Посвящается блаженной памяти Митр. Антония (Храповицкого)

Глава 4. Евангельское нравоучение.

В. Прошлый раз мы собирались беседовать о заповедях Иисуса Христа с точки зрения их соответствия нашим представлениям о греховности человека. Еще раз рассмотрев Его нравственное учение, я не увидел ничего сверхъестественного. Это обычные требования к любому порядочному человеку. Немного обескураживает и то, что вместо требований нужны были бы рецепты поведения, а их-то я и не увидел. Понятно и так, что требуется сделать: не убивать, не красть и не блудить. Но научите, как это выполнить - вот что было бы важнее. Впрочем, готов согласиться, что нравственность - дело тонкое и готовых рецептов здесь может не быть. Но все же, что особенного во всем учении Христа? Что отличает его от иных нравоучений? Что делает его цельным и единым? И самое главное: что делает его единственно спасительным?

О. Действительно, учение Иисуса Христа нарочито свободно, освобождено от предписаний и инструкций: делай так, не делай иначе. И здесь же его первое отличие от иных нравственных учений, например, Моисеева закона.

В. Вы имеете в виду десять заповедей?

О. Вместе с их разъяснениями и дополнениями, то есть в христианском понимании.

В. И в чем здесь главное отличие?

О. Моисеев закон говорит о том, что делать нужно, а чего делать нельзя. Иными словами, это список обязательных и запрещенных действий. Христов закон касается сердечных расположений. Потому, кстати, оба нравственных кодекса друг другу не противоречат. Евангельские заповеди углубляют Десятословие, а оно отмечает возможные наиболее грубые нарушения заповедей Евангелия. Теперь если Вас интересует, как научиться исполнять заповеди, то как раз лучше Евангелия вы ничего для этой цели не найдете, хотя в нем, действительно, нет инструкций и рецептов. Иисусов рецепт один, очень простой в изложении, очень сложный в исполнении, и ничем не заменимый: исправь свое сердце, ум и волю - и что бы ты ни делал, все будет чисто. Или, словами святоотеческого афоризма: стяжи любовь и делай, что хочешь. Но нужна такая любовь к Богу, чтобы ничего греховного ты даже не мог помыслить.

Сам Христос все Свое нравоучение вложил в эту двуединую заповедь о любви: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею - вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мк. 12, 30). Без исправления всех сторон грехолюбивой души: и ума, и сердца, и воли никакие дела нельзя считать добродетельными и приближающими человека к Богу.

В. Да, это и так понятно.

О. А потому кажется вам тривиальным? Но делайте поправку на двухтысячелетнее влияние закона Христова в человеческом обществе. Хотя современное общество все дальше отходит от христианства, но все-таки некоторые нравственные идеалы Евангелия еще вспоминаются и как раз под видом общечеловеческих заповедей. Но ведь сами люди, без Иисуса Христа до них так и не додумались.

В. Если Евангельский закон так хорошо помнится обществом, то дело только за освежением памяти. Что же в нем особенного, и даже, как вы говорили, парадоксального?

О. Кто всерьез не пытался этот закон исполнять, тот, конечно, не увидит в нем ничего парадоксального. Но давайте посмотрим на те обобщающие положения евангельской нравственности, которые именуют заповедями блаженства. Они не охватывают всего, но кратко выражают главное. Вот вам девять парадоксов, которые можно свести к одному: блаженны несчастные на земле. Впрочем не все несчастные, и лишь при правильном своем настрое. Счастливы несчастные - разве это не парадокс?

В. Постойте, давайте по порядку... Да, похоже, что так.

О. Именно так. Блаженны нищие духом (а в другом месте сказано и не только о духовной нищете - Лк. 6, 21). Блаженны плачущие, блаженны кроткие (а кротких постоянно обижают), блаженны алчущие (имеется в виду не только алчьба духовная, жажда правды, но и телесная). Как бы ни понимать эту нищету и жажду, но они несомненно указывают на нечто противоположное комфорту и довольству – душевному или телесному. Далее сказано, что блаженны милостивые (эти постоянно отдают и теряют свое), блаженны чистые сердцем (здесь можно вспомнить и ту похвалу безбрачию, которую впервые в истории высказал Иисус, тогда получится на современном языке, что блаженны те, у кого не сложилась счастливая семейная жизнь), блаженны миротворцы (только здесь, пожалуй, скорби такого человека не очевидны), и наконец блаженны гонимые за правду, оклеветываемые, изгоняемые. Скажите мне, какого рода несчастье, из претерпеваемых людьми на земле, не поименовано в этом списке блаженств?

