ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ

5 июля 1924 года,
день пр. Сергия Радонежского

Как только отправил вам, друзья мои, двенадцатое письмо, тотчас же начал писать и следующее, но неожи­данно заболел и заболел надолго: вот уже третий месяц не оставляет меня неопасный для жизни, но изнурительный недуг. Последние дни я чувствую себя несколько лучше и берусь за перо, чтобы заново начать прерванную болезнью беседу.

На этот раз она будет очень проста: я приведу вам из жизни великого угодника Божия, преп. Феодора Студита, два эпизода, которые должны послужить дальнейшим уяснением вопроса об авторитете в Церкви. Чтобы не рас­тягивать чрезмерно письма, я не буду излагать подробно житие преп. Феодора, а остановлюсь лишь на тех двух эпи­зодах из его жизни, о которых только что упомянул. Но я усиленно рекомендую вам познакомиться с жизнью и дея­тельностью этого святого, или по Четьям Минеям св. Ди­митрия Ростовского (ноябрь, 11), или, еще лучше, по тем биографическим данным, которыми предваряются "Тво­рения" преп. Феодора, изданные в 1907 году Санкт-Петербургской Духовной Академией. Там помещены: 1) исторический очерк жизни и деятельности преподобно­го (106 стр.) и 2) два жития его (одно 66 стр., другое -52 стр.).

Первый из упомянутых мною эпизодов, который я из­ложу подлинными словами "Жития", относится к тому времени, когда пр. Феодор, имея 35 лет от роду, был насто­ятелем скромного Саккудионского монастыря, находив­шегося в Малой Азии, "в пределах вифино-лидийской го­ры Олимпа" и насчитывавшего в своих стенах около сот­ни иноков. Начало этому монастырю положено было сов­местной деятельностью пр. Феодора и его знаменитого наставника пр. Платона. Вот что читаем мы в "Житии".

"В то время единодержавно царствовал Константин, сын христолюбивой Ирины, который, имея юношескую невоздержность и необузданность и предавшись пламен­ным плотским влечениям, отверг свою прежнюю закон­ную супругу и, насильно заставив ее постричься, прелю­бодейным образом, подобно древнему Ироду, бесстыдновзял другую, по имени Феодоту, произведя, несчастный, величайший соблазн не только для Церкви Божией, но и для всех начальников народов и наместников. Божествен­ный патриарх Тарасий, не соизволяя на такое сожительст­во, отказывается возложить на них брачные венцы и не одобряет беззаконной связи; ибо преступным душам не­причастен Христос, как сказал некто из бывших прежде нас отцов.

Но один пресвитер и эконом той же святейшей вели­кой церкви, Иосиф, бывший близким к прелюбодеям, дер­зновенно принимает на себя это дело и венчает беззаконников, преступив божественные и человеческие законы. И это зло распространяется не только в столице, но и в отдаленнейших странах; так царь Лонгобардский, так Готфский, так и топарх (наместник) Босфорский, основываясь на этом нарушении заповеди, предались прелюбодейным связям и необузданным похотям, находя благовидное оправдание в поступке Римского императора, как будто бы, когда он поступил так, то последовало одобрение и от патриарха и находящихся при нем архиереев.

Узнав об этих беззакониях, муж (Феодор), уподобляв­шийся Иисусу Христу и, сколько возможно, всегда явно исполнявший всякую правду и заботившийся об едино­племенном народе с отеческим сочувствием, скорбел, не­годовал в себе и оплакивал всеобщую погибель настоящих и будущих людей; ибо он справедливо опасался, что безу­мие властителя, будучи принято неразумными в закон, у последующих поколений обратится в неисправимую прак­тику. Поэтому он не оставляет зла без обличения, но тот­час вместе с отцом своим (Платоном) прерывает общение с ними. Такое богоугодное отвращение их от прелюбодея­ния доходит до слуха императора, который сначала рав­нодушно принимает это, не выражая негодования против неприятного известия, но потом, узнав об этом еще от дру­гих и от самой прелюбодейцы, и некоторым образом бо­ясь отлучения от блаженных мужей, пользовавшихся нес­равненною и обширною славою в монашеской жизни, он старается всячески склонить непреклонных к одобрению его гнусного дела, особенно надеясь на то, что принятая во дворец была их родственницею; ибо повенчанная с Конс­тантином была двоюродной сестрой отца нашего Феодора. Поэтому он внушил ей послать им золота, с надлежащим приветствием от них; но так как он обманулся в своей на­дежде, узнав, что богоносные мужи выше его лести, то предпринимает борьбу с ними иным образом. Притворно вздумав купаться в теплой воде, которая сама собою выте­кает из земли [1], он устрояет царское путешествие в Прусу, думая, что приснопамятные непременно придут к нему изъявить вместе с другими обычное почтение. Но, не дос­тигши исполнения ни одного из своих предположений, воспламеняется гневом в душе своей и, как можно скорее, возвращается во дворец, сильно негодуя против невинных.

