ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МИТРОПОЛИТА СЕРГИЯ И НЕСОГЛАСНЫХ С НИМ ПЕРЕД
ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНОЙ

Мы обрисовали ход событий, приведших к укреплению власти в руках митрополита Сергия, не останавливаясь подробно на том, что именно вызвало несогласие с ним всех старейших иерархов, а затем и значительной части паствы.

Дело в том, что первоначально митрополит Сергий придерживался того пути, который указан был митрополитом Петром и которого придерживались все его заместители во время его заключения, кончая в 1926 году архиепископом Серафимом Угличским. Впоследствии, митрополит Петр очень сетовал на то, что вернул власть в руки митрополиту Сергию после своего освобождения из последнего заключения. В этот после митрополита Сергия дважды сажали в тюрьму, очевидно, имея в виду его "перевоспитание".

Поначалу митрополит Сергий действовал независимо и даже попробовал провести выборы Патриарха путем письменного опроса всех архиереев. Путь, конечно, никакими правилами не предусмотренный, но казалось, единственный возможный при данных условиях гонения.

Большинство архиереев высказывалось за избрание митрополита Кирилла (72 голоса). Однако, акция эта не могла укрыться от наблюдательного ока ГПУ. Митрополит Сергий посидел за нее в тюрьме и был выпущен, по-видимому, только отказавшись от дальнейших подобных попыток. Тогда он приступил к укреплению своего личного положения, всеми мерами отводя в сторону каждого другого возможного кандидата. Один за другим все старейшие архиереи оказывались в заключении или ссылках.
Митрополит Сергий особенно опасался митрополита Казанского Кирилла, самого авторитетного и известного своей непоколебимой твердостью иерарха. Это был выдающийся архипастырь: Патриарх Тихон особенно считался с его мнением.

Тут уместно дать краткий очерк его биографии. Митрополит Кирилл, в миру Константин Смирнов, родился в 1862 году. По окончании семинарии и Духовной Академии, женившись, он был назначен священником в Петербургскую Воскресенскую церковь Общества Трезвости. С самого начала он зарекомендовал себя, как очень усердный пастырь. Скоро овдовев, он принял монашество с именем Кирилла и в 1907 году был рукоположен во епископа Нарвского, викария митрополита Петербургского. В эти годы он очень сблизился со св. Иоанном Кронштадтским. В 1910 году владыка Кирилл был назначен епископом Тамбовским и Борисоглебским. В качестве епархиального архиерея он проявил особенно энергичную деятельность. Во время собора 1917 года он был назначен митрополитом Тифлисским, но не смог проехать на Кавказ и тогда был переведен на Казанскую кафедру. С митрополитом Сергием он скоро разошелся во взглядах, но старался возможно дольше не доводить дела до раскола.

Расхождение это определилось, когда митрополит Кирилл увидел, что митрополит Сергий отступает от принципа независимости Церкви от гражданской власти. Верующие увидели это из его злополучной декларации 16/29 июля 1927 года и в том, что без полномочий на то со стороны митрополита Петра, он составил Синод из мало авторитетных епископов.

В этой декларации он заявлял: "Ходатайство наше о разрешении Синоду начать деятельность по управлению Православной Российской Церковью увенчалось успехом. Теперь наша Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление. Мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление: епархиальное, уездное и т.д."...

Заметим, однако, что на самом деле никакого благоприятного изменения в гражданских законах не было. Особенно смутили многих следующие слова декларации: "Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи"...

Соблазнило и оттолкнуло многих требование декларации "от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности советскому правительству во всей своей общественной деятельности"...

Никто из старших архиереев, по большей части уже несвободных, не одобрил этого акта, прежде всего видя в нем превышение полномочий, данных митрополиту Сергию, только как заместителю митрополита Петра. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что митрополит Сергий ни разу не упоминает в своей декларации митрополита Петра, а старается ссылаться только на пример или слова Патриарха Тихона.

Регельсон так определяет подготовку к изданию декларации: "Получив в НКВД справку о регистрации и о "неусмотрении препятствий к деятельности", митрополит Сергий начинает страшное и непоправимое дело — целенаправленное изменение состава иерархии Русской Церкви. Единичные опыты распоряжения судьбами епископов, столь необдуманно одобренные многими архиереями, теперь повторились в массовом масштабе. Ссыльные епископы увольнялись на покой, возвратившиеся из ссылки и "неблагонадежные" епископы переводились на дальние окраины. Начались хиротонии и назначены бывших обновленцев и лиц, близких к митрополиту Сергию" [91].

