1. Третий Рим

Учение о Третьем Риме не приемлемо для тех, кто отпал от Православия и всецело объят стихией западного отступления. Это учение чуждо современному сознанию в такой же мере, в какой чуждо ему и само Православие. Напротив, для неповрежденного православного сознания теория Третьего Рима - яркий и живой образ реального соотношения Церкви и государства, как это соотношение действительно возникло в истории.

Одно дело - восприятие Православия истинно-православными. Другое дело - восприятие теми, кто вне его. Они могут не только огульно хулить его, но и признавать его достижения: эстетические, нравственные глубины и исторические заслуги, - но все же не видеть Православия в его подлинной сути. В учении о Третьем Риме православное сознание так видит исторический ход событий. Те, кто отчуждались от этого сознания, так уже не способны воспринимать ход событий. Может ли вообще "наука история", возникшая в лоне западной культуры отступления, принять за истину образ развертывания событий, раскрывающий это отступление в его подлинной эсхатологической сути? Только плененностью русского богословия и русской историографии западной наукой можно объяснить неприятие ими учения о Третьем Риме. Это учение не нуждается в оправдании той или иной академической дисциплиной, а должно быть принято, как некая данность, открывающаяся церковно-православному сознанию, непредвзятому и незамутненному.

Христос сошел на землю, когда "вселенная" была объединена под властью кесаря первого Рима. Римом языческим было объединено человечество, созревшее для приятия Благовестия, - и признан был христианским послушанием в меру своего достоинства земного ("кесарю - кесарево") римский кесарь, еще в языческом своем неведении сущий. Тем самым Христом была признана и почтена послушанием Его учеников великая монархическая государственность, как имеющая определенную ценность для человеческого общежития.

В лице св. Константина Великого совершается преодоление кесарем римским своего неведения, и начинается новая эра для Церкви. Отныне она призвана вершить дело спасения людей открытым, свободным и властным изволением, под охраной и попечением царя православного, - все того же, единого на всю вселенную. Не всякий христианский государь становится рядом с Церковью, как ее в целом державный покровитель, сотрудник и слуга, поставленный на то Богом. Это место Церковь установила для императора Рима как для Вселенского Православного царя. То уже - Второй, или Новый Рим - Константинополь.

Огромные задачи по христианизации вселенной Второй Рим решает совместными усилиями Царства и Священства. Никакими формальными договорами не выражено соотношение Царя и Церкви. Церковь признана православным царем, как его мать, и он, как раб Христов, венчается и помазуется ею на царство. На юридическом языке не находится формул, которые бы точно выразили природу сотрудничества царя и Церкви в деле служения Христу и Его истине, - это симфоническое единство действий. В нем царская власть должна быть всецело отданной на служение церковной истине. В православном царе Церковь видит того Удерживающего, который оберегает Церковь не только от гражданского зла, но и наличие которого, в симфонии с Церковью, обуславливает связанность самих адских сил. Вот величие симфонии православного царя и Церкви - ею держится весь православный мiр!

Второй Рим стал центром поступательного движения христианства в его церковно-законном осуществлении земном, центром новозаветного человечества, всецело верного Христу, под водительством симфонически объединенного Царства и священства. Первый же (ветхий) Рим стал центром процесса со знаком обратным, - исходным пунктом растянувшегося на века процесса Отступления от Христа и Его Церкви. Западное человечество не смогло вместить всей полноты Христовой истины, - и по пути отказа от этой полноты и повел его Рим Ветхий, плененный земным царством и все более отвращающийся от Царства Небесного. На землю низводится им Царство Христово, и к разрыву приходит Ветхий Рим с Новым: к каноническому расколу и догматической ереси. Все предшествовавшие ереси преодолевались в борьбе. Теперь без всякой борьбы весь западным мiр отделился от прошлого и настоящего Православия в особом и отдельном своем христианстве, поставив при этом себе задачу уничтожить Рим Второй и растворить его в себе.

Это и есть то, о чем возвещали Апостолы, как о начале конца - Отступление, или Апостасия (дословно по-греч. дезертирство). Если с возникновением Новозаветной Церкви возникает отбор чад Христовых, то одновременно обозначился и встречный процесс: выявление сынов противления, идущих против Христа и Его Церкви. Христос и Церковь, с одной стороны, антихрист и антицерковь - с другой. Это еще не то конечное явление антихриста, которое замкнет историю человечества, а напротив, - явление изначальное для новозаветной Церкви, но вместе с тем уже носящее на себе печать конца. С водворением на земле Царства Христова возникло и антихристово начало. Антихрист в собственном смысле, как замыкающий историю, грядет, но антихристы, как его предтечи, уже налицо. (1 Ио. 2, 18). Сыны Божии и сыны противления изначала образуют два стана, - и между ними в течение истории постепенно распределяется все человечество. Самый процесс образования Церкви ведет к отпадению от нее всех враждебных ей элементов. Одновременно идет отбор и спасающихся во Христе, и против Христа восстающих.

Приходу антихриста предшествует длительный процесс отступления, т. е. массового отхода человечества от Христовой Истины, возвращения его к преодоленным заблуждениям, поначалу частичного, потом все более широкого и необратимого. Когда этот процесс дозреет до полноты, тогда откроется "человек беззакония, сын погибели". Для безопасности верных Церковь пресекает им самую возможность общения с отступниками. Любовь к Богу ставит преграду общительности общечеловеческой.

Первый латинский мiр и оказался зачинщиком в истории человечества грандиозного, хотя и ступенчато растянутого процесса - отступления. Отдельные ступени этого процесса тоже выдают себя за "церкви" и "конфессии" христианские, но стрелка направления нисхождения этих ступеней зрит во дно адово.

