Р.) не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так наз. Патр. Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению".

Этот аргумент еще недостаточен для сделанных выво­дов, что и доказывал в своем ответе митр. Сергий. Право­славное переживание церковности привело митр. Кирилла к безупречным действиям, хотя убедительное обоснование этих действий он нашел несколько позже. В данном посла­нии представляется наиболее ценным именно развитие тех взглядов на природу церковного единства, которые про­водили в жизнь митр. Иосиф (в своем послании от 25. 12/7. 1. 1928 г.) и в особенности митр. Агафангел.

"Такое отношение к митр. Сергию и его Синоду, — продолжал митр. Кирилл, — я не понимаю как отделение от руководимой митр. Сергием части Православной Церкви, т. к. личный грех митр. Сергия относительно управле­ния Церковью (здесь и ниже подч. нами — Л. Р.) не по­вреждает содержимого и этой частью Церкви православ­но-догматического учения, но я глубоко скорблю, что среди единомысленных митр. Сергию архипастырей, в нарушение братской любви, уже применяется по отношению к несо­гласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев, раскольников. Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому происхожде­нию, и потому воздерживаюсь от братского общения с митр. Сергием и ему единомышленными архипастырями, так как у меня нет другого способа обличить согрешающего собрата... Этим воздержанием с моей стороны ничуть не утверждается и не заподазривается якобы безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и таинств (да сохранит всех нас Господь от такого помышления), но только подчеркивается нежелание и отказ участвовать в чужих грехах. Посему литургисать с митр. Сергием и еди­номышленными ему архипастырями не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвя­щение и последнее напутствие от священника сергиева поставления или подчиняющегося учрежденному им Синоду, если не окажется в наличии священника, разделяющего мое отношение к митр. Сергию и так наз. Времен. Патр. Синоду. Подобным образом, находясь в местности, где все храмы подчиняются так наз. Врем. Патр. Синоду, я не пойду в них молиться за общим богослужением, но совершить в одном из них литургию в одиночку, или с участием едино­мышленных мне клириков и верующих, если бы таковые оказались в наличии, признаю возможным без предварительного освящения храма. Также, по моему мнению, мо­жет поступать и каждый священнослужитель, разделяю­щий мое отношение к митр. Сергию и учрежденному им Синоду.

Что касается мирян, то участвовать деятельно в церковно-приходской жизни приходов, возносящих имя митр. Сергия за храмовым богослужением, в качестве возглав­ляющего иерархию архипастыря, по совести не следует, но само по себе такое возношение имени митр. Сергия не может возлагаться на ответственность мирян и не должно служить для них препятствием к посещению богослужения и принятию Св. Даров в храмах, подчиняющихся митр. Сер­гию, если в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к Местоблюстителю Патриаршего Престола.

Молиться же о митр. Сергии наряду с остальными ар­хипастырями и вообще православными христианами (за­пись в поминовении на проскомидии, молебне и т. п.) не является грехом — это долг всех православных христиан, пока общецерковное рассуждение не объявит учиненное митр. Сергием злоупотребление доверенной ему церковной властью грехом к смерти (Мф. 18. 15-17; IИоан. 5,16)".

В другом письме, имевшем хождение среди епископа­та приблизительно в то же время (1929 г.), митр. Кирилл высказывает важные мысли о реальном духовном содер­жании понятия "церковная дисциплина", развивая идеи, выраженные ранее митр. Иосифом и митр. Агафангелом:

"...Я никого не сужу и не осуждаю, но и призывать к участию в чужих грехах никого не могу, как не могу осуж­дать и тех иерархов во главе с митр. Иосифом (Петровых), которые исповедали свое нежелание участвовать в том, что совесть их признала греховным. Это исповедание вменяется им в нарушение ими церковной дисциплины, но церковная дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действительным отражением иерархической совести Соборной Церкви; заменить же собою эту совесть дисциплина никогда не может. Лишь только она предъявит свои требования не в силу указаний этой совести, а по побуждениям, чуждым Церкви, неискрен­ним, как индивидуальная иерархическая совесть непремен­но станет на стороне соборно-иерархического принципа бытия Церкви, который вовсе не одно и то же с внешним единением во что бы то ни стало. Тогда расшатанность церковной дисциплины становится неизбежной, как след­ствие греха. Выход же из греха может быть только один — покаяние и достойные его плоды. И кажется мне из моего далека, что покаяния этого одинаково ждут и ленинградцы, и осуждающие их ташкентцы (Имеются в виду архиереи, находившиеся в ташкентской ссыл­ке (Никандр Феноменов, Арсений Стадницкий и др.), осуждавшие иосифлян)..."

24. 7/6. 8. 1929 г. митр. Сергий и его Синод принимают Постановление об отношении к священнодействиям, совер­шаемым "раскольничьим клиром".

Приравняв всех несогласных с церковными действиями митр. Сергия к обновленцам и григорианам, постанов­ление, в частности, гласит:

"Таинства, совершенные в отделении от единства цер­ковного... последователями быв. Ленинградского митр. Ио­сифа (Петровых), быв. Гдовского епископа Димитрия (Лю­бимова), быв. Уразовского епископа Алексия (Буй), как тоже находящихся в состоянии запрещения, также недей­ствительны, и обращающихся из этих расколов, если по­следние крещены в расколе, принимать через таинство Св. Миропомазания; браки, заключенные в расколе, также навершатъ церковным благословением и чтением заключи­тельной в чине венчания молитвы "Отец, Сын и Св. Дух".

"Умерших в обновленчестве и в указанных расколах не следует хотя бы и по усиленной просьбе родственников от­певать, как и не следует совершать по их и заупокойную литургию. Разрешать только проводы на кладбище с пе­нием "Святый Боже".

Итак, если отдельные горячие головы из иосифлян в азарте полемики допускали в первое время высказывание хулы на таинства, совершаемые в сергианских храмах, то ответом была та же хула на таинства церковные, но хула продуманная, ответственная, закрепленная официальным постановлением. Церковное разномыслие закреплялось этими действиями как непримиримая вражда. Логика на­силия довела митр. Сергия до этого крайнего способа воз­действия на психологию церковного народа: тех, кто думает иначе, чем митр. Сергий, — перемазывать, перевенчиватъ, не отпевать...

Из всех церковных преступлений митр. Сергия эта хула на благодать — несомненно, преступление самое тяжкое. За церковное инакомыслие (и не в вопросах веры — а в вопросах церковной политики!) митр. Сергий лишал че­ловека не жизни и свободы, но гораздо большего — он от­лучал его от Самого Источника Вечной Жизни. И хотя "от­лучение" это, несомненно, оставалось только на бумаге, это не уменьшает тяжкого греха митр. Сергия, возомнив­шего, что Божественная Благодать подчиняется его кан­целярским указам, принятым во исполнение велений НКВД!

С возмущением и скорбью пишет об этом митр. Ки­рилл в своем втором письме к митр. Сергию от 28.10(10.11) — 30.10(12.11) 1929 г.

"О хулах этих я узнаю впервые от Вас; о единственно же возможном для меня отношении к ним Вы можете судить хотя бы по тому ужасу, с каким "отталкивал я от себя мысль о безблагодатности совершаемых сергианами священнодействий и таинств". Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду. Если хулы такие действительно кем-нибудь произносятся, то они плод личного темпера­мента говорящих, плод — скажу Вашими словами — "бес­просветной темноты одних и потери духовного равнове­сия другими". И как горько, Владыко, что потерю духов­ного равновесия обнаруживаете и Вы в равную меру. Для своей христианской любви, имеющей по Вашему созна­нию "некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. ХII,31) ("всякий грех и хула простятся че­ловекам, а хула на Духа не простится человекам" — Л. Р.) не будет применяться к этим несчастным со всею строго­стью", Вы, однако, не осмеливаетесь найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Вашего Синода от 24. 7.(6 августа) 1929 г. за № 1864, воспрещаю­щее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего церковного управления. Не говоря уже о перемазывании крещеных, тем же Св. Миром по­мазанных, каким намазуют и послушные Вам священники, — или о перевенчивании венчанных. В апреле Вы в заботе о заблудших хлопочете о снятии клятв Собора 1667 г., а в августе — вызванный Вашей деятельностью, не для всех еще ясный спор церковный закрепляете как непримири­мую церковную вражду".

