Версия для печати

Русская Церковь после смерти Патриарха Тихона (1925-27 гг.)

Экклезиологические принципы, намеченные Всероссий­ским Церковно-Поместным Собором, углубленные затем Патриархом Тихоном и его ближайшими сотрудниками, не были и не могли быть сразу поняты и осуществлены в жизни Русской Церкви.

Помимо непривычной "новизны" самих принципов, по­ложение осложнялось еще и тем, что расстрелы, эмиграция и ссылки унесли к моменту кончины Святейшего Патриарха Тихона самых видных иерархов и крупнейших церковных деятелей, которые своим авторитетом могли бы утвердить в общецерковном сознании эти дерзновенные прозрения.

Вековые привычки и традиции делали свое дело, при­водя к непроизвольному искажению Соборного и Патриар­шего замысла о созидании подлинно православных форм церковной жизни.

Уже обновленчество, несмотря на все его эффектные нововведения, в своих духовных корнях было течением глу­боко реакционным, ибо возвращалось к преодоленным Цер­ковью формам существования: церковно-государственной симфонии и синодально-бюрократическому управлению. Но если раньше на эти формы можно было смотреть как на промежуточные и несовершенные, то возврат к ним перед лицом воинствующего антихристианства приводил к неиз­бежному духовному краху.

Однако и те члены Русской Церкви, которые сохранили верность патриаршему строю, в большинстве своем еще не осознали с полной ясностью, в чем состоит сущность этого строя. Если Соборные установления были направлены к тому, чтобы Церковь видимым образом осуществила себя как Богочеловеческий организм, как Теократию, реализация которой требовала предельного напряжения свободной че­ловеческой активности, то в сознании многих членов Церкви эта идея Теократии подменялась идеей человеческого еди­новластия, образ монархии церковной невольно подменялся образом несовершенной монархии государственной, с ее лишь частичным освящением, системой наследования вла­сти и патриархальным принципом беспрекословного и без­ответственного послушания "старшим".

Такое частичное отступление с духовных позиций, за­воеванных Собором, казалось единственным способом огра­дить Церковь от натиска обновленчества и прочих расколь­ников. При этом на время был совсем отвергнут тот путь сохранения православной церковности в бедственных усло­виях, который был указан Патриархом Тихоном в духе Со­борных установлений, — превращение Местной Церкви каждого Епископа в самостоятельное и незыблемое осно­вание Православия.

Но, как это не раз случалось в истории Церкви, кажу­щаяся благочестивой — а в действительности означающая нежелание откликнуться на Божественный Призыв — попытка удержаться на консервативной позиции в борьбе с антиправославными течениями и на этот раз привела к по­тере всего, что хотели сохранить.

Попытка подменить Боговластие единоначалием, по­пытка заменить трудный путь утверждения достоинства каждого епископа как самостоятельной основы Церкви лжесмиренным послушанием церковно-административному "начальству" привела к разрушению всего патриаршего строя Русской Церкви. В результате Русская Церковь ока­залась ввергнутой в те же бедствия, которые несло с собой обновленчество, — частичное восстановление церковно-государственной лжесимфонии и подмена соборно-патриаршего строя Церкви строем административно-бюрокра­тическим.

30 марта/12 апреля, после торжественного погребения Святейшего Патриарха Тихона в Донском монастыре, в при­сутствии 60 архиереев было оглашено распоряжение Патри­арха Тихона о порядке местоблюстительства, составленное им 25 дек. 1924/7 янв. 1925 г., следующего содержания: "В случае Нашей кончины Наши Патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха, предо­ставляем временно Высокопреосвященному митрополиту Кириллу (Смирнову). В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означен­ных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу (Преображенскому). Если же и сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то Наши Патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященному Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому.

Доводя о настоящем Нашем распоряжении до общего сведения всех Архипастырей, пастырей и верующих Церкви Российской, считаем долгом пояснить, что сие распоряже­ние заменяет таковое Наше распоряжение, данное в ноябре месяце 1923 года.

Тихон. Патриарх Московский и всея России".

Таким образом, Патриарх Тихон открыл Церкви имена тех избранников, которых он, по поручению Собора, наме­тил в 1918 году и которые были наделены Собором чрезвы­чайными полномочиями — всей полнотой "патриарших прав и обязанностей".