Хранить и являть Христову Истину в ее полноте и неповрежденности осталось заданием Рима Нового, против которого отступники образовали второй фронт (наряду с исламом). Разрушительная ненависть латинства к Православию, превосходящая даже злобу мусульман, только подтверждает отступническую природу западного "христианства". Магометанство - не язычество: оно знает Христа и отвергает Его.

Византия, хотя и с перебоями, выполняет свою миссию, пока не падает под ударами с двух сторон. Повержен Рим Второй, но рождается новый центр мiровой жизни христианской - Рим Третий. Россия загодя готовилась Промыслом Божиим для служения Третьего Рима.

В отличие от Византии, Россия не имела богатого античного культурного прошлого, и потому смогла стать царством всецело православным, во всех проявлениях своей народно-государственной жизни. Вся культура России была дана ей христианством, при том достигшая в Византии полноты расцвета, и успевшая облечься в родные церковно-славянские словесные формы.

Разорение татарское породило духовный подъем и углубленное сосредоточение, закалило русского человека в готовности все претерпеть и от всего отказаться, лишь бы сохранена была вера. И не отвлеченное "христианство", а православная церковность, всецелая, поглощающая всю жизнь во всех подробностях быта и обнимающая все интересы. Православие стало ежедневным бытовым исповедничеством, объединяющим народ в одну духовную семью.

Личная жизнь русского человека целиком входила в жизнь церковную, и соединялась с ней нераздельно, никогда не становясь центром существования на земле. Русский человек принял христианство не как восполнение имеющихся у него культурных и материальных богатств, а как единственное сокровище, которое, обещая ему Царствие Небесное, тем исчерпывающе определило его мысленный горизонт. И поскольку так воспринимал христианство русский человек, не святым ощущал он себя, а напротив, великим грешником. А тем самым открывал себе путь к святости.

Особенностью политического строя Третьего Рима являлось сосредоточенность власти в лице царя.

Православное Русское Царство, как Третий Рим, жило в сердце каждого православного русского человека. Он сознавал, что над ним есть Православный Царь, всецелое назначение жизни и деятельности которого - являть и хранить Православную веру.

Петербург подорвал Москву как Третий Рим, но не упразднил этого служения Москвы целиком. В имперский период высшей ценностью явилась уже не Церковь, которой служит Россия, в этом служении находя исчерпывающий смысл своего исторического бытия, - а государство, требующее всех сил от своих подданных. Империя становится выше Церкви; Великая Россия заслоняет собой Святую Русь, а затем и подавляет ее, и потому с отрицательным знаком входит имперский период в историю России. Это и обусловило крушение исторической России - утрата самого оправдания своего бытия в мiре.

Православный царь оказался точкой приложения всех духовно здоровых устремлений русской среды, тяготевшей к своему святому прошлому. Решительное отпадение от святого прошлого определялось ненавистью к царю. Ненасытная, фанатическая ненависть к царю имела религиозный корень, - то была ненависть отступников не просто к русскому монарху, а именно к Православному Царю Третьего Рима! И ненависть "свободного" западного мiра к "царизму" имеет тот же религиозный корень.

В отличие от Московской Руси, связанной с Церковью во всех проявлениях своей жизни, императорская Россия отделена от Церкви. В частности государственный аппарат смыкается с Церковью только в личности Царя! Он остается единственной точкой, в которой Великая Россия смыкается с Церковью, - он, прежний Православный Царь. Все уже ново, он один олицетворяет святую старину. Пока еще есть Царь Православный - еще жива Святая Русь, еще стоит Третий Рим.

"Свободная демократическая Россия" свергла Православного Царя, не захотела быть Святой Русью. Пал Третий Рим, - это уже завершающая фаза Отступления, ибо Четвертому Риму не быть.

Католицизм в окружении "возрождения", "гуманизма", "просвещения" открыл лестницу Отступления западного. Петербург, во всем блеске своих достижений, культурных и гражданских, явил собою образ многоступенчатого отступления восточного. Так далеко зашло всеобщее Отступление, что не увидела Россия знака антихристова, явно перед ней открывшегося. Сила врага была в слабости и пассивности его жертвы. "Образ зверя" не вызвал должной реакции.

Кто из борцов с революцией действительно распознал ее истинную природу, как борьбу высшей степени Отступления с последней силой, охраняющей во вселенной Православие? Кто понимал роковую двойственность империи, не только охраняющей Св. Русь, но и воплощающей в себе целый комплекс явлений, прямо апостасийных, и потому родственных революции? Кто понимал, что в этой последней стадии борьбы должно сосредоточить все внимание и силы на восстановление Православного Царства, как Третьего. Рима? Очень немногие именно так понимали свою борьбу с революцией и именно такой имели идеал. Так невероятно трудно возвращаться к истине тем, кто однажды встал на путь Отступления: тем более это невозможно для тех, кто желает "понять" истину, оставаясь в своем отступлении. Внутренний человек при этом должен подвергнуться полной духовной переплавке.

Ключ к нашему будущему - в прошлом. Если наше прошлое умерло окончательно, тогда нет у нас и будущего.

Великая Россия и Святая Русь - "внешний" и "внутренний" человек. Если наш "внутренний" человек умер, то "внешний" обречен на тление. Если же "внутренний" человек охвачен страстями, одержим бесами, но еще жив и способен к покаянию, - спасение по Божией милости возможно. Возрождение России есть оживление ее "внутреннего" человека и возвращение его в опоганенное тело.

Одно из двух. Или действительно Святая Русь умерла и не восстанет, Третий Рим пал окончательно, - тогда кончается история мiра и должно готовиться к страшному Второму Пришествию Христову. Или еще возможно восстановление Святой Руси на малое время.

