Среди бесчисленных забот земной жизни — о куске хлеба, о семье, о разных усовершенствованиях строя гражданского, о международной борьбе за независимость и господство и т. д. — человека, как мы видим, за все тысячелетия его существования, никогда не покидает мысль о том, неужели только в этих заботах состоит весь смысл его жизни? Неужели жизнь не имеет более высокого содержания, более высоких целей, которыми способны осмысливаться все эти мелочные заботы? Этот вопрос неистребим в человеке даже тогда, когда он кажется неразрешимым и порождает только тяжелую душевную муку.

Внутренний голос, инстинкт души, упорно твердит, что мы — по природе своей — выше того, что нам способна дать земная жизнь, что мы граждане какого-то вечного царства, участники какого-то бессмертного осмысленного процесса. Ощущение самого себя как живого существа говорит нам, что смерть, очевидный удел мира явлений, не может существовать в жизни мира по его существу, и в нас самих по существу нашему. Ощущение сознания как существа нашего "я" говорит, что сознательность должна быть основой и всего мира. От этих представлений мы не Можем отделаться.

А между тем этот голос инстинкта живого и сознательного существа, кажется нам, не может быть подтвержден никакими точными доказательствами. Физическая материальная жизнь кажется единственной несомненной реальностью. Даже не удовлетворяясь этой реальностью, даже презирая ее, мы видим, что онa существует, она есть, она даже не ждет нашего признания, а сама облекает человека своими явлениями, требованиями, угрозами, наслаждениями и мучениями, сама захватывает человека в в свой водоворот. Но что такое вечная жизнь, что такое мировая сознательность, о которых нам шепчет смутный инстинкт? Где они? В чем они проявляются, где доказательства, что они составляют реальность, а не простую субъективную фантазию нашу? В известном состоянии нашего духовного развития — столкновение ничтожной реальности и великого недоказанного — порождает душевную драму, всем более или менее известную по личному переживанию.

Кто не знает, что мы иной раз нарочно стараемся заглушить шепот инстинкта о вечном, погружаясь с головой в эфемерные заботы мира, но успеваем в этом только временно. Немногое способно так поглощать человека, как забота о детях, но голос инстинкта и тут нашептывает, что ведь и дети эти, когда вырастут, будут так же, как и мы, мучиться в бессмыслице жизни реальной. Стоит ли выращивать сознательное существо для того, чтобы оно увидело себя в мире бессознательности и бесцельности? Точно так же бросаемся мы со страстью в дела гражданские и политические, а голос инстинкта и тут напоминает, что все, нами создаваемое — ничтожнейшие эфемериды. Все разрушится, нынче жребий выпал Трое, завтра выпадет другим. Стоило ли укладывать душу, жаждущую бессмертия, в построение тленного и бренного, отцветающего как цвет сельный?

До тех пор, пока не созревшая душа терзается этой трагедией, жизнь в минуты раздумья представляется пустой и глупой шуткой, как у Лермонтова, или даже глупой и злобной насмешкой, как у самоубийцы Достоевского. Но это тяжелое состояние составляет лишь известный фазис развития, в течение которого у человека назревает способность ощущения духовного мира. Когда эта способность развивается до известной степени — трагедия начинает исчезать, ибо мы начинаем подмечать явления духовной жизни не менее ясно, чем явления жизни материальной, а потому охватываем личную и мировую жизнь со всех сторон, усматривая в ней и сознательность и бессмертие. Тут мы видим, что голос инстинкта души был не что иное, как еще смутное непосредственное восприятие того духовного мира, в котором основной закон составляет бессмертие и сознательность. Мы начинаем наблюдать присутствие духовного элемента во всей своей жизни, не только личной, но и исторической. Мы начинаем замечать, что силы не материальные действуют столь же реально, как силы мира материального, и точно так же сами, не требуя нашего признания, захватывают нас в свой круговорот, и делая нас бессознательными своими орудиями в тех случаях, когда мы не хотим или не умеем быть сознательными факторами. Жизнь личности и вселенной является пред нами во всех своих составных частях.

