АРХИЕПИСКОП ЛЕОНТИЙ ЧИЛИЙСКИЙ (1904 - 1971 гг.)

Материалы к жизнеописанию архипастыря гонимой Церкви Русской

А.В. Псарев


ОГЛАВЛЕНИЕ

1. Предисловие редакции

2. От составителя

3. Становление

4. В Петербурге

5. 30-е годы на Украине

6. В Катакомбной Церкви

7. Архиерей Украинской Автономной Церкви

8. В Русской Зарубежной Церкви

9. Парагвай

10. Чили

11. Борьба за Истинное Православие

12. Аргентина

13. После смерти

14. Послесловие

15. Приложения

16. Примечания

17. Благодарность

«Я был против всякого обновленчества,

самосвятства, модернизма в Церкви»

Из письма Архиеп. Леонтия, 1963 г.

Предисловие редакции «Церковных ведомостей»:

     Данный исследовательский материал о жизни и деятельности Архиепископа Леонтия Чилийского был подготовлен студентом Джорданвилльской Свято-Троицкой Духовной Семинарии А.В. Псаревым в сер. 1990-х гг. в качестве дипломной работы. В 1996 году она была опубликована в журнале РПЦЗ «Православная жизнь» (Джорданвилль, США) №№ 555-557 (март – май). Сам автор, как теперь известно, симпатизирует Московской патриархии, что не могло не отразиться на работе. В частности, слишком мало говорится о служении о. Леонтия в 1930-е гг. в Катакомбной Церкви. Этот факт как бы обходится стороной, зато много внимания уделяется посторонним описаниям и характеристикам ряда сергианских деятелей, хотя общение с ними в жизни Владыки Леонтия было быстротечно и незначительно. В связи с этим редакция вынуждена была по тексту делать соответствующие комментарии и исправления, а период служения о. Леонтия в Катакомбной Церкви выделить в отдельный раздел. Слабо освещены и миссионерские труды Вл. Леонтия в период его служения в Латинской Америке и, что очень важно, умолчан тот факт, что новомученик брат Иосиф Муньес, в доме которого мiру явились две чудотворные Иверские иконы Божией Матери: «Монреальская-Мvроточивая» и «Благоухающая», был духовным сыном Вл. Леонтия, который и обратил Иосифа в Святое Православие. Все же, не смотря на то, что работа имеет целый ряд серьезных упущений и недостатков, на сегодняшний день она остается единственной, дающей более-менее полное жизнеописание Святителя Леонтия Чилийского. Надеемся, в будущем появятся и другие исследовательские работы об этом выдающемся пастыре Церкви Христовой.

   
От составителя

     В настоящем (1996 – ред. ЦВ) году исполняется 25 лет со дня кончины архиепископа Леонтия Чилийского, однако жизнеописание владыки так и не составлено, а те, кто знал его, уходят из сего дольняго мiра. Посему надеюсь, что эта биография, составленная человеком, лично не знавшим владыку, быть может, подвигнет тех, кто помнит его, явить мiру, подобно светильнику из под спуда, сбереженную о нем память.

Становление

    Владыка Леонтий, в мiру Василий, родился 6 августа 1904 г. (1) в Киеве, на Подоле, в православной семье Константина Константиновича и Анны Николаевны Филиппович. Есть предположение, что свят. Афанасий Брестский, мученически убиенный католиками в XV-м в., является отдаленным родственником владыки Леонтия по отцу (2).

    Константин Константинович был уроженец г. Могилева, где его родители имели свой дом, а мать Анны Николаевны происходила из Чернобыльского уезда, Киевской губернии, ее родители были обедневшие помещики. Когда Василию было 9 лет, умер его дядя, брат матери, Владимiр, который был глубоко православным человеком, ведшим подвижнический образ жизни. Это первое детское горе навсегда осталось в памяти мальчика.

    Отец служил в Киевской контрольной палате, на Токаревской улице, и там же находилась квартира, где проживала семья. В 1913 г. отец получил назначение по службе в Екатеринослав, куда переехала вся семья.

    До переезда Василий посещал Киевское городское училище. В те годы у Василия стал пробуждаться особый интерес к храму Божиему, монастырским службам. «Я не знал никаких игр со сверстниками. Если меня и водили иногда в Николаевский и другие парки, мне было скучно и тоскливо на душе, и я старался из6егать их, а в храме себя чувствовал необыкновенно радостно и хорошо» (3). Тогда же Василий проникся благоговением к святительскому сану. В то время в Киеве служил епископ Никодим Чигиринский, и Василий был счастлив, если мог хотя бы издали увидеть его.

    В Екатеринославе, внимая настоятельной просьбе сына, родители отдали его для продолжения образования в городское Духовное училище. Желающих учиться в этом училище было больше, чем вакантных мест, поэтому родителям посоветовали готовить Василия к поступлению сразу во II-ой класс. Во время подготовительных занятий со смотрителем училища, выяснилось, что у Василия прекрасный голос, и его направили к регенту архиерейского хора. После испытания Василий был зачислен в хористы, исполатчиком, и ему было положено маленькое жалование. По милости Божией Василий обладал абсолютным слухом и особенной музыкальной памятью, его голос - высокое сопрано - отмечали все, кому доводилось молиться за богослужениями, совершаемыми владыкой Леонтием. В 1915 г. Василий был принят во 2-ой класс Екатеринославского духовного училища, притом на казенный счет, ввиду того, что он состоял певчим архиерейского хора. Вероятно, в Екатеринославе Василию впервые довелось увидеть прибывшего сюда для участия в архиерейской хиротонии (4), архиепископа Таврического Димитрия (кн. Абашидзе, † 1943 г.), бывшего впоследствии до самой своей смерти духовником владыки Леонтия. Здесь же он познакомился с архиепископом Пахомием Черниговским († 1937 г.), «не мало внесшим в его душу добра и любви к нашему великому писателю и удивительному знатоку человеческой души - Ф.М. Достоевскому» (5), с этим архиереем впоследствии также много было связано в жизни владыки Леонтия.

    В Екатеринославе Василий сподобился видеть св. Царя-мученика Николая – «какая-то необыкновенная пасхальная радость волновала мою душу в этот незабвенный день» - напишет владыка Леонтий спустя несколько десятков лет (6).

    Казалось бы, что в Екатеринославе жизнь, несмотря на войну, шла своим заведенным ходом, но Российская империя была на пороге своего крушения – «гроза с мрачной тучей лихолетья все ближе и ближе надвигалась на нашу некогда поистине благодатную, великую страну. Впервые смятение объяло мою детскую душу, когда я однажды за воскресной литургией в Крестовоздвиженском храме услышал, что вместо имени государя императора Николая II стали возносить имя великого князя Михаила Александровича, а по прошествии нескольких дней и это имя опустили, и стали поминать пресловутое Временное правительство. И с каждым днем все шло под откос на несчастье и гибель России» (7). Последствия начавшейся катастрофы не замедлили сказаться в жизни каждого российского гражданина - архиерейский хор, за неимением средств, был расформирован. В это время родитель Василия - Константин Константинович - получил на службе указание переехать в Киев, куда и вернулась вся семья и поселилась на Ново-Караваевской улице, в д. №16. В Киеве Василию удалось прослушать курс лекций в 4-м классе Киево-Софийского духовного училища. Вскоре училище и духовная семинарии были закрыты. Малороссия была объята пламенем гражданской войны. Киев переходил из рук в руки, семья Василия это особенно ощущала: рядом с их домом рвались снаряды и полыхали пожары, т.к. неподалеку находился вокзал, за который велись бои. В период, когда город был освобожден Добровольческой армией, Василию довелось быть в кафедральном соборе за службой, возглавленной Киевским митрополитом Антонием (Храповицким) (8).

    «При занятии поляками г. Киева в 1920 г., когда раскрылись все подвалы "Чрезвычайки" на Екатерининской, Левашевской улицах и других местах, а также тюрьмы, сколько тогда сотен замученных тел было свезено в анатомический театр. Мы искали своих знакомых, и я никогда не забуду громадных комнат, в которых ярусами лежали мертвые тела» (9).

    Продолжать образование в духовном учебном заведении Василий не мог - они были закрыты. Как раз в это время, когда перед ним стоял вопрос, что делать дальше, отец ушел из семьи и, получив новое служебное назначение, уехал в Одессу. Анна Николаевна осталась одна с 4-мя детьми: Василий 16-ти лет, Александр 14 лет, Виктор 8 лет и Антонина 2 лет. Анне Николаевне вдвоем со старшим сыном пришлось содержать семью. «Тяжелые для нас наступили дни. Без средств, в дни лихолетья безпросветного, надо было как-то отыскивать средства к существованию. Ничем в те дни постоянным, определенным нельзя было заняться, т.к. частые смены то тех, то иных властей не давали возможности нормально всем жить. Все жили одним днем. В городе начал ощущаться голод, зимой - недостаток топлива... Не раз бывал зрителем, как зимой с крыш поездов снимали замерзших людей. Приходилось мне на маленьких салазках часто с братом ездить за город за дровами, а также по деревням менять носильные вещи и все, что осталось от прежнего уюта... Бывало, пойдешь в холодную пору искать чего-нибудь из съестного, взяв из дому последние вещи, дома оставляешь озябшую мать с малышами, зная, что они остались почти что ни с чем. Находишься по селу, намерзнешь, где-нибудь у доброго крестьянина заночуешь, чтобы с рассветом выйти в обратный путь. Ночь кажется длинная. Не спится. Так и чувствуешь, что призрак голода витает над нашей семьей, а спасения ждать неоткуда. От людей, кроме безсердечия, или, в лучшем случае, равнодушия, ничего другого не жди. Наплачешься вволю и заснешь…» (10). Анна Николаевна начала печь пирожки и продавать их на вокзале. В то время обездоленные люди, как и теперь в России 90-х гг., старались с помощью различных немудреных промыслов добывать себе средства для существования. Так семья питалась в течение двух лет. Когда Анна Николаевна отлучалась из дома, то обязанности по хозяйству лежали на Василии, и наоборот. Приходилось Анне Николаевне иногда ездить к своей родной сестре, Елене Николаевне, на станцию Бровки (прибл. 20 км от Киева), в село Вербово. «Та жила в достатке, но муж ее был мало отзывчив, и тетя вынуждена была, скорбя терпеть, не имея возможности откликнуться на наше горе. Но все же какую-то помощь удавалось получить... Однажды мама, - пишет владыка в своем дневнике (10), - простилась со всеми нами и за 2 часа до отправления поезда ушла на вокзал, чтобы выехать 7-ми часовым одесским поездом. Через час после ухода мамы я почувствовать необыкновенную тоску на сердце. Оно меня неумолчно стало побуждать: верни во что бы то ни стало маму. Я вынужден был пойти на вокзал, разыскать в поезде мать и умолить ее, удивленную таким моим поступком, вернуться с билетом в руках домой. На следующий день мы узнали, что недалеко от станции Бровки весь состав пошел под откос и почти все ехавшие погибли. В то время крушения поездов были обычным явлением. Другой раз мама ехала по тому же направлению, и в дороге вдруг на одной из станций военные власти приказали освободить несколько вагонов. Маме пришлось с другими пассажирами сойти, и через несколько часов сесть в товарный вагон. Основной же состав, не успев выйти со станции Фастов, пошел под откос, и много было раненых и убитых. Я же, узнав о крушении этого поезда и зная, что мама в нем поехала, был вне себя от отчаяния. Пошел в железнодорожный морг и действительно видел не один десяток убитых, а также еще немало не выгруженных в товарных вагонах... Так мы жили и благодарили Господа, что живем все вместе и семья вся при маме-труженице, а отцом мы были забыты. Несмотря на скудность, все же к Рождеству Христову покупали для младших детей елочку и всегда справляли традиционный ужин с неизменной кутьей и узваром на сене под святыми образами».

    Продолжить обучение в духовном учебном заведении было невозможно, а о светской будущности, например, оперного певца, что вполне позволял его замечательный голос, Василий не желал и думать. Он уже встал на другой путь, приводящий узкими стезями в Царство Небесное – «Видя непрочность семейного счастья, и кругом горе и скорбь, я в душе всегда носил заветную мечту, как бы пойти по пути иноческому. Но пламенная любовь к матери и сыновний долг как старшего в семье помощника не давали мне возможности осуществить свою заветную цель». В то время встать на иноческий путь значило добровольно принять на себя крест мученичества и исповедничества.

    Наступил Великий пост 1922 г. Желая достать ко светлому дню Христова Воскресения немного муки, Анна Николаевна поехала к дяде на ст. Бородянку, на хутор (Ольково - неразборчиво - сост.), вернулась она через неделю с мукой, но слегла, т.к. в поездке заболела. Врач советовал лечь в больницу, но они в то время не отапливались, да и уход был скверный, потому Анна Николаевна осталась дома. Через две недели появилась опухоль - паратиф, поблизости не было никого, могущего оказать медицинскую помощь. В ночь с 3-го на 4-е марта, в первый час ночи, Анна Николаевна отошла. Вечером того дня Василий слышал, как мама говорила навестившей ее знакомой: «Я за Васю не боюсь. Я знаю, что он уйдет в монахи, я скорблю за этих остальных. Что с ними будет без меня?!»

