Версия для печати

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ОСВЯЩЕННОГО СОБОРА РУССКОЙ ИСТИННО-ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ (2008 г.):

«19 мая/1 июня – в день избиения казаков и иных многих русских воинов с их семьями в Лиенце – установить общецерковный

День поминовения всех жертв геноцида против русского народа, совершавшегося в разных странах и разными режимами».

 ЛИЕНЦ  19.05/01.06 

О Упокоении:

рабов Божиих Православных воинов и вождей,

      Петра,

      Николая,

      Николая,

      Симеона,

      Андрея,

      Тимофея,

и всех воинов  российских: казаков, кадетов, жен, старцев, чад, имена их Сам Господи веси, в годину лютую во граде Лиенце и инуде убиенных. 

«о  всех воинах российских: казаков, кадетов, и сродник их за веру и отечество на поле брани в тяжких обстояниях выдачи, в темницах, в заключении, в горьких работах и во всякой скорби живот свой положивших, умученных и убиенных, и во отечестве в разсеянии скончавшихся...» 
 
 

Из  воспоминаний о трагедии в Лиенце

Трудно сказать, действительно ли местное британское командование в Лиенце думало, что казаки возвращаются «домой» в Советский Союз для «перевоспитания», но если они думали так, то это было, по меньшей мере, наивно. Во всяком случае, в правительстве не было иллюзий, о чем свидетельствуют слова Энтони Идена в документах Кабинета от 3 сентября 1944 года: «Вероятно, если мы сделаем то, что хочет советское правительство, и вернем всех этих военнопленных в Советский Союз, независимо от их желания, многих из них мы отправим на смерть».

Вечером 27 мая 1945 года английский майор, осуществляющий связь между казаками и англичанами, попросил передать всем казачьим офицерам, чтобы они к 1 часу дня были готовы отправитсься на совещание. Командующий армией приказал провести конференцию со всеми офицерами без разницы в чинах.

Только в  грузовиках их что-то задело. Над ними затянули брезент. Возле шоферов  сели солдаты с автоматами. По бокам  вереницы грузовиков начали всё чаще и чаще появляться вооруженные английские мотоциклисты, а вскоре и броневики. Из леса медленно, как тараканы, топая  гусеницами, поползли английские танки...

- «Тут что-то  не то! Шептали возбужденные офицеры.  – Смотрите, как пулеметчик с  танка следит за движением... в  случае чего сигнал нашего  шофера, и очередь по машине  неминуема».

По приезду  в лагерь в городе Шпиталь, как бы в подтверждение этих слов, англичанин сказал:

-«Джентельмены!  Не вскакивайте с мест!»

Тон сухой. Улыбка исчезла. В голосе затаенная угроза. Атмосфера сгущается. У всех насупленные  лица. Кто-то первый вслух произнес жуткое слово:

-«Предательство!»

Офицеров  сразу разделили по рангам, выделив  каждой группе отдельный барак. Внутри царили грязь и беспорядок, на земле  старая солома. Через час английский командир вызвал трех казачьих генералов, и ледяным голосом сообщил им:

- «Известите, пожалуйста, всех офицеров, что, согласно  договору, заключенному между правительством  Его Королевского Величества  и СССР, они будут переданы  в распоряжение советских военных властей. Отъезд из Шпиталя назначен на четыре часа утра завтрашнего дня.

Один из генералов  упал в обморок.

На «конференцию»  поехали: 35 генералов, 167 полковников, 283 войсковых старшины, 375 есаулов, 460 подъесаулов, 526 сотников, 756 хорунжих, 124 военных  чиновника, 15 человек медицинского персонала, 2 фотографа, 5 офицеров связи  и 2 священника.

Утром вышедшие из бараков офицеры увидели мрачную картину – у стен лежали трупы покончивших с собой.

Два священника вышли на плац перед бараками и  начали служить молебен. Тысячи людей опустились на колени. Поникли русые, седые, темные головы. Мелькают руки, творящие крестное знамение.

Ровно в шесть  тридцать прибыли грузовики. Избиение старших офицеров продолжалось десять минут, после чего казачьи офицеры и генералы – все безоружные, многие из них старики, перевалившие за седьмой десяток, - были один за другим втащены в грузовик.

В 8 утра солдаты  со штыками окружили толпу молящихся. Прозвучал приказ, и солдаты стали  приближаться. Казацкие офицеры сгрудились, взявшись под руки.

Воздух потрясь не крик, а рев толпы.

-«Стреляйте! Не пойдем живыми на выдачу!»

Священник высоко поднял крест. Он блестел под лучами утреннего солнца, как символ милосердия и человеколюбия.