В. Да,.. ну разве что утрата близких людей. А еще потеря веры, отчаяние.

О. Вы правы. Теряющие близких плачуи и молятся о них, а потому в какой-то мере не лишаются того утешения, которое обещано плачущим. И лишь потерявшие веру и цель жизни, отчаявшиеся в Божией милости, действительно, страждут безотрадно, не будучи способны получить какое-либо утешение от Христа.

Итак, блаженны страждущие и несчастные. Но не все и не всяким образом страждущие. При внимательном чтении становится видно, кого именно Господь имеет в виду. Не всякие нищие, плачущие и гонимые, а терпящие это за правду, терпящие кротко ради очищения грехов своих. Такой настрой Христовых заповедей вполне соответствует учению о нашем греховном повреждении. С души каждого из нас нужно "содрать коросту" греховную. Безболезненно это совершиться не может. Христианину надлежит добровольно и радостно потерпеть некоторые скорби за свои грехи.

Дать такое учение мог лишь Тот, Кто знает человеческую душу во всем совершенстве.

Дать такое учение имел право лишь Тот, Кто Сам на Себе изведал все перечисленные виды страдания.

В Ветхом Завете исполнение заповедей воздавалось земными наградами и обетованиями. Хочешь долголетия на земле и благополучия - почитай отца и матерь. Христос же земных наград практически нигде никому не обещает.

В. Теперь мы возвращаемся к прежде поднятому вопросу о том, должна ли добродетель подавать человеку удовлетворение и радость?

О. Без разного рода скорбей не выполняется ни одна евангельская заповедь. Но удовлетворение непременно будет и не только в будущей, но и в земной жизни.

В. Опять-таки тщеславие?

О. Нет, в правильном случае - иное утешение, но объяснить его невозможно. Это предмет духовного опыта. Вообще говоря всякому христианину надлежит самому познать эту радость, которая никоим образом не есть тщеславие. А пока можно поверить прямым словам Христовым: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради Меня и Евангелия и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной. (Мк. 10, 29-30). Понятно, что выражение: во сто крат более домов и отцов, нельзя здесь понимать буквально. И в то же время очевидно, что речь здесь идет о воздаянии за добродетель уже в здешней жизни, помимо награды будущей. Исполнение евангельских заповедей приближает к Богу, соединяет человека с Ним, а где Господь, там блаженство. Конечно, блаженство не земное, описать его, не испытав, невозможно. Тем не менее оно было известно множеству мучеников и подвижников, которые посреди своих страданий свидетельствовали сами о радости своей.

Потому парадокс: блаженны несчастные - по сути лишь кажущийся. И вот еще один признак божественности Евангельского учения. Дать такое неземное блаженство человеку не может ничто из сотворенных вещей, но только Сам Бог. Кто же, кроме Него, мог впервые возвестить людям такие истины?

В. Я готов согласиться, что Евангелие богодухновенно. И все же, когда мы смотрим на Моисеев закон, он, действительно, имеет форму закона, кодекса. А Иисусово учение изложено, на мой взгляд, довольно безсистемно, в виде отдельных поучений и притч, так что даже непонятно, где в нем начало, где конец. Можно ли его суммировать как-то более упорядоченно?

О. Ну, а в жизни разве может быть такой строгий порядок исполнения любых нравственных правил? Требуется исполнить ту добродетель, случай к которой предоставился здесь и теперь. Но определенная последовательность в становлении христианской души все же прослеживается, как бы пунктирной линией. По крайней мере, можно сказать, что начало Евангелия есть покаяние. Смотрите, Евангелие от Марка так и начинается с Иоаннова крещения, с заповеди о покаянии. Без этого никакой человек ко Христу не придет. Неслучайно и заповеди блаженства начинаются с нищеты духа. Это значит, что всю свою прежнюю жизнь человек сам должен оценить, как совершенно непотребную перед Богом. Не только грехи свои он должен признать грехами (а не ошибками или недоразумениями, как это, к сожалению, чаще встречается), но и самые добродетели свои должен оценить критически, как недостойные всесвятого Бога. Такой взгляд на себя будет соответствовать библейской истине, тому откровенному учению о человеке, которое мы уже обсуждали ранее.

Из такого душевного настроя проистекает поиск Искупителя. Человек обращается к Богу уже не с просьбой о помощи в земных начинаниях, а с прошением нравственного характера. Он ищет заглаждения прежних своих преступлений и просит новых сил к нравственному обновлению, или возрождению, тех сил, которых пока в себе не находит.

