Версия для печати

УПОВАНИЕ НАШЕЙ ВЕРЫ

Настоящая статья служит ответом на обращения к нам от разных лиц и движений. Здесь мы подытоживаем свои предыдущие писания в свете церковного опыта последних лет и происшедших событий. Первым вопросом нашего очерка будет вопрос монархический, а затем чисто церковный.

Учение о Православном Самодержавии, о политическом идеале Церкви остается незыблемым и утверждается каноническим авторитетом церковного Предания. Церкви небезразлична общественная жизнь, как фактор, оказывающий прямое и сильное влияние на духовный мiр христиан и перспективы вечной участи членов Церкви. Из всех известных истории видов государственной власти, Церковь избирает монархическое правление как наиболее адекватно отражающее небесную иерархию, и могущее служить образом Царства Божия на земле. Условием этого, однако, является достаточно высокое нравственное самосознание общества. Некая решающая по своему влиянию часть народа должна сознательно принимать власть христианского монарха, именно как наиболее полно соответствующую главной задаче христианина – спасению души, и главной задаче Церкви – созиданию благодатного Царства Христова в душах людских.

Христианское государство выполняет по отношению к благодатному Царству Божию, начинающемуся на земле, служебную, охранительную функцию. Под благодатным Царством Божиим на земле здесь и далее мы будем понимать то евангельское Царство, которое приблизилось со времен Иисуса Христа, которое, по слову Его, внутрь нас есть, которое предполагает новое отношение людей к Богу и друг ко другу. О пришествии этого благодатного Царства Иисус Христос научил нас просить в молитве: Отче наш. Оно имеет вечную непреходящую и абсолютную ценность для каждого христианина. Оно, это Царство, составляет цель жизни христиан, как некоего церковного сообщества. Созидание этого Царства, начинающегося на земле и переходящего границы времени, и составляет смысл истории в христианском понимании.

Православное царство, как политическая структура, носит уже в силу этого вторичное, относительное и вспомогательное значение. Иногда говорят, что для грешного человека Бог создал такую общественную форму, как государство. Государство ограничивает человеческую греховность. Христианское же государство, помимо такого ограничения, воспитывает своих граждан в христианском духе, созидает христианскую культуру, создает вообще тот образ бытия, который именуется христианской цивилизацией. И вот, эта-то цивилизация мыслится у некоторых деятелей и авторов абсолютной ценностью, вместо того Небесного Царства Божия, которое благовестил и принес Христос.

На самом же деле, Божие Царство не есть православная цивилизация. Эти две категории соотносятся между собою, как содержание и форма, как цель и средство. Благодатное Царство Божие может расти и существовать на земле, не имея собственной цивилизации и государственности. Таковы были три первых века христианской истории, таково же и нынешнее положение Церкви. Конечно, христианское государство есть благо; в христианском государстве имеются наилучшие условия для распространения благодатного Царства Божия, но и здесь бывают исключения. Христианская цивилизация, создавая условия для роста благодатного Царства, не может созидать его сама собою. Христианский царь назван у Апостола удерживающим. Само это слово обозначает нечто пассивное. Кроме удерживающего нужен и некий созидающий. Удерживают царствующие, а созидает Царь царствующих. И может получиться так, что и в христианской цивилизации люди не пользуются ее духовными благами, и Божие Царство не получает в таких условиях значительного приращения. Не по этой ли причине Господь попустил сокрушение православных цивилизаций?

Христианская вера предметна. Понятие предмета религии достаточно подробно раскрывает И. Ильин в книге «Аксиомы религиозного опыта». Предметом христианской веры служит Господь Иисус Христос. К Нему должны быть устремлены в наибольшей мере чаяния, надежды и молитвы христианина, с Ним сочетавается христианская душа в час своего крещения, Он ей Господь, Жених и Судия. Ради Него в христианстве существует все: и заповеди, и аскетика, и догматика, и культура, и государственность. И даже самая Церковь, как видимое сообщество людей на земле. Не Христос ради всего этого, а все это – ради Христа и Его благодатного Царства в людских душах. Так должно быть, таков правильный порядок ценностей.

