Обновленческий "Собор". Освобождение патриарха Тихона

Обновленцы с самого начала поделились на две партии: группу церковного обновления во главе с еп. Антонином и Живую Церковь, которая первоначально возглавлялась бывшими протоиереями Калиновским и Введенским. Обе эти группы в июне 1923 года совместно провели свой собор. Они имели известные успехи, особенно первоначально, когда дело Патриарха казалось безнадежным, и к ним стали приставать оппортунисты даже из числа архиереев. Особенно сильное впечатление произвело подписанное митрополитом Сергием признание обновленческого Высшего Церковного Управления, как законного органа власти.

"Мы, Сергий, митрополит Владимирский и Шуйский, Евдоким, архиепископ Нижегородский и Арзамасский и Серафим, архиепископ Костромской и Галичский, рассмотрев платформу Высшего Церковного Управления и каноническую законность Управления, заявляем, что целиком разделяем мероприятия Высшего Церковного Управления, считаем его единственной, канонической, законной, верховной церковной властью и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий".

Митрополит Сергий,
архиепискоц Серафим,
архиепископ Евдоким.

Дата этого документа в двух книгах, очевидно вследствие у кого-то опечатки, поставлена разная: у Льва Регельсона, вероятно, правильная — 3/16 июня, а у Левитина и Шаврова 16/20 июня.

Лев Регельсон приводит комментарий к этому документу Митрополита Мануила: "Мы не имеем права скрывать от истории тех печальных потрясающих отпадений от единства Русской Церкви, которые имели место в массовом масштабе после опубликования в журнале Живая Церковь письма-воззвания трех известных архиереев. Многие из архиереев и духовенства рассуждали наивно и правдиво так: "Если же мудрый Сергий признал возможным подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру" [54].

Этой изменой Православию митрополит Сергий на некоторое время приобрел себе свободу и спокойствие, но своим пагубным примером внес в Церковь много соблазна.
Между тем, в обновленческой среде рос разлад, приобретая все больше характер постоянного скандала, чему много содействовал неудержимый характер еп. Антонина с выходками, совершенно не соответствовавшими его громкому титулу "митрополита Московского и всея Руси". Конечно, эти скандалы шли на руку антирелигиозной пропаганде. В большом числе появились расстриги, которые публично заявляли, что отказываются от веры и от сана.

Для своего объединения и поднятия своего авторитета, обновленцы созвали Всероссийский собор. Им удалось привлечь туда все свои группы и к концу собора соединиться с Антонином и его последователями. Антонин для этого должен был уступить "Живой Церкви" и признать женатых епископов, которых в течение года накопилось уже довольно много. Митрополит Сергий на соборе не был: он в это время находился в заключении.

Председателем собора был выбран Сибирский "митрополит" Петр Блинов, а почетным председателем Антонин. Собор вынес постановления, выражавшие все обновленческие лозунги, постановил отменить анафему, наложенную на большевиков подлинным Всероссийским собором и постановил лишить сана Святейшего Патриарха Тихона. Это постановление решили сразу же объявить Патриарху. После заседания, делегация из Петра Блинова, епископа Тульского Виталия и Красницкого поехала к Патриарху, где их встретил Е.А. Тучков, который сам ввел их к нему. Когда ему вручили для прочтения определение о лишении его сана и монашества, Патриарх наложил на нем следующую резолюцию: "Прочел. Собор меня не вызывал, его компетенции не знаю и потому законным его решение признать не могу. Патриарх Тихон (Василий Беллавин) 22 апр./4 мая 1923 г."

Описание обновленческого собора в книги Левитина и Шаврова занимает болеее 70-ти страниц. Это самая полная информация в печати, насколько мне известно из всего напечатанного по этому вопросу и объясняется это тем, что Левитин сам был одно время очень близок к Введенскому и до конца сохранил к нему привязанность, уже и отойдя от обновленчества.

