Меню
Главная страница
О задачах издания
Хроника церковной жизни
Проповеди, статьи
История Церкви
О Катакомбной Церкви
Православное богословие
Православное богослужение
Православная педагогика
Православие и наука
Православная культура, литература
Истинное Православие и апостасия
Истинное Православие и сергианство
Истинное Православие и экуменизм
Апостасия РПЦЗ
Расколы, секты
Жития подвижников благочестия
Православная миссия
Пастырское училище
Фотогалерея
Проповеди-аудио

Поиск


Подписка

Подписаться
Отписаться

Наш баннер

Получить код

Ссылки
Леснинский монастырь

Свято-Успенский приход

Severo-amerikanskaya eparhiya

Pravoslavnoe bogosluzhenie

Serbskaya IPC

Manastir Noviy Steynik


Слово в четвертую неделю Великого поста

Архимандрит Антонин (Капустин,+1894),
начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме

Архимандрит Антонин (Капустин , +1894)

 Архимандрит Антонин (Капустин,+1894)

 

СЛОВО В ЧЕТВЕРТУЮ НЕДЕЛЮ ВЕЛИКОГО ПОСТА

 

С терпением будем проходить

предлежащее нам поприще

Евр. 121

Осенив и освятив нас животворящим Древом, Церковь переходит с нами на другую половину великопостного пути. Две первые недели поста служили для нас учили­щем боговедения, две последние недели намеренно избра­ны Церковью для научения нас богоугождению — другой, дополнительной половине христианского благочестия, обыкновенно рассматриваемого с двух сторон: как созер­цание и как деяние. Первые говорили нам о Боге, вторые возводят нас к Богу; те преподавали урок, эти переводят урок в жизнь. Крест Господень самым благопотребным об­разом поставлен на границе этого духовного прехождения. И той, и другой стороне он подает благодатную помощь: од­ной — просвещение, другой — подкрепление.

Труднее, но ближе к сердцу и потому как бы привле­кательнее для нас эта вторая половина постнического пути нашего. Она была бы источником полного блаженства и не­возмутимой радости, если бы человек сберег все силы сво­его естества в их первобытном совершенстве. Вся жизнь его была бы одним незаметным легким восхождением от совершенства к совершенству, одним восторженным паре­нием всё в новую и новую область духовного веселья. Не так бывает теперь с ревнителем благочестия. Каждый шаг его к совершенству достается ему трудом и усилием, скорбями и болезнями. И без того тесный путь его восхождений к Богу подвержен еще нескончаемым препятствиям и обставлен всесторонними опасностями. Он не иначе может идти, как безпрерывно трудясь и борясь, напрягаясь и озираясь, нападая и отражая, в непрестанной заботе, в немощax, в лишениях, в печали, без утехи и нередко без отрады. Всё это одним словом называется подвигом.

После того, как человек не только затруднил путь сво­его восхождения к Богу, но, можно сказать, совершенно потерял его, делом первой важности в подвижничестве считается указать, с чего подвиголюбец должен начинать свой подвиг и в каком порядке должен проходить доброде­тели христианского богоугождения. Всеобщего определен­ного правила на это указать нельзя. Естественная предрас­положенность человека, обстоятельства его жизни, виды и намерения Промысла, время и место подвига — всё это мо­жет давать благочестивому стремлению подвижника раз­личное направление и производить различные подвиги.

Однако же, заботливая Церковь не хочет дело такой важности отдать на произвол каждого. Она указывает нам совершеннейший образец духовного восхождения, выра­ботанный величайшими и долговременными подвигами от­шельников благодатной горы Синайской. Этот образец из­ложен преподобным отцом нашим Иоанном Лествичником в его книге, названной «Лествица, возводящая на небо». Преполовившим говение постникам Церковь не нашла ни­чего приличнее и благопотребнее дать в руководство доб­родетельного восхождения, как «Лествицу» этого святого мужа, которому ради этого и память положила совершать в настоящий день. В благодарном доверии Церкви и благого­вейном почитании святого списателя пройдем — пока мыс­ленно — по его блаженной «Лествице».

