Отец мой был прихожанином храма «Спаса-на-Сенной» (Петроград), но когда появились эти Бо­ярские, Красницкие, он ушел в храм «Спаса-на-Крови». Там истинная церковная жизнь только и была. Дома у нас редкий день не было гостя: священники, мона­хи, старцы бывали. На всю жизнь запом­нил я одного: отца Макария. Он был весь белый, как лунь. Прятали его особенно, потому что он был священником при Им­ператорском Дворе... Помню, как арес­товывали его. Чекисты вели себя нагло, но все равно видно было, что им не по себе: о. Макарий своей силой духа поко­рял и врагов.

Аресты, расстрелы, демонстрации... Все привычное, родное и милое сердцу будто ухнуло куда-то, и началось нескон­чаемое беснование. Стены нашего дома уже не были нам защитой, в любой день и даже час к нам могли ворваться люди в кожанках, могли нагло раскидывать наши вещи, заглядывать всюду, отыски­вая «врагов» их революции.

Только в храме (уже в «Спасе-на-Крови») мы были среди своих. Он оставался под митрополитом Иосифом (Петровых). Я исповедывался у о. Иоанна Никитина. Но круг все сужался. Аресты продолжались. Посте­пенно город совсем обеднел церковны­ми людьми, священниками так особенно. Сроки им давали очень большие, потом еще и ссылали. Кто не умирал в тюрьме, тот, по замыслу безбожников, должен был сложить свои кости в ссылке. Была поставлена задача - искоренить право­славие, и эта задача ревностно исполня­лась. Шли годы, десятилетия, но сумер­ки лишь сгущались. Многие в те годы сломались, потеряли веру, некоторые даже и в строительство «рая на земле» включились. Я потом таких людей встре­чал и видел, каково им этот «рай» стро­ить. Это были уже и не люди... Да и что может от человека остаться, коль он Бога забывает? Известно что.

Ну, а нам то что оставалось делать? Надо было как-то спрятать свою веру от врагов Христа. Мои сестры (одна из которых была тайная монахиня) неукоснительно испол­няли завет отца не забывать Бога. Они меня привели к отцу Михаилу Рождествен­скому, они познакомили меня позднее и с отцом Тихоном (Зориным).

Иеромонах Тихон (Зорин Василий Николаевич) – последователь Св. Митр. Иосифа (Петровых) Петроградского, единомышленник о. Михаила Рождественского и архим. Клавдия (Савинского). Я стал ходить к нему, когда он тай­но появился в Петрограде в доме на Екатерининском канале (тогда - Грибоедова). Представь­те себе длинный коридор, множество дверей, это означает и множество самых разных людей. Там и была одна неболь­шая двадцатиметровая комната, в кото­рой жила Ксения Петровна (кажется, ее фамилия Савельева). Она и приняла отца Тихона после ссылки. Но это была жизнь, как на бочке с порохом: в центре горо­да, на глазах у безбожных людей... Вы­ходить из квартиры было просто небезо­пасно, поэтому батюшку одевали в женское пла­тье и покрывали платком, если ему нуж­но было пройти в туалет. Другие жильцы так и считали, что у Ксении Петровны вре­менно проживает ее старенькая и хро­мая родственница.

Там, в доме на канале Грибоедова, я впервые исповедывался у отца Тихона...

Скромный и ласковый, простой и очень доверчивый. Ну прямо как ребе­нок. За это и страдал всю жизнь. Я бы, глядя на него, никогда не подумал, что этот человек прошел тюрьмы, ссылки, допросы и предательства. Мне сейчас не вспомнить, когда, в какие годы его арес­товывали. Первый раз это, видимо, было в тридцатые годы, когда после сергиевской декларации сажали и ссылали всех несогласных с нею. Некоторые наши прихожане говорили, что тогда вместе с ним арестовали и нескольких монахинь. А двух пожилых женщин даже на носил­ках в тюрьму увезли. Его тогда осудили на 25 лет. Что это был за срок, где он его отбывал, был ли только в тюрьме или в ссылке - мне точно неизвестно. Несмот­ря на то, что я был с отцом Тихоном до самой его смерти, что он был моим ду­ховником, я такие вопросы ему не зада­вал. Да и не положено было в те време­на друг друга расспрашивать, выяснять особенности биографии. Это сразу вызы­вало подозрения: зачем и для кого чело­век собирает сведения?

