Версия для печати

С М У Т А

             Тема революции и гражданской войны (второй русской смуты) рассматривалась многими выдающимися русскими мыслителями, и до сих пор продолжает волновать русских патриотов. В центре внимания стоят причины катастрофы, случившейся с Российской империей, и неудача Белого движения. Вкратце ответы на эти вопросы таковы. Внутренняя причина революции – отход по-западному образованной русской интеллигенции от Церкви и ее оппозиция монархии. Внешняя причина – мощный  жидо-масонский заговор, спровоцированная им Мiровая война, истощившая силы народа и сделавшая его удобопрельщаемым на революционную пропаганду. Причины поражения белых также кроются в их нецерковности и немонархизме.        

              Эти ответы можно считать приблизительно верными. Они дают правильную схему. Но, как и всякая схема, они ограничены и не полны, а потому требуют дополнительного раскрытия и уточнения. Схема сводит проблему к внешней церковности и к формальному монархизму, приписывает им спасительное действие самим по  себе. Но насколько может быть действенной форма без содержания? 

             Нам кажется полезным взглянуть на причины и ход первой русской смуты (начала XVII века), которая лучше помогает понять причины смуты второй. Вторая русская смута (начала XX века) была сложным процессом, со многими побочными явлениями, затрудняющими рассмотрение главных причин. Первая русская смута проще и яснее для понимания.  

            В Московском государстве XVII века не было евреев и масонских лож. Не существовало западнически образованной интеллигенции (как и никакой другой), ни университетов, ни даже школ, ни газет, ни иных средств массовой информации. Иезуитская агентура пыталась интриговать (через самозванцев), но имела очень ограниченные возможности. Не было примера «великой французской революции», про республиканские идеалы никто не слыхал. Все были по своим убеждениям монархистами. Не слышно было и про атеистов, нигилистов или вольнодумцев - все были православными и церковными. Неудачной внешней войны, способной возбудить недовольство правительством, Россия тогда не вела. И, несмотря на все это, произошла страшная смута, продолжавшаяся более десяти лет, опустошившая всю страну и едва не положившая конец и Русскому государству, и Русскому народу. Очевидно, что главные причины первой смуты – наши внутренние.  

            История первой смуты дает богатый материал для понимания природы монархической власти. В наше время многие монархисты сосредотачивают внимание на превосходстве монархии перед республикой, а наследственного монарха – перед выбранным президентом. Гораздо меньше внимания уделяют связи монархии с духовно-нравственным состоянием народа, с его правосознанием, с требованиями, предъявляемыми к самому монарху.        

            Казалось бы, разные аспекты монархии были в свое время исчерпывающе разобраны Л.А. Тихомировым в его капитальном труде «Монархическая государственность». Но в новых исторических условиях возникали новые вопросы, связанные с монархией. Так, уже через несколько десятилетий после крушения монархии в России, в ином преломлении рассматривались проблемы монархии проф. И.А. Ильиным, например, в работе «О монархии и республике». 

            Какое значение для государства имеет царствующая династия, и возможна ли ее смена?  Нужен ли народно-представительный орган для призвания и избрания нового царя или для его воцарения достаточно его вооруженных сторонников? Имеет ли решающее значение факт церковного помазания монарха на царство, или его династическое происхождение, или его личные достоинства? Что важнее для устойчивости трона: успешная политика или популярность в народе? Имеет ли силу присяга, принесенная монарху, лично недостойному и даже не вполне законному? Должен ли монарх служить национальным интересам или нация интересам монарха? За всем этим стоит более глубокое измерение монархии, ее духовное содержание. Кому она служит, какой духовный знак на себе несет? Эти вопросы имеют наглядные ответы в истории первой русской смуты, которую мы попробуем рассмотреть, используя исторические исследования Карамзина, Соловьева, Костомарова, Скрынникова.          

1. Предпосылки смуты в царствование Бориса Годунова.     

     Известно, что непосредственной причиной первой смуты (1603-1613 гг.) была смена царской династии: прекращение Московского дома династии Рюриковичей за смертью царя Феодора Ивановича (1584-1598) и воцарения брата его жены – Бориса Годунова (1598-1605). Эта смена поставила перед русским сознанием вопрос о легитимности нового царя. 

      В течение более семи веков на Руси правила династия Рюриковичей. Никакие другие фамилии не имели права на великокняжеские столы. Московский дом представлял одну из младших ветвей этой династии. В результате присоединения многих удельных княжеств к Москве их бывшие владельцы, даже из старших ветвей Рюриковичей, утратившие самостоятельность, стали служилыми московскими «боярами-княжатами», по старшинству в службе уступая старомосковским боярам. Свое первенство им пришлось добывать уже на московской службе. И мы видим среди выдающихся московских воевод XVI века многих потомков древних родов: Горбатого-Шуйского (покорителя Казани, 1552) и И.П. Шуйского (героя обороны Пскова,1581-82), М.П. Воротынского (победителя Крымской орды при Молодях,1572), А. Курбского – потомка ярославских князей и др. Но и боевые заслуги не давали им прав на престолонаследие. Московские великие князья с большим подозрением взирали на «бояр-княжат», не без оснований подозревая их в намерениях «подыскиваться на царство».      

     Массовые репрессии Грозного обрушились прежде всего на оставшихся Рюриковичей. Большинство их было казнено или сослано, некоторые (Курбский) бежали в Литву. Разгром аристократии, учиненный Грозным, выбил все наиболее заметные фигуры, всех возможных лидеров и вождей, оставив людей духовно и нравственно мелких, подобно тому, как после вырубки мачтового леса отрастает кустарник. Поэтому прекращение Московского дома открыло дорогу к трону другим фамилиям, выдвинувшимся в царствование Грозного, Годуновым и Романовым, вступившим между собою в ожесточенную борьбу.      

     Пресечение Московского дома было делом рук Иоанна Грозного. Ненамеренное убийство в гневе наследника престола царевича  Иоанна пресекло главную линию, так как  потомства у царевича Иоанна не было. Остались младший брат царевича Иоанна – Феодор, и младенец Димитрий от последней седьмой жены Грозного Марии Нагой. Линия двоюродного брата Иоанна Грозного – князя Владимiра Андреевича Старицкого, была полностью уничтожена по приказу царя в ходе опричнины: был убит сам князь Владимiр с матерью, женой, детьми и домочадцами.           

     Царевич Феодор Иоаннович не был подготовлен к делу правления: «се не царь, а пономарь»,- говорил про него отец. Рано лишившись матери, он провел юность в Александровой слободе, среди кровавых оргий отца с опричниками. Забитый, запуганный  отцом и его подручными, Феодор пережил тяжелые душевные потрясения. Дабы отвести от себя подозрения и гнев отца, он приучился юродствовать, закрываясь маской дурачка от злобы человеческой. Он не был слабоумным, но сломленным, с травмированной психикой, с подавленной волей,  и был неспособен к принятию самостоятельных решений и к управлению другими людьми. Кроткий и тихий, добрый и молитвенный, во многом не от мiра сего, он не был готов к делу государственного правления, не мог держать в своих руках царского скипетра. Символично, что на коронации он, устав, отдал тяжелые для него государственные реликвии – скипетр и державу, в руки Годунова.      

     Шурин царя Феодора Борис Годунов был другим продуктом той же тиранической системы правления Грозного. Дядя его занимал важный пост постельничего, т.е. был начальником дворцовой охраны, и сумел хорошо пристроить своих племянников. Сестра Бориса – Ирина стала женой царевича Феодора, сам Борис был зятем Малюты Скуратова, и имел прочные связи в сыскном ведомстве. Он никогда не служил в войсках, не был в походах или на дальних воеводствах, а провел всю жизнь при дворе, продвигаясь на поприще политического сыска и дворцовых интриг.          

     Известно, что незадолго до смерти Грозный учредил при сыне Феодоре опекунский совет – семибоярщину, куда включил и Бориса Годунова. Первым указом царя Феодора после вступления на царство было присвоение Борису титула «правителя» и передача ему всех дел управления государством. Такое положение дало возможность Годунову постепенно, без большого шума устранить всех своих конкурентов и просто недовольных им лиц, начиная с Московского митрополита Дионисия и знаменитого воеводы И.П. Шуйского, и кончая старыми подельщиками по опричнине боярина Богдана Бельского и дьяка Щелкалова. Одни противники Годунова, например, князья Шуйские или бояре Романовы были тайно умерщвлены в ссылках, другие отстранены от дел и запуганы возможной расправой. Все совершалось именем царя Феодора и руками бывшей опричной агентуры.      