Итак, он, призвав к себе начальника придворной стра­жи, посылает с ним и стратига Опсикийского к преподоб­ным, чтобы подвергнуть их истязаниям. Те, прибыв в монастырь, вдоволь бьют ремнями (Феодора), который давно желал этого ради Христа, и других троих из первенствующих братии; затем ссылают его с другими десятью из известнейших членов братства в Фессалонику, прика­зав отводившим их тщательно стеречь их и заключить не вместе всех, но каждого отдельно и вдали друг от друга в различных помещениях, чтобы нельзя было кому-нибудь из них приходить к другому; блаженного же Платона отп­равляют в обитель святого Сергия, не допуская к нему ни­кого и приказав ему оставаться там.

Но какой и сколь великий результат для всей вселен­ной имел подвиг богоносного отца нашего, это сейчас можно видеть: жившие в странах области Херсонской и Босфорской епископы и пресвитеры, равно как и благо­честивейшие из монахов, услышав о деянии святого отца нашего и нашедши его согласным с Божественным Еван­гелием, подражают его дерзновению в добре, так что и здесь исполняются слова: яже от вас ревность раздражи множайших на доброе (2 Кор. 9, 2); и тогда же они переста­ют принимать дары, приносимые церквам Божиим от тех, которые совершали одинаковые деда с младшим Конс­тантином, отлучают их от священных и Пречистых Тайн Христовых и согласно с свящепномудрым Феодором гово­рят унижавшим христианское предание: "непозволитель­но вам иметь жен вопреки постановленным от Христа за­конам". Наконец, и они изгоняются из своих церквей и обителей, подвергаются и другим страданиям, вымышля­емым гонителями, ибо когда руководит ярость, тогда осо­бенно налегает насильственная рука лютого воина.

Вследствие этого почти во всей римской империи на­падает страх на совершающих такие дела; гонение на благочестивых становится уздою для невоздержных, и вследс­твие этого поток зла удерживается от дальнейшего рас­пространения; ибо страсти, оставляемые без наказания, постоянно стремятся к худшему, подобно ехидне, овладе­вают сердцем и умом и доводят до совершенной погибели предавшегося им, А дабы этого не случилось, благодать всесвятого Духа, воссияв в вышеупомянутых подвижни­ках, явно обличила дело беззакония.

Таким образом, великий Феодор становится еще более знаменитым, являясь подражателем Предтечи и Илии Фесвитянина, не только в соседних странах, но и по всей вселенной; ибо, оставаясь под стражею в городе Фессалонике во все время царствования Константина, он в самых отдаленных странах распространил славу своих подвигов. Писал он и к папе древнего Рима, извещая его о событи­ях чрез своих учеников, и тот принял это с великим уваже­нием, как от такого мужа, который не преминул возвес­тить угодное Богу; получил и сам от него ответные пись­ма, в которых восхвалялись его ревность, восстание на за­щиту добра и подвиг, достойно уподобляемый дерзнове­нию божественного Предтечи.