Некоторые духовные чада отца Тихо­на рассказывают, что до войны и после войны он, переходя из квартиры в квар­тиру, продолжал свое потаенное служение. Но дру­гие утверждают, что он отсиживал пер­вый срок и освободился чуть ли не пос­ле процесса над Берия. Я встретился с отцом Тихоном только в 1964 году, ког­да он освободился уже и после второго ареста. Он сам мне рассказывал, как на допросах выясняли, «почему не хочешь признать патриарха Алексия, ведь при­знавал же его, когда тот был епископом? Почему не в храмах служишь, а по квар­тирам скитаешься?» Потом посадили в камеру-одиночку. Вскоре будто еще аре­стованного вводят. Тот представляется епископом Феодосием (возможно Бахметьев, – ред.), конечно, за иосифлянина себя выдает. И добавляет: меня дня через два-три отпустят, так что и кому передать. И отец Тихон, не чув­ствуя никакого подвоха, дает ему все адреса, посылает к самым верным людям, пишет записку, чтоб ни в чем не отказы­вали, а доверялись бы как ему, о.Тихону... Конечно, это была катастрофа. Иуду-то скоро распознали, но урон был боль­шой.

Отец Тихон, как освободился, свою ошибку очень тяжело переживал. Ездил на юг к иосифлянскому епископу Петру (возможно Ладыгину, – ред.) на покаяние (за имя полностью не руча­юсь, в памяти все больше стирается, по­мню, что это был глубокий девяностолет­ний старец, совершенно слепой).

Когда я его встретил, он все еще ски­тался по домам и квартирам верующих людей. Это было ему уже очень тяжело и опасно, ведь последний раз его за это и судили. Да и потом у него не было раз­решения жить в Питере. Вскоре мы все собрались и приняли решение собрать деньги, купить ему домик. Выбрал и такой на станции Окуловка Новгородской об­ласти. С тех пор и поселился отец Тихон в Окуловке Новгородской об­ласти, ул. Чайковского, 5, то есть в самом конце деревни, от­куда до станции надо было топать три километра. В основном это, конечно, зас­луга Веры Михайловны Гурилевой. Она домик покупала, она его прописала, уха­живала за ним, как могла. У самой уже сил немного было, но она и те последние самоотверженно отдавала для сохране­ния маленькой нашей церковки и безценного нашего духовника отца Тихона. Он мне писал в Питер письма и подписывал­ся частенько так: «ваши дедушка и ба­бушка». Это значит он и Вера Михайлов­на. «Она чуть жива от переживаний и за­бот обо мне и трудится как истинная раба Христова»... Так он и писал о ней, так и при встрече мне говорил...

Я часто бывал у отца Тихона, два-три раза в месяц. Дом его был под неусып­ной «стражей» соседки. Она, видимо, была назначена «органами» следить за ним, а также за всеми, кто приезжал. Но меня эта «охранница» считала почему-то племянником. И все же не хотелось лиш­ний раз ей на глаза попадаться, потому я старался зайти в дом отца Тихона не с улицы, а со двора.

В доме о.Тихон сразу устроил малень­кую катакомбную церковку: вся площадь церкви составляла шесть-семь квадрат­ных метров, умещалось не более четы­рех молящихся. Тут же и кровать о.Тихона стояла. Прислуживала ему неизменно Вера Михайловна, ныне уже покойная.

Жилось им очень трудно. Воду носить нужно было от колонки, которая в полу­километре от дома. До бани - три с поло­виной километра. Дрова надо самим и пи­лить, и колоть, и складывать. А они - два немощных старика, да еще у отца Тихо­на нога больная (ступни одной не было). Без «племянника» им было бы не обой­тись.

