Версия для печати

От автора

Замысел этой работы, посвященной истории Русской Православной Церкви после 1917 года, складывался в не­посредственной и органической связи с теми духовными ис­каниями и событиями, которыми отмечена Ее история за последние десять лет.

Открытое письмо Патриарху о. о. Н. Эшлимана и Г. Яку­нина положило начало постепенному просветлению той ту­манной атмосферы благочестивого мифа, которая скрывала правду о Русской Церкви от Нее Самой и от Ее искренних друзей. Значительность и новизна этого духовного акта за­ключалась не только в обличении государственного насилия над Церковью, хотя и это было сделано с большей энергией и убедительностью, чем кем бы то ни было прежде.

Главное заключалось в преодолении той бездуховной прикованности к внешней стороне жизни, которая в совре­менной России заставляет каждого искать корни своих болезней где угодно, но только не в себе самом. Обычное бессильное негодование против лживости и жестокости государственной политики начало сменяться стремлением "навести порядок в собственном доме", не дожидаясь возникновения "благоприятных условий", ибо для духов­ного, церковного делания всякое время благоприятно, и время скорбей и гонений, быть может, благоприятно в наибольшей степени.

Отрезвляющее впечатление, произведенное "Открытым письмом", было связано, таким образом, не столько с разо­блачением очередной попытки насильственного уничтоже­ния Церкви, сколько с разоблачением той дряблости цер­ковного духа, той вовлеченности в мирскую стихию, той зараженности страхом и ложью, которая обнаружилась при этом в самой Русской Церкви, в особенности в Ее высшей иерархии.

Однако, когда встал вопрос о выходе из этого болезнен­ного и невыносимого состояния, вскоре стало очевидным, что путь обличений и призывов, направленных к архиереям, также несостоятелен. Хотя несомненно, что преодоление всякого церковного кризиса начинается с личного духов­ного подвига, а характер нынешнего кризиса требует этого подвига прежде всего от епископов, однако именно здесь вскрывается самая глубокая болезнь современной русской церковности, наглухо закрывающая возможность для та­кого спасительного усилия.

Трагизм нынешнего положения не в том, что Патриарх и большинство епископов избрали путь малодушного сер­вилизма, усугубляющий в новых условиях худшие традиции эпохи церковно-государственной симфонии, но в том, что усилия отдельных ревнителей сохранить Церковь от растле­ния и разрушения пресекались не только государственным насилием, но прежде всего и главным образом — насилием церковно-административным.

Ярким прецедентом, убившим всякую надежду отдель­ных епископов на возможность самостоятельной церковной инициативы, была судьба владыки Ермогена (Голубева), ко­торый в период "хрущевского гонения" сумел, опираясь на поддержку духовенства и верующего народа, не выходя за рамки гражданской законности, успешно противостоять государственному нажиму. В двух епархиях он сохранил храмы от закрытия, в период, когда была ликвидирована половина приходов Русской Церкви. Однако владыка Ермоген, проявивший реальность своей архипастырской власти перед лицом гражданских чиновников, оказался духовно безоружным перед насилием со стороны тех же чинов­ников, когда оно осуществилось не прямо, а через посред­ство Патриарха Алексия, устранившего владыку Ермогена — под видом "увольнения на покой" — от архиерейского служения и сославшего его в удаленный монастырь. Анало­гичная судьба постигла тех епископов, которые пытались возражать против постановления Церковного Управления, изъявшего контроль над церковным имуществом из рук иерархии и передавшего этот контроль в руки старост, а через них — в руки местных органов гражданской власти.

В сознании и сердце епископов не мог не возникнуть трагический конфликт между требованиями церковной совести и архипастырского долга, с одной стороны, и требованием административного послушания Патриарху — с другой. Конфликт этот неизменно решался в пользу послушания, порождая чувства уныния, безнадежности, бесплодности каких-либо попыток проявления церковной инициативы, в малейшей степени противоречащей очеред­ному повороту курса государственно-церковной политики. Однако всякий другой путь казался покушением на вели­чайшую святыню — церковное единство...

Такой принципиальный разлад в недрах церковной со­вести, такой безысходный конфликт между требованиями церковной правды и церковного единства свидетельст­вовал, конечно, не о том, что Церковь не может сохранить свою чистоту в условиях недоброжелательства гражданской власти, но о том, что существует глубокий дефект в самом церковном сознании, в самом понимании природы и струк­туры Церкви. Как следствие этого дефекта сознания над Русской Церковью нависла, с одной стороны, угроза рас­пада на враждующие между собой части с различной по­литической ориентацией, с другой — угроза "канонического плена", позволяющего одному человеку, ставшему Патри­архом не без помощи "мирских начальников", завести Цер­ковь в бездну духовного падения, явным образом не нару­шая при этом букву православных догматов.

Реальность первой угрозы доказывается опытом цер­ковных расколов 20-х годов, а также тем фактом, что и в настоящее время Русская Церковь распадается, по край­ней мере, на пять частей: две на территории СССР — Мос­ковская Патриархия и "катакомбная Церковь", малочислен­ная, но хранящая богатое духовное наследство, и три "юрис­дикции" за рубежом: синодальная ("Карловацкая"), запад­но-европейская и американская — каждая из которых, по-видимому, остается в глубинном экклезиологическом смы­сле принадлежащей к Русской Церкви, несмотря на все временные попытки того или иного решения проблемы ад­министративно-канонического управления.

Реальность второй угрозы — "канонического плена" — доказывается постепенной эррозией православного цер­ковного сознания, вызываемой длительным и настойчивым воздействием на него со стороны официальной государ­ственной идеологии через посредство Высшего Церковного Управления. Эта постепенная эррозия едва не перешла в духовную катастрофу, когда после смерти Патриарха Алексия возникла вполне реальная возможность, что Патриархом Русской Церкви станет митрополит Никодим (Ротов).

В "Обращении к Поместному Собору 1972 г." свящ. Н. Гайнова и мирян Ф. Карелина, Л. Регельсона и В. Капитанчука на основании тщательного исследования было показа­но, что митр. Никодим с группой богословов на протяже­нии многих лет развивал и насаждал в Русской Церкви новое, соборно не обсуждавшееся учение в духе апокалип­тического религиозного коммунизма, в котором давалась новая догматическая формулировка тех основ христиан­ской веры, которые не были сформулированы в Догматах Вселенских Соборов.

Ни в какой степени не отрицая свободы богословского творчества в Православной Церкви, авторы "Обраще­ния", помимо анализа сомнительных аспектов нового уче­ния, указали на тот глубоко тревожный факт, что внедрение нового учения и с ним — новой духовности производилось путем целенаправленной смены состава епископата, так что несколько десятков новых епископов были поставлены под влиянием и по выбору митр. Никодима, пытавшегося таким образом усилить свои позиции среди русской иерархии. При существующей практике иерархического взаимоотноше­ния между Патриархом и епископами ничто не могло по­мешать митр. Никодиму, если бы он стал Патриархом, сме­нить весь состав русского епископата. Очередное колебание государственной политики, совершившееся — мы верим — не без Промысла Божьего, помешало митр. Никодиму прийти к власти в Церкви и привело к этой власти иерарха более консервативного в отношении богословских новшеств. Однако пережитая опасность с ужасающей очевидностью вскрыла тот факт, что в сознании и в практике Русской Церкви, во всяком случае в той ее части, которая админи­стративно подчинена Московской Патриархии, нет ника­ких начал, никаких принципов, которые могли бы воспре­пятствовать такому духовному насилию над всей Церковью со стороны одного иерарха, вставшего во главе Церковного Управления и пользующегося поддержкой государственной власти.

При всем этом для православного сознания представ­лялось несомненным, что патриаршество, восстановленное Поместным Собором 1917-18 гг., является величайшим ду­ховным достоянием Русской Церкви, так что принципиальный экклезиологический разрыв с Патриархом, какими бы личными недостатками Патриарх ни обладал, чреват воз­никновением какой-то глубинной ущербности церковной жизни. Эта ущербность реально переживалась в опыте от­делившихся от Патриарха группировок Русской Церкви, не­смотря на сохранение ими чистоты веры, благодатности таинств и свободы от внедрения в Церковь чужеродных Ей государственных начал.

Положение казалось безвыходным: ради сохранения одного аспекта церковности необходимо было жертвовать другими — с чем православное сознание примириться не могло, ибо такой вывод означал бы частичное разрушение веры в Церковь.

Невозможность найти положительное разрешение во­проса, оставаясь в рамках привычных понятий и истори­ческих прецедентов, свидетельствовала о том, что Русская Церковь поставлена перед лицом глубокого экклезиологического кризиса, выход из которого не может осуществиться иначе, как путем углубления и прояснения православного понимания природы Церкви — в аспекте церковного устройства.

Такое углубление экклезиологического сознания не мо­жет быть, однако, достигнуто без приобщения к реальному опыту исторического становления Церкви, в котором и осу­ществляется откровение Ее природы.

Между тем, в сознании большинства членов Русской Церкви в настоящее время имеется зияющий провал церковно-исторической памяти, причем провал этот относится к наиболее содержательному и духовно напряженному пе­риоду русской церковной истории — тому периоду, в который зарождался нынешний церковный кризис и, одновременно, вынашивались возможности его разрешения.

Отсюда становится ясным, что первым шагом к выходу из кризиса должно быть восполнение этого пробела, и лишь приобщение к этому беспрецедентному опыту может дать прочное основание для всех последующих духовных усилий.

Работа по осмыслению материала, относящегося к исто­рии Русской Православной Церкви после Поместного Собо­ра 1917-18 гг., началась сразу же после опубликования "От­
крытого письма" двух священников и с перерывами про­должалась все эти годы.

Хотя данное исследование непосредственно написано одним человеком, однако автор считает своим правом и долгом назвать тех лиц, которые принимали участие в этом осмыслении: о.о. Николай Эшлиман и Глеб Якунин, Феликс Карелин, Виктор Капитанчук и Евгений Барабанов. Каждый из них внес решающий духовный вклад в понимание того или иного аспекта духовных проблем, возникших в связи с этой работой, так что отсутствие одного из названных лиц, ско­рее всего, привело бы к тому, что данная работа не появи­лась бы на свет. Соборность процесса осмысления, разу­меется, не снимает с автора полной ответственности за по­нимание и изложение как частных вопросов, так и общих выводов.

Автор выражает благодарность о. Николаю Педашенко, о. Сергию Желудкову, а также Анатолию Левитину и ряду других лиц за обсуждение отдельных моментов русской цер­ковной истории, в которых они принимали личное участие; о.о. Г. Якунину и Н. Педашенко, а также Е. Барабанову и М. Агурскому за помощь в собирании необходимых доку­ментов и книг.

Особо должна быть отмечена роль тех ревностных тру­жеников, которые посвятили свою жизнь собиранию и хра­нению уникальных или труднодоступных материалов по истории Русской Церкви.

Ценнейший архив таких материалов был изъят следст­венными органами во время паломничества нескольких участников этой работы в Новый Афон в 1968 году и до сих пор не возвращен. Потеря, казавшаяся невосполнимой и вынудившая на время отложить работу, милостью Божией была впоследствии возмещена с лихвой.