Однако большинство собравшихся архиереев воспри­няло это распоряжение как "завещание" (так называет этот документ и сам митр. Петр в своем первом послании), и в этой нечеткости понимания соборного происхождения власти Чрезвычайных Местоблюстителей уже скрывалась опасность будущих тяжких ошибок. Но никто не мог тогда предполагать, что эти, на первый взгляд, "тонкости" в действительности будут определять судьбу Русской Цер­кви. Все покрывалось благоговением перед волей почившего Патриарха и сознанием необходимости иметь единственного и бесспорного возглавителя Церкви. Возможно, что здесь в сознании архиереев, в их понимании благодатной природы церковной власти на первый план выступила идея "благосло­вения", игравшего столь важную роль в русской церковной и, особенно, монашеской жизни. Отсюда и представления о "преемстве власти" и "послушании во исполнение воли почившего Патриарха", выраженные в тексте заключения, подписанного архиереями, еще не осознавшими, что харизма первосвятительской власти есть нечто такое, что дается лишь при условии соборного избрания и путем завещания или благословения не передается. Текст "заключения" зву­чал так:

"Убедившись в подлинности документа и учитывая 1) то обстоятельство, что почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) что ни митрополит Кирилл (Смирнов), ни митрополит Агафангел (Преображенский), не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведенным документом обязан­ностей, Мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосвя­щенный митрополит Петр (Полянский) не может уклонить­ся от данного ему послушания и во исполнение воли почив­шего Патриарха должен вступить в обязанности Патриар­шего Местоблюстителя ".

Первой под документом стояла подпись Нижегородско­го митрополита Сергия — он снова был самым авторитет­ным иерархом и, возможно, одним из главных составителей текста заключения...

Понадобилось 8 лет дальнейшей мучительной внутрицерковной борьбы, для того чтобы несколько выдающихся иерархов Русской Церкви смогли ясно осознать и выразить существо соборного замысла и подлинное происхождение первосвятительской власти митрополита Петра. Но достигли они этого тогда, когда их голос уже почти никем не был услышан...

Встав во главе Русской Церкви, митрополит Петр в сане первоиерарха, как прежде Патриарх Тихон, оказался тем камнем, об который опять разбились надежды обновленцев.

Вскоре стало ясно, что митрополит Петр — не тот возглавитель Церкви, который может устроить Ее врагов. По-прежнему твердо держа курс на полное уничтожение Церкви — и не скрывая этого, — они нуждались при этом в таких церковных лидерах, которые предварительно помо­гут сломить в народной массе верующих духовное предубеж­дение против новой государственной идеологии, помогут воспитать таких верующих, которые "рука об руку" с непримиримыми врагами Церкви будут "строить коммунизм", а затем "религиозные предрассудки сами собой и безболез­ненно отомрут"... Самые искренние заверения Патриарха Тихона и митр. Петра в гражданской лояльности, но без провозглашения внутренней духовной солидарности с со­ветской властью — устроить последнюю, очевидно, не могли.

Ни Патриарха Тихона, ни митрополита Петра, твердо вставших на позицию "аполитичности", т. е. духовной от­страненности Церкви от политики, заставить сойти с этой позиции так и не удалось. Обновленцы же постепенно теряли паству, а попытка вынудить митр. Петра и православных епископов пойти на "примирение" с обновленцами также потерпела неудачу...

27 ноября/ 10 декабря 1925 г. митрополит Петр и группа близких ему епископов были арестованы.

За несколько дней до ареста он составил распоряжение о своих временных заместителях:

"В случае невозможности по каким-либо обстоятельст­вам отправлять Мне обязанности Патриаршего Местоблю­стителя, временно поручаю исполнение таковых обязанно­стей Высокопреосвященнейшему Сергию (Страгородскому), митрополиту Нижегородскому. Если же сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то во вре­менное исполнение обязанностей Патриаршего Местоблю­стителя вступит Высокопреосвященнейший Михаил (Ерма­ков), Экзарх Украины, или Высокопреосвященнейший Иосиф (Петровых), архиепископ Ростовский, если митро­полит Михаил (Ермаков) лишен будет возможности выпол­нить это мое распоряжение.

Возношение за богослужениями Моего имени, как Пат­риаршего Местоблюстителя, остается обязательным.

Временное управление Московской епархией поручаю Совету Преосвященных Московских викариев, а именно: под председательством епископа Дмитровского Серафима (Звездинского), епископу Серпуховскому Алексию (Готовцеву), епископу Клинскому Гавриилу (Красновскому) и епископу Бронницкому Иоанну (Василевскому).

Патриарший Местоблюститель

Митрополит Крутицкий, смиренный
Петр (Полянский)"

23.11 (6.12) 1925 г.
гор. Москва

"Заместителем Местоблюстителя" стал митр. Сергий (Страгородский)...

Трудно было тогда предполагать, какую исключитель­ную роль сыграет это распоряжение митр. Петра в дальней­шей истории Русской Церкви.

Сравнивая этот документ с аналогичным распоряжением Патриарха Тихона перед арестом в 1922 г., мы можем видеть каноническую непоследовательность митр. Петра, в которой проявилась нечеткость экклезиологического сознания, свойственная в то время большинству русских иерар­хов.