Причем этот поиск Искупителя носит не отвлеченно-умственный характер, он затрагивает и сердце, и волю и, пожалуй, в еще большей степени, нежели ум. Так настроившийся человек непременно получит ответ в самом своем сердце, ответ вполне Божественный, неописуемый, незаменимый собственными человеческими мыслями и чувствами. После этого человек становится христианином и начинает принимать к исполнению и прочие евангельские заповеди. Он стремится к внутренним жертвам ради Господа, с радостью подъемлет встречающиеся скорби на своем пути.

В итоге получается, что трудно указать последовательность заповедей более подробную и приложимую к действительной жизни. Вот последовательность, наиболее общая и жизненная: покаяние, крестоношение (включающее исполнение самых разных конкретных предписаний), а венчается все тем самым блаженством, которое обещано страждущим о Господе.

В. И в первой же точке вы опять ссылаетесь на некий мистический опыт, чем по сути дела уходите от ясного ответа.

О. Зато эта моя ссылка дает вам ясный ответ на другой вопрос: почему для большинства людей Евангелие все-таки трудно приемлемо, почему оно иудеям соблазн, а еллинам безумие (1 Кор. 1, 23). Мы можем сколько угодно говорить о Евангелии, но христианином вы при этом так и не станете, если весь наш разговор ограничится человеческими словами, а внутреннего посещения от Христа при этом не произойдет. Для нехристианина Евангелие, как жизненное руководство, закрыто и запечатано.

В. Покажите это на примерах. Что конкретно из евангельских заповедей так уж неприемлемо для того человека, который и без всякого мистического опыта пожелал бы их исполнять?

О. Хорошо, давайте рассмотрим те частные заповеди, основу которых Христос взял из Моисеева закона, а саму суть их сделал весьма непростой к исполнению.

Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействал с нею в сердце своем (Мф. 5, 27-28). Почему вы думаете, что постоянно отсекать нечистые помыслы - это наша обязанность? Или что она легка в исполнении? Кто из неверующих станет всерьез заниматься таким внутренним деланием, таким постоянным самоконтролем?

Далее. Вы слышали, что сказано древним: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому (Мф. 5, 38-39) Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф. 5, 44). Способен ли на это естественный человек, да притом еще и постоянно?

В. Разве только по трусости.

О. Надеюсь, вы согласитесь, что Христос здесь трусости и человекоугодию не учит? Но есть и более трудные примеры, когда Христос призывает всякого верующего в Него последовать за Собою, взяв крест. Об этом в разных местах Евангелия говорится довольно много, вплоть до таких слов: кто любит отца или мать более, нежели Меня, тот недостоин Меня...и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. 10, 37- 38). А посмотрите на разные притчи о Царстве Божием (Мф. гл 13), которыми показывается его непревосходимая ценность по сравнению с любыми земными благами! Как человек может начать стремиться к этой цели, как главнейшей в своей жизни, если он совершенно не имеет внутреннего представления о ней?

В. А для чего тогда вера? Ведь вера это уверенность в невидимом. (Евр. 11, 1)

О. Я не утверждаю, что, живя на земле, ощущать Царство Божие внутрь себя можно постоянно или часто. Место вере остается. Но истинная вера - есть зрячая вера, которая все- таки немного знает свой предмет. Подвиг веры состоит в том, что всю свою деятельность человек посвящает поиску того, о чем имеет еще лишь самое поверхностное представление, но что, согласно его вере, есть самое важное в его жизни.

В. Если все это так, то из евангельского учения постепенно улетучивается понятие "закона", уходит элемент обязательности. Эти заповеди остаются приложимы только к верующим, и то по мере их веры. Получается нечто подобное рецептам верующего врача или психолога, который учит так: если вы верующий, сделайте то-то, а если не верующий, то поступайте так-то.

О. Во-первых, очень хорошо, если на этом примере вы убеждаетесь, что Евангелие не есть общечеловеческий универсальный кодекс. Да, оно сказано в собственном смысле только христианам, по крайней мере в той его части, которая касается заповедей. Во-вторых, правильный религиозный выбор - это самое главное, что только может быть у человека в жизни. Если человек не принимает Христа, то, конечно, ему безсмысленно втолковывать весьма затруднительные к исполнению евангельские нравственные начала. Выполняет он их или нет, разницы мало, для его вечной жизни - главной цели евангельского нравоучения - это почти не имеет значения. Есть заповеди, которые должны быть обязательны для всех, независимо от их религиозных убеждений. Таковые не нуждаются в Божественном откровении. Это чисто правовые положения. Но поскольку никакой человек не может быть полностью вне религии, то он часто не может удовлетвориться правовыми понятиями и приравнять их к нравственным. Его совесть ищет чего-то высшего, нежели право.