Таким образом, трагедия несозревшей души совершенно исчезает. Но при этом для нее вовсе не наступает простое, тихое и "беспечальное житие. Напротив, задачи жизни, в которую мы входам составной частью, являются перед нами во всей своей сложности, с требованиями на нашу деятельность. А эта деятельность немыслима без более или менее ясного понятия о характере открывшегося нашим глазам мирового процесса.

Для жизни материальной недостаточно знать, что есть свет, звук, тяжесть, разные формы энергии: нужно еще узнать законы и свойства этих явлений. Точно так же недостаточно увидеть существование вечной вселенской жизни духа. Надо знать составные части ее, ход и развитие того процесса, который определяется жизнью духовного мира. Иначе мы не можем принять сознательного участия в мировой жизни и рискуем стать такими же бессмысленными орудиями или даже жертвами, какими в области физической бываем при незнании законов физического мира. Это тем важнее, что, начиная иметь прикосновение с духовным миром, мы видим и в себе и вне себя, в личности и в человечестве, в явлениях дня и в жизни тысячелетий, — какой-то процесс борьбы, в которой участвуют вместе с нами какие-то внечеловеческие сознательные существа. Они предъявляют нам свои требования, зовут в свои ряды, затягивают и против желания нашего. Для нас становится необходимым, всеми средствами, какими мы обладаем в познании духовного мира, определить в нем свое сознательное место, принять определенное положение в рядах духовных сил, подобно тому, как мы становимся в определенное положение в борьбе сил гражданской или политической жизни. Это нужно даже с большей настоятельностью, ибо в своей жизни семейной, гражданской, национальной, классовой и т.д. мы определяем судьбы сравнительно малозначащей и эфемерной части нашего существования, тогда как вступая в область вселенской и духовной жизни, мы усматриваем перед собою какие-то окончательные судьбы и соответствующие им свои важнейшие задачи.

Это настолько чувствуется каждым, что на уяснение действительного места человека в жизни вселенной, среди явлений материального и духовного характера, пошла, быть может, наиболее напряженная часть работы ума и совести людей. Каждая отдельная личность, в пределах своих маленьких сил, на ту же работу употребляет самые чистые и искренние проявления душевной энергии. И хотя это искание своего места в мире и жизни, соответствующей этому месту, продолжается с того момента, когда явилось на свет человечество, мы видим, что все-таки и до сих пор каждая новая личность, на свет рождающаяся, видит себя в необходимости снова совершать эту работу, она видит необходимость этой работы и вокруг себя, в окружающей среде человечества. Как в древнейшие времена истории, так и поныне кипит в людях не только искание своего места в мире, но и борьба против того, что нам кажется сбивающим нас с правильного пути искания. Борются религиозные вероисповедания, борются доктрины философии, борются строи жизни, подсказываемые религиозными и философскими системами. Участниками этой нескончаемой борьбы мы чувствуем себя, как только осознали в себе и в мире реальное существование духовного элемента.

Когда мы произносим слово "нескончаемая борьба", мы отнюдь не разумеем под этим, что она никогда не может кончиться. Такое предположение отнимало бы у жизни смысл. Оно не может и возникнуть с того момента, как мы сознали полноту бытия, увидели и себя и все человечество проникнутыми духовным элементом. Упорность борьбы лишь обнаруживает, что человек пребывает в земном существовании среди других духовных сил, очевидно противоположных тенденций. Их влияния захватывают человека, и мы чувствуем себя участниками борьбы, как только приобщаемся к сознанию реального бытия духовного элемента.