Отметим, далее, те исследования, на которые автор бо­лее всего опирался при сборе и анализе исторического ма­териала. Для периода 1922-24 гг. одним из основных источ­ников явилось фундаментальное исследование А. Левитина и В. Шаврова "Очерки по истории русской церковной сму­ты 20-30-х годов XXвека", тт. 1-3, Москва, Самиздат, 1960 г., посвященное обновленческому расколу. Богатый, хотя да­леко не полный, материал по истории гонения на Церковь в 1918-1925 гг. дает ставшая библиографической редкостью, но и теперь остро актуальная работа А. А. Валентинова "Черная книга" ("Штурм небес"), Париж, 1925 г. (с вводной статьей Петра Струве). Незаменимым пособием явилась единственная в своем роде книга прот. М. Польского "Но­вые мученики российские", Джорданвилль, т. 1, 1949г.; т. 2, 1957 г. Хотя некоторые духовные установки М. Польского представляются спорными, однако значение этой книги для церковного читателя в СССР, если бы она была ему хоть в какой-то степени доступна, трудно переоценить.

Для изучения церковной оппозиции против митр. Сер­гия (Страгородского) в конце 20-х годов важную роль сы­грала диссертация архимандрита (теперь архиепископа) Иоанна Снычева "Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х годов XXстолетия", 1965 г., написанная по ма­териалам и под руководством митрополита Мануила (Лемешевского), сохранившего для истории многие важнейшие сведения о той эпохе. Работа архим. И. Снычева ценна еще и тем, что она представляет собой наиболее разработанную попытку серьезной и вполне искренней апологии церковной позиции митр. Сергия. Шеститомный словарь русских епи­скопов митр. Мануила (Самиздат) явился уникальным источником для исследования изменений состава русской иерархии и для получения биографических сведений о епи­скопах.

Отметим также небольшую, но содержательную статью католического священника А. Дейбнера "Русские иерархи под игом безбожников" ("Благовест", № 4, 1931, Париж).

Граждански-правовой аспект положения Церкви в СССР в 20-е годы обстоятельно рассмотрен в ряде статей в жур­нале "Путь" (в частности, И. Стратоновым).

Остальные источники указаны в списке, помещенном в конце Приложения I (Часть II).

Данное исследование состоит из двух частей: в I части рассматриваются с авторских позиций узловые моменты русской церковной истории 1917-1945 г. II часть пред­ставляет собой научно-историческое приложение, в которое входят: 1) история Русской Церкви этого периода в датах и документах; 2) изменение состава русского епископата по годам и 3) биографические сведения о епископах, находив­шихся в церковной оппозиции к митрополиту Сергию. Пере­несение во II часть всего объема фактических сведений позволило избежать чрезмерной перегруженности I части.

Позиция автора, безусловно, отразилась и в подборке цитируемых в Приложении I документов, хотя он стремился к тому, чтобы в этой подборке были представлены различные точки зрения и чтобы основные темы можно было про­следить в их развитии. Автор надеется, что односторонность, неизбежная в данном исследовании, будет преодолена в дальнейшем изданием возможно более полного, объектив­ного и беспристрастного сборника документов, который со­ставит несколько объемистых томов.

В настоящем исследовании несомненно будут обнару­жены ошибки и неточности. Если ошибки в авторской по­зиции могут быть исправлены только соборным церковным обсуждением, то научно-исторические и литературные де­фекты, возможно, удалось бы уменьшить при наличии вре­мени и сил. Учитывая реальную опасность, что возможность дальнейшей работы может в любой момент прерваться, ав­тор решается выпустить этот труд в несколько незавершен­ном виде. Слишком велик долг перед мучениками Русской Церкви, чтобы можно было далее откладывать эту попыт­ку свидетельства об их подвиге и духовных исканиях.

Цель автора не в том, чтобы заставить услышать себя, но в том, чтобы помочь услышать их. Большую часть иссле­дования составляют выдержки из подлинных церковных документов, в своей совокупности неизвестных почти нико­му в Русской Церкви. Авторский текст сведен до минимума и служит задаче выделения — из всего богатства церковного свидетельства — нескольких основных идей и тенденций, наиболее важных для решения церковных проблем сегод­няшнего дня.

ЧАСТЬ I

У ИСТОКОВ ЦЕРКОВНОЙ СВОБОДЫ…

Глава I.

Всероссийский Церковно-Поместный собор 1917-18 гг. и русская междоусобица

Поместный Собор 1917-18 гг. является поворотным со­бытием в истории Русской Церкви, определяющим все фор­мы ее нынешнего существования. Во всех разномыслиях и разделениях, которые возникали впоследствии, авторитет Собора оставался непререкаемым. Полнота церковного пред­ставительства на Соборе, охватившем все основные течения церковной жизни, и благодатное единодушие Собора в ре­шении основных, узловых вопросов — превращают этот Со­бор в одно из тех незыблемых оснований, на которых строи­лась и продолжает строиться Русская Церковь. Память о Соборе, верность его духу есть единственная надежда на достижение грядущего единства Церкви, кажущегося столь далеким от нынешней церковной реальности. Более того, это явленное соборное единство было и остается единственной альтернативой тому духу ненависти и братоубийственной вражды, которым и поныне больна Россия.

В годы великой смуты только Русская Церковь проти­востояла всеобщему раздору и жертвенной кровью своих страстотерпцев, пролитой за неучастие в братоубийстве, скрепила незыблемое евангельское основание грядущего и чаемого единства.

И сейчас, когда Русская Церковь и Россия разодраны на враждующие части, а в самой Русской Земле все тот же нераскаянный грех братоубийства непрестанно порождает мертвенное отчуждение и взаимную ненависть под личиной насильственного и механического единства, — нет и не бу­дет иного спасения, как припасть к тем заброшенным, но неиссякающим источникам жизни, любви и духовной силы, нет другого пути, как заново обрести для себя неисчерпае­мые духовные богатства, которые под внешне непритяза­тельной формой явила Русская Церковь в те зачинательные, судьбоносные годы...

Всероссийский Церковно-Поместный Собор неразрывно связан с одним из самых критических моментов истории христианства. Это был момент окончания Константиновской эпохи, длившейся без малого 1600 лет и начавшейся тогда, когда Бог призвал императора Константина принять духов­ное покровительство христианской Церкви над земным го­сударством.

В свое время этот неожиданный и резкий, по непосред­ственному Божественному Повелению совершившийся по­ворот духовной истории человечества был с немалым тру­дом и не без тяжких внутренних потрясений воспринят Все­ленской Церковью — на Русскую же Церковь пала вся тяжесть окончательного разрыва земного государства с христианством как своей духовной основой.

Особый характер церковно-государственной "симфо­нии" в России был обусловлен тем, что здесь Церковь не встретилась с прочно сложившимся, веками устоявшимся государственным устройством, как это имело место в Рим­ской империи в эпоху Константина и Юстиниана, где поэто­му речь могла идти лишь об освящении, об одухотворении, о религиозно-нравственном наполнении уже существовав­ших государственных форм и где римская государствен­ность в силу своей зрелости сама оказала формирующее влияние на структуру и организацию Вселенской Церкви; напротив, в России Православная Церковь в значительной степени осуществляла творческую задачу созидания и фор­мирования государственного организма. Образцами для та­кого созидания являлись библейские ветхозаветные царства, Византийская империя и, наконец, непосредственное духов­ное созерцание Божественной Премудрости, стремление осмыслить и построить земную жизнь как софийный образ, как икону жизни небесной. "Взирая на единство Святой Троицы, побеждать ненавистное разделение мира сего", — учил преподобный Сергий Радонежский.

Несмотря на многие провалы и неудачи, Церковь смот­рела — и не без оснований — на русскую государственность как на свое детище, связанное с ней неразрывными узами. Народ относился к царю с почти религиозным благогове­нием, как к некоему малому Помазаннику-Христу, как бы прозревая в нем икону и символ Самого Господа Иисуса, царствующего в творении, т. е. Иисуса в апокалиптической перспективе — "Господа господствующих и Царя царей" (Откр. 17,14). Глубокая сакрализация идеи земного царя, связанная с характерным для России остро-софийным вос­приятием символа, вплоть до потери ощущения различия между символическим и реальным воплощением Первооб­раза, приводила к тому, что православное народное созна­ние склонно было видеть Церковь и Царство как реально­сти, расположенные в одной плоскости бытия, забывая о том, что Церковь, как Тело Христово, онтологически уко­реняется в Самом Боге, тогда как земное царство — какому бы церковному освящению оно ни подвергалось — есть ре­альность ветхого человека, и в лучшем случае — реальность прообразовательная.

Вот, например, какую картину монархии нарисовал Иннокентий Херсонский — картину, явно выходящую за пределы исторической реальности, восходящую к тому Царству Христову, которое лишь как бы прозревается и предвосхищаетсявнесовершенномхристианскомцарстве, осуществленномвистории:

"Христианин... верует, что Вышний владеет царством человеческим (Дан. 4,22) и что народоправители, при всем величии их, суть только слуги (Рим. 13,4) Самодержца не­бесного. Посему между Царем земным и Небесным должно происходить непрестанное, живое сношение для блага на­рода...

Моисей выходит на Синай для собеседования с Богом и принятия от Него закона (Исх. 19,20); Илия возводится на Хорив для созерцания славы Божией (3 Цар. 19,11); Сам Сын Божий на безмолвной вершине Фавора слышит глас, нарицающий Его Сыном возлюбленным (Матф. 17,5). Должен быть и для народов постоянный Синай, на коем слышна бы­ла бы воля небесного Законодателя; — постоянный Фавор, где бы свет славы Божией отражался на лице венчанных представителей народа. Этот Синай, сей Фавор есть — пре­стол царский". (В. М. Скворцов, "Церковный Совет и го­сударственный разум" (сборник цитат), СПб, 1912).

Член. Собора 1917-18 гг., Н. И. Троицкий, писал о том времени, когда царь Феодор установил в Москве в 1589 году "превысочайший престол патриарший": "Получилась карти­на поистине умилительная, когда эти два трона, царский и патриарший, стали рядом в Московском Успенском Соборе: престол царя и престол патриарха — пред престолом "Царя царствующих и Вечного Первосвященника, прошедшего небеса". Так две власти верховные на земле, поддержи­ваемые одна другой, стали под сению единой благодати Вседержителя Христа". (Деяния Собора, кн. III, прил. IIк деян. 31, Пг., 1918).

Идея о том, что земное царство есть плоть от плоти детище Церкви, получила свое предельное выражение в тот период истории, когда Русская Церковь, достигшая зрело­сти, осознавшая свою вселенскую миссию как хранитель­ницы полноты и чистоты Православия, вывела Россию из бедствий Смутного времени и, обладая непререкаемым авторитетом, смогла на короткое время при Патриархе Фи­ларете и царе Михаиле реализовать свое представление о со­отношении Церкви и Царства. Однако дальнейшие события показали всю непрочность этого исторического воплощения идеала симфонии. Трагедия старообрядческого раскола, в котором была разорвана связь национальной традиции с вселенской природой Православия; бунт царя Алексея Михай­ловича против духовного руководства Патриарха Никона, завершившийся сокрушением мощи и влияния патриарше­ства; реформы Петра, превратившие церковную организа­цию в придаток государственного организма; конфискация Екатериной II церковных земель, подорвавшая материаль­ную независимость Церкви — все это доказывало, что Цер­ковь и государство — это два разных организма, имеющих разную природу и лишь частично совпадающие цели.