В. И все же, если взять тот же Моисеев закон, он гораздо более конкретен и кодифицирован, потому обладает большей обязательностью, следовательно большей нравственной силой...

О. Как раз не нравственной, а правовой!

В. Значит, нравственная сила состоит в большей вольности?

О. Безусловно, нравственное достоинство самого закона и тех, кто его исполняет предполагает значительную "вольность" в исполнении. И в этом смысле Евангельское учение совершенно уникально. Оно учит человека свободно и сознательно налагать на себя, на свое самовольство, тяжкие кресты и оковы. Нигде вы не встретите ничего подобного, ни в одном ином нравственном предписании.

В. Это непонятно. Вроде бы мы уже уяснили, что наша греховная природа нуждается в ряде ограничений.

О. Совершенно верно. И я ни в коем случае не против права. Закон должен работать в обществе и нести свою функцию, в том числе и воспитательную. Он учит не делать другому, чего не хочешь себе. Это прямое юридическое положение, хотя оно встречается и в устах Самого Иисуса. Он Сам свидетельствует, что пришел не нарушить закон, а исполнить. И нигде Христос не отменял заповедей Моисеевых, нигде не позволял Себе осудить их, как неверные. Но обратите внимание, что все такие кодексы - и правовые и нравственные - ставят человеческое деяние и воздаяние в отношения прямой зависимости, вполне притом осуществимой уже на земле. А небесная природа человека, хотя и задавленная грехом, не желает этим удовлетвориться. Наше нравственное чувство, наша совесть не торопятся нас хвалить, если мы выполнили предписание, скажем, о неубиении. Мы не выбили зуб - и получаем награду в том, что и наш зуб остался на месте. Чего же еще требовать? Мы в расчете за соблюдение заповеди.

А Христос, пришед на землю, благовествует о Небесном Царстве, о той самой стране, по которой так тоскует наше сердце. Но вернуться туда можно только тем путем, который прежде отвергнут нами: это путь совершенно свободного и в то же время полного послушания Богу. Потому и говорим мы, что Христос именно призывает к самым тяжким скорбям ради Царства Небесного, но не принуждает к ним человека. В этом вся суть Евангельского учения. Только такое - добровольное, невынужденное стремление к Богу может иметь какую-то ценность для вечности. Так учит и Евангелие, так подсказывает нам и наше нравственное чувство - согласитесь!

В. Пожалуй, да, но не получится ли при этом некая раздвоенность: хочешь - исполняй заповедь, не хочешь - не исполняй.

О. Нравственный закон и не может быть иным. В меру своей веры исполняй те заповеди, к которым способен - больше тут ничего не добавишь. Но дело в том, что Законодатель не просто выдал предписания и отошел поглядеть издалека, как они будут выполняться. Напротив, Он Сам рядом, Он Сам помогает и тем, кто дерзнул на большое, и тем, кто не дерзнул, но все-таки желает оставаться Ему верным.

В. Например?

О. Например, заповедь о девстве. У всякой заповеди конечная цель одна - стяжать ту любовь к Богу и ближнему, к которой сводится весь закон. Лучшим путем для стяжания такой чистой духовной любви Христос законоположил жизнь девственную, в полном целомудрии. Этот подвижнический путь сопряжен со многими скорбями, он лишен многих земных утешений. Но есть и путь семейной жизни, который, если проходится супругами достойно, также сопряжен со многими скорбями, а по временам дает гораздо больше поводов к самоотверженности. Правда, достойное супружество имеет и много утешений земных, а потому и не так ценно для вечности. Но в конечном итоге может так получиться, что по степени соответствия общему нравственному идеалу Евангелия иные супруги превзойдут иных девственников.

Вот и смотрите. Главная цель одна и та же - достижение евангельской любви и Царство Небесное. Пути к этой цели разные, в данном случае, девство и брак. По обоим путям ведет Сам Господь, но выбор пути предоставляется каждому. Хочешь всецело посвятить жизнь Господу - будь девственником, однако и брак при этом не укоряется. При таком подходе получается, что есть за что наградить подвижника. Если бы все заповеди требовалось жестко исполнить каждому, не оставалось бы места для небесной награды. А точнее сказать, не осталось бы места для любви.

То же касается и евангельского учения о нестяжании. Христос не запретил владеть имуществом, но нищету поставил выше. Кто владеет чем-то, тот может давать милостыню и благотворить, но выше его - вовсе неимущий, отказавшийся от всякого имения ради свободного служения Господу.