Далее митр. Кирилл выражает самую суть противо­поставления двух пониманий природы Церкви и церков­ного единства:

"...Отрицательное отношение к Вашей деятельности по управлению церковному Вы с Синодом воспринимаете как отрицание самой Церкви, Ее таинств и всей Ее святыни. Поэтому же Вас так изумляет, что воздерживаясь от со­вершения с Вами литургии, я не считаю, однако, ни себя, ни Вас стоящим вне Церкви. "Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, — заявляете Вы,

— это попытка сохранить лед на горячей плите". Если в данном случае есть с моей стороны попытка, то не к со­хранению льда на горячей плите, а к тому, чтобы растопить лед диалектически-книжнинеского пользования кано­нами и сохранить святыню их духа. Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Хри­стовых будто бы не совершится при нашем совместном слу­жении, но потому, что приобщение от чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутреннее настроение, смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет у нас возмож­ность в полном спокойствии духа приносить милость мира, жертву хваления".

Митр. Кирилл восстает против того формально-законнического пользования канонами, которым постоянно зло­употребляет митр. Сергий:

"...не злоупотребляйте, Владыко, буквой канонических норм, чтобы от сев. канонов не остались у нас просто ка­ноны. Церковная жизнь в последние годы слагается не по буквальному смыслу канонов. Самый переход патриарших прав и обязанностей к митр. Петру совершился в небыва­лом и неведомом для канонов порядке, но церковное со­знание восприняло этот небывалый порядок как средство сохранения целости патриаршего строя, считая последний главным обеспечением нашего православного бытия..."

Все еще употребляя неточное выражение "единолич­ная преемственная власть", митр. Кирилл в этом письме отчетливо выражает идею харизматичности первосвятительской власти:

"Становясь на Вашу точку зрения равенства Ваших прав с правами митр. Петра, мы, при наличии подобных актов (речь идет о действиях митр. Петра из заключения), имели бы одновременно два возглавления нашей Церкви: митр. Петра и Вас. Но этого в Церкви быть не может и Ваши права в ней только отражение прав митр. Петра и самостоятельного свето-лучения не имеют (подч. нами — Л. Р.). Принятие же Вами своих полномочий от митр. Пет­ра без восприятия их Церковью в том порядке, как совер­шилось восприятие прав самого митр. Петра, т. е. без утверждения епископатом, ставит Вас перед Церковью в по­ложение только личного уполномоченного митр. Петра, для обеспечения на время его отсутствия сохранности приня­того им курса церковного управления, но не в положение заменяющего главу Церкви или "первого епископа стра­ны"...

Образ "свето-лучения" первосвятительской власти у митр. Кирилла — замечательное выражение православного представления о харизматической, благодатной природе патриаршества. Не сделан еще лишь последний шаг — выяснить канонические условия, необходимые для того, чтобы церковная власть имела это "свето-лучение". Но пока этот шаг не сделан, митр. Сергий еще имеет возможность защищаться, опираясь на изначально ложную идею заме­стительства как преемства единоличной власти.

"Не ограничивает моих полномочий, — отвечал митр. Сергий митр. Кириллу 20. 12/2. 1. 1930, — и то обстоятель­ство, что получил я их не непосредственно от Св. Патриар­ха, а от Местоблюстителя... Смысл единоличного замести­тельства в том и состоит, что патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем ее объеме, хотя бы она в данных руках была лишь на очень короткое время и хотя бы до этих рук она дошла через много промежуточ­ных ступеней" (подч. нами — Л. Р.).

После этого письма митр. Сергий с Синодом принимает постановление о предании митр. Кирилла архиерейскому суду и увольнении его от управления епархией: на запре­щение в священнослужении митр. Сергий на этот раз не осмеливается.

Итак, церковная жизнь настоятельно требует развития учения о Церкви, и оно развивается — двумя все более рас­ходящимися путями, лишь один из которых — правосла­вен.

Митр. Сергий по-своему решает и вопрос об отношении к Указу 1920 г. — как всегда, умело цепляясь за букву и полностью изгоняя реальное экклезиологическое содержа­ние.

В своем письме митр. Евлогию от 15/28 окт. 1930 г. он пишет:

"Свой административный разрыв с Патриархией Ваше Высокопреосвященство хотите обосновать на Указе Св. Пат­риарха от ноября 1920 г. Но указ этот предусматривает, так сказать, физическую невозможность сношений с Цер­ковным центром, у нас же с Вами, по Вашему собственному признанию, скорее только взаимное непонимание".

Митр. Сергий, видимо, уже не отдает себе отчета в том, что в Указе имеется в виду реальный Церковный центр — Высшее Церковное управление в том смысле, как оно опре­делено Поместным Собором. Таким центром мог бы быть митр. Петр, но с ним действительно нет связи.

А митр. Сергий?

Митр. Сергий — центр экклезиологически фиктивный и связь с ним ничего не решает.

Но митр. Сергий уверен, что он и есть Первый Епископ, по крайней мере, "фактический".

"Вы успокаиваете себя (по примеру Карловацкой груп­пы), — продолжает он в письме к митр. Евлогию, — тем, что порывая с теперешним Московским Церковным центром, Вы будто бы не порываете с Русскою Церковью. Увы, это теперь уже избитая "лесть" (самообман) всех, не желаю­щих подчиниться неугодному им распоряжению Патриар­хии и, в то же время, не имеющих смелости открыто учинить раскол (п. ч. они сознают отсутствие достаточных оснований)... Отказав в подчинении Заместителю, Вы окаже­тесь ослушником и Местоблюстителя и потому напрасно будете прикрываться возношением имени последнего, по примеру других раскольников".

Итак, митр. Сергий упорно загоняет всех в ложную альтернативу: или беспрекословное послушание его канце­лярии, или раскол.

В 1931 г. выходит в свет 1-й номер Журнала Московской Патриархии, и первая статья в нем излагает окончательно сформировавшиеся взгляды митр. Сергия на церковную власть.

В основу всего построения поставлена ложная интер­претация чрезвычайного Соборного постановления о местоблюстительстве.

Передачу власти Местоблюстителю Патриархом Тихо­ном митр. Сергий объясняет так:

"Оставался единственный путь к сохранению этой вла­сти: личным Патриаршим распоряжением указать лицо, которое бы по смерти Патриарха восприняло всю полноту Патриаршей власти для передани будущему Патриарху... Он... имел на то особое поручение от Собора 17-18 гг., пред­ложившего ему такую передачу власти временному носи­телю в случае, когда не окажется в наличии Собором уполномоченного учреждения". (Речь идет о Св. Синоде и о Местоблюстителе, как старейшем по хиротонии члене Си­нода — Л. Р.).

Далее митр. Сергий излагает свою теорию "двух первоиерархов".

"По документальным нашим данным, — пишет он, ссы­лаясь на распоряжение митр. Петра о заместительстве, — Заместитель облечен Патриаршей властью в том же объеме, как и заменяемый им Местоблюститель. Да и существом дела это требуется, иначе не было бы ответственного корм­чего у Церковного корабля, и тогда не было бы и цели кому бы то ни было передавать власть". (Идея "единоначалия" в четкой формулировке — Л. Р.).