В ряду преступлений Годунова особо стоит убийство отрока-царевича Димитрия в Угличе. Известно, что по церковным канонам седьмой брак Грозного был незаконным (Церковь подтвердила незаконность уже 4-го брака). Мария Нагая поэтому не называлась царицей. Тем не менее, при отсутствии собственных детей у царя Феодора отрок Димитрий оставался единственным его наследником. Поэтому он препятствовал Годунову в его планах по смерти царя Феодора самому занять престол. Исходя из методов Годунова по ликвидации своих соперников и применяя известный принцип при расследовании преступлений: «кому это выгодно?» - можно с большой достоверностью предположить, что инициатором убийства царевича Димитрия был Борис Годунов. Комиссия по расследованию, посланная Годуновым и возглавляемая князем Василием Шуйским, дала ложное заключение о случайном самоубийстве царевича и обрушила репрессии на свидетелей – жителей Углича, многие из которых были сосланы в Сибирь. Святость царевича Димитрия, как страстотерпца, была позднее подтверждена нетлением его мощей и чудесами, чего не могло быть с самоубийцей.

     Безпощадная борьба за власть, коварство и жестокость не мешали Годунову быть государственно мыслящим деятелем, волевым и энергичным, проницательным и осторожным политиком. Отрицательные нравственные качества совмещались у него с положительными деловыми способностями. Время его правления отмечено несомненными успехами во внутренней и внешней политике государства.  

     Его инициативе и настойчивости Русская Церковь обязана установлению патриаршества и, что еще более важно – признанию своей автокефалии со стороны Константинопольского и других восточных патриархов. Известно, что Московская автокефалия, самопровозглашенная в1448 г, не была признана в Константинополе, и в течение более ста лет отношения с этим патриархатом были прерваны. Признание московского патриаршества и участие патриарха Иеремии в интронизации первого Московского патриарха Иова означали также признание автокефалии Москвы, как самостоятельной национальной поместной Церкви. Это было результатом долгих трудов русской дипломатии, возглавляемой Борисом Годуновым, хотя, продвигая в патриархи преданного ему Иова, он имел при этом свои виды. 

     К успехам внутренней политики Годунова принадлежит и общее замирение России, оставшейся после Грозного в плачевном опустошенном состоянии. При нем отмечался подъем хозяйства, наполнение казны, увеличение войска, строительство новых крепостей и городов.        

     Во внешней политике успехи тоже были значительны: возвращение утраченного при Грозном побережья Финского залива (от Невы до Нарвы), окончательное завоевание Сибирского царства, закрепление в Поволжье и в низовьях Терека, продвижение далее на юг «засечной черты», прекращение крымских набегов. Важным успехом дипломатии Годунова было продление перемирия с Польшей до смерти воинственного короля Стефана Батория, первое принятие в подданство Грузии, заключение оборонительных договоров с Ираном против Турции и с Данией против Швеции. Годунову удалось вывести Россию из состояния почти полной международной изоляции и безперспективной войны на нескольких фронтах одновременно, бывшей при Грозном, добиться признания  со стороны таких держав, как Англия, Австрия, Польша и Швеция, соблюсти национальные интересы, не прибегая к войне. К началу его вступления на престол положение Московского царства было прочным, и никто из соседей не помышлял о войне с ним.             

     В лице царя Феодора Иоанновича и Бориса Годунова обозначились два типа правителей. Первый – благочестивый и богобоязненный, но безвольный и самоустранившийся от дел правления, переложивший всю ответственность за государственные дела на шурина-правителя. Второй – реальный политик, расчетливый прагматик, умеющий приносить пользу государству, но никогда не забывающий и своих интересов, ничем не брезгующий для укрепления своей власти и популярности в народе.       

     Пример царя Феодора наглядно показал, что одного личного благочестия для монарха недостаточно, что он по данному им обету, принесенному в чине венчания на царство, не должен сам отдавать власть в другие неблагословенные руки. Бремя власти должен нести тот, кто принял благодать помазания на царство. Если монарх не держит царского скипетра в своей руке, его тотчас подхватывают чужие проворные руки.  

     Правление царя Феодора поставило вопрос и о смысле царского служения. В лице православного царя соединялись два служения, имеющих разную природу: самодержца, носящего меч, осуществляющего мiрскую власть, и церковного служения, имеющего благословение и помазание от Церкви, предстоящего Богу и разделяющего с церковным народом подвиги благочестия. Какой из этих аспектов  для Царя важнее, и в каком они должны быть у него соотношении?         

     Земное царство, хотя и освящаемое Церковью, остается областью мiра сего, не совпадающей с благодатным царством Христовым, областью ветхого, а не нового человека. Оно держится на принуждении людей в большей мере, чем на их свободном произволении, на земной справедливости больше, чем на самоотверженной евангельской любви. И поэтому оно требует действий, соответствующих природе земной власти: твердого контроля, нелицеприятного правосудия, пресечения зла силой. Безконтрольность и безнаказанность фаворита-шурина была грехом царя Феодора.       

     Не издав никаких распоряжений о престолонаследии, царь фактически передал и самый трон в распоряжение Годунова. Первое время Борис правил именем своей сестры – царицы Ирины. Для придания легитимности своей власти он собрал представительный Земский собор (1598 г), члены которого «молили» Бориса «принять царство». Годунов долго не соглашался, ожидая «всенародного моления», высматривал, не покажутся ли конкуренты. Тем не менее, процедура была соблюдена, и Годунов был единогласно избран и призван на царство Всероссийским Земским собором.       

     Вторым шагом по закреплению власти было торжественное венчание и помазание Бориса на царство первым патриархом Московским Иовом. Став полноправным государем, приняв присягу от подданных и получив признание от соседних монархов, царь Борис продолжал проводить разумную политику в национальных русских интересах. Первые два года его царствования прошли, не возбуждая народного недовольства. Оппозиция ему сохранилась среди конкурентов-бояр, особенно среди репрессированных. Они затаились, ожидая удобного момента.       

     Поводом для ропота послужил неурожай в течение трех лет подряд. Правительство Годунова принимало энергичные меры помощи голодающим за счет казны, но они оказались недостаточными. Современники тех событий (например, Авраамий Палицын) отмечали, что голод выявил жадность и жестокость многих людей, пытающихся нажиться на страданиях бедствующих братий. Толпы голодных людей легко верили, что именно из-за Годунова Бог наказывает Россию. Этот тезис внедрялся в сознание народа оппозицией, нашел широкое распространение, и в дальнейшем послужил доводом измены Годунову в пользу самозванца.  

     Карамзин указывал главную причину падения царя Бориса: «народ не любил Годунова». И.А. Ильин писал, что главной проблемой монархии является доверие народа к монарху. Потеря доверия рано или поздно приводит монархию к падению. Венчает доверие – любовь к монарху, имеющая религиозную основу, подтверждаемую личными качествами монарха, его нравственным достоинством, а также его успешной политикой. Господь закрепляет этот религиозный союз монарха и его подданных, изливая в их сердца взаимную любовь друг ко другу.        

     Потеря доверия к Годунову коренилась в его прежних преступлениях на пути к трону. Не все было известно о его делах, но нравственный портрет его, как человека хитрого, коварного, способного на все, сложился у многих. Имело значение и то, что, будучи воспитанником опричного застенка, а не воинского стана, Годунов не умел вести честной публичной политики, не умел говорить с людьми ни перед воинским строем, ни перед народным собранием, не умел вдохновлять и вести людей на подвиг. В решающий момент столкновения с самозванцем от него потребовалось именно такое смелое и честное поведение, способное оправдать его перед лицом народа от возводимого на него обвинения. Но к такому поведению представитель сыскного ведомства оказался неспособен. Нечистая совесть сделала его боязливым и нерешительным, как это верно подметил Пушкин.                    