Но, в конечном счете, только от самого человека зависит, что именно он сделает предметом своей веры. Похоже, что для некоторых православных наших соотечественников соотношение ценностей меняется. Это происходит чисто психологически. Для кого-то средоточием упований и молитв может служить любимый святой, для кого-то – православная цивилизация как синтез государственности, народности и культуры, для кого-то – истинная Церковь.

Но и два последних понятия, несмотря на их важность, все-таки сами собою не могут стать предметом религии. И восприятие сих понятий именно в качестве предмета последней и абсолютной религиозной ценности приводит к ошибкам и уклонениям в духовной жизни.

Одно из таких уклонений, на наш взгляд, есть мечта о восстановлении Русской Православной империи на краткий срок перед концом времен. То есть, мечтать, как говорят, не столь вредно, но всему должна быть мера. Это краткое православное царство, похоже, стало для многих высшим религиозным упованием. Причем над исполнением этой мечты люди собираются трудиться, не исключая для себя методов революционной подпольной борьбы. И это неверно.

Ошибка такого пути заключается в перемене ценностей. Православная цивилизация, в том числе и на последнее краткое время, нужна лишь для того, чтобы созидать благодатное Царство, а вовсе не для того, чтобы оградить стан святых и град возлюбленный от полчищ антихриста. И если благодатного Царства созидать не желают, присоединяться к нему никак не спешат, то и земное православное устройство общества теряет свою ценность. За последние 15 лет религиозной свободы в России мы вовсе не видим массового обращения людей ко Христу. Не видим именно предметной христианской веры. Немало людей могут обратиться к Церкви. Еще сколько-то принимают ценности православной цивилизации. Но именно предметно ко Христу и к Царству Его устремлены немногие. А без этого главного ничего вспомогательного не нужно.

Кроме того, из христианской истории, понимая ее по церковному, по православному, нужно извлекать правильный урок. Он состоит в том, что христиане своими силами никак не могли установить христианской государственности. Напротив того, всякий раз она являлась чудесным Божиим даром и устанавливалась не снизу, не путем общественных революций, а только сверху, путем обращения в христианство законных монархов.

Это существенный момент, в котором исконное церковное понимание полностью расходится с модернистским и рационалистическим подходом. Мы вместе с Церковью утверждаем и исповедуем, что царь Константин и князь Владимiр обратились ко Христу искренне, нелицемерно, от всего сердца. Утверждение ими христианства в своих народах было, с рациональной точки зрения, делом крайне маловероятным. Но они решились просветить свои государства и народы светом истинной Веры, принимая и понимая чудесную Божию помощь, подававшуюся им в виде военных успехов и успехов миссии. Становление христианской государственности, таким образом, было делом собственно Божиим, при котором роль человеческих усилий отнюдь не была решающей. Кроме того, это Божие дело совершалось с максимально возможной чистотой человеческих рук, то есть ни в коем случае не путем гражданской войны, с самыми минимальными случаями принуждения. Таково православное видение смысла истории.

Напротив того, модернисты рисуют нам образ царя Константина и князя Владимiра как хитрых и расчетливых политиков, сидящих за «великой шахматной доской» (по выражению Бжезинского) и способных просто вычислить партию на один ход дальше своих соперников. Якобы оба сделали ставку на религию перспективную, хотя на данный момент и не слишком популярную, и не обманулись в своих ожиданиях. Оба будто бы только притворились христианами, оставаясь в душе людьми почти неверующими ни во что, кроме своей выгоды. Верный расчет и принес обоим лицемерам заветную удачу. При этом максимально раздувается всякий отыскиваемый случай религиозного конфликта, долженствующий также опорочить в глазах читателей светлый образ святых государей, и доказать, что будто бы установление христианской государственности было делом случайным, человеческим, морально низким, и, вообще говоря, несогласным с волей Божией. При таком подходе получается, что христианская цивилизация есть дело человеческих рук.