Но обновленчество не воспринималось людьми и могло существовать только при преследовании верных православных иерархов и фактическом устранении подлинно православной церковной власти. Этим и пользовались безбожники-коммунисты в течение больше года, когда Патриарх был изолирован, находясь под домашним арестом. В сознании верующих он был обречен на смерть. О возможности его освобождения когда бы то ни было никто уже и не мечтал. Вот почему, вопреки своим собственным убеждениям, к обновленцам присоединились такие "реалисты", как митрополит Сергий.

Такое чувство еще более укрепилось в общем сознании после того, как 23 мая 1923 года в 11:00 часов вечера к Патриарху приехал Крыленко и увез его из Донского монастыря на Лубянку. После этого судьба Патриарха представлялась уже совершенно безнадежной.

Как проходил этот период жизни Патриарха, никто не знает, но мы можем догадываться, что он получал ложную информацию о преувеличенных успехах обновленчества и полном расстройстве в рядах верных Православию. Успешное, как будто бы, окончание обновленческого собора должно было, конечно, его еще больше обеспокоить. Левитин и Шавров называют это время "загадочным тридцати-восьми дневным периодом пребывания Патриарха Тихона в тюрьме". Можно думать, что по началу большевики имели в виду казнь Патриарха особенно "если учесть, — как пишет Левитин, — что Тучков неоднократно указывал деятелям ВЦУ на необходимость подготовить общественное мнение к суду над Тихоном" [55].

Однако, православное население России в то время не могло знать о том, насколько были сильны выступления и ходатайства перед иностранными правительствами со стороны Русской Православной Церкви Заграницей и других организаций.

Правительства Англии, Франции и некоторых других стран, а также представители инославных Церквей, побуждавших свои правительства к требованию освобождения Патриарха Тихона, сделали его участь важным вопросом международного масштаба. Об этом советчики проговорились в передовой статье Н. И. Бухарина в газете "Правда" от 14/27 июня: ""Спасайте Тихона" сделалось лозунгом международной контрреволюции, той, которая должна была поднять темные крестьянские массы и придать им видимость крестового похода против Советской России. Резюмэ этой кампании мы видим в знаменитой ноте Керзона, который всею мощью Британской империи вступился за Божие дело, за мученика-Патриарха, стараясь изъять его из пасти большевиков" [56].

Советское правительство было вынуждено посчитаться с произведенным на него давлением. Весьма возможно, что переводя Патриарха в тюрьму, советчики уже имели в виду с одной стороны запугать своего узника, а с другой — обставить его освобождение из тюрьмы с наибольшей для себя выгодой и унижением для Патриарха. И конечно, они хотели сделать невозможной торжественную встречу.

Освобождение Патриарха произвело особенно сильное впечатление вследствие своей неожиданности и несоответствия предшествующей политике Советов.

Сообщение в газете "Известия", напечатанное одновременно с его освобождением, было довольно коротким: "16-го июня Тихон обратился в Верховный суд со следующим заявлением: "Обращаясь с настоящим заявлением в Верховный суд РСФСР, я считаю необходимым по долгу своей пастырской совести заявить следующее: будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен по отношению к советской власти враждебно, при чем враждебность из пассивного состояния временами переходила в активные действия, как то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 году, анафематствование в том же году власти, возражения против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году. Все мои антисоветские действия, за немногими неточностями, изложены в обвинительном акте заключения Верховного суда.

Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из под стражи.
При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отказываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции.

16 июня 1923 г.
Патриарх Тихон (Василий Беллавин)".

"Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда от 25 июня 1923 года в составе председателя тов. Карклина и членов товарищей Галкина и Челнокова, постановила: ходатайство гражданина Беллавина удовлетворить и, руководствуясь 161 и 242 статьями Уголовно-процессуального кодекса, ранее принятую в отношении него меру пресечения от суда и следствия — содержание под стражей отменить".
Патриарх был в заключении больше года. Тем временем гражданская власть откровенно поддерживала обновленцев в их борьбе против обезглавленной православной иерархии, осуществляя поистине дьявольский план нападения на Церковь одновременно снаружи и изнутри. Проф. Троицкий пишет: "Поворот в церковной политике был предрешен в апреле 1922 года в заседаний Совнаркома по предложению Троцкого. Патриаршество решено было упразднить, власть в Церкви передать "верующим" или, точнее, тем элементам среди духовенства и мирян, которые согласятся действовать по указке власти".

Титлинов старался обвинить Патриарха в создавшемся развале. Отлично зная, что Митрополит Агафангел не был допущен в Москву гражданской властью по соглашению с обновленцами, он пишет, что Патриарх не имел права уйти от власти, не дождавшись фактической ее передачи, то есть до при езда в Москву своего заместителя. По его словам, каковы бы ни были "независящие обстоятельства", Патриарх не должен был бросать управления без фактического преемства. Титлинов упорно замалчивает тот факт, что Патриарх находился под арестом, но, противореча себе, признает, что Патриарх не мог фактически осуществлять своей власти даже если бы он того и хотел. Признает он и то, что Патриарший Синод в сущности уже перестал существовать и не мог поэтому принять патриаршей власти для передачи ее заместителю [57]. Более объективный в изложении исторических фактов Шишкин пишет: "Патриарх Тихон уже находился под арестом в патриаршем подворье, а потому не мог проконтролировать выполнения своего распоряжения о формировании нового церковного управления. Из всёх членов тихоновского Св. Синода и ВЦС в Москве находились только 3 человека. Поэтому, ни Св. Синод, ни Высший Церковный Совет не могли принять никаких обязательных решений" [58].

Другим средством ослабления Православной Церкви перед лицом генерального наступления на нее обновленцев, было требование о введении в ее жизнь нового календарного стиля...

Сам Патриарх относился к этому вопросу довольно либерально, за исключением вопроса о пасхалии. Однако, он настойчиво указывал, что такое решете, для того, чтобы оно имело силу, должно быть общецерковным, а не принятым только одной Русской Церковью. Но православный народ никак не принимал этой навязываемой безбожниками реформы, а большевики навязывали ее настолько упорно, что даже ссылались на якобы уже принятие ее всеми Восточными Православными Церквами, чего на самом деле не было. Под таким давлением Патриарх, было, согласился ввести новый календарь и объявил об этом. Однако, народ внутренне никак не принимал этой реформы, считая ее по существу обновленческой, тЕМ более, что на своем соборе 1923 года обновленцы объявили о введении ее в жизнь Живой Церкви. Так тянулось дело до предания Патриарха суду и заключения его под стражу. По освобождении его, нажим правительства снова возобновился. В записке правительству, обрисовывая всю историю этого дела, Патриарх писал, что "из окружающих Москву епархий, с юга, из Крыма и из далекой Сибири" к нему потянулись вереницы депутаций от верующих, протестующих против реформы. Одновременно Патриарх был завален и сообщениями того же содержания. "Ввиду этого, — писал Патриарх, — мы сочли своим пастырским долгом принять во внимание голос верующих, чтобы не произвести насилия над совестью народной и 8-го ноября 1923 года сделали распоряжение: повсеместное и обязательное введение нового стиля в церковное употребление временно отложить".

После этого, патриаршая канцелярия была опечатана агентами правительства. В числе прочего, из нее были изъяты неразошедшиеся экземпляры послания о введении нового стиля и оказались расклеенными по улицам столицы без ведома и согласия Патриарха. Одновременно, талантливый и преданный помощник Патриарха архиепископ Иларион был арестован и отправлен в ссылку на Соловки.