     Но эта нравственная неправда Годунова и его ущербная легитимность, как царя, давала ли русским людям, особенно служилым, право на измену, на нарушение крестного целования? Очевидно, что нет, и Русская Церковь в послании патриарха Иова это подтвердила. Присяга, принесенная перед Богом, не может быть самовольно нарушена. Грехи Годунова были его личными грехами, причем большей частью тайными, за которые он сам отвечал перед Богом. Он был законным православным царем, избранным на царство Земским собором и помазанным Патриархом; он не принуждал своих подданных к грехам против веры, к нечестию или ереси, а потому они должны были хранить ему верность и подчиняться его повелениям. Но вскоре он столкнулся не с обычным претендентом на царство, не с подобным себе боярином-заговорщиком, а с совершенно новым явлением, до того не встречавшимся в русской истории, - и немудрено, что Годунов растерялся. Это был феномен самозванства.                           

2. Соблазн самозванца. 

      Явление самозванства является довольно сложным, включающим в себя и монархический, и психологический, и религиозный аспекты. Впервые явившись в годы первой смуты в лице лже-Дмитриев 1-го и 2-го и других менее известных авантюристов, оно потом неоднократно повторялось в течение XVII и XVIII веков. Причем это явление всегда встречало большее или меньшее сочувствие в народе, но никогда не оставалось совсем безуспешным. Некоторые мыслители считали самозванство специфическим русским явлением, подчеркивая, что русские люди чаще прельщались ложными политическими и религиозными вождями, чем абстрактными идеями. Митрополит Антоний (Храповицкий) писал, что только самозванцы могли произвести у нас значительные потрясения и в области мысли, и в жизни. А.Н. Островский отмечал эту удобопрельщаемость русских людей на соблазны самозванцев, когда говорил, что у нас может прослыть за пророка всякий, кому не лень и кому не стыдно.         

     Известно, что первый самозванец Гришка Отрепьев был служилым человеком у бояр Романовых. После их ссылки Годуновым Гришка, опасаясь за свою участь, постригся в монастыре. Вскоре он стал иеродиаконом и писцом у самого патриарха Иова. После своего воцарения в Москве он вернул из ссылки оставшихся Романовых. Из них Феодор Никитич, постриженный в монашество с именем Филарета, был возведен в сан митрополита Ростовского. Из-за этой тесной связи Отрепьева с Романовыми некоторые историки считали, что именно они, пострадавшие от Годунова, выдвинули против него самозванца. Борьба за трон между Годуновыми и Романовыми шла не на жизнь, а на смерть, и обе стороны в средствах не стеснялись. Очевидно, что самозванца выдвинули боярские круги Москвы, недовольные Годуновым, в качестве давления на него. Но движение самозванцев вышло далеко за пределы, поставленные его первоначальными организаторами. Оно оказалось подобным “джину, выпущенному из бутылки”, и своим разрушающим потоком захлестнуло всю страну.   

     После бегства из Москвы Отрепьев, свергший с себя иноческий сан и ставший расстригой, несколько лет проходил воинскую стажировку в Запорожской Сечи, стяжав популярность у казаков. Затем он объявился у известного православного магната князя Константина Острожского, выдавая себя за сына Иоанна Грозного царевича Димитрия. Быстро поняв обман, князь Константин с бесчестьем прогнал его вон. Тогда Отрепьев предложил себя польским католическим магнатам  - сандомiрскому воеводе Юрию Мнишку и другим. Те тоже сразу поняли, что перед ними обманщик, но постарались извлечь из него пользу.  

    Справедливости ради стоит сказать, что большинство польских магнатов – членов Сената, канцлер Сапега и сам король Сигизмунд брезгливо отвернулись от проходимца. Поддержку ему оказали только иезуиты и отдельные паны. Польская помощь была неофициальной, не от лица государства, а частной. Иезуиты поддерживали его под условием, что по достижении власти он будет проводить унию Русской Церкви с Римом по образцу Брестской унии. Когда они поняли, что самозванец их обманывает и не собирается вводить унию, они его бросили. Поэтому иностранную помощь лже-Дмитрию не стоит преувеличивать. Основную часть его войска составили все-таки не поляки, а запорожские и донские казаки и русские изменники. Решающую роль сыграла измена Годунову войска, начиная с воевод, а затем почти всех московских бояр.  

     Появление самозванца поставило перед русским народом вопрос: кого считать законным царем? Последнего сына Иоанна Грозного, якобы спасшегося чудесным образом, или Годунова, признанного Земским собором и Церковью, помазанного на царство Патриархом? Окружное послание патриарха Иова со всей ответственностью свидетельствовало, что Отрепьев беглый иеродиакон-расстрига, а не царевич, и напоминало о необходимости соблюдать крестное целование, данное царю Борису. Известно, что это послание не произвело на массы никакого впечатления, а лишь возбудило неприязнь к патриарху Иову, поддержавшему Годунова.

     Таким образом, «народный монархизм» показал, что и Земский собор, и собор архиереев во главе с патриархом для него мало что значат. Импонирующий толпе «харизматический лидер» с правдоподобной легендой вызывал большее доверие, чем нелюбимый царь и его сторонники. Имели значение и симпатии низов к опричным расправам Грозного над высшим сословием, подавшие дурной пример простонародью. Имя сына Грозного царя – врага бояр, оказалось притягательным для черни.

     Известно, что Гришка Отрепьев для снискания популярности в низах вел себя, как разбойничий атаман, а не как царь: участвовал в скачках, выходил с рогатиной на медведя, показывал свое умение в стрельбе и в рубке саблей, много пил, гулял, открыто блудил и т.п. Этим он действительно импонировал многим, как «свой мужик». Позднее подобным образом вел себя и второй самозванец – «тушинский вор», а затем и Пугачев. Это показывает, что простонародный монархизм имел своим идеалом  не христианского монарха, служителя Божия, а разбойничьего атамана, разбитного мужика, лихого, дерзкого и такого же «как все». Демократическая среда не любит тех, кто выделяется среди прочих особыми способностями и достоинствами. Поэтому простонародный монархизм, отвергающий духовную качественность, умственные и нравственные достоинства, ненавидящий аристократию, чины и ранги, стремящийся к всеобщему уравнению и выдвигающий такого вождя из своей среды в цари, оказывался выражением простонародного самоуправства и своеволия, раскрытием пресловутой «пролетарской зависти и ненависти». Но такой «народный царь», лишенный священного ореола своего сана и достоинства своего служения, оказывался крайне неустойчивым и легко сменяемым правителем. Так и произошло с обоими главными самозванцами: когда симпатии к ним охладели, они были убиты своими недавними соратниками.

      Простонародный монархизм соединял с появлением своего «мужицкого царя» надежды на некий «золотой век», ожидал с его приходом особого земного благоденствия. Как в свое время  Годунову ставился в личную вину постигший Россию неурожай, так с появлением на троне «прирожденного царевича» ожидалось наступление счастливой эпохи. Своему царю приписывалось как бы мессианское значение. Эти мечтания, сродные скорее иудаизму, чем христианству, показывали религиозно нездоровую среду, из которой вышел подобный монархизм. Внешне православная народная масса, не знающая христианского учения, отвергающая иерархию, оказывалась склонной к усвоению сектантского духа. Можно провести параллель с крестьянской войной в Германии в 30-е годы XVI века под предводительством лже-пророка, лидера анабаптистов Томаса Мюнцера, который обещал своим сторонникам земное светлое будущее.        

     Самым страшным в явлении самозванства было то, что оно несло на себе явный отпечаток антихриста, было как бы репетицией антихриста в отдельно взятой стране. Законный христианский самодержец являет в своем служении некоторые черты Истинного Царя царствующих – Христа и царствует благодатной силой Вседержителя. Напротив, самозванец, выдающий себя не за того, кто он есть на самом деле, являет в себе черты антихриста. Основная черта самозванца – оборотничество, ложь во всем, в поведении, жизни, ложь, как существенная принадлежность всей деятельности, постоянная игра и актерство. Самозванец был действительно антицарь: вместо царя и против царя истинного.    

     Самозванец обманывал всех без исключения, начиная с русских предателей и кончая поляками, которым тоже не верил. Своей ложью он заражал и окружающих. Непередаваема сцена лже-свидетельства матери убитого царевича Димитрия – Марии Нагой, в иночестве Марфы, которая «узнала» в самозванце своего «сына» и разыгрывала перед толпой «материнскую радость». Страшно было массовое соучастие народа в этой лжи, поклонение самозванцу как законному царю, несмотря на ясное предупреждение патриарха Иова. Эти картины народного беснования при вступлении вора в Москву одни из самых черных в нашей истории. Справедливо высказывание одного церковного историка, что наш народ чаще обольщался антихристом, чем диаволом.     