Пусть всмотрится каждый в себя самого и задумается над проблемой Отступления и Третьего Рима. И в свете этих размышлений пусть оценит себя, как борца за свою веру и свою Родину. Это и будет как бы голосованием всех по вопросу: быть или не быть России.

2. Роковая двуликость императорской России

Чтобы понять Россию - должно оценить ее не с точки зрения современности, высокомерно взирающей на русское прошлое, а с точки зрения промыслительного задания, которое было заложено в исторической России. Это промыслительное задание открыто только церковно-православному русскому сознанию, не тронутому западничеством.

Западная же культура есть продукт отступления (Апостасии) от Церкви Христовой. Западный человек - жертва Апостасии в ее различных антихристианских стадиях, и в самом лучшем случае, католик или протестант. Подобный человек неспособен понять Православие; он видит вещи не так, как они открыты церковному сознанию Откровением Божиим, а под углом зрения своего отступления. Если кто-нибудь из таковых проник в сущность Православия, то этим для него определяется повелительная необходимость присоединиться к нему, отказавшись от своих заблуждений. Если же этого не произойдет, то такой человек превращается в злейшее воплощение отступления, уже с явным знаком антихристовым. Рожденный в латинстве и не знающий ничего лучшего, может быть в какой-то степени христианином; но увидевший Истину в ее подлинной красоте, не тронутой отступлением, и остающийся при своей лжи, есть уже безпримесный сын противления.

В западном человеке укоренено мiроощущение, возникающее на путях отступления. Поэтому положительные стороны Православия, особенно православная государственность, вызывают в нем потребность исказить их и очернить. Из этой самовнушенной лжи рождается сильнейшее отталкивание, способное дойти до ненависти безпредельной, - тут явно начало антихристово. Так западный человек может быть или в полном отчуждении от Православия, и тогда спокойно пребывать "стопроцентным христианином", или при соприкосновении с Православием, принимать знак антихриста.

Это применимо и к русскому западнику: он или ненавистник православной церковности и государственности, носитель антихристова начала, или полностью отчужденный от Православия. Но в обоих случаях, если западничество вошло в его душу, печать отступления уже лежит на нем.

Отсюда, чтобы понять сущность исторической России, должно выключиться из круга мыслей, который был и есть ходячим для западнического общества.

Русская историография, воспринимавшая нашу историю под западным углом зрения, отбросила в сторону духовно-идеологический стержень русского прошлого - учение о Третьем Риме, как О последнем православном царстве, последнем оплоте вселенского Православия. Русские историки-западники оценивали это учение, как нечто отжившее на пути к "прогрессу" и этим обнаруживали полный разрыв между своим сознанием и сознанием церковно-православным. Западное же сознание не способно понять вечное содержание, промыслительно заложенное в нашем прошлом.

Со времен Петра на Россию легла общенациональная европеизация, которая не только поменяла внешний облик русской жизни, но главное, поколебала внутренние устои, упразднила целостное православно-церковное сознание, бывшее благодатным свойством русского народа. Не требуя формально отречения от Православия, петровская реформа отменяла всецелое и всеобщее церковное сознание русских людей, и тем самым толкала их на путь неверности Православию. Люди петровской формации, при всем своем патриотизме, вполне чужды Святой Руси. Их идеал - Великая Россия, империя, но отнюдь не Третий Рим. И на всех позднейших "русских европейцах" нет печати церковного православия; печать отступления лежит даже на лучших представителях этого сплава западничества и русского патриотизма.

Несмываемость печати Апостасии с особенной силой обнаруживается в тех случаях, когда эти люди испытывают религиозные потребности, но уже не способны к покаянию: они уходят в западные формы "богообщения", в масонство, в латинство, в ложный мистицизм. В лучшем случае "русские европейцы" являются "внеконфессиональными христианами"; о церковном сознании, о принадлежности к Святой Руси нет и речи. Для них, даже если они патриоты, Православие не самоценность, которой служит их Отечество, а в лучшем случае, его украшение. "Внутренний человек мой остается республиканцем", - признавался даже Карамзин. И это правый фланг русской общественности! Налицо не церковно-русское сознание, а "идеология", причем "общечеловеческая", гуманистическая.

В начальный период европеизации Руси западному влиянию противостоял патриархальный церковно-православный быт, проникающий во всю русскую жизнь. Первые русские западники были еще "двоеверы". Столетие спустя общество полностью утратило остатки церковного быта, и западничество стало его единственной верой. Святая Русь обрекалась на слом, как нечто постыдное, морально негодное. Европейское сознание даже лучших людей не могло понять этого трагизма русской действительности. Могла ли при этом Россия остаться Третьим Римом, несущим миссию вселенского значения в смысле явления мiру Православия и охраны его всей силой своего государственного бытия, всей мощью своей национальной культуры, всем укладом своего народного быта?

Историческая Россия не просто государство, а национально-государственное образование, которое выращено Промыслом для того, чтобы на его плечи возложить важнейшее послушание: быть Третьим Римом, и которое стало им в образе Московского царства, принявшего наследие Византии. Отсюда задача России: не столько сохранение в неприкосновенности свойств и начал государственной и народной жизни, сколько соблюдение верности своему призванию Третьего Рима. Перед этой задачей все, что противопоставляется Богоданному служению Третьего Рима, есть богоборческое и революционное, сколь бы "консервативным" оно ни казалось. Именно это служение должно определить все поведение и государства, и общества, и семьи - каждого элемента Российского целого, как это и было в Византии и в Москве. Церковь не мыслится отдельно от государства, которое не мыслится отдельно от царя, находящегося в таинственно благодатной неотрывности от Церкви. И весь народ в целом обнимается началом служения вере, в этом видя и задачу каждого отдельного человека, спасающего свою душу в этом святом общении, - и всего Российского целого, милостью Божией превращенного в Православное Царство, хранящее веру во вселенной до второго пришествия Христова.