    Великое и неутешное горе объяло Василия и младших братьев, оставшихся теперь всецело на его попечении. Мiр безучастно взирал на постигшую их беду, да и какой дом миновала беда в те годы? Правда, нашлись добрые люди, которые помогли в хлопотах для погребения. «Как я мог пережить те дни, я сам теперь удивляюсь, - пишет владыка, - ведь в ее лице я потерял и мать, и верного друга, который влагал в мое сердце и душу в течение всей своей нерадостной жизни одно только добро и подвиг... Пришлось что возможно было продать, чтобы оплатить погребение, гроб, лошадей и прочее необходимое, к тому же кто-то, воспользовавшись несчастьем, похитил все белье и мамины вещи, так что мы остались почти что нищие. Отпевание совершил иерей Бутвиненко, но впоследствии выяснилось, что он уклонился в самосвятское движение "липковщину", и поэтому позже пришлось совершить уже настоящее отпевание. На погребение, проходившее под громогласный детский плач, собралась небольшая группка сочувствующих соседей, падал снег, погода была пасмурная, похоронная»... Анна Николаевна скончалась 39-ти лет.
    Вернуться на квартиру, где все было связано с мамой, Василий не мог, его вместе с братьями приютили соседи, до приезда из Одессы отца, которому была послана телеграмма о случившемся.

    Отец забрал всех детей в Одессу, куда они приехали перед страстной седмицей 1922 г. Жил он в дорогой, хорошо обставленной квартире, но, к сожалению, не церковной жизнью, его окружение - люди неискренние, фальшивые, тяготили Василия, и он, видя, что братья уже могут обойтись без него, просил отца отпустить его в Киев, в монастырь. На что получил категорический отказ. Но по милости Божией, железнодорожное начальство снова перевело отца на службу в Киев, куда они прибыли перед Рождеством 1922 г.

    В январе 1923 г. Василий посетил епископа Алексея Звенигородского, который возглавлял пастырские курсы, но оказалось, что они закрыты, и епископ посоветовал Василию встретиться с воспитанниками еще существовавшей Киевской духовной академии, ректором которой являлся прот. Александр Глаголев (профессор КДА, в 1928 г. был настоятелем храма Николы Доброго на Подоле, декларации митр. Сергия не принял, принадлежал к киевской группе «непоминающих», + 1930-е гг., – ред. ЦВ). Учащиеся из монашествующих жили в самой лавре, куда и направился Василий. В те годы, когда избрать путь священства значило избрать путь мученичества, когда случалось, что епископы и священники поддавались врагу, старавшемуся не только снаружи, но и изнутри разрушать Церковь, и вступали в "живую церковь" или просто уходили в мiр, юный Василий пришел в Киево-Печерскую лавру. В то время там было около 400 человек братии вместе с послушниками, которых было человек 50, все, главным образом, пожилые и старики, да человек 50 иеромонахов по приходам и на селах. (Перед революцией в лавре было 1500 насельников - 500 человек монашествующие, остальные послушники). В те годы лавра из-за обстоятельств времени перешла от устава общежительного на устав своекоштный, что повлекло за собой упадок иноческой жизни: дисциплины и аскетического духа. С этим старался бороться архим. Гермоген, создавший Братство преп. Феодора Студита, ставившее своей целью духовное укрепление иночества.

    «В Лаврском дворе было почти пусто. - Вспоминает владыка Леонтий. - На середине двора со мной поравнялся какой-то сравнительно молодой человек в семинарской шинели, в золотых очках и удивительно добрым лицом. Я и обратился к нему. - Не знает ли он, куда мне можно обратиться и к кому, чтобы возобновить свое богословское образование и стать священником, но не женатым. - А почему бы вам не поступить в монастырь? - заметил мне повстречавшийся. Я ответил, что, не имея возможности вносить вклад в монастырь, а также видя, что монастыри закрываются и гонимы, я не знаю, осуществимо ли это теперь. Он мне ответил: "Еще вполне осуществимо, если пожелаете, вас примут без всякого вклада, а то, что монастыри гонимы и Церковь Христова вступила в полосу гонений, пусть вас это не смущает. Именно ценнее в очах Божиих, когда в это время, а не во дни благоденствия, люди отдают себя на служение Господу Богу. Хотите ли, я вас познакомлю с заместителем наместника лавры, о. архимандритом Гермогеном? (Наместник, архим. Климент /Жеретиенко/, был болен, впоследствии он, высланный в Харьков, вместе с епископом Павлом /Кратировым/ и другими видными пастырями отошел от митроп. Сергия, признавался лаврскими монахами ИПЦ действительным настоятелем Киево-Печерской лавры, служил в Катакомбной Церкви, принял схиму с именем Антоний, умер в кон. 40-х – нач. 50-х гг., – ред. ЦВ). Он сейчас кончает панихиду в Великой церкви по убиенному митрополиту Владимiру, которому сегодня 5-я годовщина мученической кончины"».

    Итак, Василий согласился встретиться с о. Гермогеном (Голубевым), впоследствии, пожалуй, единственным открытым борцом за правду из архиереев МП советского периода, принявшим монашеский постриг под влиянием митрополита Антония (Храповицкого) от рук священномученика Феодора (Поздеевского) и рукоположенным в иеромонахи свят. Тихоном Московским. Лаврский послушник, студент IV курса академии Иван Петрович Михайловский - так звали повстречавшегося Василию молодого человека - посоветовал ему, чтобы при этой встрече, когда о. Гермоген будет говорить Василию – “Вы, может быть, на всю жизнь останетесь простым монахом”, тот соглашался – “он любит людей испытывать”. Приняв Василия в присутствии Ивана Петровича, о. Гермоген объяснил всю трудность иноческого пути, особенно, в настоящее время. Заметил ему и то, что Василий может на всю жизнь остаться простым чернецом. Подготовленный заранее Василий, отвечал не смущаясь (впоследствии о. Гермоген отечески журил Василия и его инструктора, когда те открыли ему о своей подготовке). В заключение Василию было сказано явиться в лавру на 2-й неделе Великого поста, чтобы присмотреться к иноческой жизни. О. Гермоген произвел на Василия впечатление человека очень строгого и сурового аскета. «Он был так худ, - пишет владыка Леонтий в своем дневнике, - что, казалось, одна кожа держит его кости. Это был как бы скелет. Но глаза необыкновенно пронзительные и как бы прямо заглядывают в твою душу, видя ее насквозь». Трогательную память о нем владыка Леонтий сохранил на всю жизнь.

    Отцу Василий сказал, что ходил в лавру, и что он собирается поступить в Духовную монашескую школу, подробно не объясняя всего. В неделю Ваий о. Гермоген сказал Василию, уже проведшему в лавре две недели, что если он имеет твердое намерение, то может быть принят послушником. «Конечно, я с радостью согласился. Дома же я сказал, что мне далеко ходить учиться и я могу жить в лавре» (11).

    На Страстной седмице о. Гермогена арестовали. Будучи предупрежден заранее о готовящемся аресте, он решил ожидать его, предавая себя в руци Божии. Отдавая распоряжения на время своего отсутствия, о. Гермоген сказал Ивану Петровичу, чтобы тот сохранил Василия и не покидал его своим попечением. В ночь на Великий четверг, вместе с о. Гермогеном арестовали ряд видных церковных деятелей.

    Не радостно было братии встречать Св. Пасху без о. Гермогена. Светлая заутреня была отслужена соборне. Чудно пели иноки в алтаре и на клиросе. «Только на небе, очевидно, можно услышать праведным душам такое дивное пение» - записал в своем дневнике владыка Леонтий. После ареста о. Гермогена, Василий перешел на послушание помощника библиотекаря лавры. Лаврская библиотека в то время являлась огромным книгохранилищем, содержащим не только книги, но и рукописи, фолианты, например, написанные рукой свят. Димитрия Ростовского. Нес Василий Константинович и послушание певчего, он прекрасно пел и мог вести свою партию, петь вторым, у него была замечательная память, ему стоило раз-два прослушать, как наизусть все пел, поэтому плохо изучал ноты (12).

    Победившая советская власть с рвением принялась строить свой "новый мiр" на месте святой Руси. Вначале в лавру были переселены инвалиды - ветераны красной армии, отличившиеся своими заслугами перед новой властью. «С водворением их, - пишет владыка Леонтий, - насельники лавры навсегда распростились с монастырским уставом и бытом. По учрежденному свыше плану делалось все, чтобы отравлять жизнь насельников лавры и ее благочестивых посетителей. Как правило, под праздники стали во дворе лавры, около Великой соборной церкви, во время богослужений, устраивать кинематограф с оркестром или же разные спортивные состязания на краденых церковных коврах». Отобраны были гостиницы, чтобы богомольцам негде было останавливаться во дни великих праздников. В летнюю пору, когда множество людей стекалось в лавру, власти отключали воду. Через святые лаврские врата - главные в монастыре - даже император российский из уважения к святыне земли русской никогда не проезжал, теперь же через них нарочно проходили грузовые машины.

    1923 год. Киево-Печерская лавра была формально передана живоцерковникам и на половину занята безбожниками. В Киеве распространяется самосвятское украинское движение. В мае того года в лавру прибыл высланный из Крыма архиепископ Таврический и Симферопольский Димитрий. Он принял схиму с именем Антоний, и местом жительства избрал Китаевскую пустынь, принадлежащую Киево-Печерской лавре и отстоявшую от нее в 9 км. Там, на поле рядом с обителью, был похоронен блаженный инок Феофил, большевики уничтожили его памятник.

    Владыка Леонтий вспоминал, что бывший Таврический архиепископ Антоний, почитаемый в Киеве как великий подвижник, молитвенник и духоносный старец, был тот самый инспектор, который в свою бытность в Грузии исключил из семинарии Иосифа Джугашвили (13).

    За духовными советами к владыке Антонию стекались православные из России, Украины, Белоруссии, Грузии; у него окормлялись многие, особенно монашествующие. «Жил он не для себя - пишет владыка Леонтий в своих воспоминаниях (14), - а для Бога, для Церкви и для людей. Ни один православный епископ, и даже некоторые из обновленцев, впоследствии принесших покаяние, не проезжали мимо его скромного жилища, чтобы не зайти для духовной беседы. У него я познакомился с митрополитом Одесским Анатолием (Грисюком), архиеп. Черниговским Пахомием, епископом Рыльским Павлином (Крошечкиным), архиепископом Ростовским Арсением (Смолянцом), Глуховским епископом Дамаскиным (Цедриком), архиепископом Бакинским Павлом, епископом Ташкентским Лукой (Войно-Ясенецким), епископом Мануилом (Лемешевским), епископом Ананьевским Парфением (Брянских)». Последний вскоре после выхода из Киевской тюрьмы жил немного в лавре у бр. Василия, а затем он отвел его к владыке Антонию.

    В конце ноября 1924 г. в Киев вернулся о. Гермоген, он находился в ссылке в Краснококшайске (ныне Йошкар-Ола) вместе с замечательным киевским пастырем - исповедником иереем Анатолием Жураковским, впоследствии отстаивавшем в Киеве церковную позицию митрополита Иосифа (Петровых). (Отец Анатолий Жураковский был одним из организаторов ИПЦ в Киеве и автором антисергианского «Киевского воззвания», подписанного также священниками Андреем Бойчуком, Димитрием Ивановым, Евгением Лукьяновым, Борисом Квасницким, архим. Спиридоном /Кисляковым/ и др. В 1928 присоединился к иосифлянскому еп. Димитрию /Любимову/. Пользовался большим авторитетом среди интеллигенции. В 1930 г. нелегально переслал за границу материалы о существовании в СССР ИПЦ. 14.10.1930 – арестован. 03.09.1931 – по делу «Всесоюзного центра ИПЦ» коллегией ОГПУ приговорен к расстрелу с заменой 10 годами лагерей. 1937 – расстрелян, - ред. ЦВ).

    Будучи юным, незаметным послушником, брат Василий исполнял ответственное послушание - доставлять определенным заключенным средства к существованию, собранные большей частью благочестивыми женщинами. Пока было открыто подворье лавры в Петрограде, т.е. до 1932 г., эти средства собирались там и составляли строго засекреченный фонд, благодаря коему бр. Василий мог посещать ссыльных и опальных в глазах коммунистов духовных лиц, наблюдая церковную жизнь по всей России. В то время такое служение в темницах сущим несли многие церковные люди. «Было время, когда я был посредником между добрыми людьми, оказывавшими помощь, и заключенным духовенством, а когда я стал священником, и мне добрые люди везде и всегда оказывали такую же помощь, - в тюрьме, на принудительных работах, в условиях подпольного существования. Благодаря этому, я всегда имел возможность помогать своим соузникам и тем, кто меня скрывал и терпел нужду» (15) - отвечает владыка на вопрос: как он уцелел в годы лихолетья?