Много усилий к восстановлению самостоятельного достоинства Церкви приложил великий московский митро­полит Филарет. Ощущением этого достоинства полны его слова о взаимном отношении Церкви и государства.

"Да, есть в том польза, когда алтарь и престол союзны, но не взаимная польза есть первое основание союза их, а са­мостоятельная истина, поддерживающая тот и другой. Благо и благословение царю покровителю алтаря; но не боится алтарь падения и без сего покровительства. Прав священник, проповедующий почтение царю, но не по праву взаимности, а по чистой обязанности, если бы то случилось и без надежды взаимности... Константин Великий пришел к алта­рю Христову, когда сей уже стоял на пространстве Азии, Европы и Африки: пришел не для того, чтобы поддержать оный своей мощью, но для того, чтобы со своим величест­вом повергнуться пред его Святыней. Живый на небесах ра­но посмеялся тем, которые поздно вздумали унизить Его божественную религию до зависимости от человеческих по­собий. Чтобы сделать смешным их мудрование, Он три века медлил призывать мудрого царя к алтарю Христову, а меж­ду тем со дня на день восставали на разрушение алтаря сего: царь, народы, мудрецы, сила, искусство, корысть, хитрость, ярость. Что же, наконец? Все сие исчезло, а Церковь Хри­стова стоит не потому, что поддерживается человеческою силой..." (В. М. Скворцов, стр. 26).

Со всей ясностью и трезвостью видит митрополит Фила­рет естественные истоки государства — в нравственном за­коне и семейной жизни ветхого человека:

"Что есть государство? Союз свободных нравственных существ, соединившихся между собой с пожертвованием ча­стью своей свободы для охранения и утверждения общими силами закона нравственности, который составляет необхо­димость их бытия. Законы гражданские суть не что иное, как примененные к особенным случаям истолкования сего закона и ограды, поставленные против его нарушения...

...В семействе лежат семена всего, что потом раскрылось и возросло в великом семействе, которое называют государ­ством. Там нужно искать и первого образа власти и подчи­нения, видимых ныне в обществе. Отец, который естествен­но имеет власть дать жизнь сыну и образовать его способно­сти, есть первый властитель; сын, который ни способностей своих образовать, ни самой жизни сохранить не может без повиновения родителям и воспитателям, есть природно под­властный. Но как власть отца не сотворена самим отцом и не дарована ему сыном, а произошла вместе с человеком от Того, Кто сотворил человека, то открывается, что глубо­чайший источник и высочайшее начало первой, а следова­тельно всякой последующей между людьми власти в Боге" (там же, стр. И).

Большую роль в критике синодального строя сыграли славянофилы, проповедовавшие идеи соборности Церкви и свободы человеческого духа, видевшие в Церкви особый духовный организм, основанный на свободном, чуждом какого-либо принуждения единении всех членов его между собою.

Однако, требуя восстановления самостоятельного бытия Церкви, как организма высшего по отношению к госу­дарству, церковные деятели не одобряли идею отделения государства от Церкви в смысле принятия государством религиозно-индифферентной позиции.

"Отделенное от Церкви государство, — писал Вл. Соло­вьев, — или совсем отказывается от духовных интересов, лишается высшего освящения и достоинства и вслед за нрав­ственным уважением теряет и материальную покорность подданных; или же, сознавая важность духовных интересов в жизни человеческой, но не имея, при своем отчуждении от Церкви, компетентной и самостоятельной инстанции, ко­торой оно могло бы предоставить высшее попечение о ду­ховном благе своих подданных или о воспитании народов для Царства Божия, государство решается брать эту заботу всецело в свои руки; а для этого ему пришлось бы последователъно присвоить себе высший духовный авторитет, что было бы безумной и пагубной узурпацией, напоминающей "человека беззакония" последних дней: ясно, что государст­во, забывая свое сыновнее положение относительно Церкви, выступало бы тут во имя свое, а не во имя Отца".(В. М Скворцов, стр. 48; подч. нами — Л. Р.).

Не менее категорично высказывается о катастрофичес­ких последствиях отпадения государственной власти от хри­стианских начал епископ Феофан Затворник:

"Царская власть, имея в своих руках способы удержи­вать движения народные и держась сама христианских на­чал, не попустит народу уклониться от них, будет его сдер­живать. Как антихрист главным своим делом будет иметь отвлечь всех от Христа, то и не явится, пока будет в силе царская власть. Она не даст ему развернуться, будет мешать ему действовать в своем духе. Вот это и есть удерживающее (подч. еп. Феофан — Л. Р.). Когда же царская власть падет, и народы всюду заведут самоуправство (республики, демо­кратия), тогда антихристу действовать будет просторно. Са­тане не трудно будет подготовлять голоса в пользу отрече­ния от Христа, как это показал опыт во время французской революции. Некому будет сказать veto — властное. Смирен­ное же заявление веры и слушать не станут. Итак, когда за­ведутся всюду такие порядки, благоприятные раскрытию антихристовых стремлений, тогда и антихрист явится. До того же времени подождет, удержится". (Там же, стр. 30).

Надеждам на восстановление достоинства и незави­симости Церкви, при одновременном сохранении основных принципов церковно-государственной симфонии, не суждено было сбыться.

В действительности процесс возрождения церковной свободы шел параллельно с разрушением симфонии.

31 марта 1905 г. Николай II, в ответ на просьбу Св. Си­нода, возглавляемого митр. Антонием (Вадковским), выра­зил готовность на созыв в подходящее время Поместного Собора, который должен был сам решить вопрос о новой форме церковного управления, а 17 апреля вышел царский указ о веротерпимости, согласно которому отпадение из православия в другое христианское исповедание перестало подлежать какому-либо преследованию со стороны государ­ства, а при известных условиях допускался и переход в нехристианские исповедания.

По свидетельству митр. Евлогия, "внесение правитель­ством в Государственную Думу законопроектов о свободе вероисповедания или, по принятой терминологии, "о свободе совести" вызвало большое негодование в церковном обществе,особенносредиепископовидуховенства..."(митр. Евлогий, "Путь моей жизни", стр. 202).

Государственная Дума, в которой вероисповедный во­прос привлек исключительное внимание, пошла значитель­но дальше правительства, признав равноправие перед лицом закона всех вероисповеданий, как христианских, так и не­христианских. Хотя это решение Думы было отвергнуто Го­сударственным Советом, однако оно показало, что большин­ство либеральных политических деятелей категорически от­казывалось от одной из основ константиновской симфонии — обеспечения прав и привилегий господствующей Церкви методами государственного принуждения.

Болезненные удары со стороны Думы были нанесены Церкви также в вопросах о государственном финансирова­нии и о церковно-приходских школах. Обсуждение этих во­просов все яснее показывало, что большая часть русской общественности, за исключением правой и националисти­ческой партий, не имевших достаточно широкой поддержки в народной массе, уже отказалась от идеи симфонии.

Одновременно в самой Церкви шла интенсивная твор­ческая работа, особенно ярко проявившаяся в деятельности Предсоборного Присутствия 1906-1907 гг., приводившая к осознанию Ею самой себя как самостоятельного организ­ма, для нормальной жизнедеятельности которого необходи­мо освобождение от слишком тесной связи с государствен­ной властью и одновременно ограждение от разгоравшихся в то время в России, стремившихся захватить Церковь, пар­тийных страстей. Процесс этого осознания далеко не закончился к моменту созыва Собора, но сдвиги в этом направлении были несомненны и весьма велики.

Разочарование в обещаниях царя в связи с постоянно откладывавшимся созывом Собора и глубокое потрясение, вызванное 10-летним господством распутинщины, привели многих искренних членов Церкви к заметному охлаждению верноподданнических чувств и к сомнениям в способности монархии вывести Россию из кризиса без глубоких реформ всей государственной и церковной жизни. Не случайно Св. Синод отнесся резко отрицательно к предложению обер-прокурора Раева (за несколько дней перед отречением Го­сударя) обратиться с воззванием к народу с призывом под­держать рушащуюся монархию. Церковь, напротив, полно­стью поддержала позицию Великого Князя Михаила и Государственной Думы, открывавшую возможность ненасиль­ственного выражения воли всего русского народа о желае­мом образе правления (монархия, республика и т. д.) путем созыва Учредительного Собрания. (Все ссылки на источники, а также даты событий и выдержки
из документов см. Приложение I(ЧастьII). При всех неясностях исто­
рического характера рекомендуется обращаться к этому Приложению,
т. к. там фактические события отражены более полно). Несомненно, значи­тельная часть Церкви приняла с чувством облегчения и за­явление нового обер-прокурора об освобождении Церкви от опеки государства и увольнение на покой ставленников Распутина — митрополитов Петроградского Питирима, Мос­ковского Макария, Тобольского Варнавы и др.

Однако ослабление связей с монархией отнюдь не при­вело к укреплению связей Церкви с политическими партия­ми, возглавлявшими правительство в период подготовки страны к Учредительному Собранию. Неоднократные кон­фликты Церкви с октябристами и кадетами, не говоря уже о социалистах, еще в период 3-й и 4-й Думы, затем властная политика обер-прокурора В. Н. Львова, пытавшегося "осво­бождать" Церковь от опеки государства путем глубокого государственного администрирования, наконец, чрезвычай­но болезненное для Церкви постановление Временного Пра­вительства о переходе церковно-приходских школ в ведом­ство Министерства народного просвещения, пресекавшее церковную инициативу в деле народного образования, — все это побуждало Церковь отказаться от надежд на полити­ческие силы России и действовать самостоятельно, в соот­ветствии с собственными духовными принципами, выражав­шими религиозные убеждения и чувства ее многочисленных чад.

Разумеется, это освобождение Церкви от органической связанности с государством, ставшей многовековой тради­цией, проходило не безболезненно, постепенно, путем иногда великих духовных усилий, под давлением чрезвычайных исторических событий, но все же исключительно важно, что процесс этого освобождения к моменту созыва Помест­ного Собора достиг уже такой степени, что позволил Церкви достойно выполнить в новых условиях свою духовную мис­сию, свой долг перед русским народом.

Нам представляется фактом первостепенной важности, что Церковь осознала свою историческую миссию в критический момент жизни России не в борьбе за то или иное государственное устройство (прежде всего — не в борьбе за монархию, любовь к которой, несомненно, сохранялась в сердцах многих верующих), не в борьбе за укрепление своих собственных позиций в государстве, а прежде всего и главным образом — в борьбе за прекращение народной распри и вражды, за прекращение партийных и социальных раздоров, за сохранение в России подлинно христианского, подлинно православного духа братолюбия.