В процессе европеизации эта церковно-православная заданность России все более выветривается. В допетровской России отступления не было: были уклоны, заскоки, чрезмерности, срывы. С Петра начинаются предпосылки для всеобщего отступления во всероссийском масштабе. Разлагающее воздействие отступления нарастает неудержимо в следующих поколениях, задевая своими темными крылами и церковные круги. Даже и те, кто искренно почитает себя христианином, - и они запечатлены отчасти отступлением, как наследственно принятым и общественно усвоенным. В эту эпоху Великая Россия все более отчуждается в общественной и государственной жизни от Святой Руси, и живет совершенно отдельно от нее.

Великая Россия была футляром, обеспечивающим существование Святой Руси. Но чем дальше она процветала в своем западниничестве и европеизме, т. е. в отступлении, тем ближе были сроки ее конца.

Достаточно, чтобы Великая имперская Россия перестала сознавать себя служительницей и хранительницей Святой Руси, как элемент отступления уже усвоен ею. Пусть даже нет еще агрессивности против Святой Руси (хотя у Петра она выражена особенно ярко), а формальное к ней уважение, отступление уже налицо. Дальше пути расходятся еще больше, и, наконец, идеал Великой России без Бога совершенно вытесняет идеал Святой Руси - Третьего Рима. И это идеал не только движений антигосударственных, но и самых благонамеренных. Этот идеал "новой Великой России" толкнул на службу большевикам много нецерковных русских патриотов.

Наша задача - восстановление Православного Царства - Третьего Рима в его духовной сущности. Отступление, принятое русскими западниками и европейцами, должно быть отвергнуто всецело, во всех своих видах. Должно осознать и ощутить родовую связь России с Церковью и ее неразрывную связь с Православным Царством.

Бунтарство, как грех воли, может смываться покаянием, как это показывает русская история. Не то противление революционное, взрывающее святые основы жизни намеренно, делая святыню объектом своей сознательно-враждебной деятельности, - это глубокая порча ума и сердца, почти недоступная покаянию.

Характерная черта февраля 1917 - сравнительно незначительная активность революционных сил при всеобщем попустительстве и непротивлении, - некоем "умывании рук" большинством народа или параличом его воли. Через это почти все, за малым исключением, приобщились к греху революции и цареубийства, - и потому использованы машиной сатанократии, как материал для своей деятельности. Так печать отступления в своей худшей форме легла чуть не на все поколения, встретившие революцию в сознательном возрасте. Для них снять с себя эту печать особенно трудно.

В ином положении поколения, родившиеся после революции, принявшие отступление не добровольно, но родившиеся в нем. Есть огромная разница между добровольным отступником от Православия и воспитанником "советской действительности", обнявшей его от рождения. У второго нет личной вины и, следовательно, несравненно больше возможностей придти к Истине.

Западный "свободный" мiр являет собою картину отступления, никак не менее безбожную, чем советчина, только в другом виде. Если тут нет грубого атеизма, то с тем большей силой действует прикрытое противление Христу в форме создания лжехристов и лжепророков. Этот льстивый соблазн страшнее грубого натиска зла. Татарское иго сохранило Россию от соблазнов латинства, а потом и западного гуманизма. Не охранило ли советское иго Россию от еще более худших западных соблазнов?

Западный мiр наглядно дозревает для принятия антихриста. Общая линия западного "христианства" ясно обращена на образование некоего синтетического "Христа", собирающего вокруг себя всю землю по признаку земли, а не чаемого Неба. На путях сотрудничества "всех со всеми" общими усилиями западных предтеч антихриста сооружаются последние этажи Нового Вавилона. Главный наш враг - это последняя степень западного Отступления, уготованная для принятия антихриста. Его приход может задержать только восстановление опрокинутого Православного Русского Царства, как Третьего Рима.

Вот за что идет наша борьба, - не за какие-то отдельные исторические и национальные ценности, а за восстановление православной церковности в ее национально-государственном оформлении - Святой Руси. И в этой борьбе все князи мiра сего, все борцы с коммунизмом нам никак не помощники, более того - враги. Любой западник, даже "с новым религиозным сознанием", сколько бы он ни громил Сов. власть, равно как и большевик ненавидит Св. Русь - Третий Рим - и это выдает на его сознании печать того же отступления. Спасти нас может только сила Божия, но она должна быть воспринята духовно очнувшимся русским народом. Если сохранилась эта способность, возвращен будет к действию Удерживающий - царь-помазанник и восстановлена Св. Русь. Если нет, - западное отступление довершит свое дело до конца.

3. К познанию нашего места в мiре

Губительная сущность западного Отступления в том, что это процесс вольного отпадения от Истины. Тут имеет место перерождение сознания, наложение на него печати беззакония, смыть которую невозможно логикой и эрудицией. Только покаянное сознание тягчайшего греха ума и чудо Божией благодати!

В свое время А. С. Хомяков писал Пальмеру: "Как ни рад я воссоединению с Церковью и самого малого числа англичан, но я не порадуюсь и обращению целой Англии, если она внесет в нашу Церковь дух сомнений и противоречий. Все древние символы веры начинались словом "Верую"; английское же исповедание: "Я буду верить" или "Я не стану сомневаться". Потеря этой веры Западом не просто заблуждение, а грех, духовно родственный хуле на Св. Духа, греху противления Истине, греху, прощения которому не обещал и Сам Христос. Храня сокровище веры за своими "перегородками", мы являем в своей Церкви нечто абсолютно замкнутое. Мы можем лишь принимать возвращающихся в наши стены - большего и иного мы сделать не можем. Выйти из наших стен мы можем только навстречу Грядущему с небес Христу. Никакого дальнейшего развертывания истории Церкви в общении с Западом не может быть. Никакой эволюции, никаких положительных новизн, выводящих нас за наши "перегородки"".