По поводу заявлений об ограниченности его прав, он опять указывает на отсутствие соответствующей оговорки в распоряжении митр. Петра и делает более важное заме­чание по существу:

"Такой оговорки в документе от 6 декабря нет, да и по существу дела ее не могло быть. Ведь у нас существует постановление Патриарха и Синода от 5/18 мая и 7/20 но­ября 1920 г. за № 362, по которому предоставлялось епар­хиальным архиереям вершить все дела (а не только теку­щие), когда прекратится административная связь епархии с центром. Какой же был бы смысл нагромождать лишнюю инстанцию — Заместителя, если бы последний не мог ни­чего делать больше предоставленного каждому епархиаль­ному архиерею".

В принципе митр. Сергий прав — назначение замести­теля митр. Петром было не вполне последовательным ак­том, не предусмотренным ни в одном из Соборных и Пат­риарших постановлений (прецедент с митр. Агафангелом в 1922 г., как мы показывали, имел совсем другое содер­жание), и, строго говоря, после ареста митр. Петра иерархи Русской Церкви должны были переходить на самоуправ­ление по Указу 7/20 ноября 1920 г., как это было сделано в 1922 г. после ареста Патриарха Тихона, при невозможности митр. Агафангелу управлять Церковью. Но именно относительная неудача этого опыта побуждала русских епис­копов держаться за сохранение единоначалия любой це­ной. Однако единственная роль, в которой мог выступить заместитель, — это быть уполномоченным митр. Петра, охраняющим неизменность курса церковной политики и состава иерархии до выяснения дела митр. Петра. Но и в этом качестве он мог быть лишь добровольно признан епископатом и никакие его распоряжения не могли иметь при­нудительной силы. Если митр. Сергий считал такое заме­стительство бесполезным, то он должен был отказаться от него, призвав русских епископов к самоуправлению.

Но митр. Сергий развивает идею заместительства в пря­мо противоположном направлении.

На опасность двоевластия, указанную митр. Кириллом, он отвечает весьма решительным "отстранением" митр. Петра от всякого фактического управления:

"За распоряжения своего Заместителя Местоблюсти­тель ни в какой мере не может быть ответственным, и по­тому нельзя ожидать или требовать, чтобы Местоблюсти­тель вмешивался в управление и своими распоряжениями исправлял ошибки Заместителя. Такое вмешательство по­вело бы только к еще большему расстройству Церковных дел и к анархии, как и всякое двоевластие. Как самостоя­тельный правитель, Заместитель сам и отвечает за свое прав­ление перед Поместным Собором".

Остается только одно ограничение: "Ушел Местоблюсти­тель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя. Само со­бою понятно, что с возвращением Местоблюстителя к управлению Заместитель перестает управлять".

Понадобилось еще два года для того, чтобы православ­ное церковное сознание созрело для полного и исчерпы­вающего ответа на "экклезиологические построения" митр. Сергия.

В июле 1933 года иерарх, не указавший свое имя (ско­рее всего, это митр. Кирилл, хотя некоторые предполагают, что авторство принадлежит митр. Иосифу), писал митр. Сергию (документ, ввиду его важности, приводим цели­ком).

"Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему

Сергию, Митрополиту Горьковскому.

Ваше Высокопреосвященство!

Достигнув возраста, являющегося по слову Святого Псалмопевца начальным пределом земной человеческой жизни, стоя, так сказать, в преддверии могилы, сознаю свой долг разъяснить своим собратьям архипастырям, пастырям и верующему народу, почему я считаю Вас узурпатором церковной власти и отказываюсь повиноваться админист­ративно-церковным распоряжениям Вашим и учрежден­ного Вами Синода. Между тем у меня нет непосредствен­ной возможности довести свое исповедание до слуха (подч. в тексте — Л. Р.) Церкви и потому я вынужден это сде­лать, обращая его к Вам, дерзновенно утверждающему себя Первым Епископом страны; может быть и по искреннему заблуждению и во всяком случае с молчаливого попу­стительства части собратий епископов, повинных теперь вместе с Вами в разрушении канонического благополучия Православной Русской Церкви.

Понимание своих полномочий по управлению Право­славною Русской Церковью Вы неоднократно излагали в своих письмах к разным лицам, недоумевавшим относительно их законности, — писали и мне и затем свои дово­ды представили печатно в статье "О полномочиях Патри­аршего Местоблюстителя и его Заместителя", помещенной в № 1 Журнала Московской Патриархии. Документальны­ми основаниями для Ваших утверждений служат: 1) Заве­щание Свят. Патриарха Тихона, в силу коего Митрополит Петр воспринял звание Патриаршего Местоблюстителя; 2) Распоряжение Митр. Петра от 6 декабря 1925 г., коим "переданы" Вам "обязанности Местоблюстителя"; 3) Резолю­ция митр. Петра от 1 февраля 1926 г., коею не только (как Вы утверждаете) проектировалось "передать высшее управление Церковью коллегии из трех архиереев", а дей­ствительно управление это передавалось, но резолюция была отменена до приведения ее в исполнение, и отмена ее потребовала нового подтверждения о несении Вами своих заместительских обязанностей "попрежнему", причем ука­заны и сроки их: "до окончания дела Митрополита Петра".

1. Патриаршие права и обязанности определены, ут­верждены и изложены Собором 17-18. Завещание Патриар­ха, на основании коего митр. Петр воспринял свои полно­мочия, издано не в силу этих, Собором утвержденных пат­риарших прав, а на основании особого поручения, данного Собором 17-18 гг. лично Святейшему Патриарху Тихону на случай, "когда не окажется в наличии Собором уполномоченного учреждения", — цитирую Вашу статью. Переда­вая на основании сего соборного поручения Патриаршие права и обязанности, Святейший Тихон не мог передать и не передал с ними лично ему на определенный случай Со­бором данного и им исполненного поручения, а митр. Петр, действительно восприявший после патриаршего завещания все патриаршие права и обязанности, не мог воспринять и не воспринял права передавать все патриаршие права и обязанности архипастырю по своему выбору. Утверждение, будто митр. Петр совершил такую передачу своим распо­ряжением от 6 декабря 1925 г. на основании патриаршего завещания, делает почившего Патриарха повинным в уста­новлении для Русской Православной Церкви осужденного Вселенской Церковью порядка завещательной передачи церковных полномочий, а митрополита Петра — в приме­нении такого порядка в жизни церковной. Всеми силами души протестую против такого сговора почившего Патри­арха и его Местоблюстителя.

2. Если бы распоряжение митрополита Петра от 6 де­кабря 1925 г. по своему тексту было даже до буквально­сти сходно с текстом Патриаршего завещания, то оно и тогда не могло бы иметь одинакового с ним смысла и зна­чения для церковной жизни, на самом же деле митр. Петр в своем распоряжении поручает только временное исполнение обязанностей Местоблюстителя такому-то, ничего не говоря о патриарших правах. Только Вашей смелой мыс­лью могло быть понято такое распоряжение в более широ­ком значении, чем уполномочие "вершить только дела так называемые текущие и не... брать на себя решения дел принципиальных и общецерковных".

3. Известная резолюция митр. Петра от 1 февраля 1926 года не только не усиливает значение документа от 6 де­кабря 1925 года, на который Вы опираетесь, но весьма помогает уразумению его действительного смысла и произ­вольности Ваших на него толкований. Оба документа, раз­деленные по происхождению только двухмесячным проме­жутком, издаются одним и тем же лицом по одному и то­му же побуждению с одинаковой целью обеспечить непре­рывность текущих дел церковного управления и сохранить принятый в нем курс на время, пока окончится "дело мит­рополита Петра".

