Проповеди Святителя Кирилла Туровского и Страстные песнопения
Светлана Шумило,
г. Чернигов

 

Проповеди Святителя Кирилла Туровского

и Страстные песнопения

память 28 апреля/11 мая

Святитель Кирилл Туровский, знаменитый оратор Киевской Руси, известен науке как уникальный стилист своего времени. Его произведения неоднократно привлекали внимание таких исследователей, как Д.С. Лихачев, И.П. Еремин, Е.Б. Рогачевская, В.В. Кусков, В.П. Адрианова-Перетц, О.В. Творогов, М.Ф. Антонова, В.В. Колесов и др.

Особенностью ораторской прозы является уникальная ритмическая организация речи, приближающая прозаическую речь к поэтической. Так, Л.И. Сазонова пишет: «Торжественная ораторская проза обладает особо выявленным ритмом… В произведениях эпидейктического красноречия ритм выступает как признак художественной речи, предусмотренный замыслом писателя-витии» [1, с. 37]. Если ритм есть признак художественной речи, предусмотренный замыслом писателя, то особенности ритмической организации текста позволяют судить о сути писательского замысла, и уникальная стилистика Кирилла Туровского говорит о некоем особом отношении этого оратора к своим произведениям и к задаче его как автора.

Ритм речи Кирилла во многом зависит от литературных источников его произведений. Медиевисты неоднократно указывали на библейские тексты как на источники стиля ораторского красноречия Киевской Руси, в том числе и произведений Кирилла Туровского. Так, Д.С. Лихачев, описывая явление стилистической симметрии в древнерусской литературе, говорит: «Влияние книги псалмов, а отчасти и других поэтических книг Библии, было постоянным, периодически усиливаясь и сказываясь особенно явственно в литературе “высокого стиля”» [2, с. 159]. Мысль об использовании Кириллом Библии, а именно библейских плачей, в качестве литературного источника высказана в статье Л.Н. Гридневой [3, с. 34-41].

И.П. Еремин, чьи труды о Кирилле Туровском заслуживают особенного внимания как наиболее исчерпывающие, объясняет уникальность кирилловой стилистики использованием особого рода амплификации, оформленной в виде триадных композиций [4, с. 132-143].

В.В. Колесов описывает уникальную стилистику Слов Кирилла как явление средневековой литературной топики, использование автором топосов-символов [5, с. 94].

О.В. Творогов указывает на умение Кирилла использовать литературные традиции знаменитых проповедников древности и, следовательно, их произведения считает своего рода литературным источником Кириллова стиля [6, с. 220].

Такой литературный источник как гимнографические произведения, то есть богослужебные тексты, остается неисследованным по сей день. Однако именно он является основным источником для Кирилла Туровского, а использование этого источника позволяет говорить об особенностях писательской задачи автора. Обратимся к одному из торжественных Слов Кирилла и укажем используемый автором литературный источник.

Система цитат и реминисценций в языке Кирилла была рассмотрена нами на материале Слова ««О сънятии Тела Христова съ Креста, и о мюроносицахъ, отъ сказания Евангельскаго, и похвала Иосифу». Это произведение более чем наполовину состоит из неточных цитат и вольного пересказа богослужебных текстов. Сравним:

Слово Кирилла:

 

Служба Страстной Пятницы:

 

Вижю Тя, милое мое Чадо, на Кресте нага висяща, бездушна, беззрачна, не имуща видения, ни доброты, и горько уязвляюся душею… [7, с. 81].

 

Вижу Тя ныне, возлюбленное мое Чадо и любимое, на Кресте висяща, и уязвляюся горце сердцемъ… [8, л. 464, об.].

… горько уязвляюся душею. И хотела бых с Тобою умрети, – не терплю бо бездушна Тебе зрети… [7, с. 81]

 

 

…уязвляюся лютее утробою. Хотела быхъ съ Тобою умрети, Пречистая глаголаше: не терплю бо безъ дыхания мертва Тя видети [8, л. 465, об.].