    О. Гермоген посылал Василия посещать заключенных в тюрьмах, а когда он стал иеромонахом, - замещать в служении на приходах арестованных священнослужителей. Во многих святых местах поруганной Руси побывал тогда владыка Леонтий. Многие материалы, использованные прот. Михаилом Польским в его посвященном «Новым мученикам Российским» труде, были присланы владыкой Леонтием: сообщения о епископах-мучениках Парфении (Брянских), Аркадии (Остальском), Максиме (Руберовском), митрополите Константине, архиепископе Пахомии и других епископах и исповедниках Украинского экзархата и разных областей (16).

    В те годы о. Леонтий сблизился с прот. Адрианом Рымаренко (духовным сыном старца Нектария Оптинского – ред. ЦВ), впоследствии архиепископом РПЦЗ Андреем Рокландским. Владыка Леонтий рассказывал, что он, еще будучи послушником Василием, подавал о. Адриану чай, когда тот приходил в лавру в гости к кому-то из старшей братии.

    В 1923 г. бр. Василий поехал по послушанию в Черемисский край, везя помощь ссыльному духовенству. По пути он остановился в Москве, в Даниловом монастыре, настоятелем которого в те годы был архиеп. Феодор (Поздеевский). В Москве бр. Василию удалось посетить почти все монастыри, два раза привелось видеть св. патриарха Тихона, под благословенье к которому его подвел владыка Ананьевский Парфений. Привелось познакомиться с другом владыки Феодора, архиеп. Варфоломеем (Ремовым) и возглавляемым им братством Высоко-Петровского монастыря.

    Большевики всяческими мерами старались вынудить духовенство отказаться от подчинения патриарху Тихону в пользу обновленцев. Жить становилось все труднее. «Но лаврская братия любила свою обитель и дорожила ею, поэтому, невзирая на холод и голод, все же как-то жила и добровольно не расходилась. Многие монахи ходили работать к частным лицам, копали огороды, чистили сады, пилили дрова, столярничали, портняжничали, рукодельничали и так жили, благодаря Бога и прося, чтобы не было хуже» (17). После отказа братии лавры признать обновленцев, ГПУ, в конце 1924 г., само приступило к передаче последним лавры. Келлии братии обыскивались, насельников допрашивали, задержан был среди других и послушник Василий Филиппович, но после суточного ареста был освобожден, и ему пришлось некоторое время носить в тюрьму передачи заключенным там лаврским братиям. По освобождении некоторые расселились по Киеву, а бывшие не в состоянии работать по найму, поместились в принадлежавшей лавре Китайской или Китаевской пустыни. «Нас, трудоспособных, местные власти зимой в принудительном порядке в стужу и метель гоняли в наш Голосевский монастырский лес пилить для них дрова, срезать деревья с корней. С утра до позднего вечера по колени в снегу, на морозе, без пищи и воды, в ветхой одежде мы должны были работать. Для утоления жажды в жестянке топили снег, а пищей было то, что кто где для себя раздобудет» (18).

    Жизнь насельников Китаевской пустыни, этой монастырской богадельни, являет для нас вдохновляющее подтверждение того, что в любые времена Бог имеет среди христиан истинных Своих рабов, неложно служащих Ему, подобно древним подвижникам. «Так, однажды смертельно заболел помощник о. Селевкия (заведовавшего богадельней - сост.), о. Иннокентий, большой постник, человек подвижнического устроения. Его положение было безнадежно. И вот о. Селевкий, видя такое состояние о. Иннокентия, по совету одного иеромонаха, войдя в общую братскую палату в богадельне, обратился к находившимся здесь отцам с такими словами: "Отцы святые! о. Иннокентий помирает. Вы знаете, как он всем нам необходим и мне без него, как без рук. Может быть, из вас кто согласится за него умереть?" Нашлись два охотника: о. Павел и о. Гордий (19), которые вначале стали любовно оспаривать, кому же умереть первым. Наконец, согласились, что умрет о. Павел, как первый вызвавшийся. И по вере и было им... Не прошло и двух дней, как о. Иннокентий поправился, а о. Павел почил сном праведника» (20).

    В августе 1926 г. владыке Леонтию выпала радость сопровождать своего духовного отца в паломничество - архим. Гермоген, в благодарность за свое неожиданное освобождение, решил совершить паломничество в Саровскую обитель (вскоре последовало ее закрытие). Путь их лежал через Нижний Новгород, где они посетили находившегося там митроп. Сергия (Страгородского). Как раз в это же время в Нижнем гостил владыка Иосиф (Петровых), только что возведенный в сан митрополита и назначенный на Петроградскую кафедру. Здесь же паломники встретили ново-хиротонисанного епископа Димитровского Иоасафа (кн. Жевахова). «Митрополит Сергий предполагал тогда переехать в Москву. В своих действиях он был очень ограничен. Там же проживали близкие ему молодые монахи: иеромонах Киприан и иеродиаконы Руфим и Рувим. Впоследствии они были арестованы и сосланы, а в ссылках - замучены. Они-то и рассказали нам о слежке и контроле советской власти над каждым шагом митрополита Сергия... Он еще не отошел от положения домашнего арестанта. Во всем его поведении чувствовалась настороженность и безпокойство» (21).

    После Сарова паломникам удалось посетить Дивеевский монастырь, там проживали ссыльные архиереи: архиепископ Димитровский Серафим (Звездинский), викарий Московской епархии, архиепископ Филипп (Гумилевский), викарий нижегородский, впоследствии расстрелянные. Там владыка Леонтий встретился со своим другом детства, доктором А.П. Тимофиевичем, проживавшим после войны в Ново-Дивееве, под Нью-Йорком. Возвращаясь через Москву, паломники посетили Данилов монастырь.

    Примечательна позиция Данилова монастыря в то время: «В ответ на декларацию митроп. Сергия, в Москве ответил протестом прежде всего Данилов монастырь по указанию из ссылки архиеп. Феодора. Наместник обители, иером. Тихон с братией, не прекращая поминовения митроп. Сергия, отказались исполнять его предписания вообще, а также прекратили с ним молитвенное общение: не приглашали его к себе, как это было принято, на храмовые праздники и сами не являлись на общемосковские церковные торжества... Данилов монастырь был как бы тот маяк, на который взирали все те, кому была дорога истина. Вот почему, если какого-то иерарха или духовное лицо принимал Данилов монастырь в свое молитвенное общение, то лицо в глазах народа православного становилось достойным доверия, и наоборот...» (21а).

    В 1927 г., когда от лавры оставалась одна лишь Китаевская пустынь, бр. Василий принял монашеский постриг от о. Гермогена и схи-архиепископа Антония, при участии всего лаврского братства, с именем Леонтия в честь свят. Ростовского (память 23 мая) – «не желая плыть по течению и руководствуясь обратной трактовкой большевистского тезиса "бытие определяет сознание", считая, что сознание определяет бытие».

В Петербурге

    В сентябре 1927 г., о. Леонтий, по послушанию, выехал в Петербург, где поселился на подворье лавры, находившемся на 14-й линии Васильевского острова, там он жил до 1930 г. и учился на Высших православных богословских курсах, на которых преподавали "остатки" профессуры Петербургской духовной академии. В то время эти курсы являлись единственной на всю Россию высшей богословской школой, размещались они в доме Эстонско-религиозно-просветительского общества на Екатерингофском проспекте. Ректором их был прот. Николай Чуков, проректором - проф. Петровский. В числе преподавателей состояли: знаменитый филолог Л.В. Щерба; проф. А.А. Димитриевский, читавший курс литургики и церковной археологии (ставший близким знакомым о. Леонтия); проф. прот. М. Чельцов (впоследствии расстрелянный), читавший Новый Завет; проф. русской истории С.В. Рождественский (погибший в сибирской ссылке по т.н. делу Академии наук), и многие иные занимались с о. Леонтием, благо все эти ученые жили там же, на Васильевском острове. Вообще, православный Петроград того времени представлял собою луг духовный Российской Церкви, явивший себя в стойком сопротивлении сергиевской кривизне - здесь большинство епископов и множество мiрян не приняли ее. О. Леонтию довелось общаться с воспитанниками св. прав. Иоанна Кронштадтского и приснопамятного священномученика Вениамина. Можно представить себе, какова была духовная радость о. Леонтия, пришедшего от святынь матери городов русских в град святого Петра, от пребывания в общении с такими людьми.

    Когда о. Леонтий приступил к занятиям, на трех курсах было около 120 студентов. 1-й курс, на который был зачислен о. Леонтий, состоял из 10 человек - трое монашествующих (часто собиравшиеся у о. Леонтия), а остальные - монахолюбцы. Лекции читались по вечерам, т.к. днем все были заняты на работе. С наиболее способными студентами и заслуживающими доверия учениками, преподаватели, например, проф. Бриллиантов, вели дополнительные занятия. «Были также и маленькие законспирированные богословские кружки. Туда входили студенты разных институтов и университета. Никакой политикой в них не занимались, но безбожию не было пощады, изучали теорию и практику того, что так живо интересует каждого христианина, тем самым укрепляя себя на случай всяких неожиданностей со стороны коммунистов. Когда наступил огненный экзамен, все, за редкими исключениями, показали себя христианами первых веков, как профессора, так и студенты» (22). Членом богословского кружка, в который входил владыка Леонтий, был также известный "мужицкий" поэт Н. Клюев (23), литературный руководитель Есенина, писавший в те годы поэму-плач по разрушаемому вековечному крестьянскому укладу жизни. Иногда занятия этих кружков проходили на квартире о. Леонтия на подворье.

    Сам о. Леонтий стихи не писал, хотя в посвященной ему статье А. Дарова «Юбилей служения и подвига» ("Новое русское слово", 1966 г.) говорится: «стихи - старомодно обаятельны, но не очень просты. Пишутся с далекой юности…» О. Вениамин (Вознюк) рассказывает, что владыка, бывало, писал воспоминания, и у него действительно бывали моменты, когда он писал маленькие стихотворения, но он никогда не показывал никому ничего. Владыку Леонтия путали с митроп. Леонтием из Американской митрополии, тот, действительно, писал стихи.

     О. Леонтий приехал в Петроград как раз в то время, когда изданием своей декларации митроп. Сергий внес раскол в Русскую Церковь. Владыка Леонтий пишет по этому поводу: «Как бы ни было тяжело, митрополит Сергий не должен был ее подписывать, - если он ее действительно подписал в такой недопустимой редакции, в какой она опубликована, - или признавать свою подпись. Этой декларацией он наносил удар идейной борьбе Православной Церкви с богоборческой властью, затемняя в глазах православных и всего мiра ореол мученичества и исповедничества, раскалывая Православную Церковь на две половины. Нельзя было покупать у коммунистов видимости церковной свободы такой дорогой ценой. "Горе мiру от соблазнов, - учил Спаситель, - но горе тому, через кого соблазн приходит"...» (24).

    «Что дала митр. Сергию его декларация? То, что к 1941 г. почти все было ликвидировано, за исключением самого митр. Сергия и нескольких епископов при нем, не более десятка на всю страну, и двух десятков священников, невольных агентов ГПУ! Я вспоминаю беседу с епископом Парфением, еще задолго до этой трагедии, о том, что Господь за грехи народов попускает исчезновение некоторых Церквей совершенно с лица земли, как это было, например, с цветущей Карфагенской Церковью. Во время ее расцвета там были десятки епископов, сейчас - полное опустошение, и о ней осталось только воспоминание. Так может быть и с Русской Православной Церковью. Когда я впоследствии передал эту беседу схи-архиепископу Антонию, он сказал: "А знаешь, что я тебе скажу? Может быть, в то время епископ Парфений был в Духе Святом и сказал это!"» (25), – вспоминал Архиепископ Леонтий.

    Сам владыка Леонтий резко и с огорчением относился к «измене сергиевцев». «Два с половиной века мученичества привели в древности Церковь к ее торжеству, в России торжество наступило бы неизмеримо раньше, если бы часть иерархов не сошла с этого пути. Эта измена сломала моральный хребет многим, стоявшим в правде, и отсрочила ее торжество. Но народ пройдет и эту страду, и пронесет Православие в будущее России», - говорил впоследствии владыка Леонтий (26).