Психологически недопустимо, чтобы автор их не одина­ково оценивал эти документы и в своем представлении как-нибудь умалял силу и значение второго в пользу первого. Излагая второй документ с оговоркой, что "дела принци­пиальные и общецерковные оставляю за собой", он при­писывал не новое какое-нибудь распоряжение, а преду­преждал возможность возникновения чего-нибудь нового. Он лишь пояснял свое распоряжение от 6 декабря 1925 г., подтверждая и для коллегии из трех архиереев, что ей не представляется прав больших, чем какие даны были единоличному заместителю. В распоряжении о единоличном заместительстве оговорки в делах принципиальных нет не потому, будто объем представляемых ему прав мыслился доверителем в более расширенном виде, а потому, что не было опасения в возможности для единоличного замести­теля какого-нибудь искушения совершенно заменить со­бою своего доверителя. Во всяком случае воспринимаемые (видимо, "воспринимая" — Л. Р.) снова заместительские полномочия по резолюции, уничтожавшей коллегию из трех архиереев, Вы воспринимали никак не больше того, что было поручено, но не передано коллегии, и за ее упраз­днением снова возвращалось прежнему исполнителю. По­яснять это Вам для митрополита Петра не было повода, так как предшествовавшим своим поведением Вы являли правильное понимание своих полномочий и полную кор­ректность к своему доверителю, поддерживая с ним дело­вые отношения. Лишившись возможности таких сношений с окончанием "дела митр. Петра", Вы автоматически ста­новились в положение остальных своих собратий и должны были не новый центр церковного управления утверждать, а сами обратиться и призвать остальных собратий к руководству в церковной жизни Патриаршим Указом 7/20 но­ября 1920 г., изданным именно на случай возникновения невозможности сношений с действительным церковным центром и остающимся в составе действующего права Рус­ской Православной Церкви. Если бы по силе сего указа некоторые архипастыри обратились к братскому руковод­ству Вашему, ценя Вашу просвещенность, долголетний опыт и архипастырскую мудрость, то нельзя было бы воз­ражать что-нибудь против такого добровольного объедине­ния. Если бы для удобства сношений и поддержания еди­нообразия епархиальной жизни Вы с объединившимися архипастырями учредили для своей группы нечто вроде Си­нода, но при этом не претендовали бы на обязательность принимаемых Вами решений для всей Русской Церкви, нельзя было бы возражать и против такого учреждения. Тогда не понадобилось бы Вам обременять свою совесть обильными прещениями и запрещениями. Все, и объеди­нившиеся под братским руководством Вашим, и замедлив­шие с таким объединением, по-прежнему оставались бы в каноническом и литургическом единении под затруднен­ным хотя, но отнюдь не утрачивающим своей реальности каноническим главенством своего первоиерарха митропо­лита Петра.

Только отказавшись от своего домысла о тождествен­ности полномочий Местоблюстителя и его Заместителя, об­ратившись под руководство Патриаршего Указа от 7/20 но­ября 1920 г. и призвавши к тому же единомысленных с Вами архипастырей, возможете Вы возвратить Русской Церкви ее каноническое благополучие. Нет надобности бояться могущих возникнуть недоразумений из-за произ­веденных вами в последние шесть лет назначений, переме­щений и т. п. Благодать Божия уврачует немощи наши, и хотя утомлены уже скорбями Церкви архипастыри, пасты­ри и верующий народ, они все-таки найдут в себе силы поставить церковную жизнь в условия, не нарушающие ее канонического достоинства, с одной стороны, и соответст­венные с декретом об отделении Церкви от Государства и с законом от 8/IV 1929 г. с разъясняющей его инструкцией от 16 января 1931 г. — с другой.

1933 г. июля 15/28 дня".

Митрополит Сергий не ответил на этот раз ничего...

Документ, несомненно, дошел до православных архие­реев и был положен в основу канонической позиции "не­поминающих" (так называли себя те, кто возносил за богослужением только имя митр. Петра, но не имя митр. Сергия). Так, в сентябре того же, 1933 года, еп. Ковровский Афана­сий (Сахаров) пишет к еп. Владимирскому Иннокентию, сообщая о своем разрыве с митр. Сергием, в связи с присвое­нием последним прав первоиерарха. В качестве основания для отделения владыка Афанасий указывает на Патриар­ший Указ от 7/20 ноября 1920 г.

Митр. Кирилл в это время занимается активной дея­тельностью по организации "непоминающих", пользуясь возможностью общения и переписки, которую он сохранял до своего ареста 1 июля 1934 г. (в Гжатске).

Приведем два его документа этого периода.

"Из ответа на мнение некоего о необходимости митр. Кириллу объявить себя Местоблюстителем до времени освобождения митрополита Петра.

Неблагополучие в Русской Православной Церкви ви­дится мне не со стороны содержимого Ею учения, а со сто­роны управления. Сохранение надлежащего порядка в церковном управлении со смерти Святейшего Патриарха Ти­хона и до созыва законного Церковного Собора обеспечи­валось завещанием Святейшего Патриарха, оставленным им в силу особого, ему только данного и никому не передаваемого права назначить себе заместителя. Этим завеща­нием нормируется управление Русской Церковью до тех пор, пока будет исчерпано до конца его содержание. Не­сущий обязанности Патриаршего Местоблюстителя иерарх сохраняет свои церковные полномочия до избрания Собо­ром нового Патриарха. При замедлении дела с выбором Патриарха Местоблюститель остается на своем посту до смерти или собственного добровольного от него отречения или устранения по церковному суду. Он не правомочен на­значить себе Заместителя с правами, тождественными его местоблюстительским правам. У него может быть только временный заместитель для текущих дел, действующий по его указаниям. Вот в этом пункте и является погрешность со стороны митрополита Сергия, признающего себя в от­сутствие митрополита Петра имеющим все его местоблюстительские права. Его грех в превышении власти, и пра­вославный епископат не должен был признавать такую власть и, убедившись, что митр. Сергий правит Церковью без руководства от митр. Петра, должен был управляться по силе Патриаршего Указа 7/20. IX. 1920 г., готовясь дать отчет в своей деятельности митрополиту Петру или Собо­ру. Если до созыва Собора Местоблюститель умирает, то необходимо снова обратиться к Патриаршему завещанию и в правах Местоблюстителя признать одного из остающихся в живых, указанных в Патриаршем завещании иерархов. Если ни одного в живых не окажется, то действие завеща­ния окончилось, и Церковь сама собой переходит на управ­ление по Патриаршему Указу 7/20. IX. 1920 г., и общими усилиями епископата осуществляется cозыв Собора для выбора Патриарха. Поэтому только после смерти митро­полита Петра или его законного удаления я нахожу для себя не только возможным, но и обязательным активное вмешательство в общее церковное управление Русской Церковью. Дотоле же иерархи, признающие своим Первоиерархом только митрополита Петра, вознося его имя по чину за богослужением, и не признающие законной пре­емственности Сергиева управления, могут существовать до суда соборного параллельно с признающими; выгнанные из своих епархий, духовно руководя теми единицами, какие признают их своими архипастырями, а невыгнанные руко­водя духовной жизнью всей епархии, всячески поддержи­вая взаимную связь и церковное единение.

Для меня лично выступление сейчас представляется невозможным, так как я совершенно не уверен в характере отношений митрополита Петра, чтобы убедиться в подлин­ности настроений последнего, чтобы решить, как поступить. Во всяком случае быть явочным порядком Заместителем митрополита Петра без его о том распоряжения я не могу, — но если митрополит Петр добровольно откажется от местоблюстительства, то я в силу завещания Святейшего Пат­риарха и данного ему мною обещания исполню свой долг и приму тяготу местоблюстительства, хотя бы митрополит Петр назначил и другого себе преемника, ибо у него нет права на такое назначение.