Кде Ми, Чадо, благовестование, еже Ми древле Гавриил глаголаше…, Царя Тя и Сына Вышняго нарицая… [7, с. 81].

 

 

Где, Сыне мой и Боже, благовещение древнее, еже Ми Гавриил глаголаше: Царя Тя и Сына Бога Вышняго нарицаше… [8, л. 466].

Дерзнув въниде къ Пилату и въпроси глаголя: «Даждь ми, огемоне, тело страньнаго оного Иисуса…» [7, с.82].

 

…в нощи къ Пилату пришедшаго и Живота всехъ испросившаго: «Даждь ми Сего страннаго..» [8, л. 485].

 

Характерно, что, произнося Слово в третье воскресение после Пасхи, Кирилл прибегает к тем гимнографическим произведениям, которые звучали в Церкви на Страстной седмице, то есть в неделю перед Пасхой. Так, например, киевский оратор цитирует тексты стихир и канона, которые поются вечером Страстной Пятницы. Важное место в произведении Кирилла занимает неточная цитата из стихиры Иосифу Аримафейскому, поющаяся утром Страстной Субботы. Отрывки из произведений такого гимнографического жанра как ирмос многократно вкрапляются автором в Слово и также относятся к богослужебному циклу Страстной седмицы. Оратор как бы заставляет слушателя вернуться во время и пространство предпасхальных богослужений, вспомнить ритм и мелодии «страстных» песнопений, а значит и молитвенное настроение тех дней. По-видимому, возвращение к этому настроению является одной из главных целей оратора.

Слово настолько пронизано цитатами и реминисценциями из гимнов, что, кажется, задача писателя лишь в соединении различных отрывков в единый текст, и авторская речь только обрамляет гармоничную мозаику цитат. Особенного внимания заслуживает характер цитирования. Кирилл Туровский, как правило, не дословно приводит богослужебный текст: он либо близко пересказывает его, либо изменяет в нем несколько слов, либо соединяет и переплетает между собой отрывки из двух, а то и трех разных текстов. Кроме того, автор нередко вставляет внутрь цитаты свои слова, то есть расширяет цитируемый текст с помощью приема амплификации. Так, например, описывая плач Иосифа Аримофейского в Слове, Кирилл цитирует несколько богослужебных текстов. За основу автор берет одну из стихир Страстной Пятницы и, приводя отрывки из этой стихиры, вставляет внутрь каждого отрывка либо свои слова, либо цитаты из других гимнографических произведений. При этом стилистически весь плач у Кирилла уподоблен взятой за основу страстной стихире, о чем говорит использование приема анафоры. В итоге этот период в тексте оратора представляет собой сложнейшую мозаику из богослужебных текстов и собственных слов автора.

Слово Кирилла:

Како пречистемь прикоснуся теле Твоемь, неприкосновьньну Ти сущу небесным силам, служащимъ Ти страшьно!

Кацеми же плащаницами обвию Тя, повивающаго мьглою землю и небо облакы покрывающаго!

Или какы воняя възлею на Твое святое тело, Емуже дары съ вонями пьрсьстии принесъше цесари, яко Богу покланяхуся, преобразующее Твое за вьсь мiр умершвление!

Кыя ли надгробьныя песни исходу Твоему въспою, Емуже въ вышних немолчьными гласы Серафими поють!.. [7, с. 83]

 

 

 

 

 

 

 

 

Стихира Страстной Пятницы:

Како тпогребу Тя, Боже мой, или какою плащаницею обвию; коима ли рукама прикоснуся нетленному Твоему телу; или кия песни воспою Твоему исходу, Щедре… [8, л. 464].

 

Как будто не удовлетворяясь теми скорбными восклицаниями, которые отражены в песнопении, Кирилл добавляет к ним новые восклицания и тем самым, во-первых, усиливает описание плачевного настроения Иосифа, а во-вторых, задает всему торжественному слову ритм церковного молитвословия.