Но так как, по словам Писания, царь дерзостен впа­дет в злая (Притч. 13, 38), и путие нечестивых темни, не ведят, како претыкаются (Притч. 4,19), то, спустя немно­го времени, Константин, против которого возмутилось собственное его войско, лишается обоих глаз и низлагает­ся с царского престола, как ненавистное и невыносимое бремя. Тогда опять возвышается его мать, христолюбивая Ирина, которую прежде он, предавшись разврату, удалил из царского двора. Эта боголюбивейшая жена, как скоро приняла кормило царства, вызывает из ссылки великого Феодора и вводит его в общение со святейшим патриар­хом Тарасием, между тем как Иосиф, по низложении Кон­стантина, лишен был священного сана. Оба они, говорила царица, поступили хорошо и богоугодно: один, как явив­шийся защитником евангельских догматов до крови и му­чений и чрез это имеющий доставить потомкам чистое спасение душ, а другой, как с пользою применявшийся к обстоятельствам и отклонивший злобное намерение неистового царя, угрожавшего причинить Цер­кви Христовой зло хуже царствовавших прежде него, если бы он встретил препятствие своим пожеланиям. Это подт­вердил и святейший Тарасий, вступив в общение с отцом нашим, как писал сам подвижник Спасителя Феодор. С ними согласимся и мы и не будем осуждать ни одной из сторон; но, одобряя того и другого, не перестанем однако повиноваться евангельским заповедям; ибо то, что делает­ся применительно, не есть закон, и не все отличается безукоризненностию".

Этот отрывок из жития преп. Фсодора я восполню не­которыми данными, заимствованными из более подроб­ного очерка жизни и деятельности св. Феодора. В этом очерке, приложенном, как я сказал раньше, к "Творениям" св. отца, с большею обстоятельностью изложено это церковно-историческое событие, связанное с великими лич­ностями св. патриарха Тарасия и св. игумена Феодора Студита. Вот что, между прочим, мы там находим.

Не имея законных оснований для развода со своей супругой, император обвинил ее в том, будто она злоу­мышляла на его жизнь, и на этом основании "в январе 795 года сделал распоряжение о насильственном ее заключе­нии в одном из византийских монастырей. Вслед за тем Константин VI возбудил пред константинопольским пат­риархом Тарасием дело о формальном разводе с Марией и о разрешении ему повенчаться с <фрейлиной императрицы> Феодотой. Но для патриарха Тарасия были вполне ясны тайные мотивы беззаконного поступка василевса, он глубоко скорбел о беспутстве и прелюбодеянии императора, навлекших на него тягчайший позор не только в Ви­зантии, но и за пределами ее, среди варварских наро­дов, - для благочестивого патриарха не было сомнения и в искусственности и фальши взведенного на императрицу Марию обвинения, которое лишь компрометировало ва­силевса, поэтому он, в ответ на все ходатайства Константина о признании за ним права на вступление во второй брак, категорически отрицал это право, отказывался под­чиниться его непохвальному решению и предпочитал пе­ренести тяжелые наказания и даже смерть, чем исполнит его волю о заключении брака с Феодотой.

Когда увещания патриарха не достигли цели, и импе­ратор по-прежнему настаивал на вторичном его браке, то патриарх Тарасий пригрозил ему отлучением от святого причастия. Встретив достойное противодействие со стороны патриарха, император в гневе заявил ему, что он восстановит в церкви иконоборческую смуту и вновь воздвиг­нет гонение на святые иконы, если патриарх не подчинит­ся его воле. Но и эта угроза оказалась напрасной, так как патриарх опять отказал императору в церковном благос­ловении его брака. При таких условиях император Конс­тантин VI обратился к помощи рядового византийского духовенства. Его единомышленником в этом деле оказал­ся эконом великой константинопольской церкви (Святой Софии), иеромонах Иосиф, который, вопреки распоряже­нию патриарха Тарасия, но по воле василевса, и совер­шил его брак с Феодотой 4 сентября 796 г. в придворном храме св. Маманта".

Как же отнесся к этому факту патриарх Тарасий?

"Бесспорно, он принципиально осуждал поступок ва­силевса, признавал его с канонической точки зрения без­законным, считал царя нарушителем церковных правил, заслуживающим отлучения от церковного общения, - но дальше этого теоретического осуждения Тарасий не шел, встречая в принципе экономии, которым он руководился, препятствие к фактическому принятию против царя мер, согласных со всею строгостью канонов... Ослабив стро­гость церковных правил, патриарх этим самым удержал обезумевшего императора от большего зла, так как, в про­тивном случае, Константин VI грозил сделаться врагом божественных икон и опять воздвигнуть в церкви лютое гонение на иконопочитателей. Мир в церкви и спокойст­вие ее верных чад были тем высшим благом, ради которо­го патриарх Тарасий допустил в деле императора Конс­тантина VI временное прекращение акривии строгого применения канонов и, руководясь экономией [2], не под­вергал наказанию ни василевса, ни совершителя прелюбо­дейного брака эконома Иосифа, хранил полное молчание относительно преступного факта и вообще избегал обост­рять отношения между царским двором и вселенской пат­риархией. Политике патриарха Тарасия следовали и все многочисленные по составу и разнообразные по общест­венному положению сторонники спасительной эконо­мии <...>.