В 1390 г. Константинопольский патриарх Антоний писал великому князю Московскому Василию 1-му: "С печалью узнал, что ты не позволяешь поминать на литургии имя императора, говоря "мы имеем Церковь, а императора не имеем и не хотим знать". Это не хорошо. Православный император занимает во Вселенской Церкви особое, высокое место. Он не то, что остальные местные христианские государи. Императоры вначале установили и утвердили истинную веру для всего мiра; они же созывали вселенские соборы. Они утвердили своими постановлениями решения соборов и объявили догматы и каноны Церкви - государственными законами. Церковь и православный Царь находятся в столь тесном единении, что невозможно отделить одно от другого".

Когда кесарь склонился перед знамением Креста, он стал православным царем - хранителем Церкви. Власть такого царя, имеющая своим назначением хранить Церковь, не может стоять вне Церкви: она принадлежит Церкви и ощущает себя ее служительницей. Неразделенная общность царя и Церкви - симфония: не формальная, внешняя связь, а некое гармоническое единство. Законный преемник византийских императоров - русский царь. Когда Церковь венчает и помазывает на царство русского царя, она, в лице своего предстоятеля говорит ему поучение. А у царя на устах лишь смиренное исповедание Символа веры, - это его единственная "программа" перед лицом Церкви.

В своем отступлении от церковной Истины Ватикан, а за ним и весь Запад, особенно ненавидит Православие в его национально-государственной мощи, т. е. в виде Православного Царства.

С самого возникновения процесса, ведущего человечество к антихристу, уже организационно, "печать зверя" лежит на всех ступенях этого процесса, начиная с первой - с латинства. Латинство есть не просто раскол, а возникновение лжецеркви, вступающей в смертельную борьбу с Церковью истинной. Существо нового образования не столько в тех, хотя и важных, отступлениях, догматических и канонических, установленных Римом, сколько в самом факте провозглашения себя единственной Церковью, всецело занятой борьбой с Церковью истинной. Вся западная цивилизация - порождение и постепенное раскрытие Апостасии, все более отчетливой, взирающей на истинное Православие как на своего смертельного врага.

Для России с самого начала стал выбор: или идти путями западного мiра, пользоваться его земными благами, прилаживая к нему свое духовное начало, или, сознав Запад отступническим, а себя последним оплотом Православия, являть во всем своем облике вверенную России Истину. Так раздвоилась Россия. Одна часть ее слилась с Западом, разделяя с ним путь погибели. Другая, спасаясь сама, в верности своему прошлому, самим фактом своего бытия зовет заблудших на путь спасения.

Экуменизм - новое выделение западного Отступления. Он перевернул установку сознания: "Долой перегородки - в этом общее спасение". Эта новая фраза Апостасии всю "вертикаль" ступенчатого Отступления сводит в "горизонталь" экуменического "единства", с включением в Отступление и самого Православия. Тем самым вместо веры в Истину узаконивается вера в ложь.

Духовный блуд есть всякая случайная, преходящая временная религиозная связь - религиозно окрашенное переживание, просто религиозная блажь, безчинная эстетическая причуда, свидетельствующая о полном духовном растлении человека. Церковь - наше ВСЕ. В житейском быту т. н. флирт, принимаемый как нечто дозволенное, мерзостнее самого грубого падения, покаянно воспринимаемого в своей гнусности. Аналогично и безпечное, самодовольное порхание умом по разным религиям с желанием получше удовлетворить свое духовное гортанобесие, гораздо дальше отводит от Церкви, чем срыв неверности, но ощущаемой как тяжкий грех.

В своем ответе Синоду Л. Толстой заявил, что он не считает свою веру истинной. Если ему покажут что-либо лучшее, он будет верить иначе. Но сейчас он ничего лучше не видит. Что это, как не самодовольное утверждение в духовном блуде? Именно этим своим качеством и был особенно доходчив Толстой для своих растленных современников. Этой своей соблазнительностью страшен Толстой самому принципу веры, ибо, проникнувшись его влиянием, никто не станет толстовцем, но циником, развратником, удовлетворяющим свою религиозную блажь и похоть. В этой своей всепоглощающей всеядности Толстой предельно экуменичен и весьма созвучен апостасийной современности. И как он был своего рода индикатором, определяющим церковно-религиозную годность человека, таким остается и сейчас. И то обстоятельство, что за "великим писателем земли русской" стояла вся наша западническая "великая культура" и почти вся современная ему апостасийная интеллигенция, обличает антихристову сущность той и другой.

Процесс апостасии включает в себя и натиск латинства, и экуменизм, и разложение самого Православия. Разложение Православия и прогресс в нем Отступления легко поймет каждый, кто способен ощутить сущность Руси до-петровской и после-петровской. Для Руси Московской было характерно духовное целомудрие: Церковь и церковность исчерпывали все содержание жизни, весь быт и все мiровоззрение. Западное разложение России - это, прежде всего, устранение целостности церковного сознания, внесение в душу каждого человека и в жизнь общества руководящих начал и ценностей нецерковных и нехристианских.

