"Я семь путь и истина и жизнь" (Ин. 14, б).

"Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину... Он прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам" (Ип. 16,13-14).

"Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его... и поставил Его (Иисуса Христа)... главою Церкви" (Еф. 1, 17,22).

"Церковь Бога живаго, столп и утверждение истины" (1 Тим. 3,15).

"Верую во едину святую, соборную и апостольскую Церковь".

Вот мысли, на которых я хотел бы остановить ваше внимание, друзья мои. Вдумайтесь в них сами, выясните себе связь между ними и сделайте соответствующий вы­вод. А я поведу с вами беседу издалека, и даже не сам буду беседовать с вами, а познакомлю вас с одним интересным человеком, который расскажет вам о себе поучительную историю и выведет из нее душеполезное заключение.

Человек этот, Юрий Александрович Колемин, был секретарем нашего посольства в Мадриде, а затем состоял секретарем канцелярии министра иностранных дел. В бытность свою в Мадриде он содействовал обращению к Православию из католического раскола начальника отде­ления генерального штаба в Испанской королевской ар­мии Викентия Гарсия Рюи-Переса.

Интересны подробности совместных богословских за­нятий Ю. А. Колемина и его ученика. Вместе они прошту­дировали литургии святых Василия Великого и Иоанна Златоуста, катехизис и сочинения о. Владимира Геттэ, со­чинения А. С. Хомякова, специально для Викентия пере­веденные на испанский язык Ю. А. Колеминым, правос­лавный молитвослов и многое другое. По возвращении в Россию г. Колемин выпустил крупное (свыше 300 стр.) со­чинение под заглавием: "Римский Духовный Цезаризм пе­ред лицом Соборной Православной Церкви" (СПб., 1913 г.).

Но прежде чем вступать в полемику с врагами Пра­вославия и чад заблуждения соделывать чадами единой истинной Церкви, Ю. А. должен был сам выдержать нелегкую брань с представителями инославия, чуть было не уловившими его в свои искусно расставленные сети. Из­быв страшную опасность быть увлеченным в еретический раскол, Ю. А. предостерегает относительно этой опасности своих православных сородичей и дает им оружие на слу­чай борьбы с духовными недругами.

Вот что он говорит [1]:

"Знаете ли вы, какое мучительное посрамление ожи­дает громадное большинство из нас, православных, когда наталкиваешься на представителей западной инославной дисциплины, веками выработавшей из своего миросозер­цания страшное для маловерных наступательное ору­жие?.. Отступничество многих наших интеллигентов от родного Православии в сторону Рима является прискорб­ным фактом... Позвольте мне показать вам на примере, взятом из жизни, как совершается это отступничество сре­ди нас, то отступничество совершенно особого свойства, вина за которое падает на всех нас, в котором он, отступ­ник, является зовущим, а мы - не отворяющими, он, отс­тупник просящим, а мы - не дающими. Я вам покажу на Примере, взятом из жизни, каким образом наша восточ­ная туманность, несмотря на все широкие порывы к субъ­ективному блаженству, побеждается логическою точнос­тью западного объективизма... и вы поймете тот соблазн, жертвами которого делаются наши интеллигенты, жерт­вою которого некогда чуть не сделался и ваш покорный слуга, говорящий с вами о том, что сам испытал. Так вот слушайте и любуйтесь следующим, повторяю, взятым из жизни, разговором!

Непогрешимый авторитет в католичестве.

К православному человеку подходит иезуит. Я не стану утруждать внимания вашего приведением всего того, что было сказано между ними рань­ше. Прямо подхожу к примеру. Вот подлинный разговор:

- Имеется ли у вас в православной Церкви авторитет, хранящий веру вашу в чистоте с апостольских вре­мен? - спрашивает иезуит.

- Имеется, - отвечает православный.

- Кто он такой, этот ваш авторитет?

- Наша православная духовная власть.

- Скажите мне: признаете ли вы, что ваша духовная власть гарантирована от всякого заблуждения?

Православный человек немного смущен этим вопро­сом, что дает иезуиту повод к следующему объяснению:

- Не смущайтесь моим любопытством! Я спрашиваю потому, что вы мне ведь только что говорили, что ваша духовная власть хранит вашу веру в чистоте со времен апостолов. Так как ваша духовная власть, т. е. Российский Правительствующий Синод, существует не с апостольских времен, а только со времен Петра Великого, и так как мы нигде не находим никакого обещания, данного Российско­му Синоду, в смысле гарантии его от всякого заблуждения, то я и хотел именно знать, на чем вы основываетесь, когда вы Синоду приписываете какой-нибудь авторитет в вопро­сах веры?

- Да я ему такого авторитета не придавал, - говорит православный.

- Позвольте, ведь вы мне только что говорили, что для вас авторитет в вопросах веры — это ваша подлежа­щая духовная власть. Разве Российский Синод не являет­ся вашею подлежащею духовной властью?

- Ну да, является-то является, только я не говорил, чтобы он являлся той властью, которая получила бы обе­щание по текстам Священного Писания.

- Если он не получил обещаний, тогда откуда же вы берете, что он не может ошибаться?

- Да я не говорил, что он не может ошибаться.

- Так что может ошибаться?

- Ну да, может, конечно, - с недовольством отвечает православный, припертый к стене.