«Лествица» состоит из 30 ступеней. Восхождение подвижника начинается отвержением мiрского жития, по по­добию того, как и всякий путник начинает тем, что оставля­ет место своего жительства. Но, оставив словом и делом мiрскую жизнь, можно следить за ней мыслью и, таким образом с первого раза впасть в рассеянность и небрежность в том деле. Оттого на второй ступени ожидает подвижника отложение житейских попечений. Легко и весело должен он пойти после сего в путь свой, свободный от всего, не привязанный ни к чему... Ему остается только избегать вся­кого случая вновь сблизиться с мiром; почему, как дополне­ние к первым ступеням, на третьей ступени ему дается в правило уклонение от мipa, чем и оканчивается его, так сказать, введение в подвиг.

Встав и укрепившись над поверхностью суеты, уже со­вершенно отрешенный от правила и образа прежней жизни, подвижник первым делом должен войти в дух новой жизни, подчиниться новому правилу. Это правило есть «блаженное и приснопамятное послушание — начало, условие и первое средство самоисправления». Четвертая ступень.

Послушание скоро сокрушит гордый дух и своенрав­ный характер — эту закваску зла для всей жизни человека; уничтожит и самообольщение, и рассеянность, и леность; словом, раскроет и разоблачит душу перед самоиспытую­щим взором; подвижник безпрепятственно увидит всю гре­ховную нечистоту свою и стяжет «попечительное и дейст­вительное» покаяние. Пятая ступень.

Покаяние есть ничто иное, как только раздробленное и разложенное на различные участки времени чувство и созна­ние человека, предстающего суду Божию, то есть умирающе­го или умершего, угнетаемого всей тяжестью истекшей гре­ховной жизни; оттого у покаяния есть живая, прямая родст­венная связь с памятью смертной — шестой ступенью пути. «Восшедший на шестую ступень, — говорит Лествичник,  — никогда не согрешит». Величайшее приобретение! Но чего стоит подвижнику дойти до этого! Вторая троица ступеней духовного восхождения полагает основание духовной жизни, а потому требует усиленного и напряженного подвига. Нет тут для подвижника никакого успокоения, никакого утешения, может быть, даже никакого вспоможения и ободрения. Труд горький, безотрадный и по-видимому безнадежный.

Но за величайшим терпением начинается величай­шее воздаяние! Не плакать над смертью значит не иметь Природы человеческой. Посему следующая за памятью смертной ступень «Лествицы» естественно должна огла­шаться плачем, но плачем радостотворным, потому что смерть разрешает все многоразлично сплетенные и пере­путанные отношения бедной жизни земной, вдруг всему полагает предел, разрешает, по словам погребальной пес­ни церковной, лукавое торжество суеты, освобождает дух из плоти, и всё это не может не производить в нем тихой, сокровенной радости. Радостотворный плач, сделавшийся постоянным достоянием человека, становится умилением, с которого начинается решительный переворот в жизни подвижника.

«Умиление есть всегдашнее самого себя томление», но томление отрадное и сладостное. Здесь-то и заключа­ется тайна начинающегося воздаяния подвигу — прише­ствие помогающей благодати Божией. Умиление необхо­димо влечет за собой безгневие, непамятозлобие, нео­суждение, малоглаголание, правдолюбие, бодрость духа. И вдруг, таким образом, возводит подвижника на 13-ю ступень. Он имеет счастье опытно познать легкость ига Христова. Блаженное умиление! Как скоро и как много дает оно человеку! Оно готово бы, кажется, насильно вос­хитить и унести его к самым высшим ступеням человече­ского одухотворения, в область боговидения, приведшего к глубочайшему сознанию человеческого недостоинства восхищенного Исайю; но для этого потребовалось бы пророческое и служение, и дарование Исайи! Подвиж­ник, умиленный памятью смертной и возвышенный до бодренного и неленостного стояния на Лествице между Небом и землей, прежде всего, чувствует в себе окаянство чрева, тленную и тлящую потребность питания и насыщения, связывающую его неразрывными узами с землей. 14-я ступень потому говорит подвижнику о подавлении «прелестного для всех, но злого мучителя — чревообъядения» воздержанием. Воздержание непосредственно ведет за собой целомудрие, или чистоту сердца, отнимая от враждебной ему похоти пламень, быстроту и силу... 15-я ступень.