     На этом общем темном фоне ярко сияют те немногие русские люди, которые не поклонились человеку беззакония, а публично обличили его. Среди них первым идет старец патриарх Иов, схваченный в храме и после поругания сосланный в Тверской Отрочь монастырь. Летописец Авраамий Палицын упоминает двух мучеников: дворянина Петра Тургенева и купца Феодора Калачника, которые при всех обличили самозванца и укорили народ именно «за поклонение антихристу». Под одобрительный гогот толпы им отсекли головы. К сожалению, ни тот, ни другой не канонизированы Русской Церковью. Немного спустя к этому сонму исповедников присоединился даже такой пререкаемый персонаж, как князь Василий Иванович Шуйский. Он тоже публично обличил самозванца, и был приговорен им к смерти. Он уже лежал головой на плахе, когда Отрепьев, изображая «царскую милость», заменил ему смертный приговор ссылкой. Этим мужественным поступком Шуйский загладил многие из своих прошлых грехов, и показал себя лидером сопротивления вору.         

     Вступление самозванца в Москву сопровождалось страшным преступлением, имевшим последствия для всей России, - убийством сына Бориса Годунова Феодора и его вдовы Марии. Сам царь Борис скоропостижно умер в апреле 1605 г, оставив наследником 16-летнего сына. Феодор Борисович был юноша способный, не испорченный, готовившийся к царскому служению и не имевший грехов своего отца. По личным своим качествам он был выше Михаила Романова, занявшего Московский престол восемь лет спустя. Но эти восемь лет были наполнены ужасами смутного времени. Верность народа могла бы избавить страну от полного разорения.    

     Феодор был уже объявлен царем, и москвичи принесли ему присягу. Вскоре подлая измена в войсках, перешедших на сторону самозванца под Кромами, резко изменила обстановку. Шествие вора к Москве превратилось в триумфальное шествие измены. Немногие верные присяге были схвачены и убиты предателями, например, доблестный Боровский воевода, убитый в храме возле раки мощей преподобного Пафнутия. Больше всех в угождении самозванцу старались те, кто еще недавно низкопоклонствовали перед Годуновым, - так рабские души мстили своему бывшему государю. На фоне всеобщей измены юный царь Феодор обнаружил присутствие духа, отказался от бегства и остался в Кремле. Самозванец объявил московским делегатам, что не войдет в Москву, пока живы Годуновы.     

     Царя Феодора убивали не в подвале ночью, а в Кремле среди бела дня, не евреи и не мадьяры, а свои московские стрельцы. Сначала у него на глазах задушили его мать Марию, затем вырвали у него половые органы и, наконец, задушили самого (см.: доцент Сумароков «История Русской Церкви», Харбин, 1944). Страстотерпец царь Феодор Борисович тоже не прославлен Русской Церковью, и его смерть не получила должной оценки у многих историков. А между тем, это было именно цареубийство, подобное убийству царевича Димитрия, но при этом лица, уже вступившего на престол, которому принесли присягу и нарушили ее. Это убийство произошло в столице, а не в провинции, и не только не вызвало осуждения, но даже и сочувствия к его жертвам. Летописцы и позднейшие историки списывали эту смерть то на грехи Бориса, то на безчинства самозванца.  

     Иначе смотрели на это первосвятители Русской Церкви, патриарх Иов и патриарх Гермоген, которые после свержения самозванца (1606 г) установили особый пост с молением о прощении грехов клятвопреступления царям Борису и Феодору. Нарушение присяги царю Борису, а потом и Феодору Годуновым было началом грехопадения русского народа в первую смуту, а продолжением стало одобрение цареубийства и новая присяга уже самозванцу. Это был всенародный грех, повязавший всех круговой порукой и вызвавший гнев Божий. Эти события, как и ликование москвичей при встрече самозванца, ярко показывали черты сходства с картиной будущего воцарения антихриста. То же опьянение и беснование большинства народа, та же утрата разума и совести, то же поклонение величайшему злодею – оборотню. Духовное рассуждение сохранили немногие – те, которые не соучаствовали в общественном грехе. В их среде возникла идея сопротивления главному врагу России – самозванцу.           

3. Царь Василий Шуйский в борьбе со смутой         

     Движение самозванства, будучи революционным по своей сути, разрушало все основы бытия: религиозность, нравственность, общественный и государственный порядок. Поэтому оно не было прочным. Очарование самозванцем длилось недолго. Он слишком много обещал и ничего не исполнил, всех обманул и не оправдал ничьих надежд. Уважения и любви к нему не могло быть, всем он уже стал в тягость.         

     Эту перемену в общественном настроении чутко уловил князь Василий Шуйский, составивший заговор против самозванца. Заговор привлек сочувствие многих москвичей, и в мае 1606 г, через год после вступления лже-Дмитрия в Москву, произошел переворот. Сторонники Шуйского ворвались в Кремль. Охранявшие вора стрельцы заявили, что не будут его защищать, если мать царевича Димитрия инокиня Марфа засвидетельствует им, что это вор, а не ее сын. Привели эту женщину, которая призналась, что ее сын убит, а в пользу вора она ранее лжесвидетельствовала со страху. Стрельцы убили вора, тело которого потом сожгли. Во время этого мятежа было убито несколько сот поляков и других иностранцев. Но расправа не заменяла покаяния в собственных грехах.           

     Тестя самозванца Юрия Мнишка и некоторых других захваченных панов доставили к руководителям восстания. Бояре обрушились на них с упреками: «вы, ляхи привели к нам в Москву вора». Те с дерзновением отвечали, что во всем виноваты сами московиты: избрали себе царем Бориса Годунова, потом изменили ему и его сыну Феодору, которого убили, призвали Димитрия, и ему тоже изменили и убили. Доколе, мол, вы будете нарушать присягу своим государям и убивать их? Шуйский ничего не смог ответить на это полякам и отпустил их на родину.    

     Вопрос, заданный панами, вскоре повторил к народу и новый патриарх Гермоген. Всенародный грех не возможно было смыть вражеской кровью или списать на одного самозванца, как козла отпущения. Такой грех требовал всенародного покаяния. Это понимал новый глава Русской Церкви патриарх Гермоген, избранный вместо низложенного сторонника самозванца грека-авантюриста Игнатия. Первым шагом нового патриарха было обретение мощей святого царевича Димитрия и торжественное перенесение их в Москву. Мощи были обретены нетленными, и от них совершались чудеса. Самым большим чудом было покаяние согрешивших москвичей, начиная от матери царевича, плакавшей перед мощами сына-страстотерпца. Обретение мощей святого царевича Димитрия должно было ясно свидетельствовать о ложности и богопротивности движения самозванства.           

      Вторым шагом патриарха Гермогена был вызов в Москву находившегося на покое старца патриарха Иова, к тому времени полностью ослепшего. После особого поста оба патриарха разрешили кающихся москвичей от греха нарушения присяги царям Борису и Феодору и предупредили их, чтобы те впредь не дерзали приставать к самозванцам и нарушать присягу новому царю Василию.      

     Царь Василий Иванович, в отличие от Бориса Годунова, не был избран Всероссийским Земским собором, а только московскими людьми. На это обстоятельство впоследствии указывали его противники. Он не был избранником «всей Русской земли», а только предводителем московских людей, свергших самозванца. Правда, по рождению он был «принцем крови» (по выражению иностранцев) т.к. происходил из рода суздальских князей (ветвь князя Андрея Ярославича, брата святого Александра Невского). Его прошлая жизнь была весьма несветлой, омрачена лукавством, интригами и лжесвидетельством (по поводу убийства царевича Димитрия). Некоторые его братья, дядя и другие родственники погибли в ссылке при Годунове, а сам он выжил ценой лукавого приспособленчества. Однако он первым среди бояр обличил самозванца, а затем возглавил против него восстание. Это, видимо, учитывал и патриарх Гермоген, помазавший Шуйского на царство и поддерживающий его в течение всего правления. Поддерживали его и все остальные русские архиереи.      

     С легкой руки Пушкина Василий Шуйский остался в памяти потомков «лукавым царедворцем». Возможно, это справедливо, пока Шуйский был только царедворцем. Сделаем, однако, оговорку, что и при Грозном, и при Годунове царедворцы без лукавства не могли сохранить не только своего положения при дворе, но и самой жизни, и пример фамилии Шуйских это наглядно показывает.  