- С какой же стати, — продолжает с тонкого улыбкой иезуит, — вы тогда признаете его авторитетом? Ведь авто­ритет предполагает необходимость подчинения. Но вы ведь сознаетесь, что он может ошибаться. С какой же ста­ти подчиняться вам в вопросах абсолютной истины тако­му авторитету, который может ошибаться?

Православный чувствует, что что-то неладно, и гово­рит:

- Да нет. Российский Синод - это, конечно, наша под­лежащая духовная власть, но только русская наша власть, поместной русской православной церкви. Поэтому она яв­ляется только как бы подчиненною властью, а не той, ко­торая имеет обещания и которая никогда заблуждаться не может.

- Ага! Будьте добры, скажите мне, какая же тогда эта ваша высшая власть, которая, по-вашему, имеет эти обе­щания и которая именно и является тем авторитетом, ко­торый хранит вашу веру в чистоте с апостольских времен? Может быть, Константинопольский Патриарх?

Православный молчит. Но иезуит продолжает:

- Не он, значит. Может быть, какой-нибудь другой Патриарх? Или вообще, может быть, каждый православ­ный иерарх? Конечно, нет! Ведь, бывали и иерархи ерети­ки. Так, может быть, какой-нибудь синод, если не Российс­кий, то какой-нибудь другой православной церкви? Тоже нет? Ну кто же тогда?

- Да никто... - с недоумением отвечает православ­ный.

- Никто?! Так что у вас каждый православный, ну вот вы сами, например, гарантированы от всякого заблужде­ния?

- Да нет же.

- Тоже нет? Так что у вас решительно никто, как бы высоко он ни стоял, не гарантирован от заблуждения и не имеет поэтому никакого разумного основания считать се­бя тою авторитетною подлежащею духовною властью, ко­торая имела бы право на ваше доверие и подчинение в вопросах веры! Одним словом, когда вы мне давеча гово­рили, что у вас такая подлежащая духовная власть имеет­ся, вы ошибались. И так как вы сами говорили, что ваша вера остается незапятнанною благодаря именно присутст­вию этого вашего вероисповедного авторитета, то отсюда следует, как дважды два четыре, что вследствие отсутствия такой необходимой власти вы обязательно блуждаете во тьме.

Но православный не сдается еще и отвечает:

- Нет. Такая власть обязательно у нас имеется. Толь­ко ни одна из наших поместных духовных властей не яв­ляется этой высшею над всеми властью..

- Хорошо, - продолжает иезуит. — Вы исключили не­погрешимый вероисповедный авторитет всех ваших епар­хиальных поместных духовных начальств, архиереев, си­нодов и патриархов. Кто же, благоволите все-таки мне от­ветить, кто же она тогда, эта ваша высшая власть, храня­щая залог Христовой веры у вас в неприкосновенности? Кто он тогда, этот ваш непогрешимый авторитет? Вы ведь не посмеете теперь сказать, что это - ваше священство, то есть те же архиереи, синоды и патриархи, насчет которых вы изволили согласиться, что они могут ошибаться. Ведь авторитет в вопросах абсолютной истины и одновремен­ная возможность заблуждения - это, изволите ли видеть, только чепуха.

Православный недоумевает. Но он все же находит­ся - и говорит:

- Ну да, я на самом деле выразился не вполне точно. Знаете, мы вообще с точностью не очень-то ладим. Когда вы меня спросили, кто у нас хранит залог православной веры, я немножко скороспешно ответил вам, что подлежа­щая духовная власть. Но это верно только отчасти. Пото­му что веру нашу хранит, конечно, тоже каждая духовная власть, но не в отдельности. Хранительницею веры нашей является, собственно говоря, сама Церковь.

- Православная Церковь? Церковь? Кто? Что такое? Церковь? Что такое Церковь?

Православный человек вспоминает единственный от­вет своего катихизиса на такой неожиданный вопрос и го­ворит:

- Общество верующих, соединенных православною верою, свящепноначалием и таинствами.

- А вы сами, - продолжает иезуит, - имеете правос­лавную веру?

- Имею, по милости Божией.

- Священноначалие признаете?

- Признаю.

- В таинствах участвуете?

- Участвую.

- Ошибаться можете?

- Могу.

- Органом церковной непогрешимости не являетесь?

- Боже спаси!

- И все вы, от первого до последнего, находитесь в том же положении?

- Все мы находимся в том же положении.

- Так что в этой вашей Церкви, о которой вы мне го­ворите, что она является хранительницею вашей веры, никакого решительно органа ее непогрешимого авторите­та нигде не имеется?

Опять недоумение православного. Но, спохватив­шись, он возражает:

- Простите, у нас такой орган имеется. Именуется же он "Вселенским Собором".

- Вселенский Собор? Где же он у вас находится?

- Да нигде... он собирался, когда это являлось необхо­димым.

- Когда это являлось необходимым! Следует думать, что эта необходимость, на которую вы ссылаетесь, была именно необходимость сохранения веры в чистоте?

- Конечно.

- Так что с девятого века у вас в такой вероохранительной деятельности, полагаем, надобности не было, так как ведь вселенские соборы с тех пор у вас больше не собирались. Неужели у вас за целых 1000 лет не возника­ло никогда и нигде на Востоке никаких заблуждений?