Вторая седмица ступеней и вместе с тем половина всей «Лествицы» украшается благоуханнейшим цветом духовной жизни. «Некоторые отцы, — говорит Лествичник, — осме­лились назвать чистоту совершенной святостью». Сам он называет ее «сверхъестественным отвержением самого ес­тества, удивительным спором смертного и бренного тела с безплотными ангелами». Чистота сердца, сделав человека победителем самого искусительного для него предмета — собственной плоти, — легко и вдруг ведет его потом по сле­дующим ступеням, делает нестяжателем, мягкосердым, не­сонливым, а вслед за тем постоянно бдящим, через бдение мужественным и небоязливым...

Блаженная чистота! Подобно умилению, она вдруг неудержимо и непреткновенно переносит своего ревните­ля на шесть ступеней вверх, и ставит на 21-ю ступень. Чистота, казалось, могла бы немедленно поставить подвижника на небо и открыть его очи для богозрения: по блаженному обетованию Господа, чистые сердцем Бога узрят (Мф. 5, 8); но человек и на этой высоте — всё еще человек! Прежде его останавливало чрево, связывавшее его с землей. Теперь препятствует ему посвятить себя в совершенное служение Богу самолюбие — другое, духовное чрево, претворяющее в себя все его внешние и внутренние приобретения душевные в его собственный образ, услаждающее его, питающее и для питания требующее всё новой и новой пищи, таким образом, связывающее его опять неразрывными узами образом его земного бытия, как чрево телесное связывало его с предметами земли...

Поравнявшись мысленным взором с местом, на кото­ром стоит, и осознав важность совершенного подвига, по­движник неизбежно впадет в нравственный обморок и низвергнется на землю, если не поддержит его рука подвигозрителя Господа. Лествица, возводящая на небо, только мимоходом показывает своему путнику на ступени преодо­леваемого тщеславия и побеждаемой гордости, и спешит поставить его на 24-ю ступень самоукрощения, естествен­ным следствием которого должно быть «высочайшее сми­ренномудрие, все пороки истребляющее и непостигаемое чувствами», — 25-я ступень.

«Кто на эту ступень востек, — говорит Лествичник о смирении, — тот смело да течет». И подлинно, когда истре­бятся из души все пороки, настанет воистину блаженное уже не восхождение, а как бы возношение подвижника по оставшимся пяти ступеням. Еще на следующей ступени он имеет какой-то повод заниматься рассуждением помыслов, пороков и добродетелей, выше которых он уже утвердился навсегда. Но на дальнейшей ступени он уже погружается в «священное безмолвие тела и души». Тогда-то воцаряется в нем «священная и блаженная матерь всех добродетелей — молитва». Это уже 28-я ступень.

Молитва отверзает подвижнику «земное небо», то есть дает ему «богоподражательное человеческое безстра­стие и совершенство, воскрешает его душу прежде общего воскресения»... 29-я ступень.

Не принадлежащий более мipy становится на послед­нюю ступень блаженной Лествицы, облекается в союз веры, надежды и любви и через них видит Бога, слышит Бога и ходит с Богом, вкушая безконечное, неизреченное язы­ком человеческим блаженство.