Мы решительно отвергаем такой модернистский взгляд на историю, как менее правдоподобный, не способный объяснить известные факты, а, кроме того, мы не можем его принять и по моральным соображениям. Но тогда получается, что радение о восстановлении православной государственности в России не должно становиться предметом нашей религиозной деятельности. Церковь за все три века гонений не стремилась через каких-то своих агентов прорваться к тронам с тем, чтобы повернуть государственный руль в нужном ей направлении. Даже при Диоклетиане никто не рассчитывал на смену царя и пришествие Константина. Ждали не Константина, а Христа, грядущего со славою судити живым и мертвым. Церковь делала свое прямое дело – благовестила и созидала Царство Божие, принесенное Спасителем. А Он уже Сам устроил судьбы мiра по своему, установив православное царство.

Отметим здесь, что если монархический политический идеал Церкви есть достояние вселенского церковного Предания, и как таковой имеет неоспоримый авторитет, то предание о возможности кратковременного восстановления православного царства в отдельно взятой стране носит местный и временный характер. Это предание появилось только в России где-то в XX веке, и нельзя сказать, что его признавали все, всегда и повсюду. - В отличие от Предания Вселенской Церкви о христианской монархии.

И вот мы, оценивая историю становления христианской государственности, дерзаем утверждать, что и восстановление монархии в России будет возможно, только если это будет способствовать благовестию Христову и созиданию Царства благодатного. Сюда, к этой последней цели и должны быть направлены наши конкретные усилия. Но пока ничего утешительного в этом отношении вокруг себя мы не видим.

Прошло 15 лет с тех пор, как Россия вышла на историческое перепутье, как появились для нее хотя бы гипотетические возможности исторического выбора. По меньшей мере, какая-то свобода религиозного самоопределения у нас появилась, и этого отрицать нельзя, даже отрицая возможность политического выбора. За 15 лет уже можно сделать вывод, что идея восстановления православной монархии не получила в народе популярности. Объяснить ее непопулярность банальной неизвестностью массам уже нельзя. Популярная идея завоевала бы умы, вопреки телевизору и желтой прессе. Идея борьбы за монархию – это идея подвижническая, призывающая к жертве. Жертвенная идея должна овладеть многими своими сторонниками, и каждый из них должен прилагать ее к себе. Но теперь получается так, что монархистам нужно гнать людей на подвиг, на такую жизнь и служение, которые отнюдь не сулят человеку на земле никаких удобств и довольства. Требуется немного нимало – заставить людей жить героически. По христиански ли будет навязывать людям стиль жизни, которого они явно не приемлют? Будет ли это во спасение души и во благо Царства Божия?

Кроме того, жертвенная борьба народа за свою национальную идею предполагает волю народа к жизни. Жертвы лишь тогда будут способны возвышать народ, когда народ вообще хочет жить, когда, несмотря на всякие жизненные трудности, его население растет. Такую картину мы видим в современных азиатских народах, борющихся за свои национальные идеи (неважно, хороши ли эти идеи или дурны). Шахиды возможны лишь в том народе, где в каждой семье не менее трех детей. А пошлете ли вы на смерть единственного ребенка у матери, и по христиански ли это будет, – об этом стоило бы серьезно подумать.

И, наконец, современные проповедники восстановления монархии не дали из своей среды «шахидов». Кто и что где-нибудь сделал, чтобы реально приблизить конец безбожной власти и подготовить переход к монархии? Кроме своих съездов и малотиражных газет они не могут представить ничего. Большинство монархистов вынуждено заниматься лишь культурно-просветительской деятельностью, отказавшись от надежды на серьезное политическое влияние. Такому стабилизированному положению далеко не всегда соответствует степень пафоса и риторики. Некоторые же организации и издания, объявляя своей целью свержение режима, имеют при этом регистрацию от министерства печати и пользуются соответствующими правами. Они обучают читателей, как юридически защищаться, используя действующее законодательство.

Если против режима провозглашается борьба, то честно и последовательно было бы отказаться от прав и свобод, предоставляемых этим режимом.