Британские  солдаты пустили в ход дубинки, били по головам и соединеным рукам. Вырвали первого офицера из шеренги и зашвырнули в машину. Он выпрыгнул. Тогда его снова избили и загнали в кузов. Он снова выпрыгнул. Тогда ударами прикладов и дубинок его повалили наземь и били сапогами, пока он не застыл без движения в луже крови. Его словно мешок забросили в кузов. Люди начали садиться в машины.

Что же было в лагере Пеггец, с оставленными семьями казаков?

«...День был  жаркий. Может, поэтому время тянулось так медленно... На «совещание» поехало несколько тысяч офицеров. Ни один не возвращается. Страшное предчувствие начало охватывать оставшиеся семьи. Солдаты стали собираться и обсуждать произшедшее. Никто, конечно, не мог знать, что еще пять дней назад, 23 мая 1945г. между британскими и советскими властями в Вене было заключено соглашение о выдаче всех офицеров и их семей в руки советских властей /.../ Перед канцелярией стоял один из грузовиков, в которых офицеры уезжали на совещание. Он вернулся пустой. Переводчица, увидев грузовик, побледнела и вошла в канцелярию.

- Где наши  офицеры? – спросила она.

- Они сюда  не вернутся, - ответил Дейвис (английский  офицер)

- А где  они?!

- Не знаю.

- Вы же  заверяли, что они вернутся не  позже шести часов, значит, вы  нас обманывали?

- Мы, сударыня, только солдаты и выполняем  приказы нашего командования...

Так казачью  массу лишили руководства /.../

На следующий  день ... явился молодой британский офицер и, вручив переводчице текст обращения, прказал немедленно огласить его.

- Казаки! Ваши офицеры обманывали вас и вели вас по ложному пути! Они арестованы и больше не вернутся. Вы теперь можете, не боясь и освободившись от их влияния и давления, рассказать об их лжи и свободно высказывать ваши желания и убеждения. Решено, что все казаки должны вернутся к себе на родину... и т.д.

Было видно, что текст составили советские. Дальше шел призыв безусловно подчиняться британским приказам.

В десять утра было объявлено, что 31 мая в 7 часов  утра начнется репатриация казачьих полков и семей.

Стояла хорошая  погода, было ясно, тепло. Известие прозвучало как гром с ясного неба! Возникла паника.

В одном из бараков лагеря было созвано срочное  совещание. Командовать организуемой акцией пассивного сопротивления выдвинули  подхорунжего Полунина. Была объявлена  всеобщая голодовка и расклеены  плакаты по-английски: «Лучше смерть здесь, чем отправка в Советский  Союз!» Во всех лагерях и станицах были вывешены черные флаги.  /.../

На лагерных плацах воздвигли полевые алтари, и священники день и ночь служили при них литургию, исповедуя и причащая. Церковная служба шла без перерыва.  /.../

К концу дня  англичане сообщили, что погрузка откладывается на 24 часа... Отсрочка была вызвана заявлением советских  властей, что в первый день они  смогут принять не больше 2 тысяч человек. Англичане объяснили задержку на сутки тем, что 31-гомая – католический праздник. /.../

Вечером 31 мая  англичане отключили поступления  воды в бараки.

Программа сопротивления  была не сложна и наивна. Всем без  исключения: солдатам, и женщинам с  детьми следовало образовать вокруг аналоев с иконами, вокруг священников, начавших молебен о спасении, плотный массив и противостоять даже выстрелам, драться с англичанами врукопашную, поднимая им навстречу иконы и детей. Почему-то у простых людей была вера: молящихся не посмеют взять насилием. Считали, что англичане религию уважают. /.../

На самом  рассвете сформировался гигантский крестный ход, который двинулся к  полевой часовне лагеря Пеггец. Впереди  шли священники в облачении. Люди несли кресты, хоругви, священные  книги, зажженные свечи. Солнце едва взошло, и чуть-чуть зарозовели снега  на вершинах Альп. Мычали казачьи коровы, недоенные в общем замешательстве. По пастбищам разбегались беспризорные кони и верблюды астраханцев. Над  Дравой еще висел туман.

Так и сделали. Молитвы продолжались без перерыва, но около восьми утра широким веером надвинулись британские танки и  стали в ста метрах. Со стороны  бараков подъехали грузовики, на которых людей должны были везти  на станцию к стоявшим в ожидании эшелонам. А весь лагерь был оцеплен  солдатами, которые были вооружены  винтовками с насженными штыками, автоматами и дубинками. Еще некоторое время  продолжалось пение молитв, как вдруг солдаты бросились на толпу, разрывая цепь рук и нанося прикладами и дубинками удары по головам. Возникла паника, поднялся крик, в толпе затаптывали упавших.  /.../

Врезавшись  в толпу, солдаты отрывали людей, не считаясь, мужчина это, женщина  или ребенок, били беспощадно дубинками  и тащили к грузовикам...Одновременно шла стрельба, появились раненые...Вдруг  появились танкетки и стали наезжать на людей, угрожая их раздавить. Толпу  стало раскачивать: Люди не размыкали  сцепленных от одного к другому рук. Раздались одинокие крики, звуки глухих ударов: «Убивают!». Толпа сжималась. Дышать становилось нечем. Дети закричали. Их на вытянутых руках поднимают над «ходынкой». Дети постарше, сидящие на плечах взрослых, рассказывают, что делается на периферии толпы: «Хватают... Бросают в машины лежмя... Бьют палками... Уже мертвые на поле лежат...» А танки все туже сжимали толпу. Вслед за духовенством запели все – несколько тысяч. На колени встать уже было невозможно.