     Возглавив сопротивление самозванцам и, более широко, всей мятежной стихии, разлившейся по Руси, царь Василий Иванович объективно оказался вождем движения за национальную государственность, за законность и общественный порядок, за Церковь против революции, анархии и беззакония. Именно Василий Шуйский первым взял тяжкий крест «белой борьбы с красной стихией» и вынес основную тяжесть этой борьбы. Четырехлетнее правление Шуйского (1606-10 гг.) было временем ожесточенной гражданской войны, сломившей, наконец, силы мятежа. Дважды при нем Москва оказывалась осажденной мятежниками, и дважды была чудесно избавлена от них. Изнемогший в этой неравной борьбе с самозванцами и поляками, царь Василий был предан, свергнут и выдан полякам. Проведя восемь лет в польском плену, он там и скончался, забытый соотечественниками, которые, избрав в 1613 г нового царя Михаила Романова, не позаботились о судьбе царя Василия, которому в свое время присягали, а потом изменили.     

     Царь Василий Шуйский вступил на московский престол в чрезвычайных условиях гражданской войны, путем военного переворота, а не избранием Земским собором. Такой способ получения власти был обусловлен тем, что Шуйский выдвинулся именно, как вождь национальных русских сил в борьбе с революцией. Но его нельзя считать незаконным претендентом или узурпатором. Происходя от суздальской ветви династии Рюриковичей, он имел больше прав на престол, чем Годуновы и Романовы. Важно было то, что он пользовался полной поддержкой духовного вождя того времени патриарха Гермогена, который неоднократно лично увещал и обличал изменников, писал послания в его поддержку, а после свержения Шуйского и его насильственного пострижения не признал законности этих действий. К сожалению, слово первосвятителя Церкви не произвело должного действия, как перед этим и слово патриарха Иова. Бунт, разожженный первым самозванцем, нашел на Руси много горючего материала, и разгорался все сильнее.  

4. «Национал-большевики» из лагеря Болотникова

     Вскоре после воцарения Василия Шуйского разгорелся новый мятеж. Он проходил опять под знаменем «царя Дмитрия», якобы снова чудесно спасшегося от убийц. Ни мощи святого царевича Димитрия, открытые в Москве для всеобщего обозрения, ни смерть первого самозванца, засвидетельствованная тысячами людей, мятежников не убеждали.

     Именем второго самозванца действовал беглый холоп Иван Болотников, назначенный им главным воеводой. В войске Болотникова не было иностранцев, большую часть составляли крестьяне, холопы и донские казаки, меньшую – отряды из дворян. Численность этой «Красной армии» была достаточно велика: Болотников привел под Москву осенью 1606 г около 80 тысяч человек (для сравнения князь Д. Пожарский имел под Москвой около 10 тысяч).          

     Движение Болотникова один церковный историк (проф. Карташев) верно назвал «большевицким». Стоит уточнить – национал-большевицким. Митрополит Анастасий отмечал, что и сам Болотников, и его сторонники по своим взглядам не были ни атеистами, ни интернационалистами, ни республиканцами, а православными русскими и монархистами. И, тем не менее, по своему душевному складу, по своим идеалам и, особенно по своему поведению, они были предками национал-большевиков ХХ века - Миронова, Сорокина, Чапаева, Думенко и прочих «героев гражданской войны». В их поведении была та же одержимость, та же фанатичная убежденность, вера в светлое будущее, которое должно наступить после прихода к власти своего «мужицкого царя».

     Ради этого светлого будущего они ничего не жалели, ни себя, ни друзей, ни тем более врагов. Ради этого они отвергали и Божественные, и человеческие законы, государственную и церковную иерархию – все, что им мешало. Мечтания в духе хилиазма и стремление к справедливости, понимаемой как уравниловка, сочетались у них с радикальным нигилизмом и пафосом разрушения общества и государства. Методами их были полный произвол и безпощадный самосуд. Здесь подлинно представлен был «русский бунт, безсмысленный и безпощадный». Конечно, в лагере Болотникова было немало и откровенно разбойного элемента, вышедшего «грабить награбленное», но большинство все-таки составляли фанатики, а не уголовники. Последние позже преобладали в тушинском лагере.           

     Одержимость и фанатизм делали болотниковцев очень серьезным противником. Они отчаянно дрались с царскими войсками, неоднократно наносили им поражения, редко сдавались в плен. Никакие компромиссы с этими людьми были невозможны. Именно в этот период первая русская гражданская война достигла наибольшего ожесточения.

     Всю зиму 1606-7 гг. Болотников осаждал Москву, засылал в нее агитаторов, уговаривал москвичей сдаться. Царь Василий был в тяжелом положении: власть его признавали далеко не все области, и в самой Москве его власть колебалась. Огромное значение имела для него поддержка патриарха Гермогена, который убедил москвичей сохранять верность законному царю и укрепил решимость самого царя Василия к сопротивлению. Устрашенные большевизмом Болотникова, от него ушли дворянские отряды Ляпунова и Пашкова, что изменило соотношение сил. После этого юный племянник (22 года) царя Василия князь Михайло Скопин-Шуйский удачной вылазкой разгромил Болотникова, отступившего сначала в Калугу, а затем в Тулу. Опасность мятежа заставила выступить в поход самого царя Василия, который перед Владимiрской иконой Божией Матери дал обет: победить или умереть на поле брани. Благословенный патриархом Гермогеном поход царя закончился победой – остатки войска Болотникова во главе с ним самим летом 1607 г. сдались в плен в Туле.  

5. Тушинский вор

     Но разгром и плен Болотникова не означал конца смуты. Осенью того же 1607 г. из Северной Украины двинулись новые полчища мятежников под началом самого второго самозванца. Их костяк составили авантюристы из польской шляхты и запорожские казаки, к которым примкнули остатки болотниковцев с донским атаманом Заруцким и русские изменники.   

     Проф. Р.Г. Скрынников (в книге «Минин и Пожарский. Хроника смутного времени») убедительно показал, что второй самозванец был еврей-уголовник из местечка Шклов, сидевший в тюрьме за ограбление православной церкви. После его смерти в его вещах нашли Талмуд и еще кое-что, указывающее на его принадлежность к иудаизму. И такой-то человек собрал вокруг себя многотысячное войско, заставил служить себе многих русских бояр и польских панов, и три года держал в страхе всю Россию! Сама собою напрашивается аналогия с «красным Наполеоном» - Троцким, создателем Красной Армии. Но как могли русские люди признать такого вора за царя? 

     Второй самозванец развернул против царя Василия широкую партизанскую войну, охватившую огромные территории. Банды самозванца из Тушинского лагеря под Москвой совершали набеги в разные районы страны, забирая людей в свои ряды, избивая всех непокорных, грабя города, села, монастыри и уничтожая все, что не могли увезти с собой. В Тушинский лагерь они привозили огромную добычу, а после себя оставляли пустыню. Жертвами тушинских отрядов стали почти все города в центре Руси, на Верхней Волге вплоть до Вологды. С осени 1607 г. по январь 1610 г. тушинский вор осаждал Москву, которая почти одна осталась под властью царя Василия. Но и в самой Москве были сторонники изменников, которые вели пораженческую пропаганду, и неоднократно пытались поднять мятеж против царя Василия. Один такой мятеж, наиболее опасный, сумел остановить только патриарх Гермоген, вышедший на Красную площадь к толпе мятежников, произнесший к ним горячую обличительную речь и анафематствовавший зачинщиков восстания, которые бежали. Царь Василий от постоянных измен и неудач надломился, пал духом и держался только молитвами и духовным влиянием Первосвятителя.      

     Тушинский период смуты отличался от болотниковского несколько иным духом. В этот период меньше было крупных сражений, больше грабежей. Болотниковцы резали всех подряд, тушинцы более соблазняли на измену. Именно из-за измены войска царя Василия несли наибольшие потери, теряли боеспособность, отсиживаясь за московскими стенами и не желая вступать в бой с противником. Измена, нарушение присяги стали настолько обычным делом, что образовалось целое сословие людей под именем «перелетов», т.е. тех, которые неоднократно перебегали от царя Василия к тушинскому вору и обратно, набивая цену за свое предательство. По свидетельству Авраамия Палицына, банды тушинцев, бродившие по Руси, числом в 2-3 тысячи человек каждая, имели в своем составе две-три сотни ляхов и столько же запорожцев, остальные были из русских предателей. Эти банды творили грабежи церквей, кощунства над святынями, избивали духовенство, как позднее то же делали большевики. И если командовали этими злодействами ляхи, то исполнителями были свои отступники. Современники единогласно свидетельствуют о великом нравственном падении русских людей того времени, изолгавшихся, малодушных, привыкших к измене и жестокости, утративших порядочность и милосердие. 