Таков же в истории христианской Церкви и подвиг исповедничества и мученичества. Христос разрешил уклонятся от гонителей и избегать таких ситуаций, когда потребуется исповедать верность Ему: гонят вас в одном городе, бегайте в другой (Мф. 10.23). Но добровольно шедших на муки и смерть ради проповеди Евангелия неверующим, Он ублажает и благословляет.

Теперь понимаете, что означают эти слова: стяжи любовь и делай, что хочешь? Стяжав хотя бы самый начаток любви, выберешь или девство, или мученичество. Таков этот закон. Сравните его с жесткостью иудейского или исламского кодекса. В Евангелии нет принуждения и не предоставляется самовольства, есть призыв к покаянию и самопринуждению. Так может обращаться с человеком только любящий его Создатель. И, кстати, добрая половина Евангелия посвящена тому, что никакими пунктуальными предписаниями этого самого важного нравственного положения не заменишь. В конце концов и само христоубийство стало как бы логическим разрешением спора о том, что важнее: система предписаний или живое религиозное, совестное чувство.

В. Готов согласиться, что такой нравственный закон люди сами по себе придумать не смогли бы, он вдохновлен свыше. Но смущает меня его практическая неисполнимость. Если тебе велят отсечь какую-то конкретную часть тела: руку, ногу и обещают за это рай - это еще можно принять и перетерпеть. Но когда говорится: если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый (Мк. 9, 43), - то такое выполнить вообще едва ли возможно. Сам наметь, что тебе отсечь и секи безжалостно. (Я понимаю эти слова в столь же переносном смысле, что и Сам Христос).

О. Проще всего, когда в восьмой день жизни обрежут крайнюю плоть и без всяких переносных смыслов. Но какова этому действию нравственная цена?

В. Вопрос риторический. Но смотрите, я слышал где-то, что именно ветхозаветный закон дан был людям как нечто принципиально неисполнимое, чтобы люди сами убедились, что помимо этого нравственного кодекса им нужно нечто большее, связанное с пришествием Спасителя. А теперь оказывается, что Христов закон еще труднее, еще менее доступен к исполнению.

О. Всякий закон дается в расчете на соответствующего ему человека. Таков был и Моисеев закон, он рассчитан на иудейскую психологию. Христов же закон выполним, но, конечно, не естественным человеком, а христианином. Ведь главное, зачем явился Христос - это было не законодательство. Христос сделал нечто более важное, благодаря чему стало возможным появление на свете христиан, для которых исполним закон евангельский. И вся история христианской Церкви, история святости - тому наглядное подтверждение.

В. Вы имеете в виду Его страдания и смерть, которые, согласно вере христиан, спасают их от греха. И я ведь сам постоянно склоняю вас к тому, что восстановиться и стать безгрешным человек своими силами не может...

О. Совершенно верно, хорошо, что вы это видите.

В. Если все свести только к нравственным борениям и попыткам исполнять какие угодно заповеди, то и в самой религии пропадает смысл. Религия должна дать нечто большее нравственности.

О. Вы просите выписать билет в рай, приготовленный для лиц с нечистой душою и совестью?

В. Я такого не сказал... Но если честно, то нечто важное из моей мысли вы уловили и просто довели до абсурда.

О. Да, Христос дает человеку особые, неземные силы, которые невозможно в себе развить или натренировать исполнением каких-либо, самых хороших заповедей. Но дает Он их человеку прежде всего для нравственного совершенства (что тождественно исполнению евангельских заповедей). Только чрез это человек получает и еще нечто необходимое для жизни будущего века. Но я заметил, что вы не любите ссылок на мистический опыт.

В. Мне кажется, без него трудно вести дальнейший разговор на эти темы. Или еще есть какие-то вопросы, для уяснения которых мистический опыт не требуется?

О. Личный духовный опыт необходим для того, чтобы понять в нашей вере буквально все. Но существует разница в уровнях понимания. Насколько глубоко человек усвоил то или другое в учении полностью зависит от его собственного духовного состояния. Кто-то просто интересуется религией и ее влиянием на общественную мысль, кто-то уже способен осознать свои грехи и каяться в них, кто-то перешел тот порог, что вы ощущаете перед собою, но преодолеть пока не можете. В одних и тех же простых евангельских глаголах каждый выделит для себя ту часть, которую способен вместить.

В. Я чувствую, чего мне недостает. Как упросить Господа, чтобы дал мне то познание истины, к которому стремлюсь?

О. Это достигается молитвою и покаянием. Для начала сознайте свои грехи и просите у Господа за них прощения. А потом будет видно. Есть вещи, которые нами только вымаливаются у Господа, и если подаются, то подаются только от Него, только по Его святой воле, не раньше, не быстрее, не в большем объеме, чем Он Сам сочтет для нас полезным.