В своем заявлены советским властям по вопросу о календарном стиле, Патриарх так описывает положение Русской Православной Церкви в 1924 году: "Церковь в настоящее время переживает беспримерное внешнее потрясение. Она лишена материальных средств существования, окружена атмосферой подозрительности и вражды, десятки епископов и сотни священников и мирян без суда, часто даже без объяснения причин, брошены в тюрьму, сосланы в отдаленнейшие области республики, влачимы с места на место; православные епископы, назначенные нами, или не допускаются в свои епархии, или изгоняются из них при первом появлении там, или подвергаются арестам. Центральное Управление Православной Церкви дезорганизовано, так как учреждения, состоящие при Патриархе Всероссийском, не зарегистрированы и даже канцелярия и архив их опечатаны и недоступны; церкви закрываются, обращаются в клубы и кинотеатры, или отбираются от многочисленных православных приходов для незначительных численно обновленческих групп. Духовенство обложено непосильными налогами, терпит всевозможные стеснения в жилищах и дети его изгоняются со службы и из учебных заведений потому только, что отцы их служат Церкви..."

Если так писал Патриарх после своего освобождения, то очевидно положение Церкви было еще хуже в то время, когда он считался находящимся под судом и был в заключении.

Формальное заявление Патриарха Верховному суду, данное им перед освобождением из тюрьмы, несомненно, было сдачей одной из очень важных позиции. Собор избрал его не только, как канонического Первоиерарха Русской Церкви, но и как православного народного вождя, печальника Земли Русской, выразителя народной совести в делах не только церковных, но и народно-государственных. Не трудно увидеть это из ряда речей на Всероссийском соборе, выражавших надежды, связанные с восстановлением Патриаршества. Если люди хотели слышать голос православной святой Руси, голос народной совести, то Патриарх Тихон и был тем, кто возвышал этот голос. Этот голос смело прозвучал в обличение убийств, грабежей, притеснений Церкви и лишения ее всяких прав.

Большевики обвиняли Патриарха в этом и, в частности, в том, что он выразил сочувствие заключенному в Тобольске императору Николаю II-му, послав ему просфору через архиепископа Гермогена. Но он не остановился на этом. Он затем громко, насколько мог осудил и убиение Царской Семьи. Князь С. Г. Трубецкой пишет: "После убийства царя, Патриарх произнес в одном из соборов проповедь, в которой говорил, что как бы ни судить политику государя, его убийство после того, как он отрекся от престола и не делал ни малейшей попытки вернуться к власти, является ничем не оправданным преступлением, а те, кто его совершил, должны быть заклеймены, как палачи. "Недостаточно только думать это, — добавил Патриарх: не надо бояться громко утверждать это, какие бы репрессии ни угрожали вам" [59].

Но после годичного заключения, видя полный развал в Церкви, Патриарх решил, что не имеет больше практической возможности проявлять себя в вопросах государственных. Тогда он, не отрекаясь от принципов св. Руси, отказался от неосуществимых для него функций народного вождя, а стал ограничиваться только каноническим управлением Церкви. Все другие вопросы, как бы важны они ни были в его глазах, он как бы вынес за скобки, сосредоточив все внимание только на самом главном: спасении Церкви от обновленческой реформации.

Титлинов отмечает, что на обновленческом съезде в августе 1922 года обозначилось два течения. Одно, по его определеннию, "более умеренное в смысле тактики и более идейное в смысле заданий церковного переворота, и другое, более радикальное по тактическим приемам и революционным замахам и, в то же время, более практическое и классовое по своему настроению". Говоря о деталях этого направления, Титлинов признает, что они "не особенно стеснялись средствами для проведения своих планов и не чуждались приемов, не соответствующих духу церковного братства и неизбежно ожесточающих противную церковную среду" [60].

Сам Титлинов, заявляя себя сторонником не Живой Церкви, а другой группы, называвшей себя "Новой Церковью", если и отзывается неодобрительно о насильственных методах борьбы живоцерковников с Православной Патриаршей Церковью, то все-таки находит для них некоторое оправдание в том, что обновленческое движение было революцией в Церкви. Он, вопреки очевидности, старался доказывать, что это движение не было реформацией, но в то же время сам назвал его революционным. "Но если, — писал он, — новое церковное движение нельзя назвать реформационным, то его можно и должно назвать революционным" [61].