    После издания декларации большинство епископов старались с ним (митр. Сергием) не служить, не принимать никаких наград и т.д., но чтобы показать советской власти церковное единство, за богослужением возносили его имя после имени митр. Петра (а на Украине только митр. Петра, митр. Сергия не поминали даже в сергианских храмах, так что здесь разделение на «сергиан» и «иосифлян» не было столь очевидным, - ред. ЦВ). «Мне не приходилось ни одного человека встречать, как из духовных, так и светских лиц, кои бы ее (декларацию - сост.) хоть как-нибудь оправдывали» - пишет владыка Леонтий в своем дневнике (тетрадь 3). В подтверждение того, что власти в определенное время поощряли церковное разделение, владыка пишет, что замечательный храм Воскресения на Крови, принадлежавший отложившимся в Петрограде, был переполнен молящимися и агенты ГПУ использовали его как мышеловку - те, кто посещали его, пропадали.

    Основываясь на вышеприведенных словах владыки, что сергиевская измена «сломала хребет многим стоявшим в правде», можно добавить, что те, кто не желали разделять неправду Сергия и отложились от него - преставились ко Господу как исповедники, а другие же, хотя тоже были не согласны с сергианством, молчаливо влились в его течение.

    После незаконного смещения со своей кафедры, по требованию советской власти, митрополита Иосифа (Петровых), в Петроград прибыл митр. Серафим (Чичагов), находившийся в "деловом контакте" с большевиками, при помощи которых он попытался отнять подворье Киево-Печерской лавры. Митр. Сергий же, по словам владыки Леонтия, не поддержал митр. Серафима в его притязаниях и передал подворье в ведение епископа Николая (Ярушевича). О нем владыка Леонтий вспоминает: «После литургии, перед молебном, в котором принял участие епископ Николай, последний сказал слово по поводу отколовшихся и, защищая митроп. Сергия, старался доказать, что с изданием декларации Церковь Русская сможет устроить свой расстроенный церковный аппарат и связаться с другими епархиями, где нет епископов и духовенство осталось безпомощным и беззащитным, что советская власть этим самым должна в конце концов убедиться, что представители Православной Церкви не враги советской власти и государства. Признаться, мне это слово не понравилось, ибо чувствовалось, что ни владыка Николай не верит в данный момент в то, что он говорит, ни, тем более, все слушатели» (27). (Сам будущий архиепископ Леонтий в те годы, а ему в 1927 было всего 23, еще мало вникал в причины разделения на «сергиан» и «иосифлян», и посещал богослужения и тех, и других, хотя саму декларацию митр. Сергия оценивал уже однозначно негативно. Вопрос был очень непростым. Понадобились годы и тяжелые испытания, чтобы принять окончательное решение о полном разрыве общения с официальной сергиевской патриархией – ред. ЦВ).

    Вспоминает о. Вениамин: «Владыка никогда резким не был. Потому что ситуация была очень сложная. Одни были безкомпромиссно готовы идти на смерть сразу, а другие, 6едные, пытались как-то лавировать. Потому владыка никогда не принимал резкой линии. Ни с одной, ни с другой стороны. Он формально был клириком митроп. Сергия, т.к. подчинялся митроп. Константину, который подчинялся митрополиту Сергию. Конечно, владыка не одобрял курс митроп. Сергия. О. Леонтий отвозил посылки архиереям, которые сидели за то, что против Сергия шли. Всем, кто сидел в ссылках и кому можно было помочь, куда пускали, о. Леонтий ездил и помогал. Схи-архиепископ Антоний также тогда поминал митрополита Константина…» (27а).

    На лаврском подворье, когда туда в 1927 г. прибыл о. Леонтий, проживало 18 монахов. Во главе стоял архим. Феодосий. Огромный храм не всегда мог вместить посещавших его верующих. За исключением нескольких квартир в митрополичьем доме, все было отобрано советской властью. Благодаря большому числу верующих, посещавших подворье, удавалось не только вносить плату, но даже (не официально) посылать средства в Киев, на лаврскую богадельню.

    В первый год своего пребывания в Петрограде, на рождественские каникулы в 1927 г. о. Леонтий поехал в Великий Новгород. Это посещение, вид разоренного православного города оставили тяжелое воспоминание в душе. Такое же впечатление произвел на о. Леонтия Ростов Великий, который он посетил в 1928 г., чтобы приложиться к мощам своего небесного покровителя, свят. Леонтия Ростовского, мощи которого тогда хранились в Иаковлевском монастыре. В Неделю жен мvроносиц того же года, о. Леонтий посетил Троице-Сергиеву пустынь, находящуюся в 19 верстах от Петрограда, где на протяжении ряда лет настоятельствовал приснопоминаемый епископ Игнатий (Брянчанинов). Кладбище пустыни было разграблено, склепы разорены, внутри их разбросаны кости усопших - воры охотились за цинковыми гробами, братия была безсильна что-либо сделать, сама со дня на день ожидая своего изгнания. На 3-й неделе Великого поста 1928 г., о. Леонтий получил сообщение из Киева от келейника схи-архиеп. Антония, о. Михаила (Любимова), о том, что под Крестопоклонное воскресенье, после окончания богослужения все насельники Китаевской пустыни, а также богомольцы, ясно видели над монастырем большой крест, а в середине креста находилась луна. Это видение продолжалось около часу. Все были в большом удивлении и толковали это знамение, как предвещающее новые тяжелые испытания.

    За две недели до Пасхи на подворье неожиданно появился епископ Аркадий (Остальский), который уже 2 года, как нелегально отбыл из места своей ссылки на Кавказе. О. Леонтий предоставил ему кров и сопровождал его в поездках по городу, но положение епископа Аркадия осложнялось тем, что по существовавшему законодательству не зарегистрированный священнослужитель не мог служить, если об этом узнавали, то власти разрывали договор с общиной, где он служил, и передавали ее молитвенное помещение другой общине, обычно обновленческой. Но, к удивлению всех, председателю общины удалось получить разрешение на служение на подворье "приехавшего в гости" епископа сроком на две недели. В пасхальную ночь «наш величественный храм, вмещавший около 2 тыс. человек, а также вся набережная были полны людей, так что пришлось о. Иустину служить и на улице, т.к. в храм нельзя было протиснуться из-за тесноты. Зажгли все паникадила, свечи, и весь многочисленный сонм священнослужителей, облаченный в пасхальные ризы, во главе с владыкой Аркадием, вышел с пением: "Воскресение Твое Христе Спасе" из алтаря; я, как иподиакон, стоявший близко к владыке, видел, как по лицу его струились ручьем слезы. И мне понятно стало, что бывают в жизни моменты, ради которых не жаль и последующей жизни, что бы ни ожидало его впереди, а ожидать доброго было трудно, но в тот благодатный час, он как возглавитель этого духовного пиршества был счастлив, что хоть на этот миг он с народом, таким же измученным, как он, может помолиться и прославить воскресшего из мертвых Христа Жизнодавца» (28). Епископ Аркадий решил ехать в Москву к митроп. Сергию, чтобы просить того ходатайствовать о нем пред властями о снятии с него судимости. В Москве епископ Аркадий, не зная за собой никакой пред властями вины, явился на Лубянку для выяснения своего положения, где был тотчас арестован и посажен в тюрьму.

    Митроп. Сергий назначил вместо Митрополита Иосифа (Петровых), которого власти не допускали в Петроград (за его твердое стояние в Истинном Православии и несогласие с отступнической линией сергиевского Синода, – ред. ЦВ), митроп. Серафима (Чичагова) (28а). Он прибыл на кафедру в начале 1928 г. «Перед приездом митроп. Серафима в Прощенное воскресенье в Александро-Невской лавре служил вечерню епископ Григорий (Лебедев) (духовный сын архиеп. Феодора, подвижник и аскет, расстрелян 17 сент. 1937 г. - сост.), и в конце вечерни обратился к слушателям со словом. Слово было сказано в приточном и иносказательном духе. Но, в общем, владыка Григорий подчеркнул, что Церкви Русской угрожает опасность как никогда, и что все мы должны сплотиться возле нее… Владыка очень волновался. И, по-видимому, что-то зная, не мог все открыть народу, что было у него на душе. Но отчасти это стало понятным, когда прибыл на петроградскую кафедру митроп. Серафим. Через несколько дней по своем приезде, митроп. Серафим взял своего викария, епископа Григория Шлиссельбургского, и поехал с ним по его епархии. Епископа Григория, воспитанника архиеп. Феодора, митроп. Серафим хорошо знал по Даниловому монастырю, знал и его принципиальность, и посему он был очень заинтересован, чтобы тот вместе с ним работал, что подняло бы престиж самого митроп. Серафима. В поездке они имели достаточно времени, чтобы обменяться взглядами на положение Церкви и возможность вести церковный корабль на выдвигаемых большевиками условиях. Здесь их взгляды не сошлись, и владыка Григорий открыто заявил, что он при таком положении работать с ним не может и уходит на покой» (29). Впоследствии большевики приказали митроп. Серафиму добровольно отказаться от управления епархией и подать прошение в патриархию об уходе на покой. Начальник петроградского ГПУ Макаров держал себя с ним вызывающе и угрожал арестом. Митроп. Серафим подчинился. Управление епархией он передал архиеп. Алексию (Симанскому) (30). Во время ежовского террора, уже больной, митроп. Серафим был все же арестован и расстрелян под Москвой, возле селения Бутово, его компромисс его не спас.

    В 1928 г. о. Леонтий был рукоположен в Киеве архиепископом Василием (Богдашевским) в иеродиакона. В послушание о. Леонтия на подворье входило петь на ранних литургиях, а по воскресным дням проповедовать.

    В 1929 г., возвращаясь на лето в Киев, владыка посетил в Москве митроп. Сергия, помощником которого тогда состоял давний знакомый о. Леонтия, еще в бытность того в Даниловом монастыре послушником Митей - архим. Сергий (Воскресенский), питомец архиеп. Феодора (Поздеевского). Владыка Феодор умолял Сергия вернуться в монастырь, оставив душевредную работу в канцелярии митроп. Сергия, но тот не внял этим советам (31). Впоследствии он стал экзархом Прибалтики и при невыясненных обстоятельствах был убит в годы войны.

    15/28 дек. 1929 г. православный Петроград хоронил архиеп. Иллариона (Троицкого), скончавшегося от сыпного тифа на пути из Соловецкого лагеря в Туркестанскую ссылку, выдающегося русского церковного мыслителя-экклезиолога (также не принимавшего Сергиевой декларации и его самочинного Синода, выступившего письменно с глубокой критикой политики митр. Сергия уже через два месяца после опубликования декларации. Вл. Илларион много цитирует Апокалипсис, сравнивая митр. Сергия и его Синод с «апокалипсической блудницей) – ред. ЦВ). Вопреки распространенной советской практике не выдавать тела заключенных, тело его выдали для погребения с оговоркой - не открывать гроб в храме и не произносить надгробных речей. «При полном молчании и скрытом плаче похоронили мы владыку Иллариона», - пишет владыка Леонтий в своих воспоминаниях.

    Весной 1930 г. Богословские курсы закрыли без объяснения причин, однако некоторые преподаватели продолжали читать лекции доверенным студентам и принимать зачеты.

    Вскоре о. Леонтия вместе с настоятелем подворья вызвали в ГПУ и предложили в 3 дня покинуть Петроград. Произошло это, к сожалению, не без некоторого участия митр. Серафима. В феврале 1932 г. приехала тюремная карета и увезла всех оставшихся на подворье иноков, а сам храм был закрыт 23 янв. 1935 г. (32).

    Когда в 1930 г. о. Леонтий из Петрограда вернулся в Киев, тот же владыка Василий рукоположил его в Киево-Братском монастыре в иеромонахи. Владыка Леонтий его очень почитал и хотел принять посвящение от его рук.

    В октябре 1930 г., по послушанию от своего духовного отца - схи-архиепископа Антония (видимо, с этого времени он становится духовником о. Леонтия, до этого им являлся о. Гермоген), о. Леонтий совершил путешествие на его родину в Тифлис (33), через всю Россию - разоренный дом Пресвятой Богородицы.

    «В г. Тифлис я приехал вечером, - пишет владыка в своих "Воспоминаниях", - и прямо с письмом направился в кафедральный Сионский собор... Соборное духовенство было так напугано большевиками, что побоялись дать мне пристанище у себя в доме и устроили на ночлег в самом храме». В то время в Грузии не было не только ни одной действующей церкви, но и ни одного священника, исполнявшего христианские требы. «Владыка Антоний тоже был арестован, сидел в тюрьме, но потом увидели, что он очень слабый и может умереть, и его выпустили, и он там жил на одном склоне в маленьком домике, простом-простом, и при нем жил мiрянин - будущий о. Димитрий (Биакай), начальник Русской духовной миссии в Святой Земле, и две монахини, м. Ксения и м. Серафима, которые присматривали за ним. Одна из них работала в госпитале, а где другая - я не знаю. О. Димитрий, кажется, работал на железной дороге, но точно я не знаю» (33а).