Мы же, сознавая политическую ситуацию в мiре, глобалистские тенденции в нем и их духовную суть в свете православной эсхатологии, видим, что день Христов приближается. Его наступление, весьма вероятно, случится прежде, нежели мы дождемся возвращения православной цивилизации на краткое время. И гораздо важнее нашим соотечественникам к этому часу быть христианами, стяжать в себе зачаток благодатного Царства. И его-то нужно искать предметно, в первую очередь, не полагая, будто это Царство придет в душу само собой по мере наших занятий чем-то религиозно-вспомогательным. А именно на вспомогательное у нас уходит львиная доля духовных деяний, хотя все они вроде бы нужны. И это касается не только монархической деятельности, но и многих сторон церковной жизни.

Положим, студент, окончивший институт, получает диплом с перечнем полусотни предметов, которые он изучил и по которым сдал экзамены. В своей практической работе он уже не занимается всеми сими предметами профессионально. Он занимается вообще чем-то другим, а свои знания применяет между делом, по мере надобности.

И вот, опыт свидетельствует, что в положении одного из таких предметов у православного христианина оказывается Евангелие и катехизис. Эти предметы изучались в процессе воцерковления (оглашения), а потом они убираются в некий долгий ящик, и лишь иногда используются для цитат. А реальная деятельность ума и сердца посвящена совсем другим предметам, каждый из которых важен сам по себе, но ни один из которых не может заслонить собою предмета религии. А этот предмет – Краеугольный Камень. И своим таким положением Он оказывается небрегомым зиждущими. Ибо на второе место Он не годится.

Что же выдвигается на первое место? - А что угодно: например,

·        монархическая деятельность или проповедь,

·        поиск истинной Церкви и борьба за отстаивание ее истинности,

·        борьба с поголовной нумерацией населения,

·        хозяйственная деятельность на приходе,

·        педагогическая деятельность или благотворительность,

·        вскрытие соблазнов современного мiра и поиск возможных противоядий, особенно для молодежи. И разное другое, что просто не пришло сейчас на память.

И пусть никто из деятелей на нас не обижается. Все эти действия, несущие реальную помощь ближнему, суть нужные и полезные. Они могут отнимать 90% свободных сил христианина, которые не посвящены поиску хлеба насущного. Всем этим можно и должно заниматься. И заниматься, прилагая не только руки, но и голову, и сердце, и плач, и молитву.

Заниматься этим можно и нужно, но вот, жить только этим нельзя!

Потому что дух человека христианина живет Евангелием и возвещенным им Царством Божиим. Если человек долгое время занимается вышеназванной деятельностью, а сердцем и умом долгое время не возвращается к Евангелию, не испытывает к нему предметного интереса, то его вера становится постепенно безпредметной. И тогда зарождается вопрос: а христианин ли сей человек?

И если у нас есть выбор, по каким путям направить свою конкретную деятельность в религиозной сфере, то, прежде всего, будем иметь в виду предмет нашей веры. Что ведет к нему, а что проходит мимо. Будем помнить упрек, выдвигаемый нам со стороны многих инославных конфессий: ваше православие не проповедует Евангелия. Упрек в значительной степени справедливый.

Имеется в виду, конечно, не стадионная агитация, а именно жизнь по Евангелию, проповедь его в деле. Но это немыслимо без предметной устремленности. Лучше всего это заметно на воспитании детей.

Их нужно предупредить об опасностях мiра, и научить ограждаться от них. Им нужно жить жизнью Церкви, приступать к таинствам, вникать в богослужение. Им желательно поручать некую благотворительную деятельность по мере сил. Им хорошо бы знать основы православной культуры. Им непременно должно привить любовь к своей родине, к ее истории и духовным истокам.

И все это, как ни парадоксально, суть ничто, все это разрушится в один час, одним порывом юношеских страстей, если не будет главного. Если не будет личной заветной связи с Предметом веры нашей – с Иисусом Христом. Если пример Его, нравственная икона Его не стоит постоянно пред взором совести, все пойдет прахом: все уроки, знания, наставления, всякое послушание и воспитание. Ничто, ничто без Него не поможет. Потому что Он – Жизнодавец и Господь, Он оживляет и наполняет содержанием любую сторону душевной жизни христианина, и никогда этого не делается без предметной и личной устремленности человека к Нему.