Новое недоумение православного. Но иезуит продол­жает спрашивать и говорит так:

- Хорошо. Положим, что у вас за целые тысячи лет действительно не было уже надобности в проявлении ва­шего непогрешимого церковного авторитета. Положим, с очевидною натяжкою, что это так. Но скажите мне: ручае­тесь ли вы, что такая необходимость уже вовеки больше не представится?

- Нет. Откуда же мне знать! Но когда представится необходимость, тогда, полагаю, и соберется Собор.

- Собор! Погрешимый или непогрешимый?

- Ну да, тот, о котором идет речь.

- То есть непогрешимый, не так ли, потому что мы ведь говорим о вашей непогрешимой власти, на которую вы изволите ссылаться?

- Ну да.

- Речь, стало быть, идет о Соборе вселенском, а не о поместном, не так ли, потому что вы признаете качество непогрешимости только за первым?

- Конечно, так.

- Хорошо. Стало быть, тогда соберется вселенский Собор. Мы, конечно, видим вашу немощь, которая не поз­воляет вам добиться не то что вселенского, но даже нес­частного вашего русского поместного Собора. Но предпо­ложим, хотя бы ради упражнения, что это так. Вот вы, действительно, устроили непогрешимый, т. е. вселенский, Собор. Что же он из себя представляет, этот ваш непогре­шимый Собор, и каковым именно он должен явиться по составу своему, чтобы претендовать на непогрешимость своих переопределений?

- На нем присутствуют верующие, с пастырями во главе, от всех стран, - отвечает православный.

- Да какие именно? - спрашивает иезуит, — ведь пол­ный Собор всех православных людей, живущих на зем­ном шаре, является фактически невозможным; никогда такой Собор не собирался, да и не соберется когда бы то ни было. Так что вы, пожалуйста, не увертывайтесь, а по­кажите нам орган вашего непогрешимого церковного учи­тельства и скажите мне, каков именно точный его состав.

- Ну, на нем там присутствуют верующие, иерархи там с духовенством да с мирянами, — лепечет православ­ный.

- Так что всякое собрание иерархов с духовенством да с мирянами есть вселенский Собор?

- Да нет, он отличается известными признаками.

- Да какими?

- Да на нем присутствуют представительства от всех церквей.

- Позвольте! ни на одном из всех ваших семи вселен­ских Соборов не было налицо этого признака. На втором вселенском Соборе всего присутствовало даже только, к тому же исключительно восточных, епископов. Да кро­ме того, это даже практически совсем не выполнимо. Как же на вселенском Соборе будут присутствовать все иерар­хи, все духовенство и все миряне, хотя бы даже только в лице их законных представителей! Это ведь предполагает такое социальное устройство, такую дисциплину, такие бессомненные формы законного представительства во всех решительно государствах, церквах и народах, како­вых не было не только во времена ваших семи вселенских Соборов, но нет и сегодня, да вряд ли и будет когда-либо. Так что все это якобы непогрешимое учительство ваше является не чем иным, как жалкою фикциею, которою вы прикрываете ваше церковное банкротство. Ибо это значит ни что иное как то, что у вас нет уже того необходимого, бесспорного, непогрешимого учительства веры, на которое вы давеча ссылались, когда вы мне говорили, что правос­лавная Церковь веру свою хранит в незапятнанной чис­тоте.

Видите ли, как вы находитесь в противоречии с со­бою, с вашею теориею православной незапятнанности Видите ли, что с вами стало с тех пор, как вы отвернулись от того единого, ясного, всегда точного и всегда действи­тельного критерия непогрешимости, который основывает­ся на апостольском престоле святого Петра!.. - Цер­ковь - не фикция. Она действует.

Ваша же церковь мертвою лежит, до такой степени мертвою, что собственное ее непогрешимое учительство бездействует уже 1000 лет, если вообще допустить, что оно могло бы существовать... в чем вы сами сомневаетесь, ибо не ведаете даже его определительных признаков, с тех пор, как вы отбросили единый истинный критерий. Этот еди­ный истинный критерий имеется в утверждении Собор­ных решений преемником Петра.

Протестанты, заблуждающиеся по другим соображе­ниям, отличаются от вас только тем, что они имели сме­лость и последовательность дойти до последних выводов из того же самого положения, которое является основани­ем и вашего отступничества. Вы же, собственно говоря, ве­рующие христиане, а потому и в страхе остановились на полдороге, вращаясь теперь беспомощно в сфере вашей собственной непоследовательности и ваших церковных фикций, для того чтобы не открывать ваших глаз и чтобы не лишиться душевного спокойствия при виде собствен­ного безумия. Потому всяких логических изысканий вы и боитесь... ибо имеете для этого основание...

Велико недоумение православного. Но беда теперь не в этом, а в том, что из этого тупика выхода никакого нет. Иезуит предъявляет абсолютно точную, логически неоп­ровержимую систему, и сколько бы ни старался наш пра­вославный христианин, он из этого своего сомнения ника­кого логически правильного выхода не найдет, потому что выхода этого на самом деле не существует. В этом состоя­нии внутренней неудовлетворенности его и оставляет иезуит, чтобы приступить к нему потом, когда дело уже достаточно подготовлено, и когда то семя, которое он бро­сил в душу своей намеченной жертве, успело пустить уже достаточно глубокие корни, чтобы лишить его душевного спокойствия. Тогда он и подходит. Начинаются беседы о Петре, об обещаниях Спасителя, о евангельских текстах, касающихся святого Петра. Попутно речь идет и о неуст­ройстве церковном на Руси, которым сильно недоволен наш православный христианин, как и многие другие русс­кие, каковое недовольство приходится для иезуита очень кстати. Блестящая его логическая аргументация оконча­тельно сбивает православного собеседника. Ему показыва­ют картину вышлифованного до последних мелочей стро­ения безукоризненной логики; зовущий его призрак" под сладким ликом Христа, открывает ему свои объятия, и он не устоял... он бросается туда... отступничество соверши­лось!..