Совершенно иное отношение к незаконному браку императора было со стороны преподобного Феодора вмес­те с Платоном и всем братством Саккудионского монас­тыря".

Каково было их отношение, вы видели из приведенно­го мною житийного отрывка, который достаточно выясня­ет начало, течение и конец всего дела. Чтобы подчеркнуть главную цель, ради которой я познакомил вас с этой блестящей страницей из жизни великого исповедника Христо­ва Феодора, скажу нечто в связи с тем, что говорено было в двух предыдущих моих письмах.

Из истории Флорентийского собора и Константино­польского, созванного против св. Григория Паламы, вы видели, как в вопросах веры нравственная сила одиноких личностей (Марка, митрополита Ефссского и св. Григория Паламы, архиепископа Солунского), являвшихся орудием таинственного Промысла Божия, преодолевала в конце концов канонический авторитет иерархии и давление высшей государственной власти, стоявших на стороне заблуждения и противившихся вселенскому сознанию Церкви. Подтверждая эту истину о господственном значе­нии в Церкви нравственного авторитета, вышеприведен­ное событие из жизни преп. Феодора Студита имеет и свои отличительные черты сравнительно с тем, что мы видели в борьбе за истину Православия Марка Ефесского и Гри­гория Паламы.

Во-первых, преп. Феодора никто не призывал на за­щиту поруганной правды Евангелия и Церкви. Он сам, по собственной инициативе, взялся за оружие и с горстью единомышленных иноков своего монастыря обнажил ду­ховный меч против владыки мира, византийского импе­ратора.

Другое обстоятельство, для нас особенно поучитель­ное, это то, что в то время как в первых двух случаях были две противостоящие друг другу стороны, в последнем, свя­занном с Феодором Студитом, наблюдаются как бы три центра: совершивший преступление император, резко об­личающий его и отлучающий от общения с собой игумен Феодор с братией и молчаливо (а сначала и гласно) не одобряющий и протестующий, но и церковно не караю­щий императора патриарх Тарасий со своими едино­мышленниками. Таким образом, выступая против прес­тупного царя, преп. Феодор затрагивал и св. мужа Тарасия, хотя и порицавшего поведение императора, но не оказы­вавшего ему сопротивления до конца, не отлучавшего его от Церкви.

Если вы, дорогие мои, со тщанием прочитали предло­женный вам мною отрывок из жития преп. Феодора, то об­ратили внимание на положение, которое заняла царица Ирина по отношению к патриарху Тарасию и игумену Феодору: она усмотрела нравственную целесообразность дей­ствий за тем и за другим.

Что касается разности действования этих лиц, то, помимо разницы личных характеров, она объясняется раз­ностью положения в Церкви патриарха и игумена. Если игумену небольшого монастыря можно было действовать, не принимая в соображение угрозы императора возобно­вить иконоборческие гонения, в случае решительного соп­ротивления со стороны патриарха, то патриарх, по само­му положению своему ответственный за "тихое и безмолв­ное житие'" всего православного народа, естественно чувс­твовал себя связанным этой угрозой, памятуя все ужасы иконоборчества.

Несомненно, героем этой церковно-исторической дра­мы, разыгравшейся в Византии, является преп. Феодор, возбудивший в недрах Церкви огромное моральное дви­жение, но блестящая роль игумена студийского не должна закрывать от наших глаз не яркого, но, может быть, не менее трудного подвига патриарха Константинопольского, взявшего на себя всю тяжесть подрывавшей, вероятно, к нему доверие многих верующих примирительной, "икономической" политики, и взявшего, приметьте это, не из-за страха за себя, не из угодничества перед властью, а ради ограждения множества чад Церкви от величайших испы­таний.