    Так как из-за закрытия богословских курсов в Петербурге о. Леонтий не смог написать необходимую для присуждения звания кандидата богословия работу, то ему пришлось писать ее в Киеве. Надо сказать, что с 1923 по 1924 г. до самого ее закрытия, владыка Леонтий состоял в числе студентов - вольнослушателей Киевской духовной академии, где курс лекции по истории церковного богослужения читал проф. М. Скабалланович.

    Тема работы была следующая: «Жития святых, как материал для христианской апологетики». Писал ее владыка профессорам Светлову (который задал ему тему) и Глаголеву; там же он сдавал зачеты преподавателям бывшей Киевской духовной академии. Работу передали в Москву, из Москвы ее послали для отзыва митр. Арсению (Стадницкому), находившемуся на полуссыльном положении в Ташкенте, тот одобрил работу для присуждения искомой степени. Однако, правитель дел патриархии, являвшийся в ней темной фигурой, прот. Александр Лебедев сообщил ему, что если советская власть узнает, что тот рецензировал работу, содержавшую выпады против Л. Толстого и А. Луначарского, то у него могут быть неприятности. После этого разговора с о. А. Лебедевым, митр. Арсений отказался дать какой-либо отзыв о работе о. Леонтия. Ему было предложено патриархией написать на любую "аполитичную" тему. Возмущенный поступком А. Лебедева, прот. П. Светлов написал архиеп. Сергию (Гришину) письмо в защиту работы о. Леонтия (см. приложение №1), также направил свое мнение по этому вопросу схи-архиеп. Антоний, подчеркнув, что старое время не знает прецедента, чтобы кандидатское сочинение студента, одобренное двумя замечательными учеными, могло не пройти, и что дело церковной власти только утвердить работу, что и требуется в данном случае. «Из создавшегося положения митр. Сергий (Страгородский) нашел такой выход. Прежде всего, он сам взялся рецензировать мою работу и повернул дело в совершенно обратную сторону в смысле критического разбора. Нашел, что я не выяснил все, затронутые в моем сочинении, вопросы, что в нем немало отрицательной критики в отношении агиологии, в общем, мол, свободомыслия, что не опасно для советской власти. В конечном итоге, принимая во внимание столь компетентные отзывы, он находит возможным утвердить меня в степени кандидата богословия (см. приложение №2)... Так патриархия вышла из этого неудобного положения, набросив на меня совершенно неосновательно тень вольномыслия в поданном мною сочинении, не упомянув моей критики сочинений Л. Толстого и его рассказа "Отец Сергий", а также Луначарского и его безбожия. Не имея возможности за отсутствием свободы печати, все это опровергнуть, я должен был смириться, но все же высказал свое неудовольствие по этому поводу экзарху Украины…» (34).

30-е годы на Украине

     В 1931 г. на Украине начался голод, искусственно спровоцированный большевиками с целью порабощения крестьянства (зерно у государства было, т.к. предыдущие годы изобиловали урожаем, да и из других областей возможно было завезти хлеб в Украину). Был издан закон, чтобы все зерновые запасы были не у сеятелей, но у государства. Специальные бригады выискивали по домам "излишки". Тех, у кого находили спрятанное зерно, арестовывали. Вымирали целые районы, села, деревни. Доведенные голодом до отчаяния крестьяне бросали все, и еле волоча ноги, покидали родные селения и шли, куда глаза глядят. «Многие голодающие не в состоянии были дойти до города, и замертво или в мучениях, падали на дорогах и неизвестных тропинках, - вспоминал владыка Леонтий, - я сам не раз видел подобные жуткие картины, когда у умиравшего от голодной смерти человека в предсмертной агонии изо рта с пеной выходила трава или древесная кора, которую за несколько минут до смерти в надежде добраться до города он жадно жевал... А сколько в период этого голода погибло людей, съеденных не только чужими, но даже близкими своими людьми. Когда я сидел в тюрьме, в мою камеру посадили крестьянина, убийцу своего 4-летнего сына...» (35).

    Знакомый о. Леонтию иеродиакон Игорь, сам полуголодный, каждый день ходил с ручной тележкой по ближайшему тракту, собирал умерших от голодной смерти и погребал их на монастырском Преображенском кладбище. «Во время Рождественского поста я посещал дома своих прихожан на одной из окраин Киева. В редком доме не голодали. Навсегда запечатлелись некоторые картины. Холодный зимний день. Вошел в комнату. Посредине каток из человеческих экскрементов. На печи сидит опухшая от голода старуха-мать, закутанная в какое-то тряпье. В одном углу лежит молодой человек, похожий на скелет, - сын, два дня тому назад скончавшийся от истощения, в другом углу - младший сын умирает. Сколько таких картин я видел, знает только Господь. Я удивляюсь, как могло мое сердце вынести это и не разорваться. Может быть, потому, чтобы когда-нибудь я мог обо всем поведать мiру, еще не сошедшему с ума, но в ослеплении своем, как бабочка, летящему на огонь, чтобы погибнуть» (36).

    О. Леонтий был возведен в игумены. Вскоре, в конце марта 1932 г., на его квартиру в Киево-Печерской Лавре, пришли за ним чекисты с ордером на арест. О. Леонтия не было дома; не чувствуя за собой никакой вины, и несмотря на памятный случай с епископом Аркадием (Остальским), он решил пойти в ГПУ и спросить, в чем дело, хотя то, что он был священником и монахом, уже была достаточная вина перед советской властью. В ГПУ его обвинили в агитации против советской власти, были предъявлены и другие подобные обвинения. О. Леонтий был арестован...

    «В камере, наверху, маленькое окошечко, к которому был привешен железный мешок, еле пропускало свет. Камера, рассчитанная по числу нар или деревянных коек на 17 человек, в тот день, да и после, вмещала 96 чел. Было время ужина и очередной вечерней проверки. Так как это была пасхальная неделя, то, войдя в камеру, я громко крикнул: "Христос воскресе"! Подобно мощному гулу, мне ответили: "Воистину воскресе"! Тотчас со всех сторон меня обступили товарищи по несчастью и посыпались вопросы: откуда? за что? по какой статье обвиняют?...» (37) Духовенство, находившееся в камере, собравшись утром и вечером, совершало свое молитвенное правило по книгам, которые иногда пропускались, и по памяти. У о. Леонтия в деревянной коробочке были Св. Дары в виде сухариков. Помолившись, в праздники рано утром причащались, делая вид, что чем-то занимаются, и владыка давал своим единомышленникам в руку Св. Дары. Исповедь была с епитрахилью, сделанной из обычного полотенца, и проходила скрыто в виде разговора друг с другом. Через несколько месяцев о. Леонтия освободили. Его освобождению способствовало как раз то, что он явился сам, а также хлопоты его прихожан. Немало докучала ОГПУ родная сестра о. Леонтия - сирота, находившаяся на иждивении у родственников. Ко времени выхода о. Леонтия, киевский кафедральный собор - малая София, был отнят. Кафедра была устроена в бывшем Братском монастыре, где уже не было монахов, и просуществовала она там несколько месяцев.

    «При таинственной обстановке был вывезен за город архидиакон Братского монастыря о. Климент и утоплен в Днепре. Через некоторое время его тело, полусъеденное рыбами, было случайно найдено рыбаками вниз по течению Днепра... На иеродиакона нашей Преображенской пустыни о. Милия, необычайно кроткого человека, в лесу напали безбожники и зверски убили, вырвали у него челюсти. Не прекращались аресты и расстрелы духовенства и закрытие храмов. Таким образом, декларация митр. Сергия не облегчила церковную жизнь в Советском Союзе, а только усыпила общественность и заграницу, дала возможность безнаказанно расправляться с беззащитным духовенством» (38), – писал Архиепископ Леонтий (примерно в то же время был убит брат о. Леонтия – Александр - сост.).

    Вспоминает о. Вениамин: «В богатом пригороде Приговка был богатый храм, трехпрестольный. Священника арестовали, и вот, владыка Константин вызвал игумена Леонтия - это было через несколько лет после его возвращения из Петрограда - и говорит: вот, такая-то семья осталась без средств к существованию, вы одинокий, хотите занять этот приход с тем, чтобы половину того, что вам будут давать прихожане, отдавать этой семье, чтобы они могли существовать? - О. Леонтий жил там несколько лет. Там случилось нападение на о. Леонтия. Он жил в маленькой комнатке, в пономарке. Зима, страшный холод. Однажды о. Леонтий проснулся и чувствует какой-то безотчетный страх, он весь покрылся холодным потом. Ночью тихо, слышен малейший шорох, и в этот момент он слышит: кто-то возится с входной дверью храма, и чувствует, что дверь открыли и бегут к алтарю. Подбегают к его дверям и пытаются открыть. О. Леонтий понял, что происходит, потому что перед этим были другие нападения: к одному священнику забрались и закололи церковным копием. О. Леонтий схватил кочергу, выбил оконце, схватил первое попавшееся, - бумажную иконку преп. Серафима, свернул ее в рупор и начал кричать, чтобы его услышали. Те уже ругаются матерно, - все равно доберемся и убьем, - и начали выпиливать замок. Случайно какой-то крестьянин, вышедший по надобности, услышал крик, поднял тревогу, разбудил и соседей, и люди стали сбегаться к храму с криком. Те услышали и убежали. Перед тем, как напасть на церковь, они перерезали провода, ведущие к другому домику, где жили две сестры, которые церковь обслуживали, но днем они работали, и еще какой-то чиновник там жил. Они их связали. После этого о. Леонтий выпил ледяной воды, а он был от крика разгоряченный, началась ангина, потом воспаление легких, он чуть не умер. И это отразилось на его голосе на всю жизнь. Как только он начинал петь в полный голос, у него сразу начинались спазмы в горле, и он уже никогда по-настоящему не поправился. Потом очередной арест. Владыка говорил, что он чувствовал себя лучше в тюрьме, чем на свободе, потому что там уже определенное состояние, ты уже сидишь, а на свободе ты ожидаешь, что вот-вот придут за тобой, а главное, - боишься за людей, которые давали какой-то приют, т.к. большевики арестовывали их всех вместе с чадами и домочадцами, а если, когда владыка был на нелегальном положении, нашли бы, где он скрывается, так расстреляли бы и его, и тех, кто его скрывал со всеми родственниками. И все-таки были люди, которые шли на это, рискуя жизнью своей и своих близких, скрывали его» (39).

    В 1933 г., опять в апреле, о. Леонтий, схи-архиепископ Антоний, два его келейных иеромонаха и несколько человек из братии Киево-Печерской лавры были арестованы. Из ОГПУ о. Леонтий был отправлен в тот же тюремный корпус, что и в прошлом году, только этажом ниже. Через несколько месяцев все были освобождены, но условно. О. Леонтий был отправлен на каменоломни в г. Коростень (40). Там с о. Леонтия насильно сняли духовную одежду, остригли бороду и волосы и одели в арестантское платье серого цвета, а на ноги дали ботинки на деревянных подошвах. Работа о. Леонтия была - носить железные ломики для тех, кто буравил гранит, а потом взрывал. (Так отцу Леонтию на практике доводилось познавать всю горечь плодов декларации митр. Сергия и его отступнической линии, - ред. ЦВ).

    Вскоре репрессированных перевели на новое место жительства, в разоренный храм, но поскольку местное население оказывало им сочувствие, их поместили в нескольких верстах от села, на болоте, в палатках. Целый день заключенные работали на каменоломнях, а на ночь надо было пешком добираться до лагеря. Питание было настолько плохое, что были случаи смерти от голода, а также отравления едой. От такой обстановки и питания тело о. Леонтия стало опухать, и из опухоли на ногах стал выделяться гной.

    Чудом Божиим неожиданно прибывшая комиссия военных врачей, несмотря на протест начальника лагеря, освободила его, признав совершенно не способным к физическому труду (пусть он лучше умрет на свободе, чем в лагере). В своих воспоминаниях владыка пишет, что с этим врачебным свидетельством он прибыл в ближайший город Ж., где на кафедре был викарный епископ В. (по-видимому, речь идет о Житомире, где в 1932-34 гг. был епископ В. Шкурко - сост.), собрат по Лавре, у которого о. Леонтий остановился на некоторое время. Здесь православные лечили его, главным образом, с помощью дрожжей. Окрепнув, о. Леонтий решил посетить близких в Москве и Петрограде.

    Маховик системы уничтожения работал планомерно и безжалостно, храмы закрывались и разорялись, еще не арестованное духовенство чувствовало, что доживает свои последние дни. Управляющий Ленинградской епархией митрополит Алексий (Симанский) в то время находился в Москве, куда и прибыл о. Леонтий. «Митрополит Сергий был болен и никого не принимал, а вместо него принимал митрополит Алексий. Когда митр. Алексий узнал, что я недавно освобожден от принудительных работ и прошу его совета, а также где-нибудь место священника, он, испуганно покачав головой, ответил довольно резко, что места для меня у него нет, и не предвидится, и с этими словами покинул меня. Безучастие и равнодушие были написаны на его лице. А ведь когда-то я сослужил ему, и он казался другим человеком... Совсем иначе в той же патриархии встретил меня архиепископ Питирим, управлявший Московской епархией... Владыка Питирим пригласил меня к себе в комнату, расспросил о нуждах... Значит, можно было и в то нелегкое время иначе отнестись ко мне...» (41).