Господа, эта картина нарисована с натуры. [2]

На одном только примере мы показали опасность, но думаете ли вы, что этот пример не является типичным? Думаете ли вы, что много найдется православных, даже ученых, которые в приведенной беседе с иезуитом не по­пали бы впросак? Так, именно так совершается отпадение православных душ от родной Церкви в сторону Рима, на что нередко, особенно за последнее время, жалуются наши пастыри. И с этим надо покончить. Надлежит снабдить православного человека необходимым оружием и дать ему в нескольких словах одно сжатое, категорическое, гро­мадного значения правило, одно правило, благодаря кото­рому мы больше не станем принимать той ложной точки отправления, которая является постоянною причиною на­ших поражений.

Вот оно, это правило, вот где лежала ошибка: мы, не правда ли, соглашались с иезуитом насчет того, что в на­шей Церкви существует авторитет в вопросах веры. Нет! В Церкви Христовой нет того кощунственного, богохульно­го, противохристианского и безнравственного начала, что называется авторитетом в вопросах совести и веры.

Непогрешимость Церкви в Православии.

Вся она, Христова Церковь, является непогрешимой. Она сама берет только то, что согласуется со Христом по союзу вза­имной любви [3] всех христиан меж­ду собою. Она сама, в цельности своей, исполняет одно беспрерывное учительство... И ею руководит высший Ра­зум, Сам Дух Святый, защищающий ее от всякой заразы, против которой никто из нас в отдельности не гарантиру­ется, против которой не гарантирует даже Собор.

Потому что непогрешимость вовсе не принадлежит Собору, а всей Церкви Христовой, свидетельствующей о себе на Соборе. Каждый же из нас имеет истину лишь в меру своего участия в Церкви. Это же участие дается по мере уничтожения собственной себялюбивой разрознен­ности, растворением себя в совершенстве Церкви, посред­ством смиренной любви, ставящей согласие с телом церковным выше собственного мнения, что именно и есть ра­дикальное отрицание авторитета. Одно лишь помышле­ние о приписании себе такого авторитета кем бы то ни бы­ло над совестью и верою других (заметьте, мы все время говорим о вере и совести, т. е. о мире бесконечном, а не о земном конечном мире, который один лишь является надлежащею почвою для всякого авторитета) является по­этому радикальным отказом от Церкви Христовой, про­пастью отрицания и себялюбия... [4] В вопросах совести и ве­ры любовь и авторитет суть два противоположных, иск­лючающих друг друга в Церкви, понятия. Между этими дву­мя началами невозможны никакие компромиссы.

Авторитет в правовом значении.

Этот вывод относится к тому именно авторитету, что под этим юридическим термином обыкновенно подразумевается. Авторитет, согласно рассуждениям на­шим с иезуитом в показанном выше при­мере, авторитет в обыкновенном своем правовом значе­нии - это такая власть, такая высшая инстанция, скажем, судебного, что ли, характера, определения которой счита­ются суверенными, не подлежащими дальнейшему оспариванию, содержащими в себе, по голому материальному факту провозглашения их именно этим учреждением, всю непреложную и неопровержимую истину, доступную для нас в том круге понятий, в котором хозяйничает эта авторитетная власть. Если этот круг понятий, следователь­но, составляется из вопросов абсолютной истины, то, зна­чит, абсолютною истиною считаются определения именно этой власти. В этой структуре, следовательно, целое за­висит от части; оно, целое, должно подчиняться этой час­ти своей, какие бы ни были его собственные мнения. Вот такой-то именно власти Христос Спаситель никому из нас в вопросах бесконечного мира не давал.

В вопросах бесконечного мира не целое зависит от части, а всякая часть от целого. В вопросах бесконечного мира исчезает всякий человеческий авторитет, потому что человеческий авторитет, то есть зависимость целого от части, имеет свою природную почву лишь в мире конеч­ном, то есть, например, во всех чисто земных коллектив­ных организмах, например, в государстве, а в Церкви Христовой только в тех ее функциях, которые именно и относятся к ее организации на земле, то есть, напри­мер, в вопросах управления и дисциплины. В мире же бес­конечном, к которому со времен Спасителя именно и относится совесть человеческая, там царствует только Он один, великий Первосвященник по чину Мелхиседека, Который Своею кровью возвел нашу совесть и нашу веру, освободив их навсегда от всяких человеческих уз, в Свое Божественное бесконечное Царство. Этот великий Первос­вященник, о Котором говорит св. Кирилл Иерусалимский: "Христос Первосвященник, имеющий священство беспре­рывное и не имеющий никакого другого преемника Свое­го первосвященства", - Он один царствует в Церкви Своей в вопросах совести и веры.

Установлением авторитета в этой области человек отказывается от Христа, чтобы сесть на Его место. Вот этот-то именно авторитет в вопросах совести и веры, он радикально противоречит самому христианству...

Авторитет нравственный.