И ограждение человека от падений и нравственных ям, и возведение человека из бездны греховной непрочны, ненадежны, даже невозможны без Него, как того именно Лица, перед Которым мы грешим. Только Он помогает и дает силы подняться. Он действует в жизни христианина непосредственно.

Конечно, посредства к тому должны быть и они есть, но они не заменяют Его непосредственного действия. Даже Церковь человеку нужна не сама по себе. Церковь, истинная Церковь не может быть такой посредницею при Нем, чтобы отменить Его непосредственное благодатное воздействие на душу, и опосредовать всякое Его такое действие своими таинствами. Ведь и в таинствах действует Он Сам, разбирая всякий раз, кому из людей подействуют они во спасение, а кому в осуждение. Но и больше того: жизнь человеческого духа у христианина, похоже, не охватывается всецело церковными таинствами, а предусматривает некую непосредственную открытость духа человеческого Духу Божию.

Регулярная и внимательная евхаристическая жизнь христианина, добросовестная подготовка к исповеди и причащению еще не гарантируют того, что вера этого христианина будет предметной, что в центре его внимания будет сиять нравственная икона Христа, что именно ко Христу будут реально возводиться все самые заветные и интимные духовные движения человека.

Предметность христианской веры не достигается без предметной же деятельности в нужном направлении – вот что мы хотим подчеркнуть как факт духовного опыта. Горького опыта, ибо понимание этого результата получено «от противного»: существует христианская жизнь, нееретическая, не расслабленная, но, тем не менее, безпредметная, точнее, ошибочная в выборе своего предмета. Мы пытались показать это на примере монархической деятельности или проповеди православной цивилизации, как главной точки приложения всех духовных сил христианина.

Подобна сему и борьба за истинную Церковь. Пребывание в истинной Церкви – это не последняя цель, а лишь средство спасения души и утверждения благодатного Царства. В сущности, Церковь и есть само это Царство, но именно вся Церковь – всех времен и народов, земная и Небесная. А здесь и теперь имеется лишь малый срез Церкви как вселенского явления. И картина текущей церковной жизни всегда будет напоминать поле с пшеницей и плевелами.

Что дает нам принадлежность к истинной Церкви? Из всех наличных и не общающихся между собой церковных организаций истинна та, которая дает человеку предметную устремленность его религиозной жизни и поддерживает эту жизнь в такой устремленности. Последний критерий именно здесь. А все исторические, политические, нравственные, канонические различия, в конечном счете, сводятся именно сюда. Но никакие из этих критериев сами по себе не имеют последнего и решающего веса. Деятелям Церкви необходимо предметно заниматься возвещением и устроением приблизившегося Царства Небесного. Прочая вся наша деятельность привлекается к этой главной цели по мере необходимости, и отбрасывается по мере отсутствия такой необходимости для главной цели.

Истинная Церковь от Христа неотделима, ибо она есть Тело Его. Но в том-то и дело, что группа лиц, поставившая своей главной целью отыскание и выведение истинной церкви, сделавшая этот поиск предметом своей веры, высшей своей ценностью и упованием, рано или поздно вырождается в секту. Церковь, как высшая духовная ценность, вполне автономная и самодостаточная, едва только она сознает себя таковою, есть уже вовсе не Церковь, а раскольническое сборище. Устремление же истинной Церкви предметно. Она устремлена к своему Жениху, а не к себе.

То же должно сказать и о таком церковном понятии, как чистота. Очищение Церкви дарует Христос, очищая банею пакибытия ее чад, очищая их взаимные отношения. Это очищение приходит не от людей, но свыше. Когда же чистоты церковной пытаются добиться методом «чистки» (советское выражение) или «зачистки» (современное выражение), то вместо христиан остаются одни очистки. Церковь можно начисто вычистить от, но это ничего хорошего не даст. Ибо требуется очищение не «от», а «для». Для Христа и Царства Его.

Церковь Христова свята, но не своей святостью, как и чиста не своей чистотою. Иногда же очищение и освящение ее видится как самоцель, когда об экклезиологии говорят и пишут, а об обращении человека ко Христу не имеют должного понятия. Это путь всего церковного собрания к своей духовной катастрофе.