Процесс Отступления, как именно процесс расцерковления все более поражал не только общество, но и народ, и духовенство, особенно "ученое" и "просвещенное". Петр и его ближайшие преемники насильно вывели русского человека из Церкви - в этом вся сущность их дела, как апостасийного. Далее этот процесс шел, как уже неприкрытое отступничество, душевно-разорительное и духовно-губительное. Вся жизнь империи вплоть до ее конца есть переплетение всевозможных форм расцерковления и отступничества, жившего за счет расточаемого богатства, веками накопленного православной церковностью.

Св. Феофан Затворник предсказывал о последнем этапе Отступления в Церкви: внешнее подобие Церкви, лишенной благодати и являющейся только ее обманчиво-соблазнительной видимостью. Вся атмосфера Отступления есть тот питательный бульон, в котором растут все бациллы антихристовы, вырастая в конечном итоге в двуликий образ самого антихриста, одновременно являющегося и воинствующим христоборцем, и облеченным в обманную видимость христопредателем. Христопредательская сила в образе апостасийного православия, действуя на церковные круги, парализует их сопротивление Отступлению и одновременно в масштабе "меконфессиональном" готовит подножие грядущему антихристу.

Ужас нынешнего завершительного периода Апостасии заключается в том, что ныне почти не слышен голос истинной Церкви, свидетельствующий об опасностях духовной жизни, но зато громко слышен голос отступников, приветствующих новую стадию Отступления. Отсюда следует, что мы являемся свидетелями не только духовной, но и организованной подготовки принятия на землю антихриста.

Невозможно заниматься своим спасением, не сохраняя верности Христу, невозможно одновременно печатать статьи об "умной молитве" или о Евхаристии - и участвовать в безбожных праздниках и экуменических конференциях. Невозможно заниматься духовным блудодеянием и желать при этом уневеститься Христу. Духовное целомудрие есть всецелая церковность, всецелая верность Церкви, - и только она приводит ко Христу.

4. Подвиг православной русскости перед лицом апостасии

В отличие от окружающего нас мiра, мы - чада православной России, живем идеалами прошлого и наглухо отчуждены от окружающей нас безбожной среды. В этой отчужденности от мiра мы должны нести наш подвиг православной русскости. Мы должны быть не такие, как все. Это не горделивое самопревозношение, а констатация реальности, нашей духовной разнокачественности, по отношению ко всем, кто не мы.

Мы можем расходиться в наших симпатиях и убеждениях, но мы солидарны в том, что жить так, как живут все вокруг - нельзя. Чтобы жизнь могла продолжаться, она должна стать качественно иной. Если такого радикального изменения не произойдет, значит, мiр идет к своему концу. То, что определяет наше сознание, недоступно пониманию окружающего мiра. И горе нам, если мы проникаемся мiроощущением окружающей нас среды. Это значит - мы перестаем быть православно-русскими, перестаем нести подвиг православной русскости, духовно обезличиваемся. Духовное обезличивание может произойти и при сохранении русской культуры, но непременно при утрате православной церковности.

Русскость есть духовная качественность. Духовно полинявший человек, утративший православную церковность, не может считаться русским. Духовное обезличивание есть греховная порча, грех смертный. Поглощение средой порождается безпечностью; из сознания выпадает само понятие "подвиг" и вводится понятие "успех". Человек отбрасывает свою православную русскость, как ветошь, и начинает жить "современной жизнью". Этот отказ от подвига есть духовное дезертирство.

За что боролось белое движение: за Великую Россию или за Святую Русь? Великая Россия, завершая путь России исторической, явилась лишь футляром, хранящим в себе Св. Русь. По мере того, как Св. Русь все более переставала быть сердцевиной и стержнем императорской России, Великая Россия все более слабела и, наконец, пала. Поэтому восстановление России не есть реставрация империи, опрокинутой "февралем" и растоптанной "октябрем", а, прежде всего, поднятие русского народа на ту высоту духовной качественности, - православной церковной Святой Руси, - которая только и могла на протяжении всей истории выносить историческую Россию из самых страшных падений.

К началу этого столетия из сознания русского общества, да и народа, изгладилось то, что наше отечество не великая Россия, а облеченная в национально-государственное могущество Святая Русь, на плечи которой Промыслом Божиим возложено безмерно великое служение: быть последним оплотом вселенского Православия, быть Удерживающим мiровое зло. Отсюда присвоение Москве звания Третьего Рима. Императорская Россия сильно утратила сознание этой высокой миссии, но не до конца, и под знаком Великой России все еще творила дело Третьего Рима. Между тем в сознании как правящего класса, так и церковной иерархии, учение о Третьем Риме было отнесено к средневековой политической мечтательности.

Мистическое восприятие нашего великодержавия стало чуждо почти всей России эпохи революции; чуждым оно осталось и для белого движения. Между тем, только усвоив такое понимание православного самодержавия, можно правильно оценивать последствия его падения. Промыслительная сущность православного царя была в том, что он, в симфонии с Церковью, играл роль Удерживающего; наличие такого царя означало связанность сатаны на длительный период времени ("тысячу лет" по Апокалипсису). Падение Удерживающего, исчезновение власти, благословенной Богом, власти, имевшей назначение служить Церкви, охранять ее, означало наступление новой эпохи, - заключительной в истории мiра, когда сатана не только может соблазнять людей (к чему он всегда был допускаем), но и получает возможность властвовать над ними. Это последнее и произошло сразу же после падения Удерживающего в самой России: в ней стал непосредственно властвовать сатана, имея своим оружием людей, объединенных сознательным служением злу - сатанократия.

Поэтому всякая борьба с этой сатанократией, если она не ведется в плане духовном, заведомо безнадежна. Только если борцы за Россию понимают, что реально им противостоят не столько внешние формы "советчины", сколько духовная сила зла, и потому борьба должна идти за восстановление Удерживающего, против антихриста, - только тогда эта борьба имеет смысл и может быть достойной благословения Божия. Это и есть подвиг православной русскости.