Патриарх Тихон передавал митр. Агафангелу всю полно­ту первосвятителъской власти, без всяких, оговорок о воз­ношении имени, на основании чрезвычайного постановле­ния Собора. Очевидно, в случае принятия митр. Агафангелом обязанностей первоиерарха, имелось в виду, что его имя и будет возноситься за богослужением, вплоть до возвраще­ния Святейшего, когда будет восстановлено и фактическое управление, и возношение имени Патриарха.

Но в тот тяжкий период 1922-23 г., когда Патриарх Ти­хон был под арестом, когда митр. Агафангел принять управ­ление Церковью не смог, а натиск обновленчества был стре­мительным и успешным, для многих православных основ­ным символом единения против обновленцев было возноше­ние имени Патриарха Тихона на великом входе за литур­гией. Этот богослужебный символ, введенный Поместным Собором через три месяца после избрания Патриарха, был наиболее понятным и близким для церковного народа выра­жением признания первосвятительского возглавления Цер­кви.

В принципе трудно возразить против такого символи­ческого выражения верности находящемуся под арестом или в ссылке первоиерарху, но отделение в сознании ве­рующих литургического поминания первоиерарха от того реального управления Церковью, в котором заключается сущность первосвятительского сана, могло породить иллю­зию, что сан первоиерарха связан прежде всего с литурги­ческим действием, так что поминание его необходимо для совершения таинства. Более того, мог возникнуть взгляд, что харизматическая природа первосвятительского сана исчерпывается этим литургическим проявлением, тогда как фактическое управление Церковью есть обычное человеческое дело, сопровождаемое или не сопровождаемое Божест­венной благодатью — как и всякое другое дело — в зави­симости от личной духовности первоиерарха.

В дальнейшем обе эти ошибки проявились в церковной практике, и возможность их заложена уже в распоряжении митр. Петра, разделяющем мистический аспект первосвя-тительского сана от фактического управления Церковью.

Оговорив необходимость возношения своего имени, митр. Петр не оговаривает объема полномочий заместите­ля, так что по прямому тексту документа можно предполо­жить, что передается вся полнота власти Местоблюстителя, равная, согласно Чрезвычайному постановлению Собора, власти Патриарха. Между тем, на такую передачу власти митр. Петр полномочий не имел, и если бы даже попытался это сделать, такой акт был бы канонически бездейственным, и никакими постановлениями митр. Петра первоиерархом не мог бы стать никто, кроме лиц, поименованных в распо­ряжении Патриарха Тихона.

Хотя митр. Петр впоследствии поясняет, что он имел в виду лишь весьма ограниченные полномочия своих заме­стителей — ведение текущих дел, — однако и такое замести­тельство было нововведением, не предусмотренным никаки­ми предыдущими церковными установлениями. Если стро­го следовать принципам, установленным Собором и Патри­архом, то с арестом митр. Петра должен был вступить в дей­ствие Указ 7/20 ноября 1920 г. о децентрализации церковной структуры и самоуправлении епархий. Безразлично — с возношением имени митр. Петра, или только своего епар­хиального архиерея, вплоть до освобождения митр. Петра или передачи им своих полномочий другому Местоблюсти­телю.

Не вполне удавшийся опыт исполнения этого Указа в период ареста Патриарха Тихона, возможно, в какой-то ме­ре оправдывал введенную митр. Петром практику замести­тельства, но дальнейший ход церковной жизни показал, что как сама эта практика, так, в особенности, отсутствие чет­кой формулировки круга дел, относящихся к "текущим" и подлежащих ведению заместителя, породило много бедст­вий, соблазнов и недоумений.

Все та же рожденная в синодальный период привычка смотреть на церковное управление, как на дело чисто человеческое, административно-бюрократическое, связанное по преимуществу с государственной политикой, - создавала грозную опасность возникновения новых, помимо обновлен­ческого ВЦУ, фальшивых центров церковного управления.

Вторым (после обновленческого) таким фальшивым центром стал григорианский ВВЦС, третьим — митрополит Сергий, в качестве заместителя Патриаршего Местоблюсти­теля претендовавший на полноту первосвятительскои вла­сти.

Григориане по отношению к митр. Петру повторили (под руководством того же А. Е. Тучкова) почти тот же маневр, что обновленцы с Патриархом Тихоном, но с исправ­лением некоторых наиболее грубых ошибок обновленцев.

9/22 декабря 1925 г. в Донском монастыре собралось 10 епископов, объявивших себя Временным Высшим Церков­ным Советом (ВВЦС), который должен был стать "времен­ным органом церковного управления Российской Православ­ной Церкви", при этом оставаясь "в каноническом и молит­венном общении с Патриаршим Местоблюстителем".