12 июля Св. Синод обращается к Церкви и гражданам России с призывом к прекращению партийных раздоров, 24 августа Всероссийский Церковно-Поместный Собор (от­крывшийся 15 августа) обращается к народу, а также от­дельно к армии и флоту, с призывом к прекращению распри. Болью и тревогой за будущее родины наполнены слова об­ращений, порой возвышающихся до библейского пророчес­кого пафоса: "...Ныне в рядах нашего воинства рядом с до­блестными защитниками родины находится немало людей, забывших Бога, и совесть, и Отечество. Несмотря на совер­шившийся переворот, призывающий всех к обновлению и усовершенствованию народной жизни, разложение проник­ло далеко вглубь России, и по всей земле водворилась смута. Совершающиеся ежедневно в разных местах нашего Оте­чества события порождают мысль, что близится гибель Рос­сии, раздираемой и внешними и внутренними врагами... Забвение христианских начал ведет к пробуждению живот­ных и зверских инстинктов в жизни и грозит разрушением всей христианской культуры и основ всякого разумного че­ловеческого общежития..." — гласило послание Св. Синода от 2 августа 1917 г.

1 сентября Собор принимает постановление по поводу угрожающей России братоубийственной войны:

"Верная своим священным заветам, Церковь Православ­ная не принимает участия в борьбе политических партий", говорится в постановлении. "Междоусобие должно быть предотвращено, братоубийство должно быть оставлено окончательно, примирение обеих враждующих сторон должно быть полным и прочным. Не должно быть места для недостойных актов кровавой мести".

Чем больше проходит времени, чем яснее раскрывается перед нами духовный смысл эпохи, тем все глубже и значитальней звучат эти простые, искренние, подлинно еван­гельские слова.

То, что это были не только слова, а глубочайшее рели­гиозное убеждение, лучшие сыны Церкви — им же несть числа — доказали в дальнейшем не только своей жизнью, но и своей смертью, принятой во имя братолюбия, принятой за неучастие в братоубийственной бойне, за призыв к пре­кращению кровавого раздора...

Призыв этот рождался из самых недр церковности, ибо прежде всего на самом Соборе дух мира, терпения и любви все более явственно торжествовал над подозрительностью, завистью, гневом, злобной одержимостью политическими идеями — над всеми этими предтечами того духа брато­убийственной вражды, который овладевал в то время Рос­сией. Вот как рассказывает об этом участник Собора, мит­рополит Евлогий:

"Русская жизнь в те дни представляла море, взбаламу­ченное революционной бурей. Церковная жизнь пришла в расстройство. Облик Собора, по пестроте состава, неприми­римости, враждебности течений и настроений, поначалу тре­вожил, печалил, даже казался жутким... Некоторых членов Собора волна революции уже захватила. Интеллигенция, крестьяне, рабочие и профессора неудержимо тянули влево. Среди духовенства тоже были элементы разные. Некоторые из них оказались теми "левыми" участниками предыдущего революционного Московского Епархиального съезда, кото­рые стояли за всестороннюю "модернизацию" церковной жизни. Необъединенность, разброд, недовольство, даже взаимное недоверие... — вот вначале состояние Собора. Но — о, чудо Божие! — постепенно все стало изменяться... Тол­па, тронутая революцией, коснувшаяся ее темной стихии, стала перерождаться в некое гармоническое целое, внешне упорядоченное, а внутренно солидарное. Люди становились мирными, серьезными работниками, начинали по-иному чув­ствовать, по-иному смотреть на вещи. Этот процесс молит­венного перерождения был очевиден для всякого вниматель­ного глаза, ощутим для каждого Соборного деятеля. Дух мира, обновления и единодушия поднимал всех нас..."

"Основная задача Священного Собора, — писал член Собора А. В. Васильев, — это — положить начало вос­становлению в жизни нашей Церкви и нашего Отечества исповедуемой нами в 9-м члене Символа веры, но в жизни пренебреженной и подавленной — соборности (разрядка Васильева — Л. Р.). Если мы исповедуем Церковь соборною иапостольскую, а Апостол определяет ее кактело Христово, как живой организм, в котором все члены находятся во взаимообщении и соподчинены друг другу, то значит такая соподчиненность не чужда началу соборности и соборность не есть полное равенство одинаковых членов или частиц, а содер­жит в себе признаниеличного и иерархического начал... Соборность не отрицает власти, но требует от нееопределения к добровольному ей повиновению. Итак,власть, определяющая себякак служение, по слову Иисуса Христа: пер­вый из вас да будет всем слуга, — иподвластные, добровольно покорствующие признаваемому ими авторитету, согласие, единомыслие и единодушие, в основе кото­рых лежат взаимные, общие друг к другу доверение и любовь, —такова соборность. И только при ней возможно осуществление истинной христианской сво­боды и равенства и братства людей и народов... В соборно­сти стройно согласуются личноиерархическое и обществен­ное начала. Православное понимание соборности содержит в себе понятиевселенскости, но оно — глубже, указывает на внутреннюю собранность, цельность, как в от­дельном человеке его душевных сил, воли, разума и чувства, так и в целом обществе и народе — на согласованность со­ставляющих его организмов — членов..." (Деян. Собора, кн. III, прил. к деян. 31, Пг., 1918).

Другой член Собора, профессор-архимандрит Иларион (Троицкий), в пламенных словах выразил чувства тех, кто видел в восстановлении патриаршества прежде всего патри­отический смысл, возрождение древней русской церковной традиции, видел в будущем Патриархе духовного главу всего православного русского народа.

"Есть в Иерусалиме "стена плача",— писал архим. Ила­рион. — Приходят к ней старые правоверные евреи и пла­чут, проливая слезы о погибшей национальной свободе и о бывшей национальной славе. В Москве, в Успенском соборе, также есть русская стена плача — пустое патриаршее место. Двести лет приходят сюда Православные русские люди и плачут горькими слезами о погубленной Петром церковной свободе и о былой церковной славе. Какое будет горе, если и впредь навеки останется эта наша русская стена плача! Да не будет!

Зовут Москву сердцем России. Но где же в Москве бьет­ся русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Куз­нецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле. Но где в Кремле? В Окружном суде? Или в солдатских казармах? Нет, в Успенском соборе. Там, у переднего правого столпа должно биться русское Православное сердце. Орел петров­ского, на западный образец устроенного самодержавия вы­клевал это русское Православное сердце. Святотатственная рука нечестивого Петра свела Первосвятителя российского с его векового места в Успенском соборе. Поместный Собор Церкви Российской от Бога данной ему властью снова по­ставит Московского Патриарха на его законное, неотъемле­мое место. И когда под звон московских колоколов пойдет Святейший Патриарх на свое историческое священное место в Успенском соборе — тогда будет великая радость на земле и на небе". (Деян. Соб., прил. к деян. 31).

Вот как описывает торжество избрания Патриарха один из членов Собора, кн. И. Васильчиков, ("Нов. Журнал", кн. 102, 1971, стр. 149):

"...Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: "Плач, и стон, и горе", и какой свиток должен был съесть пророк Иезекииль (II, 10; III, 1). Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении, и особенно — в настоящую тяжелую годину! По­добно древнему вождю еврейского народа — Моисею, и мне придется говорить ко Господу: "для чего Ты мучишь раба Твоего? И почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? Разве я носил во чреве весь народ сей и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка. Я один не могу нести всего народа сего, по­тому что он тяжел для меня" (Числ. XI, 11-14).

Во время торжественной интронизации Патриарха Ти­хона 21 ноября в Успенском соборе представитель Вселен­ского Престола архим. Иаков в своем приветственном слове говорил:

"Лучшие и избранные люди нового Израиля, предста­вители клира и народа, совершили великое торжество, из­бравши Ваше Святейшество при псалмопении и молитвах...

Святейший Первосвятитель! Ничего нет под небесами такого, чего не было бы предназначено свыше. Там, где происходили гонения и потрясения, всегда Божественное Провидение поднимало и борцов сильных и призывало пра­вителей опытных.

Мрачные поднимаются на горизонте тучи, ревет и зло­веще стонет море, бурлящее тысячами сталкивающихся страстей. Ужасны подводные скалы физической борьбы и гражданской войны и невидимые подводные камни духов­ных опасностей. Всюду неизмеримые высоты воли и бездонные пропасти религиозного сомнения, суеверия, охлаждения и полного безверия превращают ровный и нормальный ход великого, богоустановленного церковного корабля в много­трудный и едва осуществимый...

В Вас воля Всевышнего воздвигла вовремя человека нужного. "В руке Господа власть над землею, и человека потребного Он вовремя воздвигнет на ней". (Сирах. Х.4). Мужайся же и стойко держись в предстоящих Тебе подви­гах. Ибо страшен поднявшийся в вертограде Господнем ура­ган, велика и ужасна нависшая отовсюду опасность. Но не­устанно держись, Богоизбранный Патриарх..."

Первое время после интронизации Патриарх на Соборе не появлялся и Собор заседал под председательством митро­полита Новгородского Арсения. "Но вот, — рассказывает митр. Евлогий, — как-то раз, словно ясное солнышко, — появился на Соборе Патриарх... С каким благоговейным тре­петом все его встречали! Все — не исключая "левых" про­фессоров, которые еще недавно так убедительно высказы­вались против патриаршества... Когда, при пении тропаря и в преднесении патриаршего креста, Патриарх вошел, — все опустились на колени. Патриарх проследовал прямо в ал­тарь, вышел в мантии, приветствовал Собор и, после молеб­на, благословив всех, — отбыл.

Это посещение — высшая точка, которую духовно до­стиг Собор за первую сессию своего существования. В эти минуты уже не было прежних несогласных между собой и чуждых друг другу членов Собора, а были святые, правед­ные люди, овеянные Духом Святым, готовые исполнять Его веления... И некоторые из нас в тот день поняли, что в ре­альности значат слова "Днесь благодать Святаго Духа нас собра...".

В те же дни, когда Собор переживал благодатные ми­нуты единения человеческих сердец, в стране все более раз­расталась междоусобная народная распря.

2 ноября 1917 г. Собор во время осады Кремля и улич­ных боев, исход которых был далеко не ясен, обратился к враждующим сторонам: военно-революционному комитету, с одной стороны, и к Московскому комитету общественной безопасности и старшему военному начальнику обо­роны Кремля, — с другой: "Во имя Божие Всероссийский Священный Собор призывает сражающихся между собой дорогих наших братьев и детей ныне воздержаться от дальнейшей ужасной кровопролитной брани. Священный Собор от лица всей нашей дорогой Православной России умоляет победителей не допускать никаких актов мести, жестокой расправы и во всех случаях щадить жизнь побеж­денных. Во имя спасения Кремля и спасения дорогих всей России наших в нем святынь, разрушения и поругания ко­торых русский народ никогда и никому не простит, Свя­щенный Собор умоляет не подвергать Кремль артиллерий­скому обстрелу".

Мы не знаем, вняли бы мольбам Собора о милосердии к пленным юнкера, если бы они победили, но победили большевики, и мольбам Собора они не вняли.