В то время, как обновленцы всех толков пользовались покровительством гражданских властей, православные, напротив, и после освобождения Патриарха Тихона оставались практически вне закона. По декрету 10 августа 1922 года могли существовать только организации, которые были зарегистрированы и только они могли получить в пользование храмы. По декрету же об отделении Церкви от государства, право на существование признавалось только за небольшими группами верующих, так называемые "двадцатками". Православные центральные органы по закону не могли легально существовать и функционировать. Если они все-таки существовали, и могли вступать в какие-то переговоры с гражданскими властями, то только в порядке административного усмотрения со стороны последних. Но поскольку это не предусмотрено законом, они всегда была под угрозой санкций. Управление Культов в циркуляре от 25 мая 1923 года требовало, чтобы церковные распоряжения представлялись прокурору ГПУ. На этом основании "тихоновские" епископы постоянно привлекались к ответственности за нарушение законов о религии и наполняли тюрьмы и концентрационные лагеря, а к обновленцам такие ограничения применялись редко. Несмотря на заявление Патриарха Тихона о прекращении с его стороны всякой борьбы с советской властью, — его последователи продолжали рассматриваться, как контрреволюционеры по сравнению с лояльными обновленцами.

Тем не менее, православные не оставались бездеятельными. Известия ВЦИК 20-го августа 1022 года сообщали о ряде тайных съездах верующих, выносивших постановления о непризнании Высшего Церковного Управления и поддержке Патриарха Тихона. Это движение усилилось после освобождения Патриарха.

Некоторых успехов обновленцы достигли заграницей. Первоначально, вследствие осведомлений, получавшихся от Митрополита Антония, ряд Православных Церквей высказали осуждение обновленцев и поддержку Патриарху Тихону.

Константинопольский Патриарх Мелетий IV-й и его Синод 24 мая 1923 г. вынесли постановление о непризнании суда над Патриархом Тихоном и заявили, что "все Православие смотрит на Патриарха Московского, как на исповедника" [62].

Даже Всеправославный Конгресс, сам во многих отношениях проявивший обновленческие тенденции, под впечатлением деятельности представителя Русской Церкви Заграницей Архиепископа Анастасия, в определении 4 июля 1923 года за №3244 назвал постановления Живой Церкви "неканоническими" [63].

"Незаконными захватчиками церковной власти в России" назвал обновленцев и Патриарх Григорий VII-й в послании 27 декабря 1923 года [64].

Еще более резко отозвался о них Антиохийский Патриарх Григорий IV-й, назвавший в послании 17 ноября 1923 года обновленческий Синод "богоборным, сатанинским сборищем".

Категорически отвергли обновленцев также Сербский Патриарх Димитрий, Афинский Митрополит Хризостом, Кипрская и Польская Церкви.

Однако, позднее, пока Патриарх Тихон поневоле безмолвствовал, находясь в заключении, обновленцы с помощью советского правительства добились на Востоке немалых успехов. Те же Восточные Патриархи вошли в сношения с обновленцами. Иерусалимский Патриарх Дамиан вошел в переписку с московскими обновленцами, как представителями Русской Церкви и на некоторое время прекратил общение с наблюдающим за делами Русской Духовной Миссии в Иерусалиме Архиепископом Анастасием, которому не скоро удалось разъяснить Патриарху истинное положение дел. В Константинополе, под влиянием обновленцев, Патриарх принял меры против Архиепископов Анастасия и Александра. Над ними назначено было следствие и им запрещено было священнослужение за враждебные выступления против советской власти, поминовение Патриарха Тихона и признание возглавленного Митрополитом Антонием Архиерейского Синода. Им дан был совет признать советское правительство. Кроме того, Патриарх Григорий обратился к Сербскому Патриарху Димитрию с просьбой закрыть Архиерейский Синод Русской Православной Церкви Заграницей, как учреждение самозванное и не имеющее за собой никакого канонического основания. Само собой разумеется, что эти выступления встретили обоснованные возражения со стороны заграничного Архиерейского Синода [65].