Если же мы под словом "авторитет" подразумеваем, как то иногда бывает, известное чисто фактическое, чисто нравственное значение, благоприоб­ретенное каким-нибудь лицом на пути христианских под­вигов и мудрости, т. е. на пути сыновнего отношения к Церкви, а не наоборот, - повторяем, на пути сыновнего послушания Святой Церкви, а не посредством власти над ней, - если мы так определим авторитет, то он, конечно, имеется в Церкви Христовой, источнике всякой мудрости, больше, чем где бы то ни было. Является же он тогда толь­ко вопросом факта, а отнюдь не вопросом права.

Но эта мудрость, это ведение никому не дается пол­ностью и никому не дается лично, потому что лично мы ничего собственного, своего, не имеем, кроме греха. Даст­ся ведение только по мере участия в Церкви, потому что ведение само принадлежит только ей одной, Церкви Хрис­товой, получившей с самого начала все в полности.

И если бы на это наш иезуит в приведенном примере ответил бы вопросом: "Да каким же образом вы можете разузнать, участвует ли кто в Церкви, и правду ли он вам говорит, когда вы к нему обращаетесь, чтобы удостове­риться в истине тех религиозных суждений, которые зани­мают вашу совесть?" - то мы ему на это отвечаем: "Мы это всегда можем знать точно и подлинно, но не по мере на­шего мозгового разума, который воспринимал бы от юри­дического авторитета диалектические вероопределения, а по мере нашей сердечной веры и нашей сердечной любви. Молитесь! и сами имейте веру и любовь, тогда и учения неправильного не примете от самозваного учителя! Ника­кой другой гарантии не требуется".

Причастность Церкви - условие причастности - Истине.

Церковь Христова является по сущности своей союзом взаимной любви, и непогрешимость, повторяем точнее, и принадлежит одному толь­ко союзу взаимной любви (Кол. 2, 2-3). И это прямо зна­чит, что познание истины отнимается у всякого, который себя из этого союза исключает, т. е. ставит себя выше его, навязывая свое мнение, на основании собственного своего авторитета, всем другим. Познание истины отнима­ется у всякого, который совершает такое святотатство. Ес­ли его совершает одно отдельное лицо, тогда познание ис­тины отнимается у этого лица, и если его совершает соб­рание лиц, тогда познание истины отнимается у этого соб­рания, каким бы титулом себя собрание это ни украшало, хотя бы и титулам Вселенского Собора. Потому что истин­ный Вселенский Собор - это такое собрание, которое сви­детельствует о вере не от себя, а от Церкви. Ибо в Церкви Христовой, повторяем, никто не имеет никакой благодати собственной веры или собственного ведения, данного ему лично или полностью, а лишь по мере участия в Церкви. И не Собор важен, а важна соборность [5], которая проявля­ется всячески, на Соборе ли, или не на Соборе. И потому, что Церковь в определенные исторические периоды созы­вает Соборы, или по тому, что она их не созывает, отнюдь нельзя заключить, что в таком-то периоде существует не­погрешимое учительство, а в таком-то периоде не сущест­вует.

Это просто значит, что в таком-то периоде обстоятель­ства требовали, чтобы учительство проявляло себя таким образом, - в другом же периоде обстоятельства этого имен­но способа проявления не требовали. От этого ни соборность, ни учительство ничуть не изменяются в своем бла­годатном и беспрерывном существовании [6].

Сказали мы, что не Собор важен, а важна соборность! Что такое соборность?

Основа соборности, - иначе непогрешимости.

По православному, кафолическому, христианскому учению соборность действует в той взаимнойлюбви, которая связывает все множество отдельных членов Церкви. Святой апостол Павел говорит, что сердца хрис­тиан соединены в любви для всякого богатства совершенно­го разумения, для познания тайны Бога и Отца и Христа, в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения (Кол. 2, 2-3).

Так что по учению святого Апостола, по учению Церк­ви, эта взаимная любовь, любовь, а не что-либо иное, является для нас гарантиею познания Христовых истин. И эта взаимная любовь, познающая тайны Божественной премудрости, выражается в согласии христиан между со­бою.

Это согласие является действием Духа, и Дух сей ведет всю земную часть Христовой Церкви, неведомыми для пытливого разума способами, к цели Своего пути. Этот Дух - Сам Дух Святый. И какие бы ни были препятствия, лежащие на этом пути, какие бы ни были злые страсти от­дельных членов Церкви, противящихся Христовой благо­дати и восстающих против этого соборного единения, лю­бовь Христова, действующая в сердцах, иначе - Сам Дух Святый, всегда в конце концов побеждает эти страсти и не допустит никогда, чтобы земное существование Церкви было уничтожено нами. Ибо Христос пребывает с нами по конец дней.

Итак, соборность в Христовой Церкви проявляется в согласии всех членов между собою. Это согласие не приу­рочивается к какой-либо поместной церкви, к какому-нибудь географическому пункту, к какому-нибудь иерарху или собранию иерархов, а связывает всех причастных к Церкви членов и не нуждается ни в каких юридических регламентациях, так как самобытная его сила действует вне постижимых для разума нашего правил. Оно просто существует и само определяет все остальные явления церковности, вместо того, чтобы быть определяемым ими. Одно из этих явлений - вселенские соборы.

Что же представляют собою вселенские соборы, и ка­ковы их отличительные признаки?

Отличительные признаки вселенских Соборов.