В условиях жизни вне православной цивилизации, точнее на ее перестроенных руинах, достижение главной цели требует наиболее соответствующих форм. Официальная церковь в целом не способна приняться за главную задачу благовестия и созидания Царства. Она перегружена своим веществом и своими связями с обществом и народом. Некогда благовествовать, надо громоздить храмы и контачить с властью и с толпой, давая всем, кто что попросит. Материальная зависимость и всестороннее обмiрщение делают официальную церковь безнадежно неготовой к предметной деятельности. Церкви необходимо “похудеть”, иначе она не может работать.

«Церковное ожирение» – болезнь церкви, плод исторического «сергианства». В официальной церкви мы наблюдаем лишь островки жизни, где осуществляются попытки предметной деятельности. Попытки более или менее удачные, но всегда несвободные, всегда связанные общей системой и периодически ею заглушаемые. В целом «жирная» церковь устремиться ко Христу, как предмету веры, неспособна. И потому в целом болезнь «ожирения» необратима.

Нам же не следует избирать в существующих общественных условиях те формы бытия и деятельности, которые могут привести нас к тому же печальному концу. В частности, совершенно безплодною оказывается борьба за регистрации и храмы. Мы не против храмовых зданий, как таковых, мы не против и юридического статуса Церкви в существующем государстве. Мы против борьбы за то и другое. Эта борьба забирает все силы, и опять-таки, уводит от Предмета. Пишущий эти строки проходил этап борьбы за храм, захваты храма патриархией и милицией, суды за строения, и все такие дела знает по опыту. Еще тогда главной целью этой безнадежной борьбы виделась нам попытка свидетельства. Пусть люди увидят вопиющую несправедливость, пусть благостные маски с патриархийных лицемеров будут сорваны. Это зрелище, как думалось, способно вызвать в человеке ответную нравственную реакцию.

Оказалось, что все совсем не так. Чудаков могут пожалеть в душе – но не более. В час борьбы встать на сторону несправедливо гонимых – против большинства, против начальства – это непомерный подвиг для новоначальных. Почему так? Да потому, что в нем еще не видно главного Предмета веры. А начинать нужно с Него.

И как оно было у нас – еще не самый плохой случай. Борьба за храм или регистрацию нас не поглотила. Мы в ней не полагали всех чаяний и упований, и очень вскоре перенесли весь упор своей деятельности на другое, более предметное, занятие.

Мы понимаем, что истинная Церковь в существующем государстве, сотрудничающем с официальной церковью, в какой-то мере всегда будет гонима и не получит для себя желаемых льгот и свобод. Но есть разница в том, быть ли гонимым за идею, или за самый факт своей борьбы за храмы и регистрации. Если неофициальная церковь будет пытаться оттеснить официальную церковную структуру с какого-то края имущественного или юридического поля, то пусть не жалуется на свое гонимое положение. Это будет скорбь не за Христа, а за камни и права.

Истинная Церковь должна родить свое слово, отвечающее ее бытию и отвечающее предметной духовной потребности людей. При современных коммуникациях есть возможность выговорить это слово так, что его услышат те, кому оно нужно и кто действительно хочет принять христианскую веру предметно, ища именно Царства Божия, а остального лишь в качестве приложения. Если у Церкви есть свое такое живое слово для страждущей грешной души – оно будет услышано, люди придут, и Господь будет из них нечто созидать. Если его нет, то никакая борьба за храмы, никакая благотворительность, никакая вообще безпредметная деятельность, ничего для Церкви и для Царства Небесного не даст. Эта безпредметная деятельность и ставится в качестве замены деятельности предметной, когда к последней не знают, с какого боку подойти.