Несомненно, что чувство недоверия к митрополиту Сергию, как строящему новое церковное здание на компромиссе с полуобновленческими кругами, послужило основанием для критического отношения к его новому начинанию.

В свое время, когда перед Русской Церковью Заграницей в связи с посланием митрополита Сергия возник вопрос о лояльности к советской власти, у нас печаталось много суждений о его новом направлении. Много печаталось и из полученной из России критики его в последующие годы, а также по поводу разбиравшего тот же самый вопрос обращения Соловецких узников, предваривших декларацию, но в совершенно другом духе, то есть согласном с принципом Патриарха Тихона: отстранить все политическое, не бороться с советской властью, как таковой, но ограждать принципиальную полную независимость Церкви от гражданской власти, хотя бы и лишаясь вследствие этого юридического обеспечения своего положения. Не согласились они затем и с его декларацией, когда познакомились с нею.

Теперь посыпались к митрополиту Сергию заявления о неприятии его декларации, на что он часто отвечал прещениями. Регельсон поместил в своей книге очень важный материал, который в то время заграницей не был доступен. К этому относится записка архиепископа Илариона о том, на каких началах должна вестись работа органов, заменяющих местоблюстителя. Ряд других протестов против декларации со стороны митрополитов Агафангела и Иосифа, епископа Вятского Виктора и других были очень основательны. Особое значение имеет несогласие с образом действий митрополита Сергия самого авторитетного епископа Русской Церкви того времени митрополита Кирилла. Находясь в заключении он, конечно, не сразу мог и ознакомиться с обращением митрополита Сергия и высказать свое мнение. Только 2/15 мая 1929 года он написал письмо, в котором выражает свои взгляды по поводу выступлений митрополита Сергия. Имея в виду авторитетное значение суждения старшего в то время архиерея и то, что оно в свое время не было известно в Зарубежной Церкви, я приведу большие выдержки из этого важного документа. Я не помню, чтобы он был где-либо опубликован ранее книги Регельсона. Митрополит Кирилл усматривает нарушение соборных определений о Высшем Церковном Управлении в том, что заместитель местоблюстителя назначил членов Синода, назвав свой Синод Временным Патриаршим. Если митрополит Агафангел, не соглашаясь с делами митрополита Сергия оставлял за собою свободу исполнения или неисполнения распоряжений заместителя, то митрополит Кирилл шел дальше в отрицаний полномочий нового Синода: до тех пор, пока "митрополит Сергий не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению".
Такое отношение к митрополиту Сергию и его Синоду, — продолжает митрополит Кирилл, — я не понимаю как отделение от руководимой митрополитом Сергием части Православной Церкви, так как личный грех митрополита Сергия относительно управления Церковью не повреждает содержимого и этой части Церкви православно-догматического учения, но я глубоко скорблю, что среди единомысленных митрополиту Сергию архипастырей в нарушение братской любви, уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев, раскольников. Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому своему происхождению, и потому воздерживаюсь от братского общения с митрополитом Сергием и ему единомысленными архипастырями... Этим воздержанием с моей стороны ничуть не утверждается и не заподозривается, якобы, безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и Таинств (да сохранит всех нас Господь от такого помышления), но только подчеркивается нежелание и отказ участвовать в чужих грехах. Посему литургисать с митрополитом Сергием и единомышленными ему архипастырями я не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника сергиева поставления или подчиняющегося учрежденному им Синоду, если не окажется в наличии священника, разделяющего мое отношение к митрополиту Сергию и т.н. Временному Патриаршему Синоду. Подобным образом, находясь в местности, где все храмы подчиняются так наз. Временному Патриаршему Синоду, я не пойду в них молиться за общим богослужением, но совершить в одном из них литургию в одиночку, или с участием единомышленных мне клириков и верующих, если бы таковые оказались в наличии, признаю возможным без предварительного освящения храма. Так же по моему мнению может поступать и каждый священнослужитель, разделяющий мое отношение к митрополиту Сергию и учрежденному им Синоду.

Что касается мирян, то участвовать деятельно в церковноприходской жизни приходов, возносящих имя митрополита Сергия за храмовым богослужением, в качестве возглавляющего иерархию архипастыря, по совести, не следует, но само по себе такое возношение имени Сергия не может возлагаться на ответственность мирян и не должно служить для них препятствием к посещению богослужения и принятия Св. Даров в храмах, подчиняющихся митрополиту Сергию, если в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к местоблюстителю Патриаршего престола" [92].