11 ноября Собор обращается к победителям:

"До членов Собора доносятся возмущающие душу и сердце вести о том, что в Москве и разных концах России юнкерам и другим беззащитным людям угрожают со сто­роны вооруженной толпы самосуд и иные виды насилия и кровавой расправы.

Священный Собор во всеуслышание заявляет: доволь­но братской крови, довольно злобы и мести.

Мести не должно быть нигде и никогда; тем более она не допустима над теми, кто, не будучи враждующей сторо­ной, творил лишь волю их посылавших.

Победители, кто бы вы ни были и во имя чего бы вы ни боролись, не оскверняйте себя пролитием братской крови, умерщвлением беззащитных, мучительством страждущих! Не причиняйте нового горя и позора истерзанной Родине, и без того слишком обагренной кровью своих сынов!

Вспомните о несчастных матерях и семьях и не приме­шивайте еще новых слез и рыданий о пролитой крови. Даже и те, кто отказался от Бога и Церкви, кого не трогает голос совести, остановитесь хотя бы во имя человеколюбия.

Собор взывает и к вам, руководители движения: упот­ребите все свое влияние на обуздание кровожадных стрем­лений тех, кто слишком упивается своей братоубийственной победой".

Здесь Церковь свидетельствует о ценностях, бесконечно более значительных и глубоких, чем любые партийные про­граммы и проекты общественного переустройства: о цен­ности человеколюбия, о ценности народного единства, о том, что нет в мире таких целей, во имя которых допустимо братоубийство. "...Во имя чего бы вы ни боролись, не оскверняйте себя пролитием братской крови, умерщвлением без­защитных, мучительством страждущих..."

Издревле в России дух милосердия и братолюбия коре­нился в глубокой сердечной вере в Бога и потеря веры шла рука об руку с ожесточением против братьев. Призывы Со­бора к братолюбию не были прекраснодушными фразами, не были проявлением терпимости ко злу, не были вызваны чувством страха и бессилия. В посланиях Собора поражает впечатление великой духовной силы, той силы, которая со­хранилась у исповедников Русской Церкви и тогда, когда всякие надежды на установление по воле народа законной государственной власти были полностью исчерпаны, когда надежды на 100-миллионный православный народ, который встанет на защиту своей Церкви, оказались иллюзорными, когда никакая человеческая сила уже не стояла за спиной свидетелей евангельской Истины. И мы с уверенностью мо­жем сказать: призывая к братолюбию и обличая его нару­шителей, делая это "как власть имеющий, а не как книжни­ки и фарисеи", Собор одновременно со свидетельством о евангельской любви свидетельствовал о необоримом могу­ществе Бога-Вседержителя. И если это могущество до вре­мени не проявляется внешним образом, то лишь потому, что Господь долго терпит, ожидая сердечного покаяния и внут­реннего преодоления величайшего народного греха против величайшей народной святыни — братолюбия. Не может появиться и достойной власти у русского народа, пока он не изгонит из своего сердца дух братоубийственной ненави­сти и вражды.

Со скорбью, гневом и духовной силой свидетельствует обо всем этом послание Собора от 11 ноября 1917 г.:

"Великие бедствия постигли уже Родину нашу, но чаша гнева Божия все еще изливается на нас, и новыми грехами умножаем мы сей праведный гнев. Ко всем несчастьям при­соединилась великая междоусобица, охватившая Русскую землю. Одна часть войска и народа, обольщенная обещания­ми всяких земных благ и скорого мира, восстала на другую часть, и земля наша обагрилась братской кровью. Русские ружья и пушки были направлены уже не против врага, но на родные города, не щадя беззащитного населения, жен и детей. Но вождям междоусобицы оказалось мало и этого. Было совершено кощунственное преступление перед пра­вославной верой, перед всем православным народом и его историей. В течение ряда дней русские пушки обстреливали величайшую святыню России — наш священный Москов­ский Кремль с древними его соборами, хранящими святые чудотворные иконы, мощи св. угодников и древности рос­сийские. Пушечным снарядом пробита кровля дома Бого­матери, нашего Успенского собора, поврежден образ Св. Ни­колая, сохранившийся на Никольских воротах и во время 1812 года, произведено разрушение в Чудовом монастыре, хранящем св. мощи Митрополита Алексия. С ужасом взи­рает православный народ на совершившееся, с гневом и от­вращением будут клеймить это злое дело потомки наши, стыд покрывает нас перед всем миром, не можем поднять головы от посрамления и горя. Поистине исполняются и над нами слова Иеремиина плача: "сором и мерзостью Ты сде­лал нас среди народов... Ужас и яма, опустошение и разо­рение — доля наша" (Плач Иер. III, 45-47). Но чьими же руками совершено это ужасное деяние? Увы! Нашего рус­ского воинства, того воинства, которое мы молитвенно чтим именованием христолюбивого, которое еще недавно являло подвиги храбрости, смирения, благочестия. Совершители этого злого дела живут теперь среди нас, с клеймом Каина братоубийцы, с грехом страшного кощунства на совести; быть может, упоенные кровавою своей победой, они и не думают о соделанном. Но есть Божий суд и Божия прав­да! Бог поругаем не бывает. Вместо обещанного лжеучите­лями нового общественного строения — кровавая распря строителей, вместо мира и братства народов — смешение языков и ожесточенная ненависть братьев. Люди, забывшие Бога, как голодные волки бросаются друг на друга. Проис­ходит всеобщее затемнение совести и разума. Неодинако­вая ответственность лежит на разных участниках этого злого дела, ибо многие из них — думаем, даже большинство — простые и темные люди, сбитые с толку, обманутые и раз­вращенные, и не ведали, что творили, и вся ответственность ложится на обольстителей и руководителей их... "Горе ми­ру от соблазнов, ибо надо прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит" (Мф. XVIII, 7). Давно уже в русскую душу проникают севы антихристовы, и сердце народное отравляется учениями, ниспровергаю­щими веру в Бога, насаждающими зависть, алчность, хище­ние чужого. На этой почве обещают они создание всеобщего счастья на земле. Христиане предварены Словом Божиим об этих лжеучителях. "Дух же ясно говорит, что в послед­ние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским" (I Тим. IV, 1). "В по­следние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут са­молюбивы, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, пре­датели, наглы, напыщенны" (2 Тим. III, 1-4). Открыто про­поведуется борьба против веры Христовой, противление вся­кой святыне и самопревознесение против всего, называемого Богом (2 Фесс. II, 4). Поэтому не случайно русские пушки, поражая святыни кремлевские, ранили и сердца народные, горящие верою православною. Но не может никакое земное царство держаться на безбожии: оно гибнет от внутренней распри и партийных раздоров. Посему и рушится Держава Российская от этого беснующегося безбожия. На наших гла­зах совершается праведный суд Божий над народом, утра­тившим святыню. Вместе с кремлевскими храмами начи­нает рушиться все мирское строение Державы Российской. Еще недавно великая, могучая, славная, она ныне распада­ется на части. Покинутая благодатию Божией, она разлага­ется как тело, от которого отлетел дух. "И в народе один будет угнетен другим, и каждый ближним своим; юноша будет нагло превозноситься над старцем и простолюдин над вельможею" (Исайя, III, 5).

Для тех, кто видит единственное основание своей вла­сти в насилии одного сословия над всем народом, не суще­ствует родины и ее святыни. Они становятся изменниками Родины, которые чинят неслыханное предательство России и верных союзников наших. Но, к нашему несчастью, доселе не родилось еще власти воистину народной, достойной по­лучить благословение Церкви Православной. И не явится ее на Русской земле, пока со скорбною молитвою и слезным покаянием не обратимся мы к Тому, без Кого всуе трудятся зиждущие град.

Священный Собор ныне призывает всю Российскую Церковь принести молитвенное покаяние за великий грех тех своих сынов, которые, поддавшись прельщению, по не­ведению впали в братоубийства и кощунственное разруше­ние святынь народных. Примем содеянное ими, как всена­родный грех, и будем просить Господа о прощении. Сам Господь да пробудит в сердцах их спасительное покаяние и сознание всей вины их перед Богом и русским народом.

Покайтесь же и сотворите достойные плоды покаяния! Оставьте безумную и нечестивую мечту лжеучителей, при­зывающих осуществить всемирное братство путем всемир­ного междоусобия! Вернитесь на путь Христов!

Да воскреснет Бог и расточатся враги Его и да бежат от лица Его все ненавидящие Его". (Деян. Соб. 38, стр. 185-187).

Лжеучители не только отвергали существование Бога, они возводили хулу на человека, доказывая, что человек есть лишь слепое орудие корыстных классовых интересов, что мир всегда был построен лишь на лжи и насилии, и потому нет ничего нового или особенного в том, что за более со­вершенный — по их убеждениям — общественный строй приходится расплачиваться кровью даже и невинных лю­дей. Это тяжелое и греховное заблуждение, это отрицание в человеке образа и подобия Божия нельзя было искоренить из соблазненных душ одним лишь справедливым возмез­дием за совершенное зло. Такое возмездие и принудитель­ное установление законности и порядка ограничило бы воз­можности осуществления злых помыслов, но не изгнало бы их из глубины сердец человеческих.

Был лишь один путь для духовного преодоления народ­ного греха: свидетельство о богоподобии и свободе человека, свидетельство об истинности и реальности братолюбия как основы отношений между людьми — свидетельство путем личной жертвы, принятой безропотно, без попыток сопро­тивления, с одним лишь нравственным обличением греха.

С высоты Патриаршего Престола этот призыв был об­ращен прежде всего к пастырям Русской Церкви.

"В наши смутные дни, — писал Патриарх, — явил Гос­подь ряд новых страдальцев — архипастырей и пастырей, как Святитель Киевский, митрополит Владимир (Богоявлен­ский), отец Иоанн Кочуров, отец Петр Скипетров, убиенные и замученные обезумевшими и несчастными сынами Роди­ны нашей. Да минует нас чаша сия. Но если пошлет Господь нам испытание гонений, уз, мучений и даже смерти, будем терпеливо переносить все, веря, что не без воли Божией со­вершится это с нами и не останется бесплодным подвиг наш, подобно тому, как страдания мучеников христианских по­корили мир учению Христову.

Верим, что как быстро и детски доверчиво было паде­ние народа русского, развращаемого много лет несвойственной нашей христианской стране жизнью и учениями, так же пламенно и чисто будет раскаяние его, и никто не будет так любезен сердцу народному, как пастырь родной его Ма­тери Церкви, вызволившей его из египетского зла.

Призываю Божие благословение на пастырский труд Ваш покорять людей по Закону Христову". ("Открытое пись­мо свящ. Николаю Троицкому" от 30 января/12 февраля 1918 г.).

Долг Церкви перед русским народом не был бы выпол­нен, если бы Она в эти дни наступившей смуты, когда люди были одержимы политическими страстями и классовой враждой, уклонялась бы от свидетельства о главном и выс­шем — о Боге и грядущем Суде Божием, свидетельства о Человеке, о его духовной гибели и спасении. И кроткий па­стырь Ее — Святейший Тихон — становится грозным про­роком, произносящим властное обличительное слово, пол­ное благодати и истины:

"...Гонение воздвигли на истину Христову явные и тай­ные враги сей истины и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви христианской всюду сеют семена злобы, ненависти и братоубийственной брани.

Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближ­ним: ежедневно доходят до Нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чем неповинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных только в том, что честно исполняли свой долг перед Родиной, что все силы свои по­лагали на служение благу народному. И все это соверша­ется не только под покровом ночной темноты, но и въявь, при дневном свете, с неслыханной доселе дерзостью и бес­пощадной жестокостью, без всякого суда и с попранием вся­кого права и законности совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей Отчизны: и в столицах, и на отдаленных окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Се­вастополе и др.)...

Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые рас­правы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной.

Властию, данною Нам от Бога, запрещаем вам присту­пать к Тайнам Христовым, анафемствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.

Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода челове­ческого в какое-либо общение: "измите злого от вас самих" (1 Кор. 5,13)". (Послание от 19 янв./1 февр. 1918 г.).

Снова и снова обращается Патриарх с призывом пре­кратить братоубийственную междоусобицу, которая лишь сильнее разгорелась после заключения позорного мира с внешним врагом:

"...Братие! Настало время покаяния; наступили святые дни великого поста. Очиститесь от грехов своих, опомни­тесь, перестаньте смотреть друг на друга, как на врагов, и разделять родную страну на враждующие станы. Все мы — братья и у всех нас одна мать — родная русская земля и все мы чада одного Отца Небесного, которого молим: Отче наш, остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должни­ком нашим...

Взываю ко всем вам, архипастыри, пастыри, сыны Мои и дщери о Христе: спешите с проповедью покаяния, с при­зывом к прекращению братоубийственных распрей и раздо­ров, с призывом к миру, тишине, к труду, любви и едине­нию.

Убеждайте всех усердно молиться Богу, да отвратит Он праведный гнев Свой, грех наших ради на ны движимый, да укрепит наш расслабленный дух и да восставит нас от тяжкого уныния и крайнего падения. И милосердный Гос­подь сжалится над грешной русской землей и помилует ее ради святых угодников Божиих, наипаче же Заступницы усердной рода христианского, молитвами коих да снизой­дет на вас благословение Божие. Аминь". (Из обращения по поводу Брестского мира).

Если первой духовной вершиной Всероссийского По­местного Собора было избрание Патриарха, то, несомненно, второй такой вершиной было прославление Собором памяти убиенного митр. Владимира.

Здесь, на торжественном заседании 15/28 февр. 1918 г., были сказаны глубокие, полные убежденности и в то же время религиозного дерзновения слова, вскрывающие со­держание и смысл духовного подвига русских мучеников, свидетельствующие о несомненном убеждении Собора в их святости для Бога и для Церкви.

Первым принес свое религиозно ответственное, авто­ритетное свидетельство сам Святейший Патриарх. "Мы глу­боко верим, — сказал он, — как высказал на прошлом за­седании митрополит Антоний, что эта мученическая кончина владыки Владимира была не только очищением вольных и невольных грехов его, которые неизбежны у каждого, плоть носящего, но и жертвою благовонною во очищение грехов Великой Матушки — России". Здесь и далее подч. нами — Л. Р.).

Подвиг этот — стать "жертвой очищения" — величай­ший из возможных для христианина. Включая в себя поне­сенный древними мучениками подвиг исповедничества и свидетельства веры, он содержит в себе нечто большее — прямое соучастие в искупительной жертве Иисуса Христа, ибо не кто иной, как Христос и был в первую очередь "Жер­твою благовонною во очищение грехов".

"Народ наш совершил грех... — подхватывает мысль Патриарха протоиерей Иоанн Восторгов. — А грех требует искупления и покаяния. А для искупления прегрешений на­рода и для побуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда избирается лучшее, а не худшее. Вот где тайна мученичества старца-митрополита...

...Эта смерть есть воистину жертва за грех. Бог творит Свое дело. Он не карает, а спасает, призывая к покаянию. Если бы только карал, то погибли бы убийцы, а не убитый митрополит.

И мученическая смерть старца-митрополита, человека чистого и сильного, — ими же Бог весть судьбами, верим, — внесет много в то начинающееся движение покаяния, от­резвления, которое мы все предчувствуем сердцем, кото­рое мы призываем и которое одно принесет спасение на­шему гибнущему в кровавой и безверной смуте народу".

Будучи, подобно Христу, искупительной жертвой — как было засвидетельствовано Патриархом Тихоном перед ли­цом Собора, — русские страстотерпцы, несомненно, были, подобно Христу и его ученикам, исповедниками и мучени­ками и с венцом мученичества предстоят перед Богом, — продолжает Соборное свидетельство митрополит Арсений Новгородский:

"Наступивший период гонения на Церковь, — сказал он, — уже ознаменовался мученическими кончинами священнослужителей, а теперь — и такою же кончиной архи­пастыря. Но история показывает, что сила гонений всегда слабее духа исповедничества и мученичества. Сонм мучени­ков освещает нам путь и показывает силу, пред которой не устоят никакие гонения. История же свидетельствует, что ни огонь, ни меч, ни настоящее, ни будущее, ни глубина, ни высота (подч. митр. Арсением — Л. Р.) — ничто не может отторгнуть верующих, и особенно пастырей, от любви Христовой. И такие жертвы, какова настоящая, никого не устрашат, а напротив — ободрят верующих идти до конца путем служения долгу даже до смерти.

Убиенный святитель предстоит теперь пред престолом Божиим, увенчанный венцом мученичества. Он кровью оро­сил служение Русской Церкви и ничего не уступил из сво­его долга. И на нем исполняются Слова Тайнозрителя: буди верен до смерти, и дам ти венец живота".

Многие честные люди во всем мире, какие бы убежде­ния они ни разделяли, многие верные сыны России, узнавая о том, что творили насильники по отношению к Церкви и духовенству, ко всем безоружным и беззащитным жертвам, не могут удержаться от упрека по отношению к Собору и Патриарху — почему они не стали оплотом героической борьбы против неслыханного разгула изуверства и нечестия, как в Смутное время стали таким оплотом Троице-Сергиевская лавра и Патриарх Ермоген? Почему не был наложен запрет на все богослужения, пока православный народ си­лой не сбросит преступивших все человеческие нормы со­вратителей России? Почему Собор и Патриарх не благосло­вили белое движение, при всех своих недостатках безуслов­но героическое и благородное? Казалось бы, ничего, кроме благодарности потомков, не заслужила бы Русская Церковь, если бы в критическую минуту она проявила всю, далеко не сразу сокрушенную мощь своего духовного и нравственного авторитета, подняв еще здоровую часть русского народа на священную войну с невиданными преступниками против Бога и человечества. Чтобы понять духовный смысл проис­шедшего, надо отдавать себе ясный отчет в том, что такая возможность у Церкви реально была, что Церковь эту воз­можность сознавала — и воспользоваться ею не захотела.

В той великой духовной войне, которую пришлось вести Русской Церкви, религиозная победа могла быть одер­жана только теми, кто ни словом, ни делом не приобщился к антихристианскому и античеловеческому духу и в то же время отклонил путь только внешней борьбы со злом.

"Строители нового мира" ставили свои псевдорелигиоз­ные ценности так высоко, считали достижение их столь ве­ликим и необходимым для будущего человечества, что оправдывали этим и кровь, даже и невинную кровь, не толь­ко кровь братьев — врагов, но и кровь братьев — агнцев, в междоусобице — не участвующих.

Духовную победу над лжеучителями одержали именно эти кроткие, не поднимавшие меча против коммунистических ценностей, но игнорировавшие их, как мало сущест­венные, как вторичные, как условные, ибо для этих людей ценность одна — Иисус Христос и вечная жизнь с Ним, а все остальное — лишь постольку, поскольку "приложится". Лучше умереть с Христом, чем жить со всеми обещанными благами, но — без Христа, с грехом братоубийства в сердце.

Они умерли, чтобы никогда больше не воскресла каино­ва идея — построить счастье детей на крови братьев...

Отвергнув путь героизма, по-своему несомненно благо­родный, Церковь пошла сама и повела своих верных детей путем святости. В обезумевших насильниках Церковь про­должала видеть своих несчастных, но родных детей и бра­тьев. Сыны Церкви захотели не истребить и покарать пре­ступников, а — искупить их вину, принеся в жертву самих себя. Потому что борьба шла не против большевиков, а против греха, "не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных".

Послушаем, что говорили в те времена одержимые, ко­торые смотрели на небо и землю сквозь призму ненависти:

"Эксплоататоры всех стран в деле закабаления и подчи­нения своей воле широких трудовых масс — всегда смотрели на религию, как на медное кольцо в ноздре у быка. Идея крестных страданий Бога, спасителя трудящихся и обремененных, бьет по сознанию борца сильнее, чем ременная плеть по обнаженным плечам истязуемого... вот почему эксплоататоры всех стран, все хищники и кровососы, питающиеся трудовым потом трудящихся угнетенных классов, всегда бы­ли убежденными христианами и тратили уйму денег на распространение среди трудящихся разлагающей волю их религии Христа распятого... "Воистину воскресе", — вопят они, стараясь заглушить сотни страдающих пролетариев.

— Нет, — решительно скажем мы им в ответ. — Нет, никогда не воскреснет ваше право распоряжаться жиз­нью трудящихся там, где власть толстосумов низвергнута пролетарскими штыками. Долой буржуазию.

В яму всех палачей народной свободы.

В яму все орудия нашей кабалы, орудия пролетарской пытки в руках врагов наших.

Долой религиозный дурман.

Воистину не встанет с земли поповская ложь и гнусная идея христианского смирения перед капиталом". ("Безбож­ник", 1923, N2 4).

Разве людей с таким искаженным сознанием может вер­нуть к рассудку даже самое справедливое возмездие! Что, кроме еще большего ожесточения, мог вызвать в них новый Крестовый Поход! Бог побеждает Правдой и Жертвой, и потом лишь — но неизбежно — являет Силу.

Воистину воскресе! — продолжают свидетельствовать христиане, заглушая вопли уже не страдающих, а победив­ших и озверевших от злобы богоненавистников (не "проле­тариев" — православные рабочие проявляли наибольшую стойкость перед гонителями Церкви).

"Слушайте, вы, обитатели Смольного, — говорил прот. Владимир Воробьев, воскрешая память о древних христиан­ских исповедниках, — вас мы не послушаемся, вам мы не подчинимся ни за что и никогда... Мы будем совершать все таинства нашей Церкви и все общественные богослужения. Вы силою отнимете наши храмы, мы будем править службу Господу Богу в домах и даже подземельях. Вы произволом захватите наши антиминсы. Мы будем без них, с благосло­вения своих епископов, совершать литургии. Вы насилием заберете наши священные сосуды. В домашних сосудах то­гда мы совершим страшную жертву Тела и Крови Господ­ней. Без нее мы не можем жить, она — наша жизнь, без нее нам смерть. Св. Евхаристия дает нам радость, неземной восторг и силу жить, бороться и силу мужественно, бестре­петно перенести страдания. Гонений и мук от вас мы не боимся. Мы их хотим, мы жаждем их кровавой красоты. Мы не трепещем ваших революционных трибуналов (судов ведь нет). Изуродованные вашим самосудом наши тела бу­дут пронзать, словно иглами, и вашу совесть, будут прокла­дывать путь к победе света над беспросветною тьмою, христианству над новым язычеством, и победа бесспорно будет наша...