     Тушинский лагерь, отстроившийся в большой город, напоминал и Содом, и Вавилон. Ежедневно в течение двух лет в нем шел безконечный пьяный разгул и разврат, пир горой, бойкая торговля, грубые развлечения вперемешку с казнями и истязаниями пленных. Лагерь Болотникова, до этого осаждавший Москву, угрожал только смертью и вызывал в ответ решимость к сопротивлению. Тушинский лагерь своей широкой вольной и буйной жизнью манил к себе людей из голодной осажденной Москвы, соблазнял на измену. Этим тушинский лагерь являл собой еще одну черту антихриста, его мощное оружие – соблазн красивой жизнью, соблазн избежать трудов и скорби правого пути ценой измены. И этот соблазн грехом действовал более эффективно, чем прямое насилие болотниковцев, которое сплотило многих вокруг царя Василия. Тушинский соблазн размыл это национальное единство. Многократные измены обесценили не только присягу, но и всякое честное слово, уничтожили взаимное доверие и, соответственно, подорвали веру  в правоту защищаемого дела, сделали правду и ложь понятиями относительными, находящимися в зависимости от личной выгоды.         

     На этом историческом фоне особое значение приобретает героическая оборона Троице-Сергиевой Лавры (1608-1610). Это не столько оборона ее от поляков (из 16 тысяч осаждавших, поляков было 2-3 тысячи, столько же запорожцев, остальные свои изменники), сколько подвиг верности крестному целованию, прямому и честному житию по-Божии, а не по-тушински, по-христиански, а не по-воровски. Поэтому оборона обители преп. Сергия имела такое отрезвляющее значение на многих заблудших русских людей, а верных вдохновила на продолжение белой борьбы со смутой.     

      Стоит упомянуть о крайне двусмысленной роли, которую играл в тушинском лагере митр. Ростовский Филарет (в мiру Федор Никитич Романов). Захваченный в Ростове и приведенный в тушинский лагерь, он был провозглашен самозванцем «Патриархом». Два года,  вольно или невольно он играл эту постыдную и антиканоническую роль тушинского патриарха при живом законном патриархе Гермогене. Совершал службы, поминал царя «Димитрия» и окормлял тушинскую «братву». Пребывание в тушинском лагере укрепило старые связи Романовых с этим движением, что впоследствии очень пригодилось при избрании Михаила Романова на царство - именно бывшие тушинцы сыграли при этом решающую роль. С 1610 г. Филарет входил в состав тушинского посольства к королю Сигизмунду, которое было задержано по случаю военных действий. Он пробыл до 1618 г. в польском плену, искупая этим свои старые грехи. 

     Тушинское движение, имея своего «царя» и даже «патриарха», было полной имитацией православного царства. Оно объединяло широкую коалицию из всех слоев русского народа: от родовитых бояр (Трубецких, Голициных, Романовых, Шаховских) до казаков и холопов. Тушинский вор отнюдь не был марионеткой в руках иезуитов, орудием польского короля. Благодаря широкой поддержке со стороны русских, он мог себе позволить большую самостоятельность в политике и не собирался вводить церковную унию или присоединяться к Польше. Поэтому весной 1610 г. король Сигизмунд окончательно отказался от его тайной поддержки и призвал всех поляков из лагеря самозванца вернуться в стан короля. Однако большинство панов, начиная с воеводы Мнишка и его дочери Марины, отказались подчиниться этому приказу и остались с вором в качестве его помощников. Посольство, отравленное из тушинского лагеря к королю Сигизмунду, выступило против польской интервенции, осады королем Смоленска, т.е. за национальную независимость и территориальную целостность России. После начала военных действий со стороны Польши тушинцы воевали с королевскими войсками, поддерживая и 1-е земское ополчение Ляпунова (1611 г.) и 2-е ополчение князя Пожарского (1612 г.).        

     И при всем этом святой патриарх Гермоген считал тушинцев главными врагами христианского Московского государства и православного русского народа. Позже, после свержения царя Василия он готов был согласиться на призвание даже польского королевича Владислава (при условии принятия им Православия), но категорически возражал против признания власти вора или его сына «воренка». Это объясняется тем, что тушинское движение само по себе и без всяких иностранных покровителей, как порождение самозванщины, построенное на подделке и лжи, было оборотническим и несло на себе явную печать антихриста. Оно было «вместо православным и вместо монархическим» и одновременно – противо православным и противо монархическим. Как движение революционное, беззаконное и безнравственное по своей природе, т.е. в точном смысле слова большевицкое, оно исключало всякую эволюцию в положительную сторону, не могло ни обновиться, ни переродиться. Никакие компромиссы с ним были невозможны, только упорная борьба до полной ликвидации. 

     В этой связи возник вопрос о возможности привлечения иностранной помощи для борьбы с этим местным большевизмом из-за массовой измены. У царя Василия не хватало войск даже для обороны Москвы. С согласия патриарха Гермогена он обратился за помощью к шведскому королю, который выделил корпус волонтеров под командованием Делагарди. Этот корпус, соединившись с русской ратью князя Михаила Скопина-Шуйского зимой 1609-1610 гг. нанес ряд поражений отрядам тушинцев в районе Верхней Волги, освободил от осады обитель преп. Сергия, а затем и саму Москву. Тушинский вор бежал в Калугу, где был убит (в декабре 1610 г.) своими подельщиками. Тушинский лагерь опустел.        

     Казалось, окончание смуты приблизилось. Тушинское движение окончательно скомпрометировало себя в глазах большинства народа. Силы его были сломлены, и оно уже не могло возродиться.

     Но остались люди, порожденные этим движением. Яды измены, заговоров и интриг продолжали отравлять народный организм, причем не только в переносном, но и буквальном смысле. От яда в марте 1610 г. скончался молодой полководец Михаил Скопин-Шуйский, рыцарь без страха и упрека, не просто герой, но подлинный вождь, посланный от Бога для спасения Руси от смуты. Князь Скопин-Шуйский был не только победителем болотниковских и тушинских орд, но вдохновителем русских войск. Своей светлой личностью он притягивал к себе всех лучших, честных и верных людей своего времени, был символом борьбы за правое русское дело против мятежа, измены и обмана. Его смерть подорвала дух русского войска и поколебала трон царя Василия – на этот раз окончательно.

6. Польская интервенция и борьба с ней

     Двигавшиеся к Москве польские войска гетмана Жолкевского столкнулись с московской ратью под Клушиным в сентябре 1610 г. Из-за измены иностранных наемников, перешедших на сторону поляков, и падения духа москвичей сражение закончилось их поражением. Но решающий удар был нанесен царю Василию не на поле боя, а дома – опять изменой. В Москве последовал новый переворот, возглавляемый рязанским воеводой Ляпуновым и рядом бояр, которые арестовали царя Василия, насильно постригли его в монахи и выдали полякам. Власть в Москве перешла к печально известной «семибоярщине». Это «временное правительство» впустило польский гарнизон в Москву, пригласило на царство польского королевича Владислава и привело москвичей к присяге новому государю.      

     Дом Шуйских окончательно пал, и национальное правительство России перестало существовать. Возле Москвы бродили тушинцы и предлагали москвичам в цари «воренка» - сына тушинского вора и Марины Мнишек. Видя такое положение дел, патриарх Гермоген, хотя и не признал законным свержение царя Василия и его пострижение в монахи, выразил готовность признать королевича Владислава под обязательным условием принятия им православия. Вскоре выяснилось, что король Сигизмунд не отпускает своего сына в Москву, а хочет сам править захваченной Россией, т.е. нарушает условия договора о призвании на Москву Владислава. Тогда патриарх Гермоген разрешил москвичей от этой присяги и благословил собирать земское народное ополчение для изгнания иноверцев из Москвы. За это он был брошен поляками и русскими предателями в подземную темницу Чудова монастыря, где и скончался в феврале 1612 г.        