Не видна ли и за святейшим патриархом Тарасием, и за преп. Феодором Студитом направляющая все это дело рука Господня, которая уступчивостью патриарха сохра­нила тишину Церкви, а дерзновением инока лишила по­коя преступного царя и очистила атмосферу Церкви от нравственной заразы, внесенной в нее императором?!

Та же десница Господня не замедлила тяжко поразить высокопоставленного оскорбителя святыни Церкви: всту­пивший в беззаконный брак 4 сентября 796 года импера­тор был низвержен 16 июля 797 года, ослеплен и отправ­лен в ссылку. Нравственный удар, нанесенный ему рев­ностным иноком, был как бы санкционирован и оправдан судом Неба.
.

Святая Церковь причла к лику святых мужественного и нравственно-строгого, хотя ради мира церковного и умерившего свою строгость, патриарха Тарасия; она же вклю­чила в число преподобных мужей и дерзновенного обли­чителя неправды царской игумена Феодора, засвидетельс­твовав этим богоугодность обоих служителей Христовых.

Есть в деле преп. Феодора и третья характерная черта. Тогда как Марк Ефесский и св. Григорий Палама защи­щали главным образом догматическую истину Правосла­вия, преп. Феодор выступил на защиту поруганной правды нравственно-канонической. Это важно отметить, чтобы видеть, как широка сфера нравственного авторитета в Церкви и как ограничена область самодовлеющего автори­тета иерархического. А видеть это нам нужно очень и очень…

Почему - это выяснится дальше, а теперь я изложу кратко второй -эпизод из жизни преп. Феодора, который, как и первый, несмотря на свою хронологическую отда­ленность от наших дней, имеет внутреннее отношение к переживаемым нами событиям и может, в известной сте­пени, осветить нам то положение, в котором, конечно, не без воли Божией, поставляется наша Церковь.

Недолго правила византийским царством благочести­вая царица Ирина (797-802). В 802 году она была низложе­на государственным казначеем Византии Никифором, ко­торый и занял византийский престол. Пока жив был пат­риарх Тарасий, новый император относился более или менее сдержанно к Церкви и не вторгался в область цер­ковной жизни. Но когда скончался св. Тарасий (806 г.) и на патриарший престол собором епископов и при участии царя был избран государственный секретарь Никифор, церковная политика императора резко изменилась. Самое избрание нового патриарха сопровождалось нарушением церковных обычаев и правил и поэтому вызвало недо­вольство таких ревнителей Православия, как св. Феодор, авва Платон и все студийские монахи. Они протестовали настолько громко, что голос их достиг дворца. Раздражен­ный протестом, император приказал заключить преподоб­ных Феодора и Платона в тюрьму на 24 дня. Это еще более обострило их отношения.

Между тем император пошел дальше в деле наруше­ния церковных канонов. Лишенный покойным патриар­хом, св. Тарасием, сана пресвитер Иосиф, пользуясь сме­ной как гражданской, так и церковной власти, стал доби­ваться восстановления его в правах священства. Так как еще в 803 году, во время восстания полководца Вардана, Иосиф оказал императору Никифору важную услугу, скло­нив этого претендента на византийскую корону отказаться от нее, то император обещал Иосифу ходатайствовать пе­ред церковной властью о снятии с него отлучения.

Опасаясь со стороны императора действий, направ­ленных ко вреду Церкви, новый патриарх пошел на уступ­ки. Однако он один не взял на себя решения вопроса об Иосифе и предложил его па обсуждение собора из пятнад­цати епископов, явившихся в Константинополь частью для избрания нового патриарха (т. е. его, Никифора), час­тью для заседания в постоянном патриаршем синоде. Епископы, не желая ставить в затруднительное положе­ние вновь избранного патриарха, постановили снять с Иосифа запрещение в священнослужении и принять в клир великой Христовой Церкви.