Более того. Открытое здание храма Истинной Церкви, неофициальной, может послужить для нее искушением. Дело в том, что зачастую люди ищут сам храм более, нежели Живущего в нем. И если видят перед собой храм такой, как все прочие, то и придут туда затем, зачем приходят все прочие. Придут за требами, а не за спасением. Пастырские силы будут расточаться впустую. Объяснить людям Предмет веры, когда у них он уже давно другой, невозможно. Даже если можно избежать конфликтной ситуации, если у пастыря хватает на это кротости, все равно заведомо безплодное общение с людьми надрывает его душу, опустошает ее, не принося между тем ни малейшей пользы тем, ради кого ему приходится страдать. Более того, пастырь может искушаться помыслом стать как все «нормальные» батюшки, простым требоотправителем, невольно поддерживающим в людях безпредметное отношение к религии. Ну окрещу, ну отпою, все равно никакой веры мне насильно в них не вложить. Почитаю им мораль, да отпущу. Таким отношением разрушается постепенно предметная устремленность самого пастыря.

Есть ситуации, когда объяснять человеку ничего не нужно, потому что это безсмысленно. Один из героев Чехова в такой ситуации метнул в собеседницу пресс-папье, другие герои русской классики кричали петухом или прыгали в окно. У нас нет необходимости в частом повторении столь экстравагантных действий. Достаточно только, чтобы сам вид нашей церкви был уже «экстравагантным» – изба, квартира, брошенное техническое здание. И вот уже большая часть проблемы снимается. Кроме того, сам факт борьбы за храм или регистрацию создает у людей впечатление, будто бы «попы дерутся за доходное место», и к этому якобы сводятся все их разговоры об истинной Церкви. Конечно, каждый мыслит в меру своей испорченности, но все-таки такое восприятие невольно остается у многих, даже не слишком корыстных людей. Что такое действующий храм и кружка в нем – это все знают. И невольно сравнивают храм с укромным уголком на автостраде, которое хорошо «кормит» сотрудника автоинспекции. Наше же положение, даже с внешней стороны должно заведомо исключать различные подозрения в такой вот меркантильности.

Пусть к нам зайдут не потому, что увидели домик с крестиком. Пусть нас найдут иначе, пусть услышат наш призыв и опознают его. И придут на этот голос. Пусть сначала люди ищут Христа. И если мы можем им помочь в этом искании, если у нас есть в сердце слова и расположения, нужные для этой именно цели, то Господь непременно нас сведет. Мы будем рады такому пришедшему, и он будет рад нам. Верим, что этим искомое Царство Божие будет созидаться, а не разоряться.

Но для этого в нас самих должно жить и звучать евангельское слово.

А оно будет жить только в случае хотя бы некоторого соответствия ему нашего образа жизни. Протестантская вера, например, чрезвычайно предметна. Вся проповедь сконцентрирована только на Евангелии, кроме него там не знают ничего. Но когда в их агитброшюре один алкоголик советует другим: «начни бросать пить вместе с Иисусом, знаешь, как это помогает!» – то ощущение безпредметности веры возникает снова. Чем такое отношение лучше «православной» треботорговли?

Под флагом евангельской свободы и устремленности будто бы только к Небесному Царству, встречается и проповедь отказа от аскетизма, борьбы с Преданием Церкви и другие подобные ложные устремления. Под тем же флагом, например, нас уговаривают спокойно принимать ИНН, поддерживать начинания предержащей безбожной власти. Все такие способы прельщения нужно иметь в виду, каждый из них требуется распознавать отдельно. Наш краткий очерк не может претендовать на то, чтобы сразу описать весь христианский путь к Царству Небесному, с учетом всех возможных опасностей и уклонений. Наша задача скромнее: всего лишь напомнить расстановку духовных ценностей, где первая, где вторая. В принципе Евангелием можно прикрыть отнюдь неевангельские устремления, но это же не значит, что его можно потеснить с законного первого места в церковной проповеди и в христианской жизни.

