В избрании Митрополита Тихона Патриархом, члены Всероссийского собора увидели осуществление воли Божией. Все три кандидата на эту должность были выдающимися личностями. Все они уже имели не малый жизненный и административный опыт и были единомышленниками в главных принципах церковного управления. Ни один из них не добивался избрания, и все сознавали, что патриаршее служение в существующих условиях сулит не столько почета и радости, сколько тягчайших испытаний.

Митрополиту Тихону было 52 года. Родом он был из г. Торопца Псковской губернии, где отец его был священником. С 1878 года по 1883 год он обучался в Псковской Духовной семинарии. По серьезности его характера товарищи там дали ему прозвище "архиерей". По окончании семинарии, Василий Беллавин поступил в Петербургскую Духовную Академию. Там, по той же причине, товарищи дали ему прозвище "патриарх". По окончании Академии, еще в светском звании, Василий Беллавин был назначен преподавателем Псковской Духовной семинарии. В 1891 году будучи 26 лет, он был пострижен в монашество с именем Тихона и назначен инспектором Холмской семинарии. Вскоре он был возведен в сан архимандрита и в 1898 году хиротонисан в сан епископа. Через год он был назначен на самостоятельную кафедру в Северную Америку, в которой прослужил 8 лет и оставил о себе благодарную память в пастве. В 1905 году он был возведен в сан архиепископа. В 1907 году Архиепископ Тихон был назначен на Ярославскую кафедру, где тоже приобрел любовь паствы. Оттуда он был переведен в Вильно. В 1914 году наступила война с Германией и довольно скоро почти вся епархия была занята неприятельскими войсками. Архиепископ Тихон старался пребывать поближе к своей епархии, но много времени ему приходилось проводить в Петрограде, куда его вызывали для участия в заседаниях Синода. Он тоже был в числе епископов, удаленных из состава Синода Временным правительством.

Когда за увольнением Московского Митрополита Макария освободилась Московская кафедра, Архиепископ Тихон был избран на эту кафедру.

Со времени обучения в Петербургской Духовной Академии у Патриарха Тихона установились теплые отношения с Архиепископом Антонием Харьковским (Храповицким), тогдашним ректором этой Академии, к которому вообще были привязаны почти все его ученики, увлеченные его любовью к Церкви и людям.

Патриарх Тихон был чужд честолюбия. Поэтому, избрание его на Патриарший престол вызвало у него не радость, а предвидение скорбей, которых он не мог не ожидать в своем новом положении.

Эти чувства он ярко высказал, отвечая Митрополиту Вениамину, возглавлявшему делегацию посланную от собора, для объявления ему о его избрании: "...Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: "Плач, стон и горе" и каковой свиток должен был съесть пророк Иезекииль (Иез. 2, 10; 3, 1). Сколько мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении, и особенно в настоящую тяжкую годину..."

Так говорил и чувствовал Патриарх, когда кругом него чада Русской Церкви изъявляли свою радость. Эта радость, однако, омрачалась той братоубийственной борьбой, которая почти одновременно шла в осажденном юнкерами Кремле.

2-го ноября, когда исход сражения еще не был ясен, собор обратился с воззванием к сражающимся, пытаясь склонить их к прекращению брани. Когда определилась победа большевиков, собор обратился с новым призывом не допускать расправы с побежденными: "Священный собор во всеуслышание заявляет: довольно братской крови, довольно злобы и мести... Победители, кто бы вы ни были и во имя чего бы вы ни боролись, не оскверняйте себя пролитием братской крови, умерщвлением беззащитных, мучительством страждущих".

Того же 2-го ноября 1917 года, потрясенный боевыми событиями в Кремле и приходом к власти коммунистов, собор, даже не дожидаясь интронизации только что избранного Патриарха, обратился с посланием к русскому народу, в котором яркими красками обрисовал последние события, связанные с переходом власти в руки жестоких людей, "лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междуусобия". "Давно уже, — писал собор, — в русскую душу проникают севы антихристовы и сердце народное отравлено учениями, ниспровергающими веру в Бога, насаждающими зависть, алчность, хищение чужого. На этой почве обещают они создание всеобщего счастья на земле... Вместе с кремлевскими храмами начинает рушиться все мирское строение державы Российской. Еще недавно великая, могучая, славная, — она ныне распадается на части. Покинутая благодатью Божиею, она разлагается как тело, от которого отлетел дух..."

Послание горячо призывало русский народ к покаянию: "Покайтесь же и сотворите достойные плоды покаяния. Оставьте безумную нечестивую мечту лжеучителей, призывающих осуществлять всемирное братство путем всемирного междуусобия. Вернитесь на путь Христов".