Совершеннейший путь! Блаженнейшее восхожде­ние! Богосозданная лествица! Чей дух не попытается хотя бы на самое малое время окрылиться подвигом, взирая на возносящихся от земли на небо чудо-действователей? И тот, кто дорожит честью и славой человеческой природы, и тот, кто никогда не думал о своем вышемiрном назначении, и кто ежедневно полагал в сердце своем восхождения (Пс. 83, 6), и кто вовсе не думал о начале благом (утренняя мо­литва), — все, привлекаемые блаженным концом духовно­го восхождения, готовы приступить к незримой Лествице, забывая и неизбежный труд, и вероятный неуспех непри­вычного восхода. Благословенное и достохвальное стрем­ление!

Но никто столько не должен ревновать о восхожде­нии на земное небо, как постник, говением и воздержанием, так сказать, уже поставленный на одну из ее ступеней. Святая Церковь именно его имела в виду, воздвигая перед нами святую Лествицу. Время пощения ныне преполовивше, — говорит она в своей песне, — начало божественнаго жития яве покажем. И в конец добродетельного жительст­ва достигнути тепле потщимся, яко да поймем сладость нестареемую (стихира на вечерне 4-й Недели поста). Не­смотря на то, что время пощения уже преполовлено, она требует показать начало божественного жития. Почтим ма­тернюю заботливость Церкви — и приступим к Лествице.

Для немощи нашей — на первой ступени остановка. Начало божественного жития, по указанию «Лествицы», есть отвержение мiрского жития. Итак, прежде всего, за­ботливый сын Церкви спрашивает: для всех ли поставлена ею эта Лествица? Можно ли всем вообще отвергнуться мiрского жития, живя в мipe? Вопрос этот всегда был во­просом чрезвычайной важности, и ответить на него часто затруднялась наука христианской жизни. Между тем, от­вет на него может быть простой. Я вам сказываю, братия, время уже коротко, — говорит апостол, — так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся мiром сим, как не пользующиеся (1 Кор. 7, 29). Короче это высказал — задолго до времен христианских — Царь песнопевец, рас­суждая о богатстве. Когда богатство умножается, — гово­рил он, — не прилагайте к нему сердца (Пс. 61, 11). Так можно сказать и о всём прочем. Но возможно ли, — гово­рит мудрость житейская, — «быть в огне и не сгореть»?

«Слышал я неких, — отвечает на это богомудрый Лествичник, — в мipe нерадиво живущих, вопросивших меня так: как мы, имея жен и обязавшись общественными попе­чениями, можем возложить на себя иго жития иноческого? Им изрек я в ответ следующее: вся елика можете творити благая, творите. Удержите язык свой от злословия и лжи, руки от хищения и татьбы, ум — от превозношения и презорства. Изжените из своих сердец всякую ненависть, не устраняйтесь от церковного сонма. К нуждающимся будь­те сострадательны, никого не соблазняйте. Аще тако со­творите, не далече будете отстояти от Царствия Небеснаго». Почему так? Потому что подобная жизнь есть уже жизнь не по духу мipa суетного, есть уже отвержение (хотя и не явное) мiрского жития. Что же поэтому — мipcкoe жи­тие? Образ жизни, по которому имеется в виду один здеш­ний мip, как если бы вовсе не было ни Бога, ни души, ни бу­дущей жизни.