Наша борьба - за сохранение остатков Св. Руси и восстановление Русского Православного Царства. Русский царь был преемником Византийских православных императоров, и именно в этом качестве являлся Удерживающим. Между тем весь западный "свободный" мiр, как порождение Апостасии, построен на отрицании Православия и ненависти к православной государственности. Иным западный мiр быть не может - ибо не может отречься от самого себя. И потому западный мiр, при всех его криках против коммунистов, был и есть гробовщик и могильщик Святой Руси и Православного Царства.

Оценить последний этап Апостасии, развертывающийся на наших глазах, можно только понимая промыслительное значение Русского Православного Царства. Это понимание доступно только православно-русскому, духовно не обезличенному сознанию.

На этом этапе происходит массовое обезличивание людей. Этому служит всевозможный террор. Во-первых, террор, висящий над каждым человеком, не дающий ему ни малейшей передышки, давящий своей обыденностью, проникающий слежкой во все углы. Во-вторых, это "дрессировка пайком". Нет никаких земных благ, которыми человек мог бы пользоваться иначе, как по милости сатанократии - в зависимости от того, как он угодил ей. Одновременно происходит консервация человека в атмосфере внешних впечатлений, угодных сатанократии, с изгнанием всего неугодного ей.

Так человек превращается в обезличенное, безвольное, бездумное существо, приводимое в движение сатанократией посредством возбуждения у него тех или иных инстинктов; а в совокупности такие составляют безгласное стадо. Неподдающиеся обезличиванию уничтожаются.

Сатанократия легко усмиряла духовно-слепотствующих не только силой, но и обещанием уступок. Те, кто потом пользовались "легализацией Церкви", законом о "свободе совести" и т. д., - оказывались на виду и при сохранившейся силе режима легко ликвидировались в нормальном порядке "текущей" политики сатанократии.

Неизменный успех сатанократии в подавлении всякого сопротивления, даже церковного, объясняется тем, что это были вспышки, лишенные огня духа. На всех этих вспышках лежит отчасти печать Апостасии. То была борьба, даже в церковной среде, не против санатократии, как таковой, во имя Божие, за Русь Святую и Православное Царство, а за получение тех или иных благ земных, "легального существования" из рук сатаны. (Все эти оговорки даже церковными иерархами "о признании Сов. власти", об "аполитичности" и "лояльности"). Давая просимое, сатана этим только крепче утверждал свое главенство; а затем действовал согласно своему нраву - по сатанински, "яко лжец и человекоубийца искони". К началу революции несомненно были люди, способные стать на борьбу за Христа против велиара. Но никогда борьба с революцией, даже в церковной среде, не ставилась под знамение Креста и никогда открыто не покрывала себя именем Христа, что сделало бы невозможным никакое соглашательство с сатанократией и ставило бы ребром вопрос о ее свержении и восстановлении Православного Царства. Напротив того, вопрос о сатанинской природе революции (начиная даже не с февраля, а с 1905 г) оказался на самом заднем плане, и это открыло широкое поле для всевозможных компромиссов, обезпечивших полное торжество сатанократии. Обыденное общение с ложью неизбежно отложило отпечаток апостасии на всех, кто к этой лжи прикасался.

Главное зло, причиненное сознанию членов Церкви, - помещение Христа и Велиара на один уровень ("нет власти аще не от Бога"), с упразднением принципиального их противопоставления, тем самым с упразднением раздельности их бытия в мiре. Аналогичное сознание свойственно и всему "свободному мiру", и именно на этой апостасийной основе находят в нем общий язык "все со всеми". Это упразднение раздельного существования Истины и лжи и есть седалище грядущего антихриста.

"Свободный" мiр живет злостным очернением исторической России и мечтает о ее расчленении. Планы расчленения России есть самые злостные, ибо окончательно упраздняют возможность восстановления Удерживающего, который не может быть ни украинским, ни белорусским, ибо таковым не являлся и сам Третий Рим.

Вне подвига православной русскости безнадежна всякая патриотическая борьба за восстановление России, ибо борьба идет не с компартией, а с сатаной, который после падения Удерживающего не только соблазняет, но уже и властвует в мsре, готовя всех к пришествию антихриста.

Способна ли Россия в своем современном виде явить этот подвиг? Способен ли русский народ в значительной части снова стать годным материалом для восстановления Православного Царства - верного оплота Христовой Церкви? Убрал ли Господь Удерживающего, сочтя мiр созревшим для конца, или попустил его на падение, оставив возможность восстановления Православного Царства? Только подвиг православной русскости подымал из бездны Русскую государственность. И потому все упирается в вопрос: способен ли на этот подвиг русский народ, способен ли он духовно возродиться?

Восстание из падения возможно только на путях покаяния, а не самооправдания. Покаяние во грехе отказа от Православного Царства, от Божественного послушания - быть Третьим Римом.

Невероятные страдания, которым подвергся русский народ, пошли во спасение очень многим отдельным людям. Новомученичество озарило светом святости всю картину падения России. Способны ли новые поколения покаянно осмыслить свое положение и обратиться к Богу; способны ли они к подвигу православной русскости?

Если сопоставить мiр под гнетом сатанократии "советской" и мiр западный, "свободно процветающий" под управлением сатанократии западной, то видно следующее. Мiр "свободный" свободно идет по пути погибели, употребляя данный от Бога человеку дар свободы во зло, уходя от Бога путем дальнейшей Апостасии и свободно ставя себя на службу зла. Мiр подневольный, советский, способами принуждения насильственно загоняется на службу зла. Где легче спасти свою душу? Ответ однозначен! Отсюда вывод: совершившееся над нашим Отечеством есть не отвержение его Богом, а, напротив, проявление того же избранничества, которое лежало на России со времен ее крещения. Господь, снимая с сатаны всякий прельстительный покров, открывает максимально благоприятные возможности (в эпоху Апостасии) для спасения. То страшное испытание, которому подверг Господь русский народ, открывает его чадам возможность личного спасения; способно ли это испытание породить такое общенародное духовное состояние, при котором русский народ окажется способным на покаяние и подвиг православной русскости?