Не всякое собрание иерархов и верных есть вселенский Собор. Потому что истинным, вселенским, непогрешимым Собором яв­ляется только такое собрание, в котором имеются налицо два фактора, а именно: один - материальный, и другой - духовный.

Материальный фактор имеется в лицах, участвующих на Соборе, во внешних условиях их совместной работы и в количестве и характере решаемых дел. Духовный же фактор лежит в тождественности соборных свидетельств с верою всего тела Церкви. Вот эта-то самая тождествен­ность именно и есть не что иное, как сама соборность, вы­ражаемая на Соборе. И она, только она определяет собою вселенскость и соборную непогрешимость, заключающие­ся всецело в ней [7]. Ибо соборность, вселенскость, непогре­шимость, вес это равнозначащие термины, определяю­щие собою только различные виды одного и того же цело­го, имя коего Дух Святый, руководящий Церковью.

И этот Дух является мерою для всех материальных факторов церковности, а не материальные факторы цер­ковности являются мерою для Духа.

Вот оно коренное, отличительное свойство Правос­лавной, Соборной, Апостольской Церкви, разделяющее ее непроходимою пропастью от всех решительно религий, толков и расколов, когда-либо появлявшихся на поверх­ности времен. Итак, Собор является непогрешимым лишь при наличности этого своего духовно-определительно­го фактора. Потому что вселенская непогрешимость при­надлежит, как мы видели, не Собору самому по себе, а всей Церкви Христовой, свидетельствующей о себе на Со­боре.

Критерий непогрешимости данного собора.

Теперь: где лежит критерий налич­ности этого духовно-определительно­го фактора соборной непогрешимос­ти? Короче: где лежит, применитель­но к какому-нибудь Собору, критерий его соборности?

Чтобы правильно ответить на этот вопрос, нужно строго различать два тезиса. Первый - тезис церковный; второй - научно-богословский. Оба тезиса гласят неоди­наково.

Критерийцерковный.

Тезис церковный, по которому в Церкви,для Церкви и для всех живых ее членов Церковью самой определяется, примени­тельно к Собору, критерий его соборности, гласит просто-напросто так: Церковь Христова сама явля­ется критерием и мерилом соборности для самой себя.

Этот тезис никакими силами человеческого ограни­ченного разума не постигается. Он лежит за пределами не только всякой науки, но за пределами даже всякого логи­ческого мышления, и осязается одною только благодат­ною верою. В нем выражается принцип абсолютной, безг­раничной свободы, принадлежащей всем чадам Христо­вой Церкви по мере участия в пей. И так как участие в Церкви дается смиренным отказом от себя в пользу всех других, то отсюда неизбежно следует, что в Христовой Церкви абсолютная личная свобода и абсолютный само­отказ от себя совпадают. Пожертвовавший собою самим находит себя же и личность свою so всесильном выраже­нии.

Критерий рациональный.

Но поскольку человек является paзумным обитателем мира сего - безотносительно к тому, принадлежит ли он к Церкви, или нет, - он имеет тоже рациональные опоры, чтобы формально удостоверяться в соборности даваемых Соборами свидетельств. И вот выра­батывается на этот счет другой критерий, рациональный или научно-богословский, являющийся продуктом анали­зирующего умственного наблюдения. Этот тезис является, в науке и для науки - отнюдь не для Церкви, масштабом проверки соборности Соборов. По этому тезису соборность каждого Собора усматривается только из последующего материального исторического явления: фактического при­нятия его самого и данных им свидетельств всем телом Церкви, как свидетельств собственных. Так что вопрос этот разрешается на основании факта, а не на основании права [8].

Итак: если все церковное тело фактически принимает состоявшийся Собор, то, значит, Собор и был Вселенским; если его отбрасывает, то, значит, для Церкви он был нич­тожен.

Собор сам по себе ничего не значит. Важна только со­борность, которая зависит не от какого-нибудь собрания лиц, ни тем паче от одного какого-нибудь лица, а от всей Церкви. Все это доказывается исторически. Вселенское значение какого-нибудь Собора познавалось вовсе не сей­час , а лишь по истечении некоторого времени, не­обходимою для выяснения этого вопроса.

Конечно, Церковь сама и все ее живые члены, по мере своего участия в Ней, в рациональном критерии соборности собственных своих Соборов, для себя, вовсе не нуждаются. Но по адресу заблуждения и в смысле рацио­нальной опоры для нуждающихся в таковой Церковь на Соборе рационально же обосновывает свои свидетельства, придерживаясь общедоступного критерия. И поэтому она и ссылается на такие факты, которые воспринимаются ра­зумом всех, даже посторонних.

Вывод из предыдущего.

Мы считаем теперь необходимым настоятельно указать на один особенный вывод, который точно объясняет собою отноше­ние православия к этому вопросу.

Вывод — вот именно какой: вера Церкви противится такой-то или такой-то ереси не потому, что эта ересь была осуждена таким-то или таким-то вселенским Собо­ром, а как раз наоборот: такой-то вселенский Собор осудил такую-то ересь потому, что она противится вере Цер­кви. Этим положением заграждаются пути для всяких дальнейших полемик, потому что всякие дальнейшие по­лемики делаются беспредметными.