Сколько писем ему шло! И редко в ка­ком конверте была только одна исповедь. В иные дни о.Тихон и не выходил вовсе из своей церковки: чтение исповедей, разрешение их занимали все время. Про­сфоры он тоже делал сам. Потом каж­дую аккуратно заворачивал, завязывал, надписывал, кому предназначена. У него была толстенная тетрадь, где были по­именно записаны все его прихожане... Больше всего мы боялись за эту тетрадь: не дай Бог в чужие руки попадет. Господь и тут помог.

Вот слово-то я сказал: прихожане. А ведь больше десятка человек в той цер­ковке никогда и не было, но сотни в при­хожанах числились. Все - заочно. Когда-то свел их Господь с батюшкой, так и были вместе с ним до гроба его, хотя ни­когда к нему не приезжали, а лишь в пись­мах исповеди посылали. В Окуловке все друг друга хорошо знали. Появление лю­бого незнакомого человека - это целое событие и для всего села. И если бы ду­ховные чада батюшки стали к нему регу­лярно ездить, то об этом стало бы известно в особых кабинетах почти мгновен­но. Потому отец Тихон просил к нему при­езжать только с благословения. Да и вскоре стало ясно, что лучше всего это делать мне, так как за мной уже закрепи­лось звание «племянника».

Первые годы жизни в Окуловке он еще совершал поездки в Питер. Это было ред­ко и секретно. Но власти постоянно к нам подсылали провокаторов. Притворив­шись жаждущими духовного окормления православными христианами, эти иуды все вынюхивали, а потом за копейки пре­давали батюшку. Однажды так просилась к нам женщина, слезами прямо изошла, батюшке ноги бросилась целовать. А на поверку вышло - провокаторша. Даже про торт, что батюшке принесла, в КГБ донесла...

С 1970 года отец Тихон перестал бы­вать в городе. Безвыездно жил в Окулов­ке. Здоровье его стало заметно ухудшать­ся. Да и откуда ему быть хорошим: тюрь­мы, ссылки, служение в холодных квар­тирах и на чердаках (в Коломягах), ски­тания по чужим квартирам под страхом ареста - все это телесного здоровья не прибавляет. Болел телом, но духом не падал.

Последнее письмо я получил от него в начале декабря 1975 года: «Земная хра­мина моя разрушается, - писал он, - а небесной я себе не приготовил...» Эти ти­хие его слова перевернули мне сердце. Я знал, что просто так он не напишет. Уже на другой день я приехал в Окуловку - Отец Тихон был уже при смерти. Око­ло его постели были монах Серафим (от­куда-то с юга, больше мы о нем ничего не знали), Вера Михайловна, потом подъе­хал отец Михаил Рождественский. С о.Михаилом наш батюшка паству не делил, вместе окормляли православных.

31 января 1976 г. батюшка Тихон скончал­ся. Отпевал его о. Михаил Рождественский...

Опустел домик в Окуловке. Всем духов­ным чадам мы написали, сообщили о смерти батюшки. Всех нас, осиротевших, принял опять под свое крыло отец Миха­ил Рождественский. Но и он, как и о.Ти­хон, скончался на восемьдесят восьмом году жизни в 1988 году...

Вот истинные подвижники, о них и надо говорить. А такие, как я, должны неустанно благодарить Бога за то, что не дал нам сбиться с истинного пути, посы­лая верных и твердых духовных настав­ников, полагавших душу за други своя.

Из письма батюшки Тихона от 3/16 ноября 1975 г.:

«У всех любящих мя Христовою любовiю, прошу только одних св. Молитв о мне грешном, ибо в болезнь мою в 69 году, я только за молитвы о мне ко Господу моих духовных чад и встал тогда со смертного одра. А теперь, как будет угодно Господу, буди Его Св. Воля. Если же Господь переселит мя в будущiй мiр, то всех прошу не забывать меня, Вашими Св. Молитвами, Вашею любовiю, которую Вы мне оказывали во всей моей грешной жизни. Недостойный и паче всех грешнейшiй iеромонахъ Тихонъ».

 Отцы-Исповедницы Церкве Катакомбныя,

молите Бога о нас грешных!