Итак, в отличие от обновленцев, орган — временный, сохраняющий духовную связь с заключенным Главой Цер­кви, и — никакого "женатого епископата".

На первый взгляд может показаться, что в действиях григориан была какая-то связь с Указом 7/20 ноября 1920 г., ибо там говорится о возможности создания Временного Выс­шего Церковного Правительства для группы епархий. Раз­ница, однако, в том, что Указ подразумевает лишь добро­вольное объединение нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях. Если бы речь шла именно о таком объединении, то при условии отсутствия связи с Высшим Церковным Управлением в лице митр. Петра было бы труд­но канонически возразить против того, чтобы 10 григориан­ских епископов управляли своими 10-ю епархиями совмест­но или даже под добровольно признанным руководством самых авторитетных иерархов из своей среды.

Григориане, однако, создали новое Высшее Церковное Управление всей Русской Церкви (хотя и "временное"), вместо того реального возглавления, которое мог осущест­влять лишь один из названных Патриархом Тихоном Место­блюстителей. И такое действие не может быть расценено иначе, как узурпация первосвятительскои власти, тогда как одна из целей Указа 1920 г. — именно предотвращение та­кой узурпации.

В позиции григориан отчетливо сформулирована экклезиологическая ошибка, намеченная уже в распоряжении митр. Петра, — разделение мистического и фактического аспектов власти первоиерарха. Мистический аспект мало беспокоил григориан и тем более А. Е. Тучкова — они го­товы были управлять хотя бы и от имени митр. Петра, лишь бы сам митр. Петр не имел возможности реально вмеши­ваться в церковные дела.

Такая подмена была бы невозможна при ясном сознании единства двух аспектов первосвятительской власти: кто имеет первосвятительскую харизму, тот и управляет Церко­вью — и никто другой!

Узурпаторские цели ВВЦС стали вполне очевидными, после того как членам ВВЦС обманным путем удалось до­биться от митр. Петра (при свидании в тюрьме ГПУ) резо­люции о передаче временного управления коллегии из трех архиереев, в числе которых был назван арх. Григорий (Яцковский) — глава ВВЦС.

Продолжая развивать идею заместительства, митр. Петр полагал безразличным, будет ли поручено временное веде­ние текущих дел единоличному заместителю или архиерей­ской коллегии. На этот раз митр. Петр сформулировал свое поручение более четко, чем в распоряжении от 23 ноября/6 декабря, оговорив, что "коллегия" является "выразитель­ницей Наших, как Патриаршего Местоблюстителя, полно­мочий по всем вопросам, кроме вопросов принципиальных и общецерковных, проведение в жизнь которых допустимо лишь с Нашего благословения", причем и такие полномочия поручались лишь "временно, до выяснения Нашего дела".

Ясно, что после такой резолюции полномочия предыду­щего заместителя — митр. Сергия (и без того ограниченные, как видно из пояснений митр. Петра, относящихся к лю­бому заместительству) теряли какое бы то ни было осно­вание.

Митр. Сергий, однако, не подчинился резолюции на том основании, что григориане добыли ее обманным путем, скрыв от митр. Петра, что другие (кроме арх. Григория) на­значенные им члены коллегии фактически приступить к управлению не могут, а также на том, что митр. Петр не имеет права подменять единоличное управление коллеги­альным...

Если митр. Сергий прав, обвиняя григориан в получе­нии резолюции обманным путем, то его соображения на­счет "коллегиальности" менее убедительны. Единоличное управление митр. Петр не отменил, но оставил за собой, по поводу же структуры "временного заместительства" при живом первоиерархе никаких соборных определений не было, т. к. эта форма управления вообще не предусматривалась. Митр. Сергий, однако, начинает уже развивать идею, что заместительство подразумевает передачу всей полноты "фак­тической" власти (ибо, действительно, где тот принцип, по которому можно "раздробить" первосвятительскую власть на части, а церковные дела разделить на "существенные" и "несущественные"). В этом случае действительно становится оправданным обвинение митр. Сергия против митр. Пет­ра о замене "единоличного" возглавления "коллегиальным". Однако ложна сама идея митр. Сергия, подменяющая вопрос об онтологии первосвятительской власти, о ее проис­хождении (соборное избрание) — вопросом о ее внешнем образе ("единоличная" или "коллегиальная"). Тем самым образ власти отрывался от ее сущности, становился лишь формальным принципом.

Мы здесь не будем рассматривать сложный ход борьбы митр. Сергия с григорианским ВВЦС. Мы полагаем, что в этой борьбе как ВВЦС, так и митр. Сергий намного превы­сили свои полномочия...

Следующая страница (2/4)