Следовательно, тот отвергся мiрского жития, кто при всех делах своих помнит и непрестанно представляет Бога Всевидца, Промыслителя и Судию, высокое назначение ду­ши своей, будущую жизнь, тленность всех вещей земных... Такой человек, живя в мipe, подобно Господу нашему, не от мiра (Ин. 17, 14). «Божий слуга, — по словам Лествичника,  телом предстоит перед людьми, но умом в небеса молит­вой ударяет». Mip для него — место временного пришельствия, все предметы — чужая собственность, все люди — странники и пришельцы, как и он сам. Ни к чему он не привяжется до самопорабощения, ничего не пожелает до забвения будущего блаженства, ни о чем не поревнует, как о последней цели бытия своего. Это будет «во плоти ангел» истаивающий от любви к Богу. Трудно и высоко, — думает немощь или леность наша. Но что ж такое всё христианство как не это самое отвержение мiрского жития? Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жиз­ни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк. 14, 26). Или по другому выражению: Кто любит отца или мать бо­лее, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. 10, 37). До того самоотвержение и возненавидение мiрского жития свойственно христианину, что Господь прямо говорил об учениках Своих, что они не от мipa (Ин. 17, 14)...

Итак, что же, убоявшаяся первой ступени душа подвиголюбивая?.. Трудный вопрос этот может быть решен так: или должно отвергнуться мiрского жития, или не но­сить на себе имени Христова. Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе (Флп. 4, 13), — утверждал подвигоносный апостол. Почему бы и нам не говорить то же? Кто Мне слу­жит, Мне да последует (Ин. 12, 26), — сказал Господь, а Он на небе! Пойдем же за Ним и твердой ногой ступим на небовводную Лествицу.

Если только мы искренно и вседушевно предали себя Господу и Его святому делу, которое всегда есть вместе и де­ло нашего спасения, и, живя в мiре, заняты небом, то мы ско­ро станем на четвертой ступени — святом и ангелоподобном послушании. И снова встретится вопрос: кого слушаться? В иночестве есть для того настоятели и отцы духовные, налага­ющие послушание и блюдущие послушника. Но настоятель и отец духовный есть только представитель Отца Небесного, нашего Господа Иисуса Христа. Его слушайте (Лк. 9, 35), — сказано было людям. Слушающий вас Меня слушает (Лк. 10,16) — говорил Иисус Христос апостолам и право налагать послушание передал Церкви. Там, следовательно, для всяко­го христианского подвижника настоятель и отец духовный, где есть закон евангельский и устав церковный. Поревнуй же быть их безпрекословным и неленостным послушником. Праздник, пост, всякий обряд, обычай церковный — вот не­изменные предметы твоего послушания! Богослужение, слово Божие, церковное собеседование, пастырское увеща­ние — вот твои отцы духовные! При всяком напоре напастей и искушений, при всяком смущении ума и колебаниях сове­сти иди в общую для всех обитель отшельническую — Цер­ковь Божию, ищи в ней указаний и определений пекущейся о тебе воли Божией. Как и в чем искать? Лучше не спраши­вать, чтобы не предварить самовольно и необдуманно Про­мысла Божия, единственно премудрым и благопотребным образом отвечающего своему послушнику.

Лишь только мы возымеем мужественную решимость отречься от своей воли и подчиниться общей нашей насто­ятельнице и матери духовной — святой Церкви, — мы не­сомненно стяжем покаяние, потому что нет в Церкви ни од­ного священнодействия, ни одного священного предмета, которыми грешник не призывался к покаянию. Став дейст­вительным, покаяние непременно приведет нас к памяти смертной, а она поведет к чрезвычайно важным последст­виям. Она есть перелом греховной болезни, после нее нач­нется желаемое Господом Богом и радостное для всего не­ба (Лк. 15, 10) выздоровление наше.

На этом, так сказать, погребении нашего ветхого че­ловека уместно опять остановиться мыслью подвижнику. Трудно, — скажет он, — представить себя умирающим! Не труднее, чем воображать себя в мечтах достигающим или уже достигшим какого-нибудь несбыточного благополу­чия. Нет — гораздо легче! Умирание у нас ежедневно перед глазами, а кроме того, рано или поздно мы сами неизбежно умрем; мечтательного же благополучия часто мы нигде не видели и, вернее всего, никогда не достигнем. Трудно привыкнуть! — скажет он. Труднее умереть, не привыкнув. Трудно удержать память смертную надолго? На то ему подвиг, на то он христианин, на то с ним благо­дать Божия!