Митрополит Кирилл не был единственным архиереем, прекратившим общение с митрополитом Сергием. Создалась целая литература, обличающая новый путь митрополита Сергия. От него отделились все старшие епископы и составили то, что теперь называют катакомбной Церковью. Не все заняли в отношении его такую снисходительную позицию как митрополит Кирилл. Многие не только прервали с ним молитвенное общение, но и пошли дальше, обвиняя его создателем раскола и совершенно прерывая с ним всякое молитвенное общение. С течением времени, имея некоторую передышку в скитаниях, митрополит Кирилл в 1929 году мог высказаться письменно. Первоначально полемика шла преимущественно в области понимания прав заместителя местоблюстителя, но затем она перешла к обвинению митрополита Сергия в прямой измене Церкви. В феврале 1934 года осторожнейший митрополит Кирилл в заявлениях и действиях митрополита Сергия увидел даже ересь, но по тактическим соображениям на этом подробно не останавливался. Говоря о "разноголосице" доходивших до него упреков среди противников митрополита Сергия, на которую ссылался последний, митрополит Кирилл, между прочим, останавливался и на обвинения его в еретичности. Помышляя об объединения несогласных с Сергием епископов, митрополит Кирилл писал: "Между тем среди них не мало таких, которые видят погрешительность многих мероприятий митрополита Сергия, но, понимая одинаково с ним источник и размер присвояемой им власти, снисходительно терпят эту погрешительность как некоторое лишь увлечение властью, а не преступное ее присвоение. Предъявляя к ним укоризну в непротивления и, следовательно, принадлежности к ереси, мы рискуем лишить их психологической возможности воссоединения с нами и навсегда потерять их для Православия. Ведь сознаться в принадлежности к ереси много труднее, чем признать неправильность своих восприятий от внешнего устроения церковной жизни. Нужно чтобы для этого прекраснодушия властные утверждения митрополита Сергия уяснили как личные домыслы, а не как право, покоящееся на завещании Святейшего Патриарха" [93].

Число отказывающихся от митрополита Сергия все росло и росло. В 1929 году Регельсон отмечает арест 15-ти епископов, выступавших против декларация митрополита Сергия. Это только часть возмутившихся. Некоторой сводкой общей критической аргументации декларации митрополита Серия, может служить приведенный Регельсоном со ссылкой на диссертацию Снычева, отзыв Соловецких епископов, которую мы здесь и приводим за невозможностью, по недостатку места, более полно привести другие бесчисленные протесты против декларация и действия митрополита Сергия в конце 20-х годов.

а) "Мысль о подчинения Церкви гражданским установлениям выражена в такой категорической и безоговорочной форме, которая легко может быть понята в смысле полного сплетения Церкви и государства".

б) Послание приносить правительству всенародную благодарность за внимание к духовным нуждам православного населения. Такого рода выражение благодарности в устах главы Русской Православной Церкви не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви..."

в) "Послание Патриархии без всяких оговорок принимает официальную версию и всю вину в прискорбных столкновениях между Церковью и государством возлагает на Церковь".

г) Угроза запрещения эмигрантским священнослужителям нарушает постановления собора 1917/1918 гг. от 3/16 авг 1918 г." [94].

Это определение запрещало церковные наказания за политические преступления.
Однако, все эти протесты практически ничего не достигали, ибо авторы их один за другим арестовывались и никем не могли быть заменены. Но скоро таковой же стала и судьба послушных митрополиту Сергию епископов. Политика Москвы была явно направлена к физическому уничтожению епископата и клира. Это не скрывалось почти от народа и всеми верующими ясно сознавалось.

И вот, в то время, когда верующие так тяжело страдали под гнетом окружающих их преследований, митрополит Сергий с четырьмя членами Синода в заявлении корреспонденту ТАСС'а (Телеграфное Агенство Советского Союза) заявил 15-го февраля 1930 года, будто "в Советском Союзе никогда не было и в настоящее время не происходить никаких религиозных преследований", что "церкви закрываются не по приказу властей, а по желанию населения, а во многих случаях даже по прошению верующих", что "священники сами виноваты, что не пользуются предоставленной им свободой проповеди" и что "Церковь сама не хочет иметь духовно-учебных заведений" ("Беднота", 16 фев. 1930 года, цит. по книге С. В.Троицкого в книге "Размеживание или раскол", Париж, 1932 г., стр. 86-87).