Если же русский народ не способен к осознанию, покаянию и подвигу, не способен служить Богу в исконном национально-государственном служении Его Церкви, - значит, в России идет отбор последних христиан в преддверии Страшного Суда Христова, приближающегося ныне с ускоряющейся быстротой.

До середины 50-х годов ХХ ст. советский человек был благополучно закрыт от всех соблазнов "свободного" мiра "железным занавесом", и мог иметь потаенную жизнь, насыщенную верой. Но с конца 50-х годов для большего разложения русского народа сатанократия вводит все более "западный образ жизни", который гораздо эффективнее препятствует покаянию и воцерковлению русского народа.

Для каждого из нас долгом является созидание и хранение себя в своей духовной единственности, являемого подвигом православной русскости. Только так мы можем оказаться годным материалом в руках Божиих для создания Православного Царства в потребный момент, если будет на то воля Божия.

Духовно губительным для нас процессом, способным нас привести к небытию, является вовлечение в стихию апостасии, особенно в "экуменическое" и "мiротворческое" движения. Поэтому наше обособление от мiровой жизни не только необходимо, но и спасительно. Для того чтобы держаться своей верности, мы должны свидетельствовать Истину, нами исповедуемую. Это будет поддерживать наш иммунитет в отношении втягивания нас в стихию Апостасии. Наша активность должна быть исповеднической, как бы подставление зеркала, в котором бы отражалась ложь отступников.

Другая опасность - внутреннее охлаждение, обмiрщение, равнодушие к исповедничеству, разложение и общее понижение духовной качественности нашего личного состава. Уклонение от верности под влиянием всяческих проявлений апостасийности, в сочетании с личными раздорами - истинно губительно и может привести наше движение к концу, как уже неотменимому факту.

Самосохранение в православной русскости в условиях всеобщей опустошительной Апостасии - вещь исключительно трудная. Неизбежен отсев и в нашей среде, сводящий число последних православно-русских ко все меньшему количеству. Не нужно исключать перспективы продления Истории с восстановлением и обновлением нашего Православного Царства. Но исходить нужно из апостасийной перспективы близящегося конца мiра.

В условиях неизбежной зависимости от окружающей среды нам должно научиться оставаться самими собою, не скрывая своего лица.

Наше преимущество перед западными людьми, запечатленными отступлением, очевидно. Нам открыто Откровение Божие, насколько оно открыто Церкви. Мы знаем, что мiр имел, и что он утратил. Мы знаем, что мiр быстро и необратимо идет к концу. Мы знаем, в чем спасение мiра, - этого никто, кроме нас, не знает. В этом наше избрание, возлагающее на нас подвиг православной русскости.

Второе наше преимущество перед западными апостасийными людьми, определяющее самую природу нашего бытия, в том, что на земле нам нечего терять и поэтому нечего бояться. Запуганность и подавленность психики неизбежна для "свободного" мiра, запечатленного отступлением. Мы знаем, кто мы и для чего мы живем, и сознаем себя вправе это исповедывать. Мы люди из другого мiра. Этот мiр ушел, его больше нет на земле. Запад уверен, что он ушел навсегда. Мы, однако, останемся в этом мiре, не желая идти "в ногу со временем". И мы знаем, что если он действительно ушел невозвратно, то и весь остальной мiр стремительно катится к своему концу. Мы не скрываем, что живем чувствами и мыслями ушедшего мiра, принадлежим ему. На нас могут смотреть, как на чудаков. Те, кто имеет с нами дело, должны знать твердо: от своего чудачества мы отказаться не можем.

Наше национальное миссионерство должно быть не рекламным, выставочным, а показом жизнью, пропитанной православной церковностью. Наша жизнь - бытовое исповедничество, которым мы держимся, и вне которого нельзя себе даже представить подвиг православной русскости. А за ним стоит целостное мiровоззрение: "внешнее" являет "внутреннее" в его ни с чем несравнимой убедительности.

Апостасия основное свое выражение имеет в экуменичности, т. е. в единении всех по признаку отрицания абсолютной истинности, в атмосфере лжи. Экуменическое единение имеет своим центром будущего антихриста. Экуменизм отрицает принцип абсолютности веры. Наше единение должно происходить по признаку отталкивания от всех проявлений Апостасии по принципиальному противопоставлению всей ее стихии.

Исповедничество - наша миссия, наше задание, наше послушание. Общее правило таково: или мы будем продолжать свое исповедничество во весь голос открыто, или будем вынуждены уйти в подполье. Третьего не дано. Только тогда мы можем претендовать быть последними православно-русскими и уповать на всесильную помощь Божию. Всякая двусмысленность, всякое соглашательство с апостасийной стихией лишает нас этой помощи. Подвиг православной русскости, который до недавнего времени был подвигом и православно-патриотическим и церковно-государственным, включавшим в себя подвиг стояния в церковной истине, для нас теперь превращается в особый подвиг верности Богу и Его Церкви. Здесь нет "политики", а есть наша верность Богу в качестве русских людей, являющихся чадами Русской Церкви. Только тех, кто подвизается исповедничеством Его правды, Господь покрывает Своей силой.

"Чудо Русской истории", Свято-Троицкий монастырь, Джорданвилл, США, 1970