Январь, 1934 г."

Из письма митрополита Кирилла.

"Христос среди нас! Ваше Высокопреосвященство, Преосвященнейший Владыко, возлюбленный о Господе собрат Архиепископ!

Строки Ваши, полные снисходительности и доверия ко мне грешному, доставили мне глубокое утешение. Спаси Вас Господи! Вас огорчает моя неповоротливость и кажу­щаяся Вам чрезмерная осторожность. Простите за это огор­чение и еще потерпите его на мне. Не усталостью от долгих скитаний вызывается оно у меня, а неполным уяснением окружающей меня и всех нас обстановки. Ясности этой недостает мне не для оценки самой обстановки, а для над­лежащего уразумения дальнейших из нее выводов, какие окажутся неизбежными для ее творцов. Проведение их в жизнь, вероятно, не заставит долго себя ждать, и тогда на­личие фактов убедит всех в необходимости по требованиям момента определенных деяний. Но разве мало существую­щих уже фактов? — можете спросить Вы. Да, их не мало, но восприятие их преломляется в сознании церковного об­щества в таком разнообразии оттенков, что их никак не прикрепить к одному общему стержню. Необходимость ис­правляющего противодействия сознается, но общего осно­вания для него нет, и митрополит Сергий хорошо понимает выгоду такого положения и не перестает ею пользоваться. В одном из двух писем ко мне он не без права указывает на эту разноголосицу обращаемых к нему упреков и потому, конечно, не считается с ними. Обвинение в еретичестве, даже самое решительное, способно только вызвать улыбку на его устах, как приятный повод лишний раз своим ма­стерством в диалектической канонике утешить тех, кто хра­нит с ним общение по уверенности в его полной безупреч­ности в догматическом отношении.

Между тем, среди них немало таких, которые видят погрешительность многих мероприятий митрополита Сер­гия, но, понимая одинаково с ним источник и размер присвояемой им себе власти, снисходительно терпят эту по­грешительность, как некоторое лишь увлечение властью, а не как преступное ее присвоение. Предъявляя к ним укориз­ну в непротивлении и, следовательно, принадлежности к ере­си, мы рискуем лишить их психологической возможности воссоединения с нами и навсегда потерять их для Право­славия. Ведь сознаться в принадлежности к ереси много труднее, чем признать неправильность своих восприятий от внешнего устроения церковной жизни. Нужно, чтобы и для этого прекраснодушия властные утверждения митрополи­та Сергия уяснились как его личный домысл, а не как пра­во, покоящееся на завещании Святейшего Патриарха. Всем надо осознать, что завещание это никоим образом к мит­рополиту Сергию и ему подобным не относится.

Восприять патриаршие права и обязанности по заве­щанию могли только три указанные в нем лица, и только персонально этим трем принадлежит право выступать в ка­честве временного церковного центра до избрания нового Патриарха. Но передавать кому-либо полностью это право по своему выбору они не могут, потому что Завещание Пат­риарха является документом совершенно исключительного происхождения, связанным соборной санкцией только с личностью первого нашего Патриарха. Поэтому, со смер­тью всех трех завещанием указанных кандидатов, завеща­ние Святейшего Тихона теряет силу и церковное управле­ние созидается на основе Указа 7/20 ноября 1920 г. Тем же указом необходимо руководствоваться и при временной не­возможности сношений с лицом, несущим в силу завеща­ния достоинства церковного центра, что и должно иметь место в переживаемый церковный исторический момент.

Иное понимание Патриаршего завещания, утверж­даемое митрополитом Сергием, привело уже к тому, что завещание, оставленное для обеспечения скорейшего избрания нового Патриарха, стало основой для подмены в церковном управлении личности Патриарха какой-то кол­легиальной "патриархией". Почиет ли на этом начинании митрополита Сергия благословение Божие, мы не дерзаем судить, доколе законный Собор своим приговором не из­речет о нем суда Духа Святого, но, как и все обновленче­ству сродное, не можем признать обновленное митропо­литом Сергием церковное управление нашим православ­ным, преемственно идущим от Святейшего Патриарха Ти­хона, и потому, оставаясь в каноническом единении с Пат­риаршим Местоблюстителем митрополитом Петром, при переживаемой невозможности сношения с ним, призна­ем единственно закономерным устроение церковного управления на основе Патриаршего Указа 7/20 ноября 1920 года.

Твердо верю, что православный епископат при брат­ском единении и взаимной поддержке сохранит с Божьей помощью Русскую Церковь в исконном Православии во все время действенности Патриаршего завещания и дове­дет ее до законного Собора.

Февраль 1934 г."

Митрополит Сергий, уже не обращая никакого вни­мания на обличения и церковную деятельность "непоми­нающих", продолжает укреплять "Московскую Патриар­хию" — созданный им фиктивный центр церковной власти.

14/27 апреля 1934 г. Синод и присоединившиеся к нему архиереи (всего, вместе с Синодом, 21 епископ) при­своили митр. Сергию титул "Блаженнейшего митрополита Московского и Коломенского", т. е. возвели его на Пат­риаршую кафедру.

9/22 июня 1934 г. митр. Сергий и его Синод исполняют, наконец, требование, на котором настаивала гражданская власть еще при Патриархе Тихоне: запрещают в священнослужении карловацких епископов. Напомним, что, по убеждениям митр. Сергия, наложенное им и его Синодом "запрещение" автоматически делало недействительными все церковные таинства "раскольников" (кроме крещения).

14/27 декабря 1936 г. был принят "Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола Православной Российской Церкви к Заместителю Патриар­шего Местоблюстителя, Блаженнейшему Митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Страгородскому), в связи с последовавшей 29.8/11.9 1936 г. кончиною в ссылке Митрополита Крутицкого Петра (Полянского)".

Вспомним, что писал митр. Сергий в своей статье в 1931 г.: "ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полно­мочия Заместителя".

Согласно чрезвычайному постановлению Поместного Собора 1917-18 гг. о местоблюстительстве и распоряжению Патриарха Тихона, указывавшему имена избранных на эту должность, после смерти митр. Петра законным Место­блюстителем, облеченным всей полнотой первосвятительских, т. е. патриарших, прав становился митр. Кирилл. Таким образом, с 1936 г. до смерти митр. Кирилла (по предположениям, наступившей в 1942 г.) митр. Сергий но­сил звание Местоблюстителя при "живом законном Место­блюстителе", хотя и не имевшем возможности фактически осуществлять свои права. Как писал в свое время митр. Сергий митр. Агафангелу, за такое деяние иерарх подле­жит даже "извержению из сана".

Мы не знаем, как сам митр. Сергий обошел вопрос о правах митр. Кирилла, но, по-видимому, для него был до­статочным основанием для отвержения этих прав факт предания митр. Кирилла "суду архиереев", на что, как мы знаем, митр. Сергий не имел никаких полномочий.

Некоторое беспокойство, видимо, все же оставалось, т. к. через месяц после провозглашения митр. Сергия Место­блюстителем, 11/24 янв. 1937 г., Синод "принял к сведению" распоряжение митр. Петра от 5.12 1925 года на случай своей кончины, в котором, по образцу распоряжения Пат­риарха Тихона, указывались последовательно: митр. Ки­рилл, митр. Агафангел, митр. Арсений, митр. Сергий. На документ этот ссылается в своем распоряжении от 25.12/8.1 1926 г. митр. Иосиф. Митр. Петр, конечно, не имел никакого права на такое распоряжение, вводящее практику завещательной передачи первосвятительских полномочий, и если даже митр. Петр допустил ошибку, то митр. Сергию было указано на недопустимость и недействительность этой "завещательной практики".