Проф. С. В. Троицкий писал об этом заявлении митр. Сергия: "В свое время я получил письмо из России от своего знакомого, что это заявление митр. Сергий принужден был сделать под давлением большевиков: или заявление, или расстрел всех арестованных священников. Теперь это подтверждается статьей И. Солоневича "Разгром Церкви" ("Голос России", 1936 г., №14, стр. 6-8), свидетельствующего вместе с тем и об ужасном впечатлении; которое произвело это чудовищное заявление на верующих в России (ср. Гол. Р., №15, стр. 5)" [95].

Процесс ликвидации веры и Церкви ускорялся. К началу Второй мировой войны митрополиту Сергию уже почти не чем было управлять. На всю Москву оставалось только 17 церквей. В других епархиальных центрах от силы оставались одна-две церкви. Во всем московском Патриархате оставалось примерно 100 открытых храмов. В одном Ленинграде в 1936 г. в церквах области оставалось лишь 17 православных священников и диаконов. "Даже много повидавшая советская пресса не пыталась утверждать в 1937 году, что все 1468 арестованных в Ленинграде и его окрестностях клириков — шпионы и диверсанты. Безо всяких приговоров ("Без статьи", как тогда говорили), эти священники были отправлены умирать в северные и восточные лагеря, а их приходы автоматически закрывались. Тихо, без лишнего шума" [96].

"Но одновременно, пишет тот же автор, с несмолкаемым грохотом и визгом крутились колеса государственной антирелигиозной машины. Подобно современным ЭВМ механизм этот оперировал только с цифрами крупными и сверхкрупными. Союз воинствующих безбожников планировал "безбожную пятилетку" с тем, чтобы в 1930 году состав Союза увеличился с полумиллиона членов до 4-х миллионов, в 1931 году до семи миллионов, в 1932 году до 12-ти миллионов, в 1933 году до 17-ти миллионов человек. Следующая пятилетка должна была превратить в активных безбожников уже двадцать два миллиона советских граждан" [97].

Но безбожники слишком рано готовились торжествовать полное уничтожение веры. Когда во время Второй великой войны мы в эмиграции столкнулись с советскими военнопленными, беженцами и вывезенными немцами из Советского Союза рабочими, мы легко могли убедиться в том, что вера в русском народе была далеко не уничтожена. Отчасти мы встретились с первыми плодами нелегального пастырства на родине. Марк Поповский пишет: "Катакомбная или подпольная Церковь возникла у нас в конце 20-х годов. То один, то другой священник исчезал из своего прихода, поселялся в тайном месте и начинал опасную жизнь изгнанников. В скособоченных домишках на городских окраинах возникали тайные молельни. Там служили литургии, исповедовали, причащали, крестили, венчали и даже рукополагали новых священников. Тайком, передавая друг другу условный стук в дверь, стекались туда верующие из дальних городов и областей. Туда шли за утешением, беседой, за "радостью богослужения". Туда несли детей, вели стариков. Сколько таких очагов тайной веры существовало в стране - никто не знает" [98].

[91] Лев Регельсон. "Трагедия Русской Церкви 1917-1945", Париж, 1977 г., стр. 117.

[92] Там же, стр. 166-167.

[93] Там же, стр. 182.

[94] Там же, стр. 436.

[95] Прот. Г. Граббе. "Правда о Русской Церкви на родине и за рубежом", Джорданвилл, 1961 г., стр. 93. Там же свидетельство прот. А. Ионова со слов близкого к митр. Сергию лица о том, как мучился митрополит по получении требования о заявлении в газете относительно благополучного положения Церкви под угрозой жизни всех заключенных священников. По словам этого близкого к нему человека, бывшего в то время с ним митрополит Сергий был все утро в состоянии неописуемого смятения: вот он подбегает к иконам, падает перед ними на колени и начинает горячо молиться, то бросается к письменному столу и, охватив голову руками, сидит в мучительном раздумье... В таком борении он провел несколько часов. "Новое русское слово" от 15 февр. 1960 г. (приведено целиком в книге протопр. Г. Граббе, указанной выше, стр. 92-93).

[96] Марк Попковский. Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга. Париж, стр. 351-352.

[97] Там же. Автор ссылается на журнал "Антирелигизник" №4, 1930 г., стр. 3.

[98] Попковский. Там же, стр. 355.