Председателем комиссии, которой было поручено составить чин интронизации и разработать детальный план этого торжества был Архиепископ Кишиневский Анастасий (Грибановский), как бывший многие годы московским викарием и поэтому, хорошо знавший Москву и ее порядки. Архиепископ Анастасий впоследствии был Первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей.

Торжество интронизации Патриарха в Успенском соборе воодушевило всех его участников и внесло радость в сердца верующих. По милости Божией, захватчики власти над русским народом тогда и сами не смогли еще опомниться в радостях своей победы. Поэтому они не препятствовали торжеству верующих, а дипломатичность и осторожность Архиепископа Анастасия привели к тому, что ему даже удалось добиться у властей обещания поддерживать порядок во время торжеств. Однако, новопоставленный Патриарх и его сотрудники скоро оказались перед лицом растущей смуты и вражды безбожников к Церкви Христовой.

Всероссийский собор продолжал свои деяния, невзирая на поступающие во все большем числе сообщения о нападении безбожников на церкви и духовенство, насилия и убийства. Собор разработал Положение о Высшем Церковном Управлении, о правах и обязанностях Патриарха, Синода, Епархиального Управления и проч.

2-го декабря 1917 года собор вынес постановление о правовом положении Православной Российской Церкви, возглавленной Патриархом. Канонически это определение безупречно, но поражает тем, что как бы игнорирует наступающее для нее положение гонимой, а не только независимой от государственной власти. По-видимому, в сознании членов собора не укладывалось понимание, что гражданская власть коммунистов твердо укрепилась, и что теперь Церковь имеет перед собою не просто отделенное от нее государство, а антихристову власть. Для этой власти вопрос заключался в том, как уничтожить Церковь и веру, а совсем не в том, как урегулировать отношения с ней.

Первоначально советская власть сообщила в газетах о подготовке декрета об отношении Церкви и государства. Затем вышел декрет, но в нем только объявлялся принцип, что Церковь лишалась прав собственности и вообще каких бы то ни было прав, но в каком порядке это должно было осуществляться, ничего сказано не было.

Только 24-го августа Народный Комиссариат Юстиции утвердил инструкцию о порядке проведения декрета в жизнь. 7-й отдел Наркомюста по проведению реформы назывался "ликвидационным". Это не удивительно: творцы новой власти знали принципы марксизма, но что такое вера и какова ее сила в народе, они не знали и знать не хотели. Поэтому, ликвидация веры им казалась гораздо более легкой, чем она была на самом деле. Они знали марксизм, но понятия не имели об истории. А пока, они объявили принцип, но проведение его в жизнь предоставлялось активистам на местах. Этим развязывались руки разбойничьим элементам [25].

Когда члены собора вернулись после рождественских каникул, собор уже стоял перед проблемой церковного бесправия и организованной акции уничтожения Церкви любыми средствами.

В собор посыпались вести о разных случаях разбойнических нападений на епископов и священников. Начал составляться и быстро расти список новомучеников...

19-го января 1918 года, еще до того как вновь собрался собор, Патриарх Тихон обратился ко всей своей Церкви с кратким пламенным посланием. В нем он ярко обрисовывал то, что обуревало Церковь с приходом к власти большевиков: "Жесточайшее гонение воздвигнуто на святую Церковь Христову: благодатные Таинства, освящающие рождение на свет человека или благословляющие супружеский союз семьи христианской, открыто объявляются ненужными. Святые храмы подвергаются разрушению или ограблению и кощунственному оскорблению, чтимые народом святыни захватываются безбожными властелинами тьмы века сего, школы, содержавшиеся на средства Православной Церкви и училища, подготовлявшие пастырей Церкви, признаются излишними, имущества монастырей и церквей православных отбираются"... "Все сие исполняет сердце наше глубокой болезнью и скорбью и побуждает нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения по завету апостола: "согрешающих перед всеми обличай, да и прочие страх имут" (1 Тим. 5, 20). Тут Патриарх обращается и прямо к большевикам: "Опомнитесь, безумцы! Прекратите ваши кровавые расправы... Властью, данной нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы еще носите имена христианские, хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной". А верных чад Православной Церкви Патриарх призывал "не вступать с такими извергами рода человеческого в какое-либо общение". Верующих Патриарх призывал: "Противостаньте им силою веры вашей. А если нужно будет и пострадать за дело Христово, зовем вас, возлюбленные чада Церкви, на эти страдания вместе с собою".

Послание кончается призывом к архипастырям и пастырям: "Не медлите ни одного часа в вашем духовном делании, но с пламенной ревностью зовите чад ваших на защиту Церкви Православной, зовите их становиться в ряды духовных борцов, которые силе внешней противопоставят силу своего святого исповедания".