8 сент. (н.с.) 1943 г. 19 архиереев избрали митр. Сергия Патриархом, а 15 мая 1944 г., в связи с кончиной "Пат­риарха Сергия", Синод принял к сведению его "завещательное распоряжение" о Местоблюстительстве митр. Ле­нинградского и Новгородского Алексия (Симанского).

31 янв.—2 февр. 1945 г. состоялся Поместный Собор, в котором участвовали 45 архиереев и 126 представите­лей клира и мирян и присутствовали в качестве гостей Патриархи Александрийский, Антиохийский и Грузинский, представители Константинопольского Престола и др. Поместных Церквей.

Собор единогласно избрал митр. Алексия Патриархом Московским и Всея Руси. Известно, что перед Собором арх. Лука (Войно-Ясенецкий) высказывался за избрание Патриарха путем жребия, по образцу Поместного Собора 1917-18 г.г. Однако это предложение не рассматривалось и Патриарх Алексий избирался путем открытого голосования.

Перед "непоминающими" встал трудный вопрос: со смертью митр. Петра и избранием Патриарха Алексия отпадало прежнее каноническое основание для самостоя­тельного управления — узурпация первосвятительской власти митр. Сергием, но в то же время вся практика митр. Сергия и в отношениях с государством, и во внутрицерковных делах была продолжена Патриархом Алек­сием.

Мы почти не имеем сведений о канонической позиции бывших "непоминающих", которые не вошли в общение с Московской Патриархией. Приведем выдержки из одного письма, датированного 1962 годом, в котором раскрывают­ся некоторые аспекты этой позиции (часть этого письма мы цитировали в гл. III).

"Дорогие детки!

...Вы просите разъяснения одной и той же темы. О ней лучше всего было бы поговорить при встрече, но, к со­жалению... приходится писать с риском не ответить на не­которые ваши недоумения..."

Описав далее преследования против Церкви и церков­ную политику митр. Сергия, автор письма продолжает:

"...Вскоре пагубные последствия этого "направления" не замедлили сказаться. За "отошедшими" в концлагеря скоро последовали и все надеявшиеся спастись под его (митр. Сергия — Л. Р.) омофором. Храмы и обители быстро закрывались одни за другими, и через десять лет после Декларации, сулившей Церкви "тихое и безмятежное жи­тие", на всем безбрежном пространстве СССР осталось только несколько храмов (здесь и ниже подч. в тексте — Л. Р.) в больших городах; они так и назывались "показатель­ными". Да остался еще митр. Сергий с незаконно им организованным синодом — полтора десятка готовых на все архиереев, среди которых был и будущий Патриарх всея Руси Алексий Симанский.

Так бы это и продолжалось, если бы не случилась война. В оккупированных немцами областях сразу же на­чалось стихийное церковное строительство. Открывались, очищались и освящались оскверненные, но уцелевшие церк­ви, а где они были разрушены, там устраивались молит­венные дома. Туда верующие сносили сохраненные ими свято антиминсы, иконы, сосуды, всякую утварь. Тысячные толпы снова пришли в храмы, снова услышали Слово Божие, снова причастились бескровной жертвы. Все это не могло не отразиться и в областях, еще оставшихся под властью Сталина. Он понял, что продолжение прежней церковной политики может оказаться для него сугубо опасным и, решив не отставать от Гитлера в благочестии, повелел во всем послушному ему митр. Сергию снова откры­вать те храмы, закрытие которых он, т. е. митр. Сергий, незадолго перед тем оправдывал, неоднократно заявляя всему миру, что никаких гонений в СССР нет, а храмы закрываются потому, что об этом ходатайствуют прихожане, решившие, что храм им не нужен.

И вот начинается "новая эра". Открываются храмы, пол­тора десятка епископов по разрешению Сталина делают митр. Сергия Патриархом или компатриархом, как спра­ведливо прозвали его немцы в своих газетах. Новоиспечен­ный Патриарх начинает лихорадочно увеличивать сонм сво­их епископов, доведя их за недолгий период своего патриар­шества до 50-ти с лишним душ, конечно, из единомышленников. Осуществляются даже самые смелые мечты — от­крывается несколько семинарий и две Академии, разре­шается издание журнала Патриархии. Разница только в том, что причиной всего этого "расцвета" была, очевидно, не Декларация митр. Сергия, а нечто совершенно ничем в своем существовании митр. Сергию не обязанное — весьма по началу успешное наступление Гитлера.

То, что эта перемена церковной политики была не искренней, а только вынужденной, показывает практика партии в последующее время, имеющая целью ликвиди­ровать Православную Церковь до конца текущей семилет­ки (имеется в виду Хрущевское гонение — Л. Р.). Реакция патриарха Алексия на эту практику ни на иоту не разнит­ся от реакции митр. Сергия на разгром церковных органи­заций в 30-е годы. Она так же постыдна и преступна. И оправдать ее невозможно ничем.

Правы ли мы, утверждая это и на этом основании продолжая пребывать вне общения с иерархией, возглавля­емой Патриархом Алексием?

Безусловно правы. Не отдана ли Православная Цер­ковь на поток и разграбление заклятым Её врагам? Кто фактически самовластно распоряжается Церковью — не областные ли и районные уполномоченные, возглавляемые своим председателем — Куроедовым? Не вмешиваются ли они во все мелочи церковной жизни, стараясь, конечно, не упорядочить ее, а нанести ей как можно больше вреда? Не превращается ли весь епископат в пустую декоратив­ную ширму, прикрывающую своим благолепием черное дело поругания святыни веры? Не дошли ли некоторые из епископов до того, что сами приезжают закрывать монастыри, вместо того чтобы их защищать (это было на моих глазах)? Не осмеливаются ли уполномоченные тре­бовать от священников не пускать малолетних в церковь, не исповедовать, не причащать их? Не осуждают ли все посылаемые п. Алексием делегации на всевозможные цер­ковные конференции антикоммунизм, как несогласное с христианством учение, в то время как коммунизм сам себя без всякого стеснения объявляет антихристианским? Таким образом, всякое неодобрение, осуждение и идейная борьба с антихристианством, по новой сергианско-алексианской доктрине, объявляется делом, недостойным христианина, и наоборот — союз с врагами Христовыми, соучастие, содействие и не только молчаливое, но часто весьма громкое одобрение их разрушительной и гонительской деятельности (например: "Сталин — верный страж православия") — это прямой долг всякого христианина. И в полном согласии с этой своей невероятной доктриной п. Алексий и действует. Он, например, спешит сделать вы­говор Кеннеди за возобновление ядерных испытаний, и он же упорно молчит не только, когда Хрущев делает то же самое, но и тогда, когда этот миротворец, нагло попирая не только права человека, но и собственные советские законы, разоряет Церковь. Даже митр. Николай Крутицкий, ретивый и резвый апологет церковного НЭПа, не выдержал и предпочел опалу, а наш Святейший по-прежнему, как ни в чем не бывало, участвует в приемах, конгрессах, аплодирует и т. д.