Заключение. Итак, что касается соборной непогрешимости, то она лежит, как мы виде­ли, в тождественности даваемых Собором свидетельств с верою всего церковного тела. Характер этой соборной непогрешимости, т. е. этого непогрешимого соборного согласия, отнюдь не изменяется от разнообра­зия тех материальных способов, которыми оно удостове­ряется. Конечно, наиболее целесообразный способ удосто­верения для посторонних имеется в том материальном съезде известного числа физических лиц, который имену­ется Собором. Но соборное согласие может также одухот­ворить какое угодно другое свидетельство, которое являет­ся поэтому свидетельством соборным по факту этой тож­дественности с мнением всего церковного тела. Потому что соборность является единым неизменным духом, сви­детельства же подлежат закону материального разнообра­зия внешних форм. Из этого следует, что вселенскость, не­погрешимость, соборность имеются везде, в каждом под­линном, тождественном с церковною верою свидетельст­ве, даваемом по участию в Святой Церкви кем бы то ни было: Собором, великим или малым, или отдельным ли­цом, хотя бы даже юродивым или ребенком.

И отсюда вытекает церковный тезис полной, абсолют­ной отрешенности соборного начала от каких бы то ни было формально-юридических правил его проявления. Дух свидетельствует о Себе в Христовой Церкви когда хо­чет, где хочет и как хочет, потому что не мы является ме­рою для Духа, а Дух является мерою для нас.

Вот православный ответ на вопрос, кто именно в каж­дом случае является непогрешимым органом Святого Ду­ха в Церкви. Дух Сам Его в каждом случае Себе выбирает. Потому что не орган, по праву своему, преподает себя Ду­ху, а Дух, по милости Своей, преподает Себя органу. Этим раз навсегда устраняются все приемы юридического опре­деления соборности, доступной только вере и любви, а не разуму.

Вот оно, непоколебимое православное учение вселенс­кой Апостольской Церкви [9].

Я извлек из статьи Ю. А. Колемина все существенное. Может быть, некоторым из вас, друзья мои, иные места покажутся слишком отвлеченными и трудными. Что де­лать? — надо превозмочь эту трудность. Тема настоящего письма слишком важна, чтобы относиться к ней поверх­ностно. Она имеет огромное значение не только богословско-догматическое, но и церковно-практичсское, и особен­но в наше время, время видимой церковной разрухи.

При переживаемых Русской Церковью обстоятельст­вах, о которых я не буду распространяться, так как они у всех на глазах, чрезвычайно важно, даже больше - необ­ходимо осознать и усвоить основную мысль, развиваемую Ю А. Колеминым, - мысль об отсутствии в Церкви обще­обязательного внешнего авторитета в вопросах веры и со­вести и о непогрешимости самой Церкви, этого "столпа и утверждения истины". Мы, православные, как паства, так и пастыри, усвоили, к сожалению, ложный взгляд католи­ков на значение авторитета в сфере Церкви. Наша иерар­хия привыкла смотреть на себя (и привила этот взгляд пастве) глазами римского католика, видящего в своем первоиерархе непогрешимого судью в области веры. Этот взгляд на себя нашей иерархии очень ярко выражен в Синодном Послании 1913-го года, посвященном рассмотре­нию вопроса об Имени Божием и обращенном ко "Всечес­тным братиям, во иночестве подвизающимся". Изрекая строгий, безапелляционный приговор афонитам-имяславцам. Синод исходил из сознания иерархической непогре­шимости. Вот что читаем мы в этом Послании:

"Теперь, когда высказались и Константинопольская и Российская церковная власть, их (имяславцев) дальней­шее настаивание на своем будет уже противоборством ис­тине".

Оставляя сейчас в стороне вопрос о том, которая из споривших сторон была права по существу, я обращаю ва­ше внимание лишь на ясно выраженное в вышеприведен­ных словах Послания убеждение Синода в непогрешимом авторитете иерархии.

Следующее, а, может быть, и два следующих письма я предполагаю посвятить тому же вопросу об авторитете в Церкви и иллюстрировать довольно отвлеченно развивае­мую Ю. А. Колеминым тему историческими примерами, а сейчас укажу в немногих словах практический вред от ус­воения ложного воззрения на иерархию как на хранитель­ницу и возвестительницу безусловной истины или, иначе, как на непогрешимый авторитет. Из этого ложного взгляда вытекают два противоположных и одинаково непра­вильных по существу вывода.

Если церковная власть изрекает суждение, не соглас­ное с религиозным сознанием паствы или некоторой час­ти ее, то последняя вынуждается: или, жертвуя собствен­ным разумением истины, принять решение иерархов (как это сделал, например, в Афонском споре о. Алексий зат­ворник, отказавшись, из послушания Синоду, от своего первоначального взгляда на имяславие), или, в силу своего религиозного сознания, отвернуться от Церкви, "непог­решимый орган" которой не оправдал притязаний на бе­зошибочность своих суждений.

За последнее время нередко приходится слышать го­лоса скорбного недоумения по поводу того обстоятельства, что наша иерархия запуталась в вопросе о стиле, а равно и в способах разрешения живоцерковного вопроса, - в то время как верующий народ обнаружил больше и ясности взгляда и стойкости убеждения. Проскальзывает, а иногда открыто высказывается мысль, что "церковь заблудилась".

Это нелепое и во многих отношениях крайне вредное отождествление иерархии с Церковью — обычное, к сожа­лению, явление в нашем обществе, и верующем и неверу­ющем. На этом нелепом, повторяю, отождествлении Лев Толстой в свое время построил свою злостную критику Церкви, а его яростный противник, зосимовский старец Алексий, отрекся от собственных убеждений, боясь не­послушанием церковной власти нарушить свой союз с Церковью.