Память смертная введет в душу умиление, которое при живейшем чувстве может высказывать себя плачем радостотворным. Умиление — состояние и скорбное, и радо­стное; точно наше душевное выздоровление, восстание в жизнь новую, вход на небо. Блажен послушник Христов, которого послушание доведет до умиления! Вкусив сладко­го, с тех пор он уже не захочет горького. Обезсиливая по-видимому телом и душой, умиленный человек в то же вре­мя носит в себе скрытно непреодолимую силу духа, сокру­шающую всякое восстание греха. Тайна любви Божией, посылаемой в первое утешение подвижнику! Душа наша начинает тогда предчувствовать, что Бог есть любовь (1 Ин. 4, 16). Вся совокупность творения кажется ей тогда одним домом Божиим, люди — одним семейством; исчезает раз­личие добрых и злых, близких и чужих; сердце расширяет­ся и хочет досказать подвижнику, что пребывающий в люб­ви в Боге пребывает.

Но чтобы иметь законное право и дерзновение счи­тать себя в таком высоком союзе, нужно идти со ступени умиления далее, выше. Отсюда начнутся для нас опасности и искушения высшего рода, неизвестные нам дотоле. И вот первая из опасностей. Часто люди не понимали, что умиле­ние — только одна из низших ступеней духовной лестницы, и хотели с нее переступить на последнюю ступень — пре­бывания в Боге. Не дай Бог христолюбцу впасть в подобную ошибку. Она делает из христианина неразумного мечтате­ля, поклонника страстей и всех преходящих ощущений сердца, ловимых и принимаемых за внушения Божии.

Вот и несколько искушений. «Нередко к божественно­му этому рыданию примешивается богопротивная слеза, — говорит преподобный Лествичник, — проистекающая от тщеславия, а её мы тщательно и благочестно познать можем в то время, как приметим, что мы не отстаем от поро­ков». Другое искушение. «Если мы с прилежанием вник­нем, — говорит тот же святой подвижник, — то приметим, что дьяволы весьма часто над нами смеются в то время, ког­да нам, пресыщенным пищей, напоминают об умилении, а когда постимся, тогда нас ожесточенными делают; да пре­дадим себя, мнимыми этими слезами прельстившись, рос­коши — матери всех пороков». Будем же, боголюбивые небошественники, блюсти себя, а более всего просить у Бога освобождения от таких тонких и неприметных напастей.

Умиление совершенно преображает нравственную природу нашу, попаляя огнем божественного сочувствия плевельные посевы гневливости, памятозлобия, клеветничества, болтливости, лживости, лености, чревоненасытности, и произращает в ней цвет ангелоподобного жительства — чистоту сердца, или целомудрие. С любовью мы останавли­вались на этой ступени, когда созерцали мысленно духов­ную лествицу. Еще с большей любовью возвращаемся к ней теперь. Все подвижники благочестия в благоговейном и ра­достном волнении духа говорят о чистоте, не находят — с чем достойно сравнить ее. Она представляется им девой, не­вестой, раем, светом, цветом — всем, что есть прекрасного на земле. Душа христоименная! Ты самим званием своим введена в светлый Mip чистоты. Ты принадлежишь Христу, яко агнцу непорочному и пречистому. О как опасливо и многозаботливо надобно тебе беречь чистоту свою! Юность боголюбезная! Чистота есть твоя природная доля! В тебе мы более всего желаем и думаем видеть ангелоподобие. Не обманывай так редко сбывающееся чаяние доброго и святого земле! Не обмани всего более сама себя. «Не забывай себя самого, о юноша!» — восклицает Лествичник. Чистота твоя есть только тогда чистота, когда она чистота совершенная. Малейшее греховное пятно есть великое безобразие для юноши и великое несчастье для его будущего мужества. Семя греха возрастет потом в древо, а самый обильный источник чистоты может иссякнуть до по­следней капли. То, что юность имеет в таком изобилии, и что так легко досталось ей, и что так еще легко сохранить ей, — в зрелом возрасте уже достается тяжелым подвигом, и то в скудной мере! Не забудем этого!