Затрещали падающие аналои. К периферии толпы, навстречу танкам, стали пробиваться священники, поднимая перед собою кресты. Где-то хор запел: «со святыми упокой...» Шелест во все сжимавшейся толпе: «Это нас отпевают!» А потом: «Атаман приказал: женщины с детьми пустьидут побаракам». Пробираются, заплаканные, дрожащие...

Сразу поредела толпа, и стало видно, как рассыпался плотно стоявший лес хоругвий, упавшие  на землю иконы с разбившимися стеклами, а в «просеки» на периферии  – кольцо окруживших толпу плотной стеною солдат... Видно было, как сновали по полю солдаты с носилками: трупы мешали дальнейшему избиению.

Импровизированная часовня, алтарь, иконы, чаши – всё было перевернуто и растоптано. Внезапно кто-то крикнул, а другие подхватили, и раздалось дружное и грозное: «Ур-р-ра!» Казалось, казаки сами хотят перейти в наступление. Брианские солдаты быстро отступили и начали выдвигать пулеметы. Один священние, спася положение, вновь призвал к молитве...

Пока молились, солдаты, оставив на плацу раненых  и трупы затоптанных и заколотых  штыками, вернулись к баракм вытаскивать  укрывшихся там людей и запихиватьих в грузовики. Один казак оказал активное сопротивление – его повалили назеиь, двое тащили его за ноги, а  третий подталкивал носком ботинка голову. У одной женщины был на руках окровавленный ребенок. Солдат перевезал ей руку бинтом, но несмотря на заклинания матери, обоих затолкал на грузовик. Среди британских солдат, ожидавших возле танков, многие проявляли сочувствие. Рассказывали, что один на ломаном русском языке сказал:

-Не давайтесь,  они не имеют права».

...Толпа начала  напирать на забор, отделявший  лагерь от поля. Забор рухнул. Но на поле тоже стояли танки.  Солдаты стреляли невверх, а  под ноги. Избитых и окровавленных  хватали и тащили в грузовики. И в других лагерях началась стрельба. Люди кидались вслепую, бежали в лес, кидались в реку. /.../

Тем временем основная человеческая масса, отступая перед вооруженными солдатами, еще  раз попыталась отбить тех, кого они  уже схватили... Оставили незащищенным алтарь. Священник поднял навстречу солдатам Евангелие, но книгу выбили у него из рук штыком. Один кубанец заслонился иконой Богоматери, но получил удар по виску, и кожа вместе с волосами свесилась ему на ухо. Еще один пытался парировать удар хоругвью свят. Николая Чудотворца – удар дубинки сшиб Николу Чудотворца в грязь.  /.../

Маленькая девочка  подошла к английскому солдату  и дала ему листок, на котором  было написано по-английски: «Убейте  нас, но не отдавайте большевикам». Солдат прочитал, спрятал в карман и вдруг расплакался.  /.../

Вдоль реки Дравы продолжалась облава... В убегающих стреляли. Случайно или умышленно застрелили женщину, которую в кустах обнаружила собака... Люди бросались под танки. Когда забирали больных и раненых из лагерной больницы, один из них выпрыгнул из окна на мостовую. Много людей утонуло. Все помнили женщину, которая плыла по реке на спине, с младенцем, привязанным к груди. Рядом, по берегу, бежал британский солдат и пытался выловить ее с помощью длинной жерди. Но не мог достать. Наконец течение загнало ее в небольшой заводь. Ребенок был уже мертвый, а женщина умерла в госпитале через несколько часов. Она была врач, родом с Кубани. Другие видели, как с моста над Дравой бросился целый комок сплетшихся тел. Это семья, опутав вожжами себя и детей, бросилась в реку...