Если вы, мои дорогие, вчитаетесь в рассуждения Ю. А. Колемина, то, надеюсь, не будете искушаться недоумениями и впадать в безнадежное уныние ни по поводу измены Православию многих десятков живоцерковиых архиереев и сотен иереев, ни из-за духовной неустойчивос­ти канонически законных иерархов. Отщепляясь, в разной мере сами от "столпа и утверждения истины" и соблаз­няя этим "малых сих"", "стражи Израилевы" нисколько не задевают Церковь как хранительницу Истины Христо­вой. Вдумайтесь в сказанное Ю. А. Колеминым и просмот­рите из моих писем 2-е, 5-е и конец 10-го: там вы найдете достаточную, надеюсь, охрану от неправильных и наводя­щих уныние умозаключений относительно Церкви. Но ра­зумная и твердая вера в Церковь не исключает, конечно, спасительного беспокойства за братьев по вере, соблазняе­мых теми, кто по своему сану призван утверждать в вере. Эта братская тревога подскажет нам и наши обязанности относительно искушаемых, кои суть уды того же Тела, к которому принадлежим и мы.

Мир вам, возлюбленные! Не откажите в молитвах брату вашему о Господе и о единой, святой, соборной, апостольской Церкви.

1924 г. 29 февраля, день преп. Иоанна Кассиана

[1] Заимствую рассуждения Ю, А. Колемина из его брошюры "Авто­ритет в вопросах веры . В статье сделаны небольшие сокращения: вы­пущены места, не имеющие прямого отношения к основной теме. Оглавления также Принадлежат мне (прим. М. Новоселова).

[2] Попав в крайне затруднительное положение, прижатый к стене иезуитом, Ю. А. Колемин обратился за духовной помощью к одному пра­вославному священнику, служившему при русской православной церкви. Последний посоветовал ему прочесть историю Церкви, а глав­ное - 2-й том сочинений А. С. Хомякова. Давая его Ю. А., священник сказал: "Вы там .найдете одно маленькое сочинение под названием "Ка­техизическое изложение учения о Церкви" и три полемических статьи. Прочтите внимательно!" - Этим, - замечает Ю. А., - добрый пастырь тогда спас поколебленную в вере православную душу (прим. М, Новосе­лова).

[3] См. Кол. 2, 2-3(прим. М. Новоселова).

[4] Поэтому наша православная вера не на авторитете зиждется, а на смирении и любви. Без смиренной любви нельзя участвовать в Церкви Соборной, ибо без любви нельзя даже веровать в нее — Церковь же Со­борная есть объект веры нашей. Мы говорим не так: верую, т. е. верю Церкви, т. е.верую в то, что Церковь говорит. Нет. Мы говорим: "ве­рую во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь"... в нее, в са­мое ее собственное существование мы веруем, потому что оно разумом нашим не постигается, а является откровением Божественного Разума на земле, И в этом Разуме (Он же Дух Святый, Дух Истины) мы участ­вуем только посредством любви (изливаемой в сердца живых членов Церкви Духом Святым - Рим- 5, 5). Поэтому без любви нельзя веровать, Нельзя познавать никаких истин, ни, тем паче, о непознанных истинах свидетельствовать авторитетно (прим. М. Новоселом).

[5] Иначе: непогрешимое учительство (прим. М. Новоселова)

[6] При такой логической аргументации один за другим рушатся все вышеприведенные доводы иезуита, и он из нападающего превращается в преследуемого... Стойте твердо только на одном: "В Христовой Церкви нет никакого выше w самой стоящего авторитета в вопросах совести и веры".

И хранение Христовой Церковью залога веры, в неизменной чис­тоте, предполагает именно как conditiosinequanоn (как необходимое ус­ловие) отсутствие этого авторитета, а не присутствие его. Присутствие же такого авторитета имело бы, напротив, основанием то предположе­ние, что Церковь перестала быть хранительницею веры Господней (прим. М. Новоселова).

[7] Т.е. в вышеуказанной тождественности (прим. М. Новоселова).

[8] Малейшее отступление от этого начала, малейший компромисс с какими-нибудь другими предположениями, юридическими или какими бы то ни было иными, является горьким заблуждением, которое, как мы это наглядно показали на примере, выдает себя собственною логичес­кою несостоятельностью до тех самых пор, пока оно не разрешится еди­ным правильным, логическим своим завершением: папством (прим. М. Новоселова).

[9] Вселенская апостольская Церковь - это не церковь русская, или греческая, или какая бы то ни было поместная иная. Ибо ею спасается весь род человеческий, и святится вся земля, Север и Юг, Восток и За­пад. Но мы, русские, имеем неизреченное счастье принадлежать к этому великому Целому, коим мы держимся. Этого забывать не следует. Не вселенская Церковь держится нами, а мы, русские, с нашею поместною церковью держимся ею. Не о русской, не о греческой или какой бы то ни было иной поместной церкви сказано, что она пребудет до конца вре­мен, а Вселенская Христова Церковь - бессмертна. Вселенская вера хо­роша не потому, что она является верою русского народа, а русский на­род хорош лишь до тех пор. пока он будет исповедовать вселенскую веру (прим. М. Новоселова).