"Все это так, — могут мне сказать, — но не нарушены ли вами церковные каноны, запрещающие клирикам прекращать общение со своими митрополитами и епископа­ми до соборного суда?" Аргумент, как будто, очень весо­мый. Но — разберемся. И прежде всего спросим: разве у нас существуют периодические (раз в году и раз в 3 года) соборы, где мы могли бы апеллировать? А ведь со­гласно канонам, эти соборы — обязательное церковное установление. Выходит, что наши обвинители являются первыми нарушителями канонов, вынуждающими нас тоже не соблюдать их. Ведь нельзя же обвинять нас за то, что мы "отделились до собора", если этих соборов вообще не созывают! Скажут: за последние 20 лет были соборы и съезды. Но какие? Это были съезды "потаковников", по­корно штамповавших приказы — сначала Карпова, а потом Куроедова. А ведь канонами запрещается какое бы то ни было давление гражданской власти на членов собора, и все, вынужденные этим давлением, постановления еписко­пов объявляются недействительными. Опять наши обвините­ли, выдающие себя за защитников канонов, оказываются их нарушителями. Постоянная картина: если судить по су­ществу — они беззаконники и преступники, если судить формально — они блюстители канонического порядка в Церкви. Но и это жалкое утешение существует только для весьма поверхностных исследований. А если взглянуть попристальнее, то обнаружится, что они не имеют никако­го права настаивать на своей каноничности. Ибо сущест­вует канон, по которому всякий клирик (иерей или епи­скоп), достигший своего сана по влиянию, настоянию или вообще по какому-нибудь давлению или помощи граждан­ской власти, должен быть извержен из сана. По этому канону, не говоря уже о нынешних епископах, которые не могут надеть омофора, пока на это не соизволит Куро­едов, должен быть извержен из сана сам Патриарх, "избранный" собором по прямому приказу правительства. Вот насколько канонична вся иерархия русской православной Церкви! Они, конечно, сейчас же скажут: так бывало и раньше. Бывало! Но это отнюдь не делает такой способ приобретения сана каноничным, и если раньше такие фак­ты со стороны самодержавного правительства считались узурпацией, то каким словом назвать то чудовищное, что теперь происходит в Церкви? Так что пусть они умолкнут и перестанут хвалиться своей мишурной каноничностью! Существует еще одна, весьма примечательная особенность всех нынешних "церковных светил", странная и ни­чем не объяснимая, если не видеть здесь явного действия Правосудия Божия. Они сами себя секут, при всем честном народе. Вот факты. Когда появилась так называемая "Жи­вая Церковь", то ее идеологи в своих журналах, желая как можно сильней опорочить отвергавшую их Православную Церковь, усиленно распространяли дотоле мало извест­ные предсказания Преподобного Серафима Саровского о том, что наступит время, когда многие архиереи отступят от истинной веры и произведут смуту в Церкви. Этим предсказанием они хотели заклеймить Православную Цер­ковь и отвратить от нее верующий народ. Но этот народ, доселе не знавший предсказания Преподобного, когда ус­лышал о нем, то сразу и единогласно решил — это не про Патриарха Тихона — это про вас! И, таким образом, вы­тащенное Живою Церковью с целью обличения и дискре­дитации Православной Церкви предсказание, обличило не Ее, а их самих. Так же произошло с митр. Сергием. Когда в оккупированных Гитлером областях уцелевшие священ­нослужители возобновили богослужение и таинства, митр. Сергий нашел правило св. Григория Неокесарийского, поме­щенное в "Книге правил", по которому те клирики, кото­рые войдут в соглашение с отрядами жестоких насильников и будут участвовать с ними в разорении храмов и вся­ких насилиях, должны быть извержены из сана, отлучены от Церкви и даже на смертном одре лишены разрешения. И это правило он со всею строгостию применил к тем священнослужителям, которые не разрушали, а возобнов­ляли храмы и были виноваты лишь тем, что Гитлер не ме­шал им в их святом деле. Так, не по адресу метая каноничес­кие громы и молнии, митр. Сергий в фатальном ослеплении не заметил, что это грозное правило с абсолютной точно­стью характеризует поведение его самого и его единомыш­ленников, предавших Церковь в руки небывалых еще нигде насильников и покрывавших их злодеяния. Так митр. Сергий из полного забвения сам извлек канон, возглашающий гроз­ное прещение на него самого. А теперь этот канон висит с такой же тяжестью над п. Алексием и всеми его сподручными. Об этом столь неосмотрительном деянии митр. Сергия я узнал из его книги "Правда о Церкви" (кажется, так она называлась), изданной во время войны и привезенной сюда одним из офицеров Советской Армии. Тексты канонов я цитирую по памяти, но ручаюсь за их смысл. ("Правда о религии в России", 1942г., стр. 139 — Л. Р.).

Скажут: в пользу митр. Сергия говорит то, что к нему вернулся ряд архиереев, ранее от него отошедших. Нет, дорогие детки, этот факт нисколько не склоняет весы на его сторону. Я уже говорил, какую великую смуту вызвал митр. Сергий в умах и сердцах наших, как трудно было раз­бираться и решать, — вы не можете представить себе, как это было трудно, как мы метались и мучились. Неудиви­тельно, что имели место колебания, перемены решений. Мотивов мы их не знаем, а они могли быть очень разными: не только доводами разума, но просто великой усталостью, или еще чем-нибудь другим. Один архиерей прямо сказал мне: "Я тебе скажу откровенно, все, что делает митр. Сергий — это гнусное паскудство, но я хочу наконец вернуться домой!" (Но дома он пробыл очень не долго).

Все вышесказанное, надеюсь, убедит вас, что не по легкомыслию или предубеждению сделали мы свой выбор, и не по легкости мысли и упорству не меняем его. Мы сде­лали его по крайнему нашему разумению и готовы с ним стать на суд Божий. Нас очень мало, но у нас есть и епископство православное, даже не только за границей, и совесть наша спокойна.

Мы веруем, что если жизнь человеческая продлится еще на земле, то некогда соберется собор, который оправ­дает наше дерзновение и справедливо оценит "мудрую по­литику" митр. Сергия и его последователей, захотевшего "спасать Церковь" ценой ее непорочности и истины.

Теперь — основной ваш вопрос: как вам быть? Если бы нынешние дни были похожи на дни сергианской смуты, я сказал бы вам то, что говорил тогда: ходите в храмы, не имеющие общения с митр. Сергием, а к нему и его сторон­никам не ходите. Но времена изменились: наших храмов теперь в СССР нет. Можем ли мы, ушедшие в свои одино­кие кельи и обретающие там все, чем питали нас храмы, запрещать тысячам верующих, не имеющим такой возмож­ности, искать утешения и духовной пищи в имеющихся храмах и осуждать их за то, что они ходят туда? Не можем же мы уподобиться тем невегласам, которые тупо твердят: "это не храмы, это капища, посещающие их оскверняются и лишаются спасающей их благодати" — и прочие безум­ные глаголы. И я говорю вам: если не имеете других путей принимать участие в богослужении и приобщаться таин­ствам, если томит вас жажда церковного единения и мо­литвы и если посещение храмов дает вам это — то не смущаясь идите туда и не бойтесь, что это будет грехом. Дух дышит, где хочет, и по неизреченному милосердию своему Господь и через самых недостойных служителей Своих, даже через неверующих, не лишает христиан своих небесных даров. Если вам захочется более близкого, лич­ного общения, то советую, как я и раньше говорил вам, избирать для этого священнослужителей искренних и не­лицемерных, а таковые в храмах существуют. Им, конеч­но, трудно, но они как-то стараются пролезть сквозь иголь­ное ушко. Искать таких среди епископов — почти безна­дежно: громадное большинство их "ведает, что творит", и сейчас особенно оправданы слова св. Иоанна Златоустого: "Я никого на свете не боюсь; боюсь одних епископов".

Вот, кажется, все, что мне нужно было вам сказать, детки. Да, еще: не думайте, что если вы начнете посещать храмы и даже в них исповедоваться и причащаться, то я буду вас считать чужими. Душа моя всегда открыта для вас, пока у вас есть желание общения с нею.

С любовью о Христе...

1962 г."