А за рекой  не менее ужасное. Там – опушка зеленного массива, спускавшегося  с горних склонов. Здесь на деревьях висели повесившиеся. Вешались на вожжах. Лошади, отвязанные, со ржанием метались кругом.  /.../

Одна казачка  утверждала, что своим спасением  она обязано свят. Феодосию Черниговскому. Когда она с матерью, ребенком на руках и младшим братом оказалась в толпе, предназначенных у высылке, то обещала святителю, что каждую пятницу будет держать сухой пост, если ей удастся спастись из этого ада. И тут произошло первое чудо: отступающая толпа вытолкнула ее прямо на мост над рекой Дравой. Она потеряла туфли и бежала в носках, но свят. Феодосий направил солдат в погоню за более многочисленной группой, которая по ту сторону моста побежала влево, а она с матерью, ребенком и братом свернула на право. Так они добрались до гор и начали взбираться на скалы. Босиком, с искалеченными ступнями, они прошли весь лес насквозь, и дошли до альпийских лугов и снега. На третий день натолкнулись на трупы: казак, женщина, ребенок. Те, видно покончили собой... Между тем уже кончились припасы, загодя собранные в мешок. Жажду они утоляли снегом. Что делать? Куда идти? Что есть? К кому обратиться? Оставался один только свят. Феодосий Черниговский. –«Иду, - рассказывала казачка, - имолюсь, а сама думаю: какая я дура, ведь из этих камней кругом нам хлеба не будет. И вдруг! За поворотом скалы стоит старый казак и вышибает окно. Увидел нас и машет рукой. Я подбежала. Святитель Феодосий помог! Через окно видать хлебы, лежащие на столе!» Это был приют для туристов-альпинистов. В нем нашлось еще немного крупы, муки, а также дрова. На следующий день, поев и выспавшись, они пустились в путь. Всё время по самому краю вечных снегов. Когда перед ними внезапно разверзлась чудовищная пропасть, казалось, пути уже не будет. Но старый казак долго размышлял, высчитывал, комбинировал, и, наконец, повел их. Через пять дней, миновав три вершины и четыре перевала, они решились спуститься в долину. Здесь они в первом попавшемся доме взялись работать за кормежку. И вот снова произошло чудо. В один прекрасный день в деревню прибыл британский патруль, искавший беглецов. – Я решила, - рассказывала женщина, - не даться живой: выскочу из окна с ребенком, убью себя. Но начала с молитвы свят. Феодосию Черниговскому: «Не попусти смертного греха самоубийства!» Входит сержант, велит показать документы. Вынимаю, даю ему, а сама знаю, что из них совершенно ясно, что я бежала из Лиенца. Сержант долго их читал, еще дольше крутил в руках, потом поглядел на меня, посмотрел... Опустил глаза, и, отдавая документы, сказал: «Ол-райт! (всё впорядке!)»  - и ушел.

120 офицеров  расстреляли по пути из Граца  в Вену. В Вене расстреляли  1030 человек Без вести (читайте  – растреляны) пропали вывезенные  дальше на следствие 983 человека. 12 генералов отправили в Москву. Четверых повесили. Остальных расстреляли в лубянских подвалах.

После Лиенца состоялась выдача XV казачьего корпуса в Юденбурге, потом казаков и власовцев из американского лагеря в Кемптене, из бывшего концлагеря Дахау, из Платтлинга в Баварии. Выдавали из Франции, хотя ген. Де Голль не был приглашен на совещание в Ялту, и принятые там решения для Франции были не обязательны. Из Италии было выдано 171 человек.

В 1947 выдачи прекратились.

По сообщению  советскоого уполномоченного по делам репатриации к сентябрю 1945г. западными союзниками было выдано 2.229.552 человека. Согласно другой советской цифре, «освобождено и репатриировано было 5.236.610 советских гражадн.» Вот сколько людей не хотело жить с коммунистами и отходило вместе с немцами, и это только те, кого захватили.

Что можно сказать о тех, кого не сразу расстреляли, кто действительно попал туда, куда боялся. – в жесткие руки чекистов? Большинство из них поступило на спецпоселение Перед отправкой им объявлялось, что как «изменикам Родины всем им полагалось бы одно и только одно наказание – расстрел с конфикацией имущества. Однако в связи с победой над врагом Родина-мать проявляет к ним большое снисхождение и ограничивается их переводом на спецпоселение сроком на 6 лет», в Кузнецуом, Кизельском и Карагандинском угольных бассейнах, в Красноярском крае, Иркутской области и Бурят-Монгольской АССР. Большинство из них в течение 1946-1950 годов были осуждены «по вновь открытым обстоятельствам» на 10 и 25 лет.

 Помолися же о упокоении рабов Божиих, православных воинов и вождей:

      Петра,

      Николая,

      Николая,

      Симеона,

      Андрея,

      Тимофея,

и всех воинов российских: казаков,  кадетов, жен, старцев, чад,  имена их Сам Господи веси, в годину лютую во граде  Лиенце и инуде убиенных, и за всех сродник их за веру и отечество на поле брани в тяжких обстояниях выдачи, в темницах, в заключении, в горьких работ и во всякой скорби живот свой положивших, умученных и убиенных, и во отечестве в разсеянии скончавшихся, да простит им Господь вся согрешения их, вольныя и невольныя, и дп сотворит им Вечную Память.