    После посещения патриархии о. Леонтий посетил своего старого знакомого по Данилову монастырю, епископа Серпуховского Сергия (Воскресенского), жившего при храме свв. апп. Петра и Павла, что у Преображенской заставы. Епископ Сергий принял странника очень радушно и на вопрос его относительно перспектив на будущее в смысле существования Русской Православной Церкви и о личном устройстве о. Леонтия, по-дружески сказал: «Доживаем последние годы. Вопрос нескольких ближайших лет - и все уничтожат по выработанному плану. Вам нет смысла пытаться устраиваться на церковном поприще. Во-первых, это так непрочно. Да вы и не сумеете ориентироваться в такой сложной обстановке. Лучше перейти на другое положение, подальше от взоров большевиков. Я сам не знаю, что будет со мной» (42). Это было последнее свидание владыки Леонтия с епископом Сергием, убитым при неизвестных обстоятельствах в 1944 г., в Прибалтике (по всей вероятности - красными партизанами, – ред. ЦВ).

    В Москве о. Леонтий остановился у одной старой слепой схимницы в Головино, где был женский монастырь во имя иконы Божией Матери Казанской, разогнанный большевиками. Молодых насельниц изгнали, а старых оставили. «В связи с этим мне приходится еще раз вернуться к личности о. А.Л. (прот. Александра Лебедева - сост.), правителя дел Московской Патриархии - пишет владыка в "Воспоминаниях". - В этот мой приезд у меня произошла странная беседа с ним. Узнав, что я отбывал свои принудительные работы сравнительно недалеко от границы - 125 км и исправлял шоссе после каменоломни, о. А. задал мне такой искусительный вопрос: "Вы были близко от границы. Не знаете ли вы случайно, можно ли там переходить границу?" От этого вопроса мне стало страшно... Я с испугом ответил ему, что не знаю, и этим никогда не интересовался. Далее он стал спрашивать меня: "А где вы остановились?" Не находя ничего особенного в этом, казалось бы, безобидном вопросе, я ответил, что у одной схимницы, старой и слепой, на окраине Москвы, в Головине. "А еще и схимницы есть в Москве", - с удивлением сказал он. Я почувствовал, что проговорился... Вскоре мне стало известно, что жившие в Головине престарелые монахини, в том числе и слепая схимница, у которой я пробыл только несколько дней, были арестованы и высланы из Москвы» (43).

    По возвращении в Киев, о. Леонтий стал задумываться о переходе на нелегальное положение.

    Переехавший вместе со столицей Украины из Харькова в Киев митрополит Константин устроил свою кафедру в одном из 4-х не закрытых храмов города, на Соломенке, на окраине. Как раз в это время, приблизительно, в 1935 г., был издан указ о возведении о. Леонтия в архимандриты. Поэтому митрополиту Константину пришлось возводить о. Леонтия в архимандриты не в храме, но у себя дома. Тогда же его вызвали в отдел религиозных культов и с отметкой в документе (регистрационной карточке) предложили навсегда покинуть пределы Киева (43а).

    (Несмотря на всевозможные уступки, легальная церковная жизнь на Украине была практически полностью разгромлена, на свободе не осталось ни единого епископа, даже сергианского. Правота не принявших сергианства и ушедших в катакомбы истинно-православных христиан была очевидной, – ред. ЦВ).

 В Катакомбной Церкви.

    Перед о. Леонтием встал вопрос, как устроить свою дальнейшую жизнь? Поступать на светскую работу сторожа или санитара он не считал душевно полезным. «Ибо советский яд проникает всюду. Не хотелось и перекрашиваться, скрывать, кто я, состоя на работе, потому что даже невидное положение в Советском Союзе непрочно, всегда сопряжено с риском и часто с компромиссом со своею совестью. Мне казалось, и так подсказывало сердце, что самое благое в моем положении, это независимость от большевиков, а это возможно только в условиях нелегального существования... На этот путь и благословил меня и мой духовный отец - схи-ариепископ Антоний» (44).

    В 1937 г. - когда уже из тюрем никого не освобождали, о. Леонтий (окончательно порвав с официальной сергианской патриархией, – ред. ЦВ) перешел на нелегальное положение (в Катакомбную Церковь, – ред. ЦВ) и поселился у одной бедной старушки, тайной монахини, в г. Переяславле, на берегу Днепра (до него у нее проживали два квартиранта, один из них - архимандрит Геласий /Майборода/, впоследствии подвизавшийся много лет при митрополите Анастасии).

    Позже владыка Леонтий напишет в своих воспоминаниях: «Православные женщины в России всегда были и продолжают быть безстрашными и жертвенными. Жизнью своей они не дорожили, скрывали у себя гонимое большевиками православное духовенство, рискуя в случае обнаружения расстрелом. Они устраивались на работу и от своего скудного заработка, часто лишая себя необходимого, предлагали скрывавшимся все, чем можно было их снабдить. Служа в качестве прислуг, нянек и кухарок у коммунистов, если узнавали о грозящей кому-либо опасности, предупреждали их, спасая таким образом от неминуемой смерти. Ради помощи несчастным нередко вдвое работали, чтобы не было упреков от семьи. Как я уже указывал, безстрашно отражали нападки обновленцев и самосвятов. Женщины были бичом для всех раскольников и еретиков. Я на себе испытал в советских условиях их милосердие и самоотверженность, даже до смерти. Честь и слава русской земле, воспитавшей таких героинь» (45).

    «Всюду у меня было много друзей и почитателей, как в городах, так и в селах, благодаря моему старцу, схи-архиепископу Антонию» (46). Также, служа на приходе, о. Леонтий приобрел и своих духовных чад, которые не оставляли его своей заботой. Служил он тайно на дому без посетителей, в присутствии только домашних, но вскоре начались о нем расспросы соседей, и доброжелатель предупредил его, что ему лучше уехать. В день отъезда (в запретный город) утром он простился с хозяевами, а днем пришел милиционер с повесткой ему, явиться на следующий день в ОГПУ. Прожив некоторое время в запретной для него зоне, о. Леонтий перебрался в Житомир, где поселился в ветхой лачуге у старых церковных людей. Сюда со всей Волыни и Подолии было согнано много клириков. С периодическими выездами о. Леонтий прожил в Житомире до середины 1937 г., живя у своих близких и тайно с ними молясь. В августе 1937 г. здесь начались аресты духовенства, а когда арестовали епископа Максима (Руберовского), о. Леонтий покинул город. Вскоре после этого за ним приехала машина из ГПУ с собакой ищейкой и всюду его искали.

    Лавра была закрыта. А на Покров 1937 г. был произведен арест ее братии. Место их гибели неизвестно. В октябре того же года в застенки НКВД был заключен и митр. Константин. (Тогда же по делу «ИПЦ» в Киеве были арестованы многие священнослужители и монахи, среди которых был и о. Евгений Лукьянов: 06.07.1933 г. он был освобожден из Беломорбалт лага, вернулся в Киев, работал печником в школе. 4 года вел активную нелегальную церковную деятельность, окормлял членов «иосифлянской» катакомбной общины о. Анатолия Жураковского, служил на квартирах, на Соломенском кладбище. 12.06.1937 – арестован. 09.10.1937 – тройкой Киевского облуправления НКВД УССР приговорен к расстрелу, что и исполнено 16.10.1937, – ред. ЦВ).

    Но, не смотря на то, что само пребывание "попов" в Киеве было запрещено, не говоря уже о служении без регистрации - Тихоновская Истинно-Православная Церковь пребывала здесь вместе со своими чадами - одним из ее пастырей, не подчинявшихся сергианам, чье имя сохранила для нас церковная память, был схи-архим. Михаил (+ 1944г.) Киевский (45а). (Известно также, что до 1941 г. продолжал тайно служить в Киеве сподвижник оо. Анатолия Жураковского и Евгения Лукьянова – о. Андрей Бойчук. В 1928 г. он персонально отвозил прошение киевского духовенства о присоединении к «иосифлянскому» еп. Димитрию (Любимову). 1937 – находился в ссылке. Июнь 1939 – возвратился из ссылки. Из-за запрета жить в Киеве с 15.06. по 09.12. работал в г. Белая Церковь сторожем в больнице, весовщиком на птицекомбинате, продолжая окормлять катакомбные общины ИПЦ. В декабре 1939 – нелегально переехал в Киев, где тайно совершал богослужения на квартирах истинно-православных христиан. 07.05.1941 – выслежен и арестован. «В связи с военной обстановкой» расстрелян. – Ред. ЦВ).

    «Живя на нелегальном положении, служа самой малой части своих верных пасомых (всего несколько человек), я не всегда мог позволить себе роскошь посетить тайно своего когда-то близкого собрата. Если я это делал иногда, не выдерживая одиночества и желая в беседе с таким же, как я, хоть немного укрепить себя, то у него я вызывал неприятное безпокойство своим посещением. Не обратили ли кто-либо из соседей внимания, что прошел незнакомый, не следил ли за мной какой-нибудь секретный агент, не взят ли дом под подозрение? и т.п. Так смотрел на вещи и я. Старался избегать встреч с духовными лицами, пользовавшимися свободой, или их знакомыми. Через других до меня доходили сведения, что где-то скрывается священник, тайно совершает службы, но я не желал знать, кто он и откуда, в каком доме служит, не зная, вынесешь ли допрос и невольно не предашь ли» (46).

    С переходом на нелегальное положение о. Леонтий продолжал бывать в Киеве, но главным его местопребыванием был Житомир. Здесь, в Житомире, о. Леонтия и застала война, - через две недели после ее начала немцы заняли город. Проживал о. Леонтий в квартире многоэтажного дома - поскольку в этом же доме жил начальник тюрьмы, то можно было не опасаться проверок на пребывание посторонних в квартирах. «Ранней весной 1941 г., - сообщает владыка в "Воспоминаниях", - ГПУ, обозленное, что не может напасть на мой след, арестовало некоторых моих знакомых и друзей. Сделали так называемую "прочистку" во всех тех домах, где я раньше бывал. Искали меня при помощи провокаторов. Я вынужден был бежать, переодетый, в другой городок. Там меня друзья продержали три месяца, скрывая в шкафу для платьев. Почти всегда горел-шумел примус, чтобы не было слышно мое пребывание. Ночью, покрытый женским платком, я стоял у приоткрытого окна, чтобы немного подышать свежим воздухом. Когда большевики вынуждены были отступать и оставили этот город, я вышел на улицу, не веря сам себе, что я могу свободно ходить, как другие люди. Началась новая эпоха моей жизни, милостью Божией, я оказался на свободе».

 Архиерей Украинской Автономной Церкви

    Незадолго до начала войны с Германией, - пишет Алексей Ростов в статье “Исповедник” (47), в Житомiре один верующий милиционер сообщил о. Леонтию о том, что власти намерены арестовать его, и тайная монахиня укрыла его у себя на дому во врачебном кабинете. Однажды ее посетила странствующая по городу юродивая. Опасаясь, что блаженная увидит исповедника, врач принялась угощать ее на кухне, не пуская в запертый на ключ врачебный кабинет, объясняя, что там лежит находящаяся под ее наблюдением больная по имени Вера. Прощаясь, юродивая осенила доктора крестным знамением, а та, веря в ее святость, спросила: «что будет с нами, когда город займут приближающиеся немцы»? – «Вера твоя умрет, но Леонтий спасется и поведает мiру, как гонят нас за правду Божию», - ответила, уходя, юродивая. Ее предсказание сбылось: исчезла мифическая Вера, а архимандрит Леонтий 7 ноября 1941 г., по избранию собора епископов Украинской Православной Автономной Церкви, был рукоположен во епископа Бердичевского. Хиротония состоялась в Почаевской Лавре, «при сочувствии народа и всех православных; начиная с моего духовного отца в течение 20 лет, схи-архиепископа Антония (и по его настоянию - сост.)» - писал владыка Леонтий в марте 1944 г. в письме к митрополиту Анастасию.

    Владыка Леонтий был рукоположен архиепископом Алексием (Громадским), епископом Дамаскиным Каменец-Подольским (Малютой) и епископом Вениамином Полтавским (Новицким), принадлежавшими к Украинской Автономной Церкви, создание которой было учреждено 18 авг. 1941 г. решением собравшегося в Почаевской Лавре Архиерейского собора. В этом соборе участвовали почти все православные епископы, находившиеся на территории Украины: Алексий (Громадский), епископ Кременецкий, перешедший в 1941 г. из Польской Церкви в МП; епископ Антоний (Марченко), хиротонисанный в Польше в начале 20-х годов, во время занятия СССР Восточной Украины пребывавший на покое; Симон (Ивановский), старый епископ “польского” посвящения; Пантелеимон (Рудык) и Вениамин (Новицкий) хиротонисанные уже как епископы МП. Большинство из этих и рукоположенных ими епископов присоединились к Русской Зарубежной Церкви.