Проф. С. В. Троицкий по этому поводу напечатал очень серьезную статью "Дымное надмение мира и Церковь", в которой обличил Константинополь в неканонических претензиях [66].

Все эти попытки из Москвы уничтожить свободную Русскую Церковь Заграницей успеха не имели.

Преемник Патриарха Григория VII-го, Константин VI-й, занял немного более осторожную позицию. Когда Митрополит Антоний 30 марта 1926 года издал послание главам Православных Церквей с протестом против приглашения обновленцев на Вселенский собор, Патриарх Константин ответил, что в России есть несколько церковных партий и все они выдают себя за истинно-православные, и что он пригласил на Вселенский собор не только Живую Церковь, но и местоблюстителя Патриаршего престола Митрополита Петра, а будущий Вселенский собор должен будет решить, кто прав в церковной распре [67].

Другие Церкви раньше Константинополя потеряли всякое доверие к обновленцам и прекратили общение с ними, впрочем, без нарочитых письменных о том заявлений.
В самой России обновленцы, после временного расцвета, стали терять почву. Укрепление Тихоновской Церкви, как называли православных обновленцы, после освобождения Патриарха и вообще протесты верующих, заставили обновленцев отступить от некоторых своих реформационных мероприятий. В последний год жизни Патриарха Тихона появились уже попытки искать соглашения с ним. С другой стороны, обновленцы в угоду населению, стали смягчать свои реформы, во многих случаях добиваясь того, чтобы их по внешности трудно было отличить от православных. Постепенно, после появления во главе Патриархии Митрополита Сергия, они потеряли и некоторых преимущественно преданных советской власти, поскольку внешне более приличная Московская Патриархия оказалась и более удобной для служения советской власти. При политике соглашательства митрополита Сергия, обновленцы стали для нее менее интересны.

А. Краснов справедливо определил 30-е годы, как годы заката обновленчества [68]. Начались тогда стеснения и для живоцерковников. В 1936 году распался обновленческий Синод. В 1943 году ликвидировались последние остатки обновленческой организации и члены ее, не меняя своих убеждений, стали вливаться в Церковь Патриарха Сергия, часто занимая влиятельное положение в ее иерархии и администрации. Живая Церковь умерла, но обновленчество и теперь живет в Московской Патриархии. Об этом более подробно будет сказано ниже.

[54] Лев Регельсон. Трагедия Русской Церкви, стр. 304.

[55] Там же, стр. 148.

[56] Там же, стр. 335.

[57] Там же, стр. 54-55.

[58] А. А. Шишкин. Сущность и критическая оценка обновленческого раскола РПЦ, стр. 89.

[59] История Церковной Смуты, стр. 234.

[60] Проф. В. Титлинов. Новая Церковь, стр. 15-17.

[61] Проф. В. Титлинов, стр. 215.

[62] Церковные Ведомости, 1923 г., №№7-8, стр. 4.

[63] Там же, №№15-16, стр. 4.

[64] Церковные Ведомости 1926 г., №№1-2, стр. 4.

[65] Церковные Ведомости 1925 г., №№17-18, стр. 3-4.

[66] Церковные Ведомости 1924 г., №№15-16, стр. 2-10 и 1925 г. №№7-8 стр. 3.

[67] Проф. С. Троицкий. Что такое Живая Церковь, Варшава 1927 г., стр. 39. Автор замечает, что цитируемая им грамота Вселенского Патриарха от 18 июля 1926 г. нигде не напечатана. С. В. Троицкий, очевидно, познакомился с ней будучи переводчиком с греческого языка для Священного Синода Сербской Церкви.

[68] Статья "Закат Обновленчества", Грани, №№8-88 за 1973 г.