Апостол Павел считал своих учеников и всех, принявших его благовестие, своей похвалою в день Христов, что он не тщетно подвизался и не тщетно трудился (см. Флп. 2, 16). Та же мысль высказывается им неоднократно, в разных посланиях. Служители Церкви Христовой и для себя должны видеть ту же цель, ту же похвалу: души, возлюбившие Христа и устремившиеся к Царству Его. И теперь, когда говорят о благодатности или безблагодатности церковных сообществ, станем помнить, что главный отличительный признак именно здесь: кого мы привели ко Христовой вере, кто у нас возродился для жизни вечной. В этом отношении официальная церковь всегда будет иметь перед нами неоспоримое внешнее преимущество, не отменяемое никакими внутренними пороками. У этой церкви самая заметная и красивая вывеска. Человек, задумавшийся о Боге, о своей душе всегда будет искать ответ на свои религиозные искания под этой вывеской (ибо только ее он и заметит), то есть в стенах официального храма. В меру искренности своих религиозных исканий такой человек непременно будет замечен Господом и поддержан Им. Другое дело, что добрый плод его обращения к вере в дальнейшем начнет постепенно таять, и заметившие это обезпокоятся, начнут искать выход из положения и могут найти нас.

Во всяком случае, несомненно, что верующие, ищущие Христа и Царства Его, могут совершить свой первый шаг в рамках официальной церкви. Утешение для нас, если и к нам придут именно такие предметно устремленные к той же цели. И горе нам, если вокруг нас соберутся люди обиженные, озлобленные, превозносящиеся над чадами церкви официальной, и вообще те, кто ищут «чистой Церкви» паче Жениха ее. Если неофициальная церковная организация собирает только таких и прирастает только такими, то она не вносит вклада в благодатное Царство Христово, и согласно приведенному апостольскому критерию, оказывается лишенной благодати в большей мере, нежели даже церковь официальная.

Священномученик Киприан Карфагенский, оценивая раскольническое сборище новациан, как безблагодатное, был совершенно прав. Догматического расхождения этих раскольников с Церковью по сути дела и не было (во всяком случае, оно было малозаметно). Но то была кучка отщепенцев, возглавляемая явно аморальными личностями, возникшая в скандальной обстановке. Человек, предметно ищущий христианской веры, ищущий спасения во Христе, просто не мог бы туда попасть, ухитрившись обойти подлинную Церковь, возглавляемую истинными епископами во главе с самим Киприаном. Если человек шел к Новату с Новатианом, то шел к ним не за Христом, а за скандалом. Понятно, что такие личности, хотя и называли свое сборище церковью, не могли дать никакого реального добавления в житницу Божию.

Следует помнить, что св. Киприан предстает перед нами в своих письмах истинным добрым пастырем, правильно держащим церковное кормило как против «левых», так и против «правых» уклонов. Неверно было бы представлять его формалистом, выписывающим «квитанцию о безблагодатности» любому, кто от него отделился. Но именно современные формалисты, как из официальной церкви, так и из различных правых расколов, усиленно стремятся перетянуть его на свою сторону, выписывая друг другу эту самую «квитанцию». Авторы из Московской Патриархии почитают священномученика лидером официальной церкви, подобным им самим, а потому его словами осуждают всех несогласных с ними и отделившихся от них. «Правые» раскольники используют слова св. Киприана, чтобы «отсечь благодать» от всех еретиков, а обвинение в ереси составить всегда не так уж сложно.

Сторонникам МП можно было бы напомнить, что во времена св. Киприана Церковь была гонимой, существовала нелегально, в грехе «сергианства» никак не могла быть повинной. «Официальной» ее считать было бы неверно, и у наследников М. Сергия нет никакого морального права равнять себя с гонимыми до крови. Неумеренным же ревнителям следовало бы иметь в виду, что Киприанова Церковь благовествовала Слово Божие (чем, кроме нее, не занимался никто), очищала верных водою и Духом, порождала их в жизнь вечную, выставляла из своей среды многих мучеников и исповедников. Таким образом, никто из нас не может дерзать уравнять себя с теми христианами, а значит, и судить кого-то с седалища исповедников.

Между тем, человек, верующий предметно и понимающий суть своей веры, всегда будет осторожен, выбирая меру оценки других, ибо прежде приложит ее к себе. Вообще говоря, спор о благодатности церковных сообществ, когда он занимает первое место в сознании, сам по себе свидетельствует об общей безпредметности веры многих современных православных.

Думается, тема нашей статьи обозначена достаточно ясно. Мы попытались верно расставить церковные приоритеты, отодвинув все второстепенное, отвергнув ложное и суетное.

Священник Тимофей