Кто удостоился быть вместилищем и жилищем чис­тоты, тот стал уже на середине чудодейственной лествицы. Быстрее прежнего пойдет он вперед, укрепляясь всё более и более и препобеждая искушения — уже не такие страстные, какие были прежде, но зато более глубокие и сильные. Сильнейшее искушение — мы видели — ждет нас там, где мы увидим и осознаем себя мужественными и безбоязненными. Это высокое нравственное совершенст­во подтачивает презренный червь — самолюбие, обнару­живающееся то тщеславием, то гордостью. Нельзя не по­скорбеть о бедственной доле человека, неотступно пре­следуемого искушениями до самых высоких ступеней его добродетельного жительства! И чем выше восход, тем злее прилог вражий. Замечая близость предела своему владычеству, искуситель, перебравший уже все глубины коварства, насылает, наконец, на подвижника свой собст­венный дух, разрушительнейший и могущественнейший, и хочет потрясти им всю Лествицу... Без содействия Божия весь труд наш обратится в ничто — в позор или пря­мо в погибель нам.

Блажен возложивший руку свою на плуг и не озираю­щийся назад (Лк. 9, 62)! Он будет помышлять не о том, сколько прошел ступеней, а сколько еще идти, и, сознавая притом всегда присущую ему помощь Божию, весь проникнется христоподражательным смиренномудрием. Став на эту блаженную ступень духовной жизни, мы будем уже в безопасности от всякого земного искушения, потому что вообразим в себе Христа, кроткого и смиренного сердцем, умалившего Себя до образа раба (Флп. 2, 7). Высочайшее это совершенство человеческое есть предмет непостижи­мый для того, кто не имеет его в себе. Оно есть «сокровище, в бренных сосудах или, лучше, в телесах человеческих за­ключенное, но сокровище такое, качества которого ника­ким словом изобразить невозможно», — говорит святой списатель «Лествицы». Итак, можно бы спросить при этом: его ли мы имеем ввиду, когда тому или другому из среды своей (а чаще всего самим себе) приписываем смирение? «Смиренномудрие есть божественное покрывало, не поз­воляющее нам смотреть на свои добродетели. Следователь­но, то смирение, которое мы имеем возможность заметить в себе, уже не есть это самое высочайшее и непостижимое чувствами смиренномудрие».

Братия подвиголюбцы! Чтобы нам не обманываться, послушаем, как описывается эта все пороки истребляющая добродетель: «Жилы и стези этой добродетели суть: нестя­жание, потаенное от мipa уклонение, сокрытие своей пре­мудрости, нехитрая беседа, прошение милостыни, необъявление своего благородства, истребление в себе вся­кой дерзости, убегание многословия. Тогда мы являем себя прямыми философами и боголюбцами, когда и можем вы­ситься, но всякой высоты невозвратно убегаем».

Что станет с нами, если бы мы не преступили за ступень смиренномудрия? Об этом не будем беседовать, что­бы своим словом не уронить дела Божия. «Кто одной беседой об этих и подобных добродетелях просветить и научить думает тех, которые вовсе чувства сего не вкушали, тот делает не иначе, как бы кто хотел одними словами и доказательствами внушить понятие о сладости меда тем, которые никогда оного не вкушали», — говорит Лествичник. Что же сказать о том, кто сам не знает, чему учит других? Он, по умеренному и снисходительному выражению Того же бла­женного Спасителя, и поруган наконец бывает.