     Конечной целью земского ополчения было изгнание интервентов и воров, национальное освобождение страны, установление национального правительства и созыв Всероссийского Земского Собора для избрания национального монарха. Последовательность действий была именно такова. Относительно конкретного кандидата на престол ничего не говорилось, и в этом смысле земское ополчение было движением «непредрешенческим». Опыт предыдущих лет смуты показал, что преждевременно провозглашенные монархи оказывались не для всех приемлемыми, вносили в нацию разделение вместо необходимого единства. Земское ополчение замышлялось, как широкая национальная коалиция, поэтому необходим был и определенный политический компромисс. Эти основные черты земского ополчения были свойственны и Белому движению времен Второй русской смуты, почему проф. И.А. Ильин считал организаторов земского ополчения идейными предшественниками Белого движения.     

     Первое земское ополчение, возглавляемое Прокопием Ляпуновым, подошло к Москве в марте 1611 г. В Москве вспыхнуло восстание против поляков. Польский гарнизон, не будучи в силах подавить его, зажег Москву и отступил в Кремль и Китай-город. Страшный пожар Москвы и большие жертвы среди жителей во время восстания были прямым последствием измены царю Василию и сдачи города полякам.

     Всю весну и лето 1611 г. польский гарнизон в Москве был осаждаем земской ратью Ляпунова, к которой присоединились тушинцы во главе с князем Трубецким и атаманом Заруцким. Прокопий Ляпунов имел печальную репутацию «перелета». Он был первым, поднявшим мятеж в лагере под Кромами в апреле 1605 г. против Феодора Годунова, он был среди первых, примкнувших к Болотникову, а затем ушедшим от него к царю Василию Шуйскому. Наконец, именно он во время свержения царя Василия в сентябре 1610 г. держал его за руки и срывал с него царские регалии. Перед этим он предлагал князю Скопину-Шуйскому свергнуть царя Василия и править самому, но верный князь отверг это опасное предложение. Храбрый и решительный в бою, Ляпунов не был  искателем личной выгоды. Он был по-русски «правдоискателем», искал «настоящего царя». Наличные представители трона его не удовлетворяли, он бросал их и переходил к следующим. Это тоже одна из черт народного монархизма: быстрое очарование монархом, затем разочарование, непостоянство и неверность. Личные качества Ляпунова снискали ему популярность в войсках, многие шли за ним. Поэтому он оказался руководителем первого ополчения.   

     В личности Ляпунова ярко отразились последствия смуты для русского человека. Многократные нарушения присяги не могли пройти без последствий и на духовном, и на душевном уровне. Измены и безчинства изломали душу русского человека, лишили его цельности, ясности ума и крепости воли, замутили сердце страстями, сделали орудием вражеских сил. Такие люди, не покаявшиеся в своих грехах, не могли получить благословение Божие на свою борьбу, даже справедливую, патриотическую. Пример Ляпунова показал это довольно наглядно. Он пал жертвой подлого убийства, подстроенного одним из лидеров тушинцев – донским атаманом Заруцким. После смерти Ляпунова его рать разошлась по домам. Летом 1611 г. пал западный оплот России – Смоленск, сохранявший верность царю Василию и державшийся против поляков почти два года. Гибель России казалась неизбежной. 

     Пристрастным критикам Белого движения, укоряющим его лидеров за «феврализм» и «не монархизм», полезно сравнить их нравственные облики и деловые качества с аналогичными деятелями первой Смуты. При всей условности такого сравнения людей разных исторических эпох можно смело сказать, что и Колчак, и Деникин, и Юденич, и Миллер были много выше Василия Шуйского; Корнилов и Алексеев – выше Ляпунова, а Врангель, Кутепов и Дроздовский ничем не ниже Скопина-Шуйского и Пожарского. Если на Юге России Белое движение благословил митрополит Антоний (Храповицкий), то в Сибири роль учеников патриарха Гермогена взяли на себя архиепископ Сильвестр Омский и архиепископ Андрей Уфимский. Поэтому главная причина поражения белых сил во второй Русской Смуте заключается все-таки не в недостоинстве его вождей (в первую Смуту вожди были не лучше), а в отсутствии народной поддержки и мощном вмешательстве врагов России, объединенных в «золотой» и «красный» Интернационалы.   

     Промыслом Божиим для спасения Русского государства в первую Смуту были призваны люди глубоко верующие, не запятнавшие себя изменами: посадский староста Кузьма Минин и князь Димитрий Пожарский. Примечательно, что оба были инвалидами: Минин был сухоруким, не владевшим левой рукой, а князь Пожарский после тяжелой контузии страдал приступами падучей болезни. Воистину сила Божия совершалась в немощи. Князь Пожарский был одним из очень немногих, кто во время Смуты сохранял верность присяги царям Борису и Феодору Годуновым, Василию Шуйскому и никогда не приставал к самозванцам. Именно этому верному и цельному человеку, сподобившемуся предсмертного благословения патриарха Гермогена, суждено было стать преемником вождя князя Скопина-Шуйского и довести его дело до победы.         

     Собрав весной и летом 1612 г. небольшую (около 10 тысяч), но крепкую духом и порядком рать, князь Пожарский в августе подошел к Москве. В это же время сюда на помощь польскому гарнизону подошло войско гетмана Ходкевича, с которым произошло жестокое трехдневное сражение. Исход битвы решили вступившие в бой на стороне Пожарского тушинцы Трубецкого и Заруцкого. Они нанесли удар во фланг полякам и заставили их бежать. Келарь Троице-Сергиевой обители Авраамий Палицын рассказывает, как он убеждал тушинцев помочь своим братьям из рати Пожарского и даже обещал им отдать монастырскую казну. Победу он относил к чуду по молитвам преп. Сергия. Перелом воли тушинцев - людей, закосневших во многих преступлениях, несомненно, должно почитать чудом.

     Последовавшая затем осада поляков в Москве вновь обострила отношения земской рати с тушинцами, и едва не привела последних к уходу из-под Москвы. Снова пришлось келарю Авраамию убеждать тушинцев не нарушать единства перед лицом врага. Вдохновленные его проповедью, тушинцы внезапно бросились на штурм Китай-города и овладели им. Наконец, 22октября-4ноября 1612 г. сдался и польский гарнизон Кремля. Отметим, что во время осады Кремля вместе с поляками в нем сидели соглашатели из семибоярщины и другие примыкающие к ним лица, в том числе и боярин Иван Романов с племянником Михаилом, будущим царем.

7. Окончание Смуты. Земский Собор 1612-1613 г.

    После взятия Кремля был собран Земский собор. Главной своей задачей он ставил преодоление Смуты, восстановление национального единства, прекращение разделений на партии, формирование коалиционного правительства и выборы нового царя. Продолжавшаяся около десяти лет Смута полностью опустошила страну, почти втрое сократила население, совершенно разорила хозяйство, оставила безлюдными,  как после татарского нашествия, множество городов и целые области. Смута угасла потому, что до конца исчерпала народные силы, и оставила после себя пепелище. На новую гражданскую войну или на войну с внешним противником сил уже не осталось. Необходимость замирения и национального единства сознавалась почти всеми русскими людьми.        

     В этой атмосфере открылся Земский собор. В отличие от предыдущих соборов, на которых присутствовали выборные от разных городов и сословий, он имел в своем составе прежде всего представителей недавно примирившихся партий: земского ополчения князя Пожарского, тушинцев с князем Трубецким и московских бояр, до последнего момента сотрудничавших с поляками. Последние две партии находились под анафемой патриарха Гермогена за измену царю Василию. Каким образом они могли быть на Соборе, да еще с правом решающего голоса? Ответ один: собор был созван на основе широкого компромисса, на нем не было судей и подсудимых. Преступления его участников были переданы на суд Божий.    

     Иногда говорится, что Смута завершилась покаянием русских людей. Это, несомненно, справедливо по отношению ко многим рядовым участникам, как о том свидетельствует тот же Авраамий Палицын. Но про вождей тушинской и пропольской партий этого, к сожалению, сказать нельзя. Если бы они действительно покаялись в предательской деятельности, то должны были бы отказаться от претензий на руководящие посты в новом правительстве. А между тем, именно представители тушинской партии и «партии национальной измены» заняли руководящее положение, как на самом Соборе, так и после его окончания в московском правительстве.        