    Главным деянием собора было решение организовать Украинскую Автономную Церковь на основе постановления Всероссийского Поместного Собора 1918 г., даровавшего Украинской Церкви автономию в рамках Российской Поместной Церкви. Первоиерархом вновь воссозданной Украинской Автономной Церкви был избран архиерей, старший по хиротонии среди соборян - митроп. Алексий (Громадский), принявший в 1943 г. мученическую кончину при невыясненных обстоятельствах. Украинская Автономная Церковь формально подчинялась МП, поскольку архиереи, возглавившие ее, считали, что не имеют никаких канонических прав объявить себя автокефалиею. Но т.к. МП подчинялась большевикам, в административных своих решениях Автономная Церковь была совершенно независима, поэтому и духовное состояние ее было не такое, как у МП. Поминовение руководства МП (призывавшей население к партизанской борьбе и верности сов. власти), было отменено. Т.к. никакой связи с Москвой при немцах не было, Автономная Церковь, фактически была независима от МП (в связи с чем к ней присоединилось практически все тихоновское катакомбное духовенство Украины, не признававшее «сергианской церкви», - ред. ЦВ).

    Параллельно с этим украинские националисты-самостийники при покровительстве некоторых архиереев "Польской Церкви" создали Автокефальную Церковь, под управлением митроп. Поликарпа (Сикорского) в которую в "сущем сане" были приняты уцелевшие клирики самосвяты - рукоположенные иерархией "митрополита" Василия Липковского. С этой конфессией владыка Леонтий никогда не имел ничего общего, хотя в «Словаре русских епископов» митроп. Мануила (Лемишевского), утверждается, что он «в сане епископа перешел в поликарповскую ориентацию». Также никогда епископ Леонтий не подчинялся варшавскому митроп. Дионисию. Когда владыка Леонтий, приехав в Варшаву, узнал, что митроп. Дионисий, у которого владыка Леонтий остановился, находится в общении с автокефалистами, то отказался с ним служить. Митрополит, узнав об этом, прислал к нему священника сказать: нам надо помещение - пожалуйста, освободите (48).

    Архимандрит Вениамин вспоминает о том, как произошла хиротония владыки: «Городской голова, все духовенство Житомiрщины и окрестностей собрали списки подписей под прошением, чтобы архимандрита Леонтия хиротонисали во епископа. О. Леонтий говорит, что я не приму посвящения до тех пор, пока владыка схи-архиепископ Антоний не даст своего благословения, и поехал в Киев к своему авве (49). Об этом узнали украинские автокефалисты и донесли немцам, что в Киев приехал шпион, и о. Леонтия арестовали, он сидел несколько недель, и могли его даже расстрелять, т.к. в то время много не разбирались. Но киевляне, знавшие о. Леонтия, стали протестовать и требовать его освобождения, указывая, что арестован он совершенно незаконно. Владыка Антоний приказал ему подчиниться избранию».

    С первого дня после хиротонии владыка Леонтий управлял Житомiрской епархией, с титулом Бердичевского. Первоиерарх Украинской Церкви, митроп. Алексий (Громадский), носил титул экзарха Украины, митрополита Волынского и Житомiрского. Ожидали, что он должен переехать в Киев на столичную кафедру, но подходящего момента все не было - война. Временно туда был послан епископ Пантелеимон Харьковский (впоследствии Буэнос-Айресский - сост.). Владыку Леонтия хиротонисали с титулом епископа Бердичевского, викария Волынской епархии, по избранию житомiрской паствы и для Житомiра. Но т.к. митроп. Алексий не хотел сразу же переезжать в Киев, он назначил туда митр. Пантелеймона, который до этого был его представитель в Житомiре. Если бы митр. Алексий переехал в Киев, то тогда он бы, вероятно, назначил управляющим Волынской епархией епископа Пантелеймона, и тот переехал бы в Житомiр, а владыка Леонтий тогда занял бы Бердичевскую кафедру; он с 1-го дня хиротонии был послан в Житомiр, но с тем, что его титул будет Бердичевский. Владыке Леонтию - новорукоположенному епископу, не могли сразу же дать такую ответственную кафедру. После того, как в 1943 г. партизаны убили митроп. Алексия, все остались без изменений на своих местах. Возглавил Украинскую Церковь епископ Пантелеимон.

    В Житомiре, при немцах, открыли 6 храмов, и один из них власти отдали самостийникам. Владыка протестовал. «Но немцы вели политику, чтобы все были довольны - у вас есть 6 храмов, дайте один им. Владыка Леонтий говорит - не могу, какой палец ни отрежьте, мне больно. Ему говорят - отдайте какой самый бедный, неустроенный, разрушенный большевиками. Это был Крестовоздвиженский храм, его и отдали автокефалистам, туда раз в месяц приезжал из Винницы священник. Владыка Леонтий служил по-церковнославянски. Иногда, в зависимости от того, где он служил, он проповедовал по-украински» (50).

    Представление о том, в каком состоянии находился Житомiр после отступления коммунистов, дает сводка немецкой тайной полиции от 18 июля 1941 г., текст которой приведен в труде В.И. Алексеева и Ф. Ставру «Русская Православная Церковь на оккупированных территориях». «В районе Житомiра,- говорится в сводке, - появление немцев сопровождалось открытыми религиозными собраниями с участием большого количества молодежи. Церкви в городе разрушены или превращены в склады. Город после отступления большевиков опустел почти наполовину. В Житомiре первая церковная община была создана немецким военным священником, католиком. Городская кладбищенская церковь стала сначала католической церковью; затем, заметив, что богослужение похоже на польское, верующие перестали посещать ее. Епископ Леонтий, которого война застала в Житомiре, еще будучи архимандритом, организовал в городе православный приход».

    В этой же работе приводятся цитаты из книги д-ра Фредерика Хейера «Die orthodoxe Kirche in der Ukraine von der 1917 bis 1945» (Cologne: R. Muller. 1953), в которой говорится, что если до революции в одной только Житомiрской епархии насчитывалось 800 православных приходов, то перед II-ой мiровой войной во всем Советском Союзе их оставалось всего несколько сот. Но к 1943 г. в Житомiрской епархии насчитывалось уже примерно 300 приходов, подчиненных Украинской Автономной Церкви. Для их обслуживания было найдено 30 старых священников; около 200 священников, прошедших краткие богословские курсы, было рукоположено владыкой Леонтием (51).

    К Владыке постоянно приезжали делегации из епархии, просили священников. И вот, находили бывших псаломщиков или людей, имевших достаточную церковную подготовку, царских офицеров, например. Почти год владыка служил почти каждый день, т.к. за литургией можно рукоположить только одного священника и одного диакона. В архиве историка В.И. Алексеева хранится письмо епископа Леонтия, подтверждающее данные Хейера об открытии 300 приходов автономной Церкви. В этом письме владыка сообщает также о том, что во вновь открытом Богоявленском монастыре было 10 человек братии, да еще 10 желали поступить, но не могли из-за запрета оккупационных властей. В женском монастыре в г. Овруче было 45 монахинь, в Любарском монастыре - 15, да еще в двух скитах по 10 монахинь. «Церковный подъем во время кратковременного пребывания некоторых территорий под германской военной оккупацией, т.е., когда Церковь временно стала свободна от большевистского ига, - пишет владыка в "Воспоминаниях", - подтвердил, что православный народ сумел сохранить в своих духовных катакомбах Православную веру, чистую, не засоренную советским налетом. Это испугало советскую власть и она пошла на новую провокацию, создав патриархат и поставив патриарха, чтобы при помощи этого церковного подъяремного искусственного аппарата продолжать бороться с Православием и религией вообще. Но веры из глубины народной души советская власть вытравить не сможет, и еще большим пламенем ее озарится наша земля, когда спадут коммунистические оковы».

    На оккупированных территориях немцы не позволяли сноситься с Русской Зарубежной Церковью, однако, владыке как-то удалось установить связь с Ладомiровой. Владыка Леонтий был первый из русских священнослужителей, переживших на родине большевицкое иго и вступивших в общение с Братством преп. Иова Почаевского на Карпатах, его корреспонденции за подписью епископ N-ский помещались в "Православной Руси" (см., например, от 2/15 июля 1942 г., №13-14) и в "Летописи Церкви" (см. приложение №3), составлявшейся в 1943 г. архимандритами Серафимом и Нафанаилом, когда издание "Православной Руси" было временно запрещено. Последний прислал Владыке утешительное письмо. Владыка очень хотел посетить братство в Ладомiровой, но сделать это ему не удалось. Однако, будучи в Вене, владыка познакомился с его настоятелем, архим. Серафимом (Ивановым), и впоследствии посещал братию, переехавшую в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилль.

    Истерзанная большевиками Украина постепенно возвращалась к церковной жизни.

    На второй день праздника Богоявления в 1943 г., к соборной площади сошлись крестные ходы со всех 6 храмов и потом пошли по главной улице "на Иордань", на реку Терек. Народу, наверное, было 30-40 тыс., - крестному ходу не было видно ни конца, ни края.
    Было создано епархиальное управление. Когда было возможно, владыка объезжал приходы епархии. В 1942 г., при одном из таких посещений, в Овруче, где жил раб Божий Иоанн Вознюк (будущий архим. Вениамин), состоялось его знакомство с владыкой. Там организовался женский монастырь, где было 45 монашествующих, и Иоанн посещал каждое воскресенье монастырский храм, поэтому монахини его знали. Когда приехал владыка Леонтий, они рассказали ему об Иоанне, и один прихожанин представил его владыке, который сразу же пригласил его в Житомiр. Впервые 18-летний Иоанн приехал туда под Крещение 1943 г., а потом, спустя приблизительно две недели, снова приехал, и с тех пор и до самой смерти владыки был у него в духовном послушании (51а).

    В августе 1943 г. неизвестные лица забрали из собственного дома в г. Владимiре-Волынском епископа Мануила (Тарновского), бывшего 2-м викарием Волынской епархии, вывели его в лес и повесили. В выпущенной листовке указывалось, что епископ Мануил казнен за измену своему народу. Владыка Леонтий был в то время 1-м викарием Волынской епархии (52).

    Вспоминает о. Вениамин: «Насколько я знаю, во время войны на владыку покушений не было. Были подкидные письма, угрожавшие смертью в случае, если к такому-то сроку не будет внесена огромная сумма на какой-нибудь партизанский отряд. Когда владыка стал получать такие письма, то он со мною уехал в Киев. Партизан везде полно было. Как-то мы поехали в одну деревню служить, потом из деревни крестным ходом пошли в лес, чтобы там, на источнике освятить воду, надо было идти несколько километров. Когда мы шли крестным ходом, то крестьяне нам говорят: тут на крестном ходе половина - партизаны. Так что, если хотели, то безпрепятственно убили бы. Не только партизаны, но и немцы расправлялись со священниками. Вот, один клирик владыки совершал богослужение в храме в рабочий день. Немцы говорят: не смей служить, должны все идти на работу, - а он служил, так его избили почти до полусмерти палками. Владыка старался избегать того, что можно было бы назвать политикой, но большевиков он обличал; если бы он против немцев стал говорить открыто, то его на следующий день повесили бы, не считаясь с тем, что он архиерей. Однажды немцы требуют от него воззвания к народу на определенную тему. Владыка обдумывает каждое слово и пишет: по нашим грехам Господь наказывает страну, народ, мы теряем близких, народ должен каяться. И выходит, что виноваты и мы, и большевики, и немцы. Немцам это не нравится, а владыка говорит: я другое не могу написать - меня партизаны убьют. Так что приходилось "ходить очень опасно". Война такая была, что шутить нельзя было: или с одной стороны смерть, или с другой. Владыка Леонтий имел фотографии общих могил расстрелянных большевиками в Виннице, где тысячи людей лежали в ряд и родные приходили их опознавать. Владыка Евлогий совершил их общее захоронение. Когда владыка Леонтий и я уезжали из Варшавы, большевики уже были на другом берегу реки, а немцы нас не выпускают, так что в любой момент большевики могли нас захватить, тогда владыка Леонтий все сжег, т.к. чувствовал: если схватят и увидят фотографии - расстреляют на месте» (53).

    1 нояб. 1943 г., в годовщину смерти схи-архиепископа Антония (впоследствии день прославления св. прав. о. Иоанна Кронштадтского), о. Вениамин был рукоположен в иеродиаконы, за два дня до этого он был пострижен владыкой Леонтием в малую схиму.