«Восходите, восходите, братие, — слышится на высо­те лествицы тот же глас преподобного учителя, — усердно в сердце своем восхождения полагающе (Пс. 83, 6) и вни­мая словам: Придите и взойдем на гору Господню, в дом Бо­га Иаковлева (Ис. 2, 3); Он делает ноги мои, как оленьи, и на высотах моих поставляет меня (Пс. 17, 34). Тецыте, молю с Оным глаголющим: потщимся, дондеже достигнем вси в единство веры и познания Божия, в мужа совершенна, в ме­ру возраста исполнения Христова (Еф. 4, 13)». Аминь.

 

 


Дополнительно по данному разделу:
Двери покаяния
Согласование Евангельских сказаний о Воскресении Христовом
Торжество Православия
О постничестве
Слово в Прощенное воскресенье
Канон Св. Андрея Критского как призыв к покаянию
Слово о покаянии
О Великом Посте
Беседа с рабом Божиим Иосифом Муньоз (из архива редакции)
"МЫ НЕ ДОЛЖНЫ БОЯТЬСЯ СМЕРТИ ЗА ХРИСТА"


Назад | Начало | Наверх
Главная страница | О задачах издания | Хроника церковной жизни | Проповеди, статьи | История Церкви | О Катакомбной Церкви | Православное богословие | Православное богослужение | Православная педагогика | Православие и наука | Православная культура, литература | Истинное Православие и апостасия | Истинное Православие и сергианство | Истинное Православие и экуменизм | Апостасия РПЦЗ | Расколы, секты | Жития подвижников благочестия | Православная миссия | Пастырское училище | Фотогалерея | Проповеди-аудио

Хроника церковной жизни 
СЕРГИАНСТВО В ДЕЙСТВИИ: В РПСЦ установили литургическое прошение о воинстве неосоветской РФ, «о еже на враги победы и одолении»

К 70-летию провозглашения Сталиным митр. Сергия (Страгородского) первым советским патриархом в МП пытаются «догматизировать» сергианство

Официальное заявление Сербской ИПЦ по поводу нападения на храм СИПЦ под Белградом и избиения иеромонаха Максима

Нападение на храм Сербской Истинно-Православной Церкви и избиение священника СИПЦ

Детский Рождественский спектакль в Леснинском монастыре

Редакция журнала «Вѣра и Жизнь» провела международную конференцию «Исихазм в истории и культуре Православного Востока: к 290-летию старца Паисия Величковского»

ВИДЕО: Проповеди Преосвященного Епископа Стефана Трентонского и Северо-Американского

Все сообщения >>>

О Катакомбной Церкви 
Богоборництво і гоніння на Істинно-Православну (катакомбну) Церкву на Чернігівщині

Памяти катакомбного исповедника Георгия Степановича Чеснокова (1928-2012 гг.)

Катакомбная инокиня Ксения Л.

Церковь Катакомбная на земле Российской

«ТРЕТЬЯ СИЛА» В СОВРЕМЕННОМ ПРАВОСЛАВИИ РУССКОЙ ТРАДИЦИИ. Современная наука начинает замечать ИПЦ, хотя и не выработала общепринятой классификации этой Церкви

Катакомбные Отцы-исповедники об отношении к власти и к советским паспортам

ИСТИННО-ПРАВОСЛАВНЫЕ ОБЩИНЫ В КИЕВЕ в 1930-х годах

Все сообщения >>>


Адрес редакции: E-mail: catacomb@catacomb.org.ua
«Церковные Ведомости» - вне-юрисдикционное православное духовно-просветительское издание, являющееся авторским интернет-проектом. Мнения авторов публикаций могут не совпадать с точкой зрения редакции. Одной из задач издания является освещение различных мнений о современной церковной жизни, существующих среди духовенства и паствы Истинно-Православной Христиан. Редакция оставляет за собой право редактировать или сокращать публикуемые материалы. При перепечатке ссылка на «Церковные Ведомости» обязательна. 

Rambler's Top100 Находится в каталоге Апорт Рейтинг@Mail.ru Каталог BigMax.ru