"Преп. Феодор вместе с иноками студийского монас­тыря и многими другими < своими > сторонниками зая­вил протест против беззаконного дела, мотивируя его не только прежней аргументацией своих воззрений по вопро­су о михии, но и тем соображением, что восстановление Иосифа в сане предпринято по почину некомпетентной в деле гражданской власти и за услуги Иосифа вовсе не цер­ковного характера". Протестовавшие убеждали и умоля­ли патриарха Никифора "лишить священства того, кто низвержен и канонами, и прежним патриархом, был отре­шен в течение целых девяти лет и противозаконно вторгся…"

Патриарх уклонялся от переговоров с преп. Феодором по этому делу. "Тогда Феодор, авва Платон и студиты от­ложились от него. Вместе с ними отделилось от патриар­ха и немало народа, преимущественно лучшие по своей жизни люди. <…>

Одновременно св. Феодор своими письмами заинтере­совал в возобновленном церковном движении не только всю Византию, но и Рим. В этих письмах преп. Феодор до­казывал, что его уклонение от общения с царем и патри­архом вызывается исключительно религиозно-нравствен­ными мотивами и не заключает <в себе> никакого поли­тического элемента, вопреки аргументации его врагов, а затем он стремился лишь к церковному миру и, лично ни­чего не имея ни против царя, ни против патриарха, всегда готов возобновить с ними церковное общение, под тем непременным и единственным условием, если эконом Иосиф будет лишен священства, в силу состоявшегося над ним законного суда патриарха Тарасия".

Оставляя в стороне многообразные перипетии этого дела, осложненные вмешательством императора (с кото­рыми вы можете познакомиться по указанным мною раньше источникам), перехожу к его заключительному моменту. Стойкость св. Феодора, энергично продолжавшего борьбу с великими мира сего, привела, несмотря на на­силия гражданской власти по отношению к исповедникам истины, к полной победе правды над беззаконием. Как и в столкновении с императором Константином, так и теперь, в борьбе с императором Никифором, Божий Промысл выступил на защиту гонимых служителей Божиих и для восстановления попираемой правды.

25 июня 811 года император Никифор был убит на войне с болгарами, а его сын, занявший византийский престол, открыто стал на сторону св. Феодора. Патриарх Никифор исполнил то, чего домогались ревнители цер­ковных канонов - и опять лишил Иосифа священного са­на, восстановив приговор патриарха Тарасия. Возвращен­ный из ссылки (811 г.) преп. Феодор водворился в Студийс­ком монастыре, а в церкви византийской "опять наступил мир, которого здесь, по вине императора Никифора, не было свыше пяти лет".

Таково, в общих чертах, то второе событие в жизни преп. Феодора, с которым я хотел познакомить вас, друзья мои. Подобно первому, оно является иллюстрацией и вместе подтверждением основного положения, развивае­мого в последних моих письмах. Но оно содержит в себе и некоторое особое обстоятельство, отличающее его от пер­вого эпизода из жизни преп. Феодора, когда он, разрывая церковное общение с императором Константином и дейс­твуя не в согласии с натр. Тарасием, а скорее вопреки ему, не порывал, однако, канонической связи с последним.

Не то теперь: считая незаконным принятие патриар­хом Никифором в церковное общение эконома Иосифа, отлученного св. Тарасием, св. Феодор со своим монасты­рем отлагается от патриарха. Обращаю ваше внимание на эту сторону дела и вот, главным образом, почему. Когда я в первый раз, до болезни, начал писать вам это письмо, мы переживали жуткое в церковном отношении время.

Святейший Патриарх готовился вступить в канони­ческое общение с главой живоцерковников Красницким, причем обстоятельства сложились так, что это, выражаясь мягко, рискованное предприятие Патриарх брал почти на единоличную свою ответственность. Мне ясно было, что мы, православные, дорожащие чистотой нашей веры и Церкви, стоим перед надвинувшейся к нам вплотную ди­леммой: или, попирая свою религиозную совесть, осквер­ниться общением с нераскаянным (это было очевидно-для всех) еретиком и раскольником, или с болью в сердце отложиться от патриарха. Когда в тревоге и скорби я размышлял о создавшемся, воистину ужасном, положении и просил Господа направить стопы мои и друзей моих по пути правды, мне "случайно" попался в руки первый том Творений" преп. Феодора Студита. Хорошо помня исто­рию Преподобного со св. Тарасием, я не знал или забыл о его столкновении с патриархом Никифором. Просматри­вая очерк жизни великого исповедника, я дошел и до это­го столкновения.