Всероссийский собор всецело поддержал Патриарха. 28 января 1918 года он постановил: "Священный собор Всероссийской Православной Церкви приветствует послание св. Патриарха Тихона, карающего злодеев и обличающего врагов Церкви Христовой... Священный собор свидетельствует, что он пребывает в полном единении с отцом и молитвенником Церкви Русской, внемлет его призыву и готов жертвенно исповедывать веру Христову против ее хулителей. Священный собор призывает и всю Русскую Церковь во главе со всеми архипастырями и пастырями объединиться ныне вокруг Патриарха, дабы не дать на поругание веры нашей".

Вскоре после издания этих актов, члены собора были потрясены вестью об убийстве Киевского Митрополита Владимира. Подробные сведения об этом преступлении содержатся в книге протопресвитера Михаила Польского "Новомученики Российские" и в 4-м томе книги архиепископа Никона "Жизнеописание Блаженнейшего Антония, Митрополита Киевского и Галицкого".

Прибывший с собора в Киев Митрополит Владимир оказался в очень трудном положении вследствие разлагающей работы Украинской Церковной Рады, приступившей к устройству в сущности обновленческой церкви, возглавлявшейся, конечно самочинно, заштатным архиепископом Алексеем (Дороднициным). Комиссия этой Рады 9 декабря явилась к Митрополиту и потребовала от него передачи ей власти, удаления епископа Чигиринского Никодима и выезда из Киева самого Митрополита. Архиепископ Алексей тем временем поселился в Киево-Печерской Лавре и вел против Митрополита злостную агитацию в среде братии. Поэтому, когда убийцы явились к Митрополиту 25 января 1918 года, он оказался в их руках совершенно одиноким. Ни один человек не встал на его защиту. Лишь его долголетний келейник подошел под благословение своего Митрополита, когда его уводили на убиение из Лавры.

Митрополит успел только благословить его и сказать: "Прощай, Филипп". Как пишет о. Михаил Польский: "забытый и брошенный своей братией, окруженный палачами и убийцами, ни в чем не повинный, кроткий и смиренный старец Митрополит Владимир спокойно шел на казнь". Владыку привезли к месту расстрела в автомобиле. В ответ на его просьбу, убийцы позволили ему помолиться, сказав: "Только поскорее". Случайный очевидец рассказал, что, воздев руки к небу, владыка Владимир молился вслух: "Господи, прости мои согрешения вольные и невольные и прими дух мой с миром". Потом, благословив крестообразно обеими руками своих убийц, он сказал: "Господь вас да простит".

Тело мученика было обнаружено утром на другой день женщинами богомолками. На нем было много не только огнестрельных ран, но и штыковых.

Митрополит Владимир был первым после революции мучеником-архиереем. Само собой разумеется, что его мученическая кончина произвела сильное впечатление на верующих и, особенно, на членов Всероссийского собора.

Убийство Митрополита Владимира и смута междуусобной войны сделали вопрос о замене его, как главы автономной Киевской митрополии очень сложным и срочным. Киев незадолго до того был занять немцами, а гражданское управление перешло в руки гетмана Скоропадского, бывшего под наблюдением немецких военных властей.

Митрополит Антоний вернулся в Харьков к Лазаревой субботе, а вскоре после Пасхи он поехал в Киев на областной собор. Тогда же архиепископ Евлогий получил поручение от Патриарха провести выборы нового Киевского митрополита. Громадным большинством голосов митрополитом был избран архиепископ Антоний, и выборы эти были вскоре утверждены Патриархом Тихоном. Перед отъездом Митрополита Антония в Киев, от лица Харьковской епархий его просили указать кого он хотел бы видеть там своим преемником. Он указал на Архиепископа Анастасия, впоследствии заменившего его на посту главы Зарубежной Церкви.

Митрополит Антоний вскоре прибыл в Киев. Не без труда прошло его утверждение со стороны гетмана, вследствие интриг сепаратистов, которым в этом помогал министр исповеданий проф. В. В. Зеньковский. Однако, Митрополит Антоний мог управлять своей епархией только до декабря. В декабрь 1918 года власть захватили петлюровцы. Митрополит Антоши и Архиепископ Евлогий были арестованы и заточены в униатском монастыре в Галиции. Этой ссылкой, вероятно, была сохранена жизнь Митрополита Антония в период наступившего буйного гонения на Церковь в России. Кто мог тогда догадаться, что таким испытанием Господь сохранял жизнь Митрополита Антония для совсем особого подвига за рубежом?

[25] Владимир Степанов (Русак) Свидетельство Обвинения, Москва 1980 г., ч. I, стр. 49.