Из этого письма остается неясным, отвергает ли иерар­хия, о которой пишет автор, Московскую Патриархию на основании ее антицерковной политики, или на основании ее неканоничности, т. е. недействительности избрания Пат­риарха под давлением гражданской власти.

Помимо аргументов автора против каноничности Мос­ковской Патриархии можно было бы привести еще сле­дующие доводы:

1. Собор 1945 г. созван узурпаторами церковной вла­сти, каковыми являются все члены Синода при митр. Сер­гии, и в первую очередь митр. Алексий (Симанский), неза­конно получивший местоблюстительство по завещанию от узурпатора — митр. Сергия (при этом предполагается, что Собор 1943 года, в силу той же причины, недействителен).

2. Из нескольких, занимающих принципиально различ­ные позиции, иерархических групп в Русской Церкви: "сергиан", "непоминающих", "парижан", "американцев", "карловчан" (приводим условные наименования) — на Со­боре 1945 г. представлена лишь одна группа. Численность ее не имеет значения, как величина весьма непостоянная, определяющаяся внешними факторами: так, в 1940 г. было лишь четыре правящих сергианских епископа, в 1943 г. — 19, в 1945 г. — 49.

Оба эти канонические дефекта Соборы 1943 и 1945 г.г. разделяют с обновленческими Соборами 1923 и 1925 гг., и поддержка Восточных Патриархов в обоих случаях не решает дела.

Единственным "преимуществом" Соборов 1943 и 1945 гг. перед обновленческими было отсутствие в 1943 и 1945 гг. законного Первоиерарха, в расколе с которым были бы эти Соборы.

Мы думаем, что это обстоятельство было решающим, и верим, что, во всяком случае, для Собора 1945 г. милость Божия покрыла все его вопиющие канонические дефекты и Патриарх Алексий был действительным первоиерархом, т. е. получил харизму первосвятительской власти.

В связи с признанием этого факта один из авторитет­ных руководителей движения "непоминающих", влады­ка Афанасий (Сахаров), сразу после выборов Патриарха Алексия принимает решение вместе с бывшими с ним ие­реями, что "...должно возносить на молитве имя Патриар­ха Алексия как Патриарха нашего".

Мы полагаем, что этот шаг вл. Афанасия был совер­шенно правильным.

Совсем другой вопрос — об административном подчи­нении Патриарху Алексию. В решении этого вопроса вл. Афанасий повторяет старую ошибку — чисто литургического понимания харизмы первосвятительской власти. Ошибка эта выразилась в том, что, рисуя картину излия­ния Божественной благодати через Предстоятелей Помест­ных Церквей на епископов и далее — на иереев, вл. Афа­насий подразумевает в этой картине именно благодать тайносовершительную. В соответствии с церковным преданием, мы убеждены, что всей полнотой тайносовершительной благодати обладает каждый правильно рукоположен­ный епископ. Поскольку в пресуществлении Св. Даров нам дается все Тело Христово, то и в осуществлении этого таинства мистически участвует вся Вселенская Церковь.

Между тем, вл. Афанасий пишет:

"Помимо первоиерарха Русской Церкви никто из нас — ни миряне, ни священники, ни епископы — не может быть в общении со Вселенской Церковью. Не признающие сво­его первоиерарха остаются вне Церкви, от чего да избавит нас Господь".I

Возражая против таких выводов, мы еще раз напомним об Указе 1920 г., который, предусматривая существование епископов без первоиерарха, никак не имел в виду оставить их вне общения со Вселенской Церковью.

Мы можем согласиться лишь с тем, что принципиаль­ное отвержение первосвятительской харизмы у законного первоиерарха действительно означает отпадение от полно­ты благодатной церковной жизни, и можем согласиться с тем, что литургическое поминание Патриарха вполне уместно как свидетельство признания у него этой харизмы.

Но рассуждения вл. Афанасия могут быть поняты как обоснование принудительной необходимости для каждого епископа подчиняться всем распоряжениям Патриарха, независимо от того, соответствуют ли эти распоряжения кано­нической правде и религиозной совести епископа.

Именно такое понимание церковной дисциплины и ха­рактера власти первоиерарха отстаивал митр. Сергий, и именно против такого понимания боролись митр. Иосиф, митр. Агафангел и митр. Кирилл, следовавшие духу Собор­ных и Патриарших установлений. Хотя вл. Афанасий, хра­ня эту церковную традицию, подчеркивает, что вопрос признания или непризнания Патриарха Алексия, хождения или нехождения в храм Московской Патриархии — есть дело совести, так что он не осуждает непризнающих и неходящих, однако такой вывод противоречит нарисованной им картине, ибо кому же религиозная совесть может позволить остаться вне "общения со Вселенской Церковью" или, проще говоря, "вне Церкви"?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вплоть до настоящего времени неясность экклезиологического сознания препятствует борьбе против ложного учения о Церкви и в реальной церковной жизни приводит членов Церкви к подчинению "каноническому" (точнее — лжеканоническому) насилию со стороны церковной вла­сти, к своего рода "каноническому плену", когда ради требований церковной дисциплины убиваются или заглу­шаются требования церковной совести. Такого положения в Церкви быть не может.

Весь опыт Русской Церкви, частично рассмотренный нами в настоящей работе, свидетельствует, что преодоле­ние этого ложного и нетерпимого положения возможно лишь путем развития православного понимания сущности первосвятительской власти и места епископа в Церкви.

Суть же этого понимания, как мы заключаем из этого церковного опыта, сводится к тому, что харизматическая природа первосвятительской власти проявляет себя имен­но в церквеустроительных действиях этой власти, в деле фактического управления Церковью.

Признание этой харизмы за первоиерархом, с одной стороны, исключает возможность создания ложных цент­ров церковной власти и, с другой стороны, требует от всех членов Церкви, и в первую очередь от епископата, постоянного соборного контроля над действиями первоиерарха, с целью суждения, какие именно действия первоиерарха соответствуют канонической правде и воле Божией о Церкви и потому являются действиями харизматичес­кими, а какие действия — есть плод чуждого влияния, личного произвола и канонических ошибок, и остаются вследствие этого простым человеческим волеизъявлением.

В этом смысле оправдана и позиция тех епископов, ко­торые и поныне не подчиняются распоряжениям Патриарха, продиктованным гражданской властью, или ошибочным суждением, или человеческим личным произволом Патриарха, ибо кощунственна мысль, что современный "обер-прокурор", т. е. уполномоченный Совета по делам религий, может распоряжаться Божественной благодатью, или что благодать может содействовать актам, вредным и раз­рушительным для Церкви.

Однако такое оставление за собой права суждения о действиях церковной власти не должно означать разрыв канонического или молитвенного общения с ней. Как толь­ко первоиерарх издаст распоряжение, в котором рели­гиозная совесть епископа, опирающаяся на соборное суж­дение церковного народа, опознает действие первосвятительской благодати, епископ должен подчиниться этому распоряжению, как выражению и осуществлению воли Божией о Церкви. И неподчинение в этом случае действи­тельно будет означать самочинное, раскольническое дей­ствие.

Мы полагаем, что такой взгляд позволяет сохранить оба важнейших вклада в понимание природы Церкви, ко­торые внесены опытом Ее истории после 1917 г., — с одной стороны, высокое представление о патриаршестве, как про­воднике теократии и увенчании церковной жизни, с дру­гой стороны, утверждение достоинства и церковной свобо­ды каждого епископа, как пастыря, несущего личную ре­лигиозную ответственность за вверенную ему малую Цер­ковь.

В основе же всего лежит соборность, которая должна проявляться непрестанно в каждом церковном действии, так что никакой акт церковной власти не может осущест­вляться помимо соборного "Аминь", свидетельствующего о присутствии в этом церковном акте Божественной Бла­годати.