Радуйтесь, ликуйте и торжествуйте, люди: воистину вос­крес Христос Спаситель мира, Господь наш и Бог наш!!!..."

(Из речи перед молебном о защите Св. Православной Церкви по поводу декрета об отделении Церкви от государ­ства, "Церк. Вед.", 1918, 11-12).

Языком, понятным для неверующих гонителей, говорил прот. И. Восторгов, известный православный миссионер, по убеждениям — правый монархист:

"В свое время за нашу веру мы получали брань, поно­шения, гонения, в дни революции на нас выместили всю пол­ноту злобы. Если нас теперь заточат, убьют, разорвут на части, то мы и в преследованиях и в смерти сохраним чувст­во удовлетворения, сознание нашего морального торжества. Этого счастья нет и не может быть у наших противников".

У Пермского владыки Андроника среди посмертных бу­маг был найден конспект речи перед судом, который, как он думал, будет рассматривать обвинения против него:

"1. Моя речь кратка: радуюсь быть судимым за Христа и Церковь. Вы дорого стоите, а моя жизнь — плевок.

2. Контрреволюция! Политика — не мое дело. Ибо по­гибшая Россия не спасется в нашей взаимогрызне от отча­янности.

3. Но церковное дело святыня моя. Всех всюду зовя, от­лучаю, анафематствую восстающих на Христа и посягаю­щих на Церковь.

4. Кто слов не принимает, тот может быть убоится Суда Божия за захват священного.

5. Посему, только через мой труп захватите святыню. Это мой долг, почему и христиан зову к стоянию до смерти.

6. Судите меня, а прочих освободите — они должны исполнять волю мою, пока христиане. Иначе — анархия, развал, презрение от всех". ("Тобольские Еп. Вед.", 1919, № 6).

Епископ Тобольский и Иркутский Ермоген в предсмерт­ном послании к пастве писал:

"Братия христиане! Поднимите ваш голос на защиту церковной, апостольской веры, церковных святынь и цер­ковного достояния. Защитите наше право веровать и исповедовать нашу веру так, как вы научились от дней древ­них... Оберегайте святыню вашей души, свободу вашей со­вести. Скажите громко, что вы привыкли молиться и спасать­ся в храмах, что церковные святыни дороже вам самой жиз­ни, что без них спасение невозможно. Никакая власть не может требовать от вас того, что противно вашей вере... Богу мы должны повиноваться более, чем людям... Апостолы с ра­достью страдали за веру. Будьте готовы и вы на жертвы, на подвиг и помните, что физическое оружие бессильно против тех, кто вооружает себя силою веры во Христа. Вера горами двигает, вера христиан победила дерзость языческую... Станьте же все на защиту своей веры..."

За несколько дней до ареста владыка говорил прибли­женным: "Я от них пощады не жду, они убьют меня; мало того, они будут мучить меня, но я готов, готов хоть сейчас. Я не за себя боюсь, не о себе скорблю, скорблю о городе, боюсь за жителей, что они сделают с ними?" После чего из окон благословил весь город, в том числе и ту его часть, сторону и тех людей, которые в это время рождали преступ­ный замысел об аресте и убийстве владыки", — рассказы­вает очевидец.

В последней церковной проповеди, накануне ареста, архиеп. Ермоген сказал:

"Я никогда великое, святое дело учения Христа не по­ложу к подножию той или иной политической партии. Я безбоязненно говорил святую правду бывшему самодержцу и не умолчу о ней перед самодержцами новыми. Знаю участь свою, но знаю также и то, что по скончании своей земной жизни предстану перед Страшным Престолом Судии жи­вых и мертвых, и, когда буду вопрошаем Им, что скажу Ему?" ("Тобольские Еп. Вед.", 1919, № 10).

Глубоко символичным было убийство летом 1918 г. бывшего русского царя Николая II и его семьи. Сердца многих людей, даже далеких от любви к монархии и по­следнему царю, были глубоко потрясены вестью об этих царственных жертвах братоубийственной вражды.

Патриарх Тихон, презрев смертельную опасность, кото­рой подвергал себя лично, презрев все слишком "земные" соображения о пользе Церкви, исполнил свой нравственный долг и открыто осудил это бессмысленное и жестокое зло­деяние:

"Счастье, блаженство наше, — сказал Святейший во время проповеди в одном из московских храмов, — заклю­чается в соблюдении нами Слова Божия, в воспитании в на­ших детях заветов Господних. Эту истину твердо помнили наши предки. Правда, и они, как все люди, отступали от учения Его, но умели искренно сознавать, что это грех, и умели в этом каяться. А вот мы, к скорби и к стыду наше­му, дожили до такого времени, когда явное нарушение за­поведей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается, как нечто законное. Так, на днях соверши­лось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович, по постановлению Уральского Областного Совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше пра­вительство — Исполнительный Комитет одобрил это и при­знал законным. Но наша христианская совесть, руководясь Словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего государя: беспристрастный суд над ним принадле­жит истории, а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы, после отречения, найти себе безопасность и сравни­тельно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе... и вдруг, он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России, небольшой кучкой людей, не за какую-либо вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похи­тить. Приказ этот приводят в исполнение, и это деяние — уже после расстрела — одобряется высшей властью. Наша совесть примириться с этим не может и мы должны во все­услышание заявить об этом, как христиане, как сыны Цер­кви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: "Блаженны слышащие Слово Божие и хранящие е".

"Его Святейшество говорил с волнением, — свидетель­ствует член Собора Лахостский. — К сожалению, его слы­шали не все, но мне показалось и другим, что те, которые слышали, почувствовали какое-то облегчение от сознания, что заговорили те, кому следует говорить и будить совесть. Правда, на улицах говорят различно, некоторые злорадст­вуют и одобряют убийство..."

В пору своей юности Россия уже испытала страшные последствия греха братоубийства. И впервые в истории хри­стианства Русская Церковь явила новый тип святости, про­славив князей Бориса и Глеба как "страстотерпцев", — не только как свидетелей веры, подобно древним мучени­кам, но в первую очередь как святых, подражавших Иисусу Христу — невинному Агнцу, безропотно понесших страда­ние во имя братолюбия, во имя искупления Каинова греха.

"Господи Иисусе Христе! — молится Борис, оставив свою дружину и ожидая приближения убийц, посланных его братом Святополком. — Как Ты в этом образе явился на землю нашего ради спасения, собственною волею дав при­гвоздить руки Свои на кресте, и принял страдание за наши грехи, так и меня сподобь принять страдание. Я же не от врагов принимаю это страдание, но от своего же брата, и не вмени ему, Господи, это в грех". (Подч. нами — Л. Р.). И подхватывает его молитву Глеб, решившийся идти вслед за своим возлюбленным старшим братом:

"Увы мне, Господи! Лучше было бы мне умереть с бра­том, нежели жить на свете этом. Если бы видел я, брат мой, лицо твое ангельское, то умер бы с тобою: ныне же зачем я остался один? Где речи твои, что говорил ты мне, брат мой любимый? Ныне уже не услышу тихого твоего наставле­ния. Если доходят молитвы твои к Богу, то помолись обо мне, чтобы и я принял ту же мученическую кончину. Лучше было бы мне умереть с тобою, чем в свете обманчивом жить..."

"Повар же Глеба, — повествует летописец, — именем Торчин, зарезал Глеба, как безвинного ягненка. Так был он принесен в жертву Богу, вместо благоуханного фимиама жертва разумная".

И через много столетий, на закате русской историчес­кой жизни, вторит летописцу Патриарх Церкви Россий­ской, говоря о новых жертвах новых "окаянных святополков":

"....жертва благовонная во очищение грехов Матушки России".

"...Слава они князей наших и заступники земли рус­ской, ибо славу этого мира они попрали, а Христа возлю­били, по стопам Его решились идти. Овцы Христовы доб­рые, они не противились, когда влекли их на заклание, не уклонились от насильственной смерти! Потому-то и с Хри­стом воцарились в вечной радости..." — свидетельствует ле­топись.

Урок, преподанный промыслом Божиим на заре русской истории, помогает понять духовный смысл и нынешних со­бытий. Пусть послужит грозным предостережением тем, кто и поныне считает братоубийство законным способом реше­ния мировых вопросов, возмездие окаянному Святополку, совершившееся по молитве к Богу и к страстотерпцам (ибо искупление греха не означает, что в свое время не придет и возмездие нераскаянному братоубийце).

"Ярослав стал на месте, где убили Бориса, — продол­жает летописец, — и воздев руки к небу, сказал:

"Кровь брата моего вопиет к Тебе, Владыка! Отомсти за кровь праведника этого, подобно тому, как отомстил Ты за кровь Авеля, осудив Каина на стенание и содрогание: так поступи и с этим".

Взмолился и сказал:

"Братья мои! Хоть вы телом отошли отсюда, но молит­вою помогите мне против врага этого — убийцы и гор­деца".

...К вечеру же одолел Ярослав, а Святополк бежал. И во время бегства напал на него бес, и расслабели суставы его, он не мог сидеть на коне, и несли его на носилках. Он же говорил: "Бегите бегом со мной, гонятся за нами". От­роки же его посылали посмотреть: "Не гонится ли кто за нами?" И не было никого, кто бы гнался по следам их, и продолжали бежать с ним. Он же в бессилии лежал и, при­вставая, говорил: "Вон гонятся, ой, гонятся, бегите"...

Это Бог явил в поучение князьям русским, — свиде­тельствует преподобный Нестор, — что, если они еще раз совершат такое же братоубийство, зная об этом конце Святополка, они ту же казнь примут, даже еще большую той, потому что совершат такое злое убийство, уже зная об этом.."

И как будто к нам, пожинающим горькие плоды нового ига, проистекшего из новой русской междоусобицы, обращена проповедь святого летописца:

"Да никто не дерзнет говорить, что ненавидимы мы Бо­гом! Пусть этого не будет! Ибо кого так любит Бог, как нас возлюбил Он? Кого так почтил Он, как нас прославил и превознес? Никого! Потому именно гнев Свой воздвиг на нас, что больше всех почтены бывше, мы худшие всех со­вершили грехи. Ибо больше всех просвещены бывше, зная волю Владычную и, презрев ее и красоту, горше других на­казаны".

26 июля (8 августа) 1918 года Патриарх Тихон обратился ко "всем верным чадам Православной Российской Церкви" с призывом к всенародному покаянию в грехах в наступав­шие дни Св. Успенского поста:

"Возлюбленные о Господе братия и чада!

Долг архипастырской любви, объемлющей болезни и скорби всего православного народа русского, повелевает Нам снова обратить к вам Наше отеческое слово.