     Наибольшие разногласия вызвал вопрос о кандидатуре нового царя. Из-за этого Земский Собор затянулся почти на четыре месяца. Ко времени Собора уже не было в живых патриарха Гермогена – безусловного авторитета и национального вождя, слово которого имело решающее значение. Не было на Соборе и ряда архиереев (Суздальского, Смоленского, Тверского), бывших надежными его помощниками. Первоначально были выдвинуты четыре кандидата в цари: от тушинцев – Михаил Романов, князь Трубецкой и князь Василий Голицын; от земцев – князь Дмитрий Пожарский. В конце концов, остались двое: 16-летний Михаил Романов и князь Пожарский. Пожарский был Рюрикович, хотя от боковой линии черниговских князей, и имел неоспоримые личные, нравственные достоинства и качества вождя и полководца. Михаил Романов имел в своем активе только одно: по молодости лет не имел грехов своего отца. Но за ним стояла очень влиятельная партия тушинцев. Генерал П.Н.Краснов в своих «Картинах былого Тихого Дона» дает простое и убедительное объяснение итогов этих выборов. Люди князя Пожарского не были готовы из-за своего кандидата затевать новую смуту, и уступили. Люди из тушинской партии, как бояре, так и казаки, готовы были за своего кандидата начать новую усобицу, ибо справедливо опасались возмездия за свои преступления от царя, который не был повязан с ними на грехах тушинского лагеря. Добровольцы, герои чести и долга, вынесшие на своих плечах тяжесть Смуты, уступили на Соборе зачинщикам Смуты. Уступили не по малодушию, а потому что не искали личной и партийной выгоды, а подвизались за освобождение Отечества на поле брани и за национальное единство на Соборе. Сыны мiра сего всегда бывают мудрее сынов света в своем роде.  

     Прошла кандидатура Михаила Романова. Она стала символом политического компромисса, не очень устойчивого равновесия сил, едва примирившихся после жестокой гражданской войны. До этого такими фигурами могли бы стать и Феодор Годунов, и Василий Шуйский, - это позволило бы избежать огромных жертв и разорения. Собор был последней попыткой национального примирения. Срыв его мог бы означать конец Русского государства. Это сознавали сторонники князя Пожарского, согласившиеся на кандидатуру Михаила Романова.     

     Юный царь Михаил Феодорович и особенно его мать инокиня Марфа имели перед своими глазами примеры многочисленных измен смутного времени, особенно трагический конец Феодора Годунова и его матери, и боялись царской власти. Реально особенно в первые годы до возвращения из польского плена Филарета Никитича, царь Михаил царствовал, но не управлял. Управляла его именем боярская дума, в которой первенствовали бывшие тушинцы и деятели «семибоярщины». Это правительство закончило в 1618 г. войны с Польшей и Швецией подписанием договоров. По ним от России отошла Смоленская область, Северная Украина и побережье Балтийского моря. Эти договоры были, конечно, национальным унижением России. Но самое страшное – угроза исчезновения Русского государства, его полного расчленения и распада – миновала. Национальное единство и национальная независимость были восстановлены, и их символом явился новый монарх.         

     Земский Собор 1613 г принял известную присягу на верность династии Романовых. Правильно уяснить ее значение можно только из исторического контекста, в котором она была принята. Эта присяга относилась, в первую очередь, к современникам, очень многие из которых нарушили по 4-6(!) присяг, данных царям Борису и Феодору Годуновым, лже-Дмитрию 1, Василию Шуйскому, лже-Дмитрию 2 и королевичу Владиславу. Дабы прекратить подобное бесчинство, присяга 1613 г. со многими угрозами связывала совесть русских людей. Цель ее – исключить других претендентов на престол и, соответственно, положить конец клятвопреступлениям. Другой вопрос: имели ли право тушинцы, выдвинувшие Романовых на трон, требовать такой клятвы от других, если сами оказались неоднократными нарушителями присяги и находились под анафемой патриархов Иова и Гермогена?   

     Поэтому не стоит абсолютизировать решений Земского Собора 1613 г., особенно для будущих веков, Собора, проходившего без участия патриарха Гермогена и других архиереев, имевших право отлучать и снимать отлучения. Главной задачей Собора было окончание Гражданской войны путем примирения и соглашения. Этот Собор более походил на Учредительное собрание, за созыв которого выступали некоторые белые вожди времен второй Смуты, чем на нормальный Земский собор спокойных времен Русского царства. Но и такой, в чем-то ущербный Собор, покончивший с «протобольшевизмом» и иностранной интервенцией, восстановивший национальное единство, имел огромное историческое значение.      

     Бояре Романовы с самого начала Смуты были тесно связаны с самозванцами. Напомним, что Филарета Никитича в митрополиты Ростовские продвинул первый самозванец, а в «Патриархи всея  Руси» - Тушинский вор. Только Смута устранила всех их конкурентов и открыла им путь к трону, но они никогда не были в рядах тех, кто боролся со Смутой. Избрание представителя их династии было политическим компромиссом, но не признанием их заслуг перед Отечеством. 

     В русской истории имеются примеры того, как благодатное помазание и царское служение облагораживали и перерождали носителей царского сана. Воистину Божественная благодать немощное врачевала и оскудевающее восполняла. Подобное перерождение произошло в свое время и с Василием Шуйским, а потом и с Романовыми. Несмотря на их пререкаемое поведение во время Смуты, они подлинно стали национально-русской династией, в целом проходя достойно свое великое служение православных царей. Это обнаружилось уже в царском служении Михаила Феодоровича, а затем особенно Алексея Михайловича. Династия Романовых пресеклась по мужской линии в 1730 г. со смертью императора Петра 2-го Алексеевича. Новая династия, царствовавшая в России до падения империи, была связана с Романовыми лишь по женской линии, но по мужской происходила из дома герцогов Гольштейн-Готторпских. Эта династия вступила на русский престол законным путем брачного союза, а не смуты, и дала плеяду замечательных императоров от Павла 1-го до Николая 2-го. Именно эта династия привела Россию к наибольшему культурному и экономическому расцвету и политическому подъему. Поэтому такая династия имела все основания ожидать к себе верности со стороны русского народа. Нарушение этой верности в 1917 г привело к падению Российскую империю, а русский народ к безпрецедентной национальной катастрофе.

     Заканчивая обзор первой русской Смуты, ее причин и последствий, подчеркнем еще раз, что здесь больше вопросов, чем ответов. Но сопоставление ряда черт первой и второй Смуты напрашивается само собой. Главное внимание следует обратить на явление национал-большевизма и связанный с ним феномен самозванства. Как показывает опыт первой Смуты, народный большевизм может совмещаться и с формальным православием, и с народным монархизмом, будучи по существу глубоко враждебен и Церкви, и монархии. Отрыв от подлинной церковности и христианской нравственности, отсутствие здорового правосознания (как показал это проф. И.А. Ильин) было той почвой, на которой возрос народный большевизм. Но главной основой народного большевизма была религиозная. Это мечта о земном «светлом будущем», которое должно начаться после прихода к власти своего мужицкого царя. Это мечтание выразилось в движении самозванства, и потом несколько лет питало энергию тогдашних большевиков (болотниковцев и тушинцев). Эти мечтания созвучны мессианским хилиастическим мечтаниям религиозного иудейства, но весьма далеки от православного христианства.           

     Можно утверждать, что в основе и первой, и второй русской Смуты лежал глубокий религиозный кризис, переживаемый русским народом. Этот кризис проявился спустя сорок лет после окончания Смуты в расколе старообрядчества, в котором вопрос об антихристе (а вовсе не об обряде) стал центральным, и вызвал новое, необратимое разделение в народе. Внешняя церковность и непритворный монархизм тогдашних русских людей не предотвратили ни Смуты, ни Раскола – главных трагедий русской истории XVII века.              

     Преодоление духовного наследия большевизма, восстановление подлинно христианской религиозности и нравственности, здорового правосознания представляются главной задачей русского национального движения. Без этой основы подлинное возрождение монархии в России невозможно, а возможны лишь лже-монархические карикатуры. В наше время опасен лже-монархизм, который проповедует монархию неотушинского типа, самозванную, беззаконную и безнравственную, тем более связанную с мiровой закулисой, служащую делу грядущего антихриста и несущую на себе его отпечаток. Опыт Смуты показывает, что может быть монархия, как ограждение народа, общества и Церкви от разрушительных сил, и может быть монархия, как орудие такого разрушения. Вдумчивое изучение нашей истории может помочь нам в распознании подделок и избавить нас от опасных ошибок.

   Антон Тускарев