Сознание единства Истины говорит нам не о борьбе, а о гармоническом взаимодействии всего сущего. Откуда же идет эта борьба, в земных пределах как бы нескончаемая? Она показывает нам, что вокруг нас действуют духовные силы далеко не одинаковых тенденций, которые захватывают и человека, способного, по свободной природе своей, склоняться и на ту, и на другую сторону. Вследствие этого перед нами стоит, прежде всего, задача рассмотреть эти духовные силы, выбрать себе место среди них, уяснить себе, в чем истина и благо, и объединиться с ними в мировой борьбе. Это есть первый шаг к тому, чтобы нынешний фазис нашего духовного существования, фазис борьбы, перешел в тот новый фазис, который будет характеризоваться уже не борьбой, а гармоническим взаимодействием всего сущего.

Это борьба, это настоящая война со своими стратегическими планами, с тактическими соображениями. Вступая в эту область, мы имеем перед собой задачу, требующую напряжения всех наших сил, и, без сомнения, она далеко превысила бы их, если бы человек не имел за себя помощи Всемогущего, для Которого все возможно.

В этой области борьбы мы со всех сторон окружены таинственным.

Во многом таинственно Царство Божье, и даже было бы таинственно, безусловно, во всем, если бы человеку не было открыто свыше то, что ему необходимо знать для пребывания в рядах созданий, желающих осуществлять цели Царства Божия. Точно так же таинственны ряды противников Царства Божия. Мы были бы бессильны разобраться и в этой области без того же "Откровения".

"Откровение" же указывает в основании борьбы против Царства Божия — деятельность извечного, то есть с времен дочеловеческих, врага Божия, высочайшего из ангелов, некогда возмутившегося против Бога. Еще до создания людей он уже противостал целям Бога. На самой заре сотворения людей он, вместо указанного им Богом пути, постарался увлечь их на иную дорогу.

Он указал им мечту равенства с Богом и независимости от Него посредством овладения средствами знания. Этот прием отвлечения людей от Бога мы замечаем и впоследствии в течение человеческой истории.

Как нам показывает изучение миросозерцании, отпадающих от Божественного Откровения, в этой мечте самостоятельной духовной жизни лежит неверие в Бога как Источника Жизни и как Творца всего из ничего. Возможно, что такова и есть психология сатаны. Если Бог представляется не Личностью, Всемогущей, Всетворческой и стоящей вне всего созданного Им, если представление об этом Личном Творце заменяется представлением о существовании во Вселенной некоторого одаренного сознательностью элемента, некоторой субстанции, которой, как выражался Штейнер, присваивается наименование "божественной", собственно, лишь потому, что содержащееся в ней свойство есть наивысшее из всех свойств вселенной,— то конкретная личность, развившаяся из этой субстанции, как сам сатана и как люди, может считать себя наисильнейшим элементом Вселенной и может мечтать о господстве даже над самой "божественной субстанцией" посредством познания ее свойств, подобно тому, как люди, узнавая законы физической природы, научаются господствовать над нею.

В этом, может быть, и состоят пути той "тайны беззакония", о которой говорит Апостол, и в результате которой должен некогда явиться "человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что и в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога" (2-е Фессал. 3—4)

Это есть уже явное, нескрываемое явление борьбы против Бога и Царствия Божия. Но далеко не доходя до этого конца, человеческое заблуждение или неправильное состояние совести и со знания может уже класть начало противлению Богу.

В истории миросозерцании, в воззрениях религиозной философии мы наблюдаем ряд учений, не столько отрицающих личный характер Бога, как затушевывающих его различными оттенками пантеизма, и не столько научающих человека духовному самоутверждению, сколько располагающих его к этому.

Но это уже ставит человека на такой путь, где он думает не об уяснении себе целей мироустроения, каковы они имеются у Самого Бога, а пускаются в самовольные определения этих целей. Такое мировоззрение и настроение еще не ставят человека сознательно в ряды противников Бога, но дают уже его духовной жизни содержание вне соответствия с целями Царства Божия. На таким образом обработанной почве духовного настроения может затем являться и сознательное противодействие Богу.