Подобные амплификации неоднократно встречаются в переводной литературе Киевской Руси, например, в торжественных словах Иоанна Златоуста (см. его толкования Ветхого и Нового Заветов) и поучениях Ефрема Сирина (например, в Слове об Иосифе Прекрасном) с тем лишь отличием, что древние авторы включали амплификацию в пересказ библейского текста, а Кирилл Туровский – в вольное цитирование богослужебных произведений. Роль же цитат и амплификаций в обоих случаях одна – они задают торжественному Слову такой ритм, который приближает его к молитвословию и создает у слушателей молитвенное настроение.

Создание молитвенного настроения является главной задачей знаменитого оратора Киевской Руси, поэтому он и прибегает к богослужебным текстам как к литературному источнику. Пожалуй, мы не можем сейчас с точностью определить, является ли цитирование гимнографии сознательным или невольным. Можно предположить, что Кирилл Туровский знал наизусть многие богослужебные тексты и непроизвольно вкраплял их в свои произведения. Однако, можно предполагать и другое, а именно, что он сознательно обращает внимание слушателей к какому-то конкретному гимнографическому произведению. Неслучайно в рассмотренном нами Слове чаще всего цитируется один и тот же богослужебный текст – канон Страстной Пятницы, который, по замыслу автора, наиболее соответствует выбранной для проповеди теме. В любом случае стилистическое оформление Слов Кирилла и особенности вкрапления цитат возвращают слушателей и читателей к богослужению, то есть к молитве. Ритм Кирилловых Слов – это молитвенный ритм.

Такое отношение к авторской задаче оратора вполне соответствует православному учению о непрестанной молитве. Кирилл Туровский, как известно, является не только оратором, но и гимнографом Киевской Руси. Его перу принадлежит несколько богослужебных произведений, таких, как покаянные и молебные каноны, «Цикл седмичных молитв» и др. [9, с. 7]. Именно молитва поставлена во главу угла в его проповедях, но он, как тонкий психолог, не призывает к ней прямо, а привлекает к ней читателя и слушателя незаметно: ритмом повествования, цитированием молитвословий, использованием молитвенной метафорики. Именно так через пару веков будут строить свои произведения исихасты – приверженцы учения о непрестанной молитве и обожении. Кирилл несколько опережает появление исихастской литературы на Руси. Стилистические находки Кирилла найдут самый живой отклик у средневековых писателей в эпоху второго южнославянского влияния, то есть в период реформы литературного языка и распространения исихастского учения в славянских странах, что со временем позволит таким авторам, как Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет, обратиться к наследию Кирилла как к образцу и литературному источнику.

 

Литература

[1] Сазонова Л.И. Принцип ритмической организации в произведениях торжественного красноречия старшей поры // ТОДРЛ. – М.; Л., 1974. – Т. 28. – С. 30-46.

[2] Лихачев, Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. – СПб.: Алтейя, 2001. – 566 с.

[3] Гриднева, Л.Н. Страсти Господни и Благодать в пасхальном цикле торжественных Слов Кирилла Туровского // Святоотеческие традиции в русской литературе: материалы научно-практической конференции. – Омск, 2005. – С. 34-41.

[4] Еремин И.П. Ораторское искусство Кирилла Туровского // Литература Древней Руси: (этюды, характеристики). – М.; Л., 1968. – С. 132-243.

[5] Колесов В.В. Средневековый текст как единство поэтических средств языка // ТОДРЛ. – СПб., 1997. – Т. 50. – С. 92-98.

[6] Творогов О.В. Кирилл, епископ Туровский // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1 (XI – первая половина XIV в.). – Л., 1987. – С. 217-227.

[7] Кирилл Туровский. Слово на снятие Тела Христова с Креста // Красноречие Древней Руси. – М., 1987. – С. 80-85. - (Сокровища древнерусской литературы).

[8] Триодь постная. – М., 1992.

[9] Рогачевская Е.Б. Цикл молитв Кирилла Туровского: (тексты и исследования). – М., 1999.

 


© Catacomb.org.ua