Вместе с вами Мы страждем сердцем при виде непре­кращающихся бедствий в Нашем Отечестве; вместе с вами молим Господа о том, чтобы Он укротил Свой гнев, доныне поядающий землю нашу.

Еще продолжается на Руси эта страшная и томительная ночь, и не видно в ней радостного рассвета. Изнемогает Наша Родина в тяжких муках, и нет врача, исцеляющего ее.

Где же причина этой длительной болезни, повергающей одних в уныние, других в отчаяние?

Вопросите вашу православную совесть, и в ней найдете ответ на этот мучительный вопрос.

Грех, тяготеющий над нами, — скажет она вам, — вот сокровенный корень нашей болезни, вот источник всех на­ших бед и злоключений.

Грех растлил нашу землю, расслабил духовную и те­лесную мощь русских людей. Грех сделал то, что Господь, по слову пророка, отнял у нас и посох и трость и всякое подкрепление хлебом, храброго вождя и воина, судью и пророка, и прозорливого и старца (Ис. III, 1-3).

Грех помрачил наш народный разум и вот мы ощупью ходим во тьме, без света, и шатаемся, как пьяные (Иов. XII, 25).

Грех разжег повсюду пламень страстей, вражду и зло­бу, и брат восстал на брата, тюрьмы наполнились узниками, земля упивается неповинной кровью, проливаемою брат­скою рукою, оскверняется насилием, грабежами, блудом и всякою нечистотою.

Из того же ядовитого источника греха вышел великий соблазн чувственных земных благ, которыми и прельстился наш народ, забыв о едином на потребу.

Мы не отвергли этого искушения, как отверг его Хри­стос Спаситель в пустыне. Мы захотели создать рай на зем­ле, но без Бога и Его святых заветов. Бог же поругаем не бывает. И вот мы алчем, жаждем и наготуем на земле, бла­гословенной обильными дарами природы, и печать прокля­тия легла на самый народный труд и на все начинания рук наших.

Грех тяжкий, нераскаянный грех — вызвал сатану из бездны, извергающего ныне хулу на Господа и Христа Его и воздвигающего открытое гонение на Церковь.

О, кто даст очам нашим источники слез, чтобы оплакать все бедствия, порожденные нашими всенародными грехами и беззакониями, — помрачение славы и красоты нашего Отечества, обнищание земли, оскудение духа, разорение градов, поругание храмов и святынь и все это потрясающее самоистребление великого народа, которое сделало его ужа­сом и позором для всего мира.

Где же ты, некогда могучий и державный русский пра­вославный народ? Неужели ты совсем изжил свою силу? Как исполин, ты великодушный и радостный совершал свой великий, указанный тебе свыше путь, благовествуя всем мир, любовь и правду.

И вот, ныне ты лежишь, поверженный в прах, попирае­мый твоими врагами, сгорая в пламени греха, страстей и братоубийственной злобы.

Неужели ты не возродишься духовно и не восстанешь снова в силе и славе своей?

Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источники жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как бесплодную смоковницу?

О, да не будет сего. Одна мысль об этом повергает Нас в трепет.

Плачьте же, дорогие братья и чада, оставшиеся верными Церкви и Родине, плачьте о великих грехах вашего Отечества, пока оно не погибло до конца. Плачьте о себе самих и о тех, кто по ожесточению сердца не имеет благодати слез. Богатые и бедные, ученые и простецы, старцы и юноши, девы и младенцы, соединитесь все вместе, облекитесь, по­добно ниневитянам, во вретище и умоляйте милосердие Божие о помиловании и спасении России.

...Когда услышите печальный звон церковных колоко­лов, знайте, что настало время покаяния. Отложите тогда житейские заботы и попечения и спешите в Божий храмы, чтобы восплакать перед Господом о грехах своих, чтобы восскорбеть печалью вашею перед лицом нашей Заступни­цы Усердной и всем сонмом великих угодников Божиих.

Пусть каждый из вас попытается очистить свою со­весть перед духовным отцом и укрепиться приобщением Животворящего Тела и Крови Христовых. Да омоется вся Русская земля, как живительной росой, слезами покаяния и да процветает снова плодами духа.

Господи Человеколюбче! Приими очистительную жер­тву кающихся пред Тобою людей Твоих, отыми от нас дух малодушия и уныния и духом владычним, духом силы и крепости утверди нас.

Воссияй в сердцах наших свет Твоего Разума и посети виноград сей и соверши и, его же насади десница Твоя. Аминь".

Мы верим, что Русская Церковь, а с ней — Россия, а с Россией, быть может, и мир — спасены подвигом Бо­риса и Глеба, тысячекратно (если не миллионнократно!) по­вторенным новыми страстотерпцами Русской земли. В них — свидетельство, что мир стоит любовью, а не насилием; правдой, а не ложью; что по-прежнему Крест — хранитель Вселенной; что дело Христово не умерло на земле. И с но­вой силой звучат для нас слова древнего исповедника: "Му­ченики — семя Церкви".

Мы, нынешние дети Русской Церкви, — та земля, в которой должно прорасти это новое семя. Не будем же сухой землей. Живое церковное предание донесло до нас весть о том, что они, совершая свой духовный подвиг, ду­мали и о нас, о своих духовных наследниках, они, которые "испытали поругания и побои, а также узы и темницы; были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке; умирали от меча; скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления. Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пеще­рам и ущельям земли. И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмот­рел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли со­вершенства". (К Евреям, XI, 36-40).

5/18 апреля 1918 г. Собор издал определение "О меро­приятиях, вызываемых происходящим гонением на Право­славную Церковь", первые 9 пунктов которого посвящены подготовительным мерам к церковному прославлению му­чеников:

"1. Установить возношение в храмах за Богослуже­нием особых прошений о гонимых ныне за Православную Веру и Церковь и о скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках.

2. Совершить торжественные моления: а) поминальное об упокоении со святыми усопших и б) благодарственное о спасении оставшихся в живых.

Примечание (в тексте Определения — Л. Р.). Тако­вые моления совершены соборным служением: заупокой­ное в храме Духовной Семинарии 31 марта и молебное в Храме Христа Спасителя 1 апреля.

3. Установить во всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января (ст. стиля) — (день убий­ства митр. Владимира — Л. Р.), или в следующий за сим воскресный день (вечером) всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников.

4. Устроить в понедельник второй седмицы по Пасхе во всех приходах, где были скончавшие жизнь свою за Ве­ру и Церковь исповедники и мученики, крестные ходы к местам их погребения, где совершить торжественные па­нихиды с прославлением в слове священной их памяти.

5. Преподать благословение от Священного Собора всем исповедникам.

6. Обратиться к Святейшему Патриарху с просьбой о выдаче благословенных патриарших грамот пострадавшим за Веру и Церковь.

7. Напечатать и раздать Членам Священного Собора к их отъезду из Москвы краткое сообщение о пострадав­ших в нынешние дни гонений за Православную Веру и Церковь для распространения среди православного народа.

8. Просить Святейшего Патриарха, чтобы в случаях ареста гонимых за Веру и Церковь и впредь, согласно уже применяемому ныне порядку, Его Святейшеством были делаемы непосредственные сношения с местными властями об освобождении арестованных и одновременно о сделан­ных сношениях были извещаемы местные епархиальные архиереи.

9. Поручить Высшему Церковному Управлению соби­рать сведения и оповещать православное население посред­ством печатных изданий и живого слова о всех случаях гонения на Церковь и насилия над исповедниками Право­славной Веры".

Это постановление Священного Собора Православной Российской Церкви, выражающее требование христианской совести и никем не отмененное (да и нет в Русской Церкви такой власти, которая имела бы духовное право это по­становление отменить), остается в составе действующего права для нас — членов Русской Церкви во всех ее частях, признающих свою преемственную связь с Поместным Со­бором 1917-18 гг., и неисполнение нами этого постановле­ния или наше недостаточное усердие к его исполнению должно восприниматься как церковный и личный грех.

Молитвенное поминовение исповедников, прославление в проповедях с амвона их священной памяти, ходатайство перед гражданскими властями о пересмотре их судебных дел (если таковые были), снятие с них несправедливых и позорящих обвинений, собирание и публикация сведений об их жизни и смерти — все эти действия, являющиеся на­шим несомненным долгом, могут быть лишь подготови­тельными к тому великому акту, в неизбежное свершение которого мы непреклонно верим, — к общецерковной ка­нонизации великого сонма новых русских святых.

На пути к этому акту, без которого, по нашему глубо­кому убеждению, никогда не произойдет подлинного воз­рождения Русской Церкви, лежат немалые трудности.

Прежде всего, трудно для постижения само духовное содержание подвига новых святых во всем его смиренном величии. В частности, относительная неудача той попытки прославления новых мучеников российских, которую пред­приняла Синодальная Русская Церковь за рубежом (т. н. "Карловацкая"), столь много сделавшая для увековечива­ния их памяти, но попытавшаяся опознать в их подвиге лишь один из уже явленных во Вселенской Церкви типов святости, побуждает нас призвать соборный разум всей Русской Церкви к углублению в те вдохновенные прозре­ния Патриарха и Собора, которые приоткрывают для нас завесу над новыми тайнами церковности, над истинным смыслом подвига новых святых.

Другая, не меньшая, трудность состоит в том, что уси­лиями гонителей имена и судьбы огромного большинства новых подвижников остались в полной неизвестности. Беспрецедентности подвига соответствует беспрецедентная изощренность зла. Наученные опытом римских гонений, новые Диоклетианы сделали все возможное, чтобы, совер­шая расправу тайно, "массовидно" и по ложным обвине­ниям, не дать возможности Церкви прославить новых му­чеников.

Верим твердо — Бог поругаем не бывает.

Согласно церковной традиции, подтвержденной по­становлением Поместного Собора 1917-18 г. г., для канони­зации святого необходимо посмертное его прославление Самим Богом, чудесами и знамениями указывающим Цер­кви своего избранника. Церковью многократно и твердо установлено, что в этом случае ожидание и принятие чу­дес и знамений от Бога не есть духовное любодеяние, но есть акт веры и смирения.

Мы считаем поэтому вполне уместным поднять вопрос об общецерковном молитвенном обращении к Богу со сми­ренным прошением во имя Искупителя нашего, Агнца Божия Иисуса Христа, о прославлении новых святых — "их же имена Ты, Господи, веси" — тем способом, который лишь Самому Богу известен. Мы должны быть готовы и к тому, что новый тип святости может быть по-новому и за­свидетельствован Богом.

Пусть послужит нам к утешению и надежде то откро­вение, которое Иисус Христос дал своему возлюбленному ученику:

"После сего взглянул я, и вот, великое множество лю­дей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов, и языков, стояло перед престолом и перед Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих... И начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? Я ска­зал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, ко­торые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребы­вают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо Агнец, Который среди пре­стола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу с очей их" (Откр. 7, 10-17).

Пусть же ныне явит и нам имена и лики тех, "которые пришли от великой скорби, которые омыли одежды и убелили одежды свои Кровию Агнца..."