Эпизод с патр. Никифором являлся прямым и живым ответом на скорбный вопрос, перед которым стояли пра­вославные люди, прислушиваясь к тревожным, смущаю­щим душу слухам, шедшим из Донского монастыря, усердно и успешно поддерживавшимся газетными сооб­щениями. Этот поучительный эпизод восполнял то, чего недоставало в истории патриарха Тарасия, и ясно указы­вал нам путь в случае церковного осоюжения Святейшего Патриарха Тихона с христопродавцем Красницким и его гнуснейшими приспешниками и единомышленниками...

Что такое — проступок эконома Иосифа но сравнению с долговременной, преступнейшей деятельностью изверга наших дней Красницкого, религиозно смутившего тысячи душ еретической пропагандой (см. журнал "Живая цер­ковь") и коварно задуманным и путем наглой лжи, жесто­ких насилий и угроз осуществленным расколом, заклю­чившего в тюрьмы и отправившего в отдаленные ссылки сотни служителей Церкви Христовой и доселе продолжа­ющего, совместно с явными и тайными врагами Церкви, подкапываться под этот "столп и утверждение Истины"?' И, однако - Иосифа патриарх Никифор принял в обще­ние по постановлению и с согласия собора епископов, не осмелившись взять на одного себя решение дела, а ерети­ка и душегуба Красницкого Святейший Патриарх готовил­ся единолично [3] принять и почти принял в Высшее Церковное Управление, долженствовавшее ведать дела русской православной Церкви!..

Говоря все это, я не осуждаю Патриарха: его положе­ние настолько трудно, крест, который он несет уже несколько лет, настолько тяжек, силы его настолько по­дорваны, что едва ли у кого из чад Церкви явится по отно­шению к нему другое чувство, кроме чувства сострадания и желания помочь ему молитвой, советом и делом. Нельзя нс признать, и даже следует подчеркнуть, что глава на­шей Церкви очень чутко прислушивается к голосу не только архипастырей, но и паствы, точнее - всего церков­ного народа. Раздваиваясь в своих циркулярных распоря­жениях относительно стилей, поддаваясь (не страха ради иудейска, а вполне бескорыстно - так верю я) коварным воздействиям окружающих его со всех сторон искусителей в деле воссоединения с живоцерковниками, Святейший Патриарх, как будто, нарочно тянул то и другое дело, держался, по выражению некоторых, "татарской политики", чтобы вызвать и услышать из среды православного наро­да живой голос его подлинной веры. И голос этот раздался, был услышан и явился для Патриарха твердой нравст­венной опорой для правильного решения затруднявших [4] его вопросов.

Православный народ совместно с верными Церкви архипастырями и пастырями охранил, по милости Божией. Святейшего Патриарха от гибельных для него и вредных для Церкви шагов. И в таком именно течении со­бытий я вижу особое промышление Божие: очень важно и утешительно, что не Высшее Церковное Управление, отъ­единенное от верующего народа, устраняло соблазны и опасности, угрожавшие Церкви Божией, а все тело церков­ное, содрогаясь от соприкосновения с искушениями лжи и обмана, посрамляло врага, обнаруживая этим свою жиз­ненность, сохранившуюся, несмотря на множество крайне неблагоприятных и в прошлом, и в настоящем обстоя­тельств., Слава, честь, поклонение и благодарение Тебе, Христе, чудесно врачующему немощные члены Тела Тво­его!

Простите, дорогие, если что переговорил или чего не договорил. Первое покройте любовью, а второе - собст­венным размышлением. Надеюсь вскоре возобновить бе­седу с вами.

Прошу молитв. Ненужность моя продолжается, хотя и в меньшей мере, чем было раньше.

Милосердие Божие да покроет нас грешных!

Любящий вас брат о Господе.

[1] Теплые ванны близ Прусы, возле Саккудионского монастыря (прим. М. Новоселова).

[2] Принципом приспособляемости (прим. М. Новоселова).

[3] Ибо нельзя серьезно говорить о навязанных ему совне членах си­нода, готовых почти всегда творить волю пославших их (прим. М. Ново­селова)

[4] Поскольку он был отъединен от остатка святой Руси и окружен христопродавцами разного рода (прим. М. Новоселова).