В Русской Зарубежной Церкви

     Вскоре советские войска заняли Киев. Немцы оставили Житомiр, и партизаны приблизились к городу. Население бежало, предвидя возвращение большевицкой власти. Теперь уже для владыки Леонтия узилище или смерть были неиз6ежны. Тем более, что МП, как верная прислужница советской власти, лишила сана всех, кто открыто обличал большевиков (54). «Выбраться по железной дороге нельзя, машин нет. Владыка накануне купил лошадь и повозку, мы нагрузили ее и думали выезжать. Только выехали, вдруг грузовик какой-то зацепил и все изломал. Вернулись назад. На следующий день утром Владыка отправился в город узнать, как можно выбраться. Город опустел. Все закрыто. Владыка вернулся в монастырь и видит: стоит колонна грузовиков - казачья часть, которая, поскольку выполняла ремонтные работы техники, всегда находилась близ фронта, и как только фронт приближался, их отбрасывали дальше, поэтому далеко с ними уехать было нельзя, но можно было оторваться от линии фронта» (55). «Владыка говорит, - продолжает свой рассказ о. Вениамин, - вот, уезжаете, а архиерея оставляете на растерзание коммунистам. - Казаки говорят, - поговорите с офицером, он у нас хороший. - Нашли офицера, объясняем ему положение, и он говорит - если найдете место, садитесь. - В их распоряжении находились громадные чехословацкие грузовики-фургоны, заполненные станками. В один прицеп, в котором были станки, мы втиснули вещи, сами влезли, даже места не было, чтобы повернуться. И так мы шагом проехали 40 км. до Бердичева, тянулись колонны отступающих - машины, техника, снег идет, под ногами месиво, грязь, а люди уходят по полям, кто как может. Доехали до Бердичева, нужно было проезжать мост, а он сожжен партизанами. Остались ночевать, даже моторы не гасили. На второй день мост как-то починили, поехали через Шепетовку, где в бывшем колхозе раньше делали колеса. Дальше казаки не идут. Немец-офицер дал нам машину до Шепетовки. Половины вещей не досчитались, у меня был один чемодан, и тот пропал, в чем я стоял, в том и остался. У владыки пропали чемоданы с облачениями, но что делать - война, какое управство? Идем по путям. Темнеет уже. Стали на разъезде. И тут состав с открытыми платформами, без каких-то ограждений, почему-то задержался. Мы не спрашиваем, вещи погрузили и поехали. Только ночью партизаны обстреливали зажигательными пулями, но паровоз не повредили. Но зато, когда дальше ехали, направо-налево по сторонам дороги составы взорванные. Десятки километров взорванных поездов. Приехали глубокой ночью в Ковель. Разговорился я с одним машинистом, как, говорю, не боитесь ездить, а он - ничего, человека не так легко убить, я уже с третьим паровозом под откос лечу, они там лежат, а я на другой сажусь. На другом составе приехали в Холм, а там поляки чуть камнями не бьют: немцы, вследствие своей политики, создали междоусобицу - где было больше украинцев, они вырезали поляков, а где было больше поляков, там вырезали украинцев. А для поляков духовенство, русское или украинское, все равно - враждебное, так что они готовы были нас на вокзале побить камнями. Потом и поляки разобрались, что есть церковь националистов, которые с нами ничего общего не имеют, увидели наше духовенство, верующих и уже относились доброжелательно».

    В Варшаве владыку и о. Вениамина опекала русская колония и А.С. Свитич. С помощью проф. М.В. Зызыкина владыка Леонтий вступил в переписку с митрополитом Анастасием, находившимся в то время в Белграде, прося о принятии в Русскую Зарубежную Церковь: «Не прочь бы очутиться на Св. Афоне, если бы это было возможно в настоящее время, или где Вы найдете для меня полезнее» (из письма от 23 марта 1949 г.). С такими же прошениями в Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви обратились и другие архиереи Украинской Автономной Церкви, оказавшиеся в изгнании, которые, при содействии владыки Леонтия, были приняты в юрисдикцию РПЦЗ 24 авг./6 сент. 1945 г. В июле 1944 г. владыка Леонтий прибыл в Вену (через неделю после их выезда из Варшавы там началось национальное восстание), оттуда он попал во французскую зону Германии и, наконец, в Мюнхен, где в то время находился Архиерейский Синод РПЦЗ. Здесь епископ Леонтий был представлен митрополиту Анастасию, который беседовал с ним и проникся к нему добрыми чувствами.

    Владыке Леонтию удалось вывезти многие святыни, в числе которых частицы мощей святых угодников Божиих, некоторые из них он впоследствии передал Иосифу Муньезу, хранителю Иверской мvроточивой иконы; известно, что другие, как например, свят. Николая Мирликийского, преп. Серафима Саровского (вывезенные в 1926 г. из Саровской обители), были переданы в Свято-Николаевский храм в Венесуэле (56) или находятся в других местах.

    4/17 мая 1944 г. епископ Леонтий - первый из иерархов Украинской Автономной Церкви - был принят в юрисдикцию РПЦЗ и указом Архиерейского Синода от 25 июля/7 авг. того же года был назначен на кафедру викария Германской епархии РПЦЗ, но приступить к этому служению из-за различных обстоятельств не смог.

Парагвай

     Определением Архиерейского Синода РПЦЗ от 26 авг./8 сент. 1945 г. в Бразильской епархии была учреждена кафедра викарного епископа Парагвайского. В те годы многие лишенные родины русские люди устремились в поисках убежища в Южную Америку.

    Оказавшись в эмиграции, владыка Леонтий глубоко скорбел о глубоких разделениях, образовавшихся в русской церковной среде. Издатель выходившей в Буэнос-Айресе газеты "Русское слово" Н.И. Сахновский, встречавший владыку в Европе и в Южной Америке, вспоминает: «После тягостных дней II-ой мiровой войны для русских "Ди-пи" наступили еще более страшные дни массовых выдач и преследований. В ноябре 1946 г. я готовился к отъезду из Бельгии в Парагвай. Как раз в эти дни Господь судил мне встретиться с владыкой Леонтием, тогда еще епископом, только что получившим назначение от Синода в Парагвай.

    С первых же наших слов Владыка стал расспрашивать о жизни эмигрантов в довоенные годы, о сущности расхождений между евлогианами и соборной Церковью, о "восточном обряде" и его роли в Зарубежье, и было видно тяжелое раздумье на его лице...

    Владыка не ожидал встретить такой духовный развал в русской эмигрантской среде, не хотелось ему верить, что столько епископов нарушили свои обеты и свой долг, что такое множество мiрян тупо и безсмысленно идут за лже-пастырями. Такое же разочарование переживали в те дни многие лучшие представители из "новой" эмиграции, мечтавшие найти за рубежом организованную и сплоченную массу Зарубежной Руси» (57).

    Многие из представителей старой эмиграции с недоверием относились к людям, жившим столько лет под советами. Надо было вместе съесть пуд соли, чтобы люди начали доверять и относиться без подозрений. «Заграницей есть люди, считающие, что с их отъездом заграницу все кончилось, чуть ли не в течение одного года все было уничтожено большевиками, храмы и духовенство. Они искренно сочувствуют всем убиенным, молятся за них, служат панихиды... Но если они встретят духовное лицо, чудом и милостью Божией спасшееся из-за железного занавеса, они приходят в крайнее недоумение и выражают удивление: как вы остались живы? мы полагали, что там все давно убиты... - Стараются воспевать их (новомучеников - сост.) подвиги и страдания, но явись они сейчас среди нас, многих забросали бы камнями свои же, потому что их описания пережитого не совпали бы с установленным стандартом» (58).

    25 дек. 1946 г. владыка Леонтий, первый из епископов Русской Церкви после окончания II-ой мiровой войны, в сопровождении иеродиакона Вениамина прибыл в Буэнос-Айрес.

    Церковная жизнь Южной Америки многими скорбями и искушениями встретила владыку Леонтия, а тяжелое материальное положение затрудняло существование владыки: епархия, состоявшая, в основном, из вновь прибывших, не могла оказывать вспоможение владыке, также и Синод был не в состоянии оказывать ему финансовую поддержку. "Старые" эмигранты, в значительном числе прибывшие в Парагвай из предвоенной Польши, были людьми весьма просоветски настроенными, и содействовать попам, которые в их представлении были дармоеды, расположения не имели. «Когда мы приехали в Парагвай, - вспоминает о. Вениамин, - то там на приходе были крестьяне простые, главным образом, из Польши, колония, где мы жили, называлась Капитан Миранда, существует еще и сейчас. Жили мы только тем, что могли посеять на огороде, потому что крестьяне нам не помогали. Одна только крестьянская семья нам хлеб пекла, а общее отношение было безразличное. Сами работайте, - мы работаем, и вы работайте. Среди них было очень много распропагандированных, как советской агитацией о великой, могучей советской родине-победительнице, так и западно-украинскими националистами. Когда мы начали им рассказывать о том, что советская армия делала, то они не верили - вы фашисты, с немцами работали. Но потом, когда крестьяне увидели, как мы жили, как мы работали, то стали к нам относиться очень хорошо, но помощи материальной никакой. Я пек просфоры и церковь убирал, и мне давали 20 гурани (несколько долларов) в месяц, а на эти деньги можно было купить 5 кг хле6а. Владыка не получал ни копейки. В Парагвае было еще духовенство, но, к сожалению, при тамошних обстоятельствах, когда никто не помогает, они, бедные, опустились. Они были одинокие, и владыка пытался их принять в наше братство, чтобы они как-то остепенились, но очень трудно, когда человек дошел до такого предела. В том селении Капитан Миранда владыка основал монастырь, местные жители этому не препятствовали. Среди постриженников владыки был о. Савва (Сарачевич), который был им поставлен в иеродиаконы и впоследствии стал епископом Эдмонтонским». Великим постом 1948 г. о. Вениамин был рукоположен в иеромонахи. Но монашеская жизнь в Парагвае не наладилась, братия разъехалась, а владыка был впоследствии назначен в Чили.

    Владыка приехал в Парагвай как раз, когда там началась гражданская война. Молодой архиерей, в ведении которого совсем недавно находилось несколько сот приходов, теперь вынужден был устраивать свое существование в совершенно чуждых условиях и среди недоброжелательного окружения; не сложились отношения у владыки с его архиепископом Феодосием, и также с возглавившим соседнюю большую и быстро растущую Аргентинскую епархию архиепископом Пантелеимоном, бывшим возглавителем Украинской Автономной Церкви. Церковное управление, как считал владыка, относилось к нему несправедливо и пренебрежительно. Как раз в это время настоятель Свято-Троицкого собора в Буэнос-Айресе, маститый русский протопресвитер, замечательный миссионер Константин Изразцов, присоединился к Северо-Американской митрополии, отколовшейся после Кливлендского собора 1946 г. от Русской Зарубежной Церкви. В сентябре 1948 г. епископ Леонтий приехал в Буэнос-Айрес, вступил в общение с протопресв. Константином и был принят митроп. Феофилом в состав Сев.-Американской митрополии со званием епископа Аргентино-Парагвайского. Владыка Леонтий полагал, что ему удастся объединить во едино разделившихся православных христиан, которых он призывал к любви. 11 авг. 1949 г. епископ Леонтий писал митрополиту Анастасию: «Возношу Ваше святое имя и вошел в единение с Сев.-Американской митрополией в конце июня с.г.». 13 авг. епископ Леонтий Архиерейским Синодом в качестве предупредительной меры пресечения был запрещен в священнослужении. Владыка подчинился, тяжело переживая запрещение от канонической церковной власти, и 7 сентября обратился с прошением к митрополиту Анастасию: «Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Архипастырь и отец. Вняв Вашему отеческому призыву вернуться обратно в Архиерейский Синод, я подал прошение в Сев.-Американскую митрополию о своем выходе из ее юрисдикции, а также порвал связь с о. Константином Изразцовым... Я вступил в общение с протопр. Константином, надеясь, что этим самым я принесу мир для Церкви Божией. Но ввиду того, что зло спеет на горшее, я предпочел вернуться обратно в Архиерейский Синод... Конечно, мне надо было все терпеть до конца...» На следующий день после этого письма, владыка вернулся к месту своего служения в Парагвай. 14 сент. Архиерейским Синодом запрещение было снято с него. В другом своем письме, написанном осенью того же года Высокопреосвященнейшему Анастасию, владыка Леонтий поясняет причины своего возвращения в лоно РПЦЗ: «Возвращение мое обратно в Архиерейский Синод было также продиктовано мне моей личной совестью, а не какими-либо другими обстоятельствами. Сев.-Американская митрополия и о. Константин ко мне отнеслись хорошо, что доказывают их последние письма ко мне. Главным побудителем был Ваш призыв и желание, дабы Архиерейский Синод из-за меня не впал в искушение, даже располагая формально канонами, как обвинительным материалом против меня, а также дабы не искушать своих близких (имеется ввиду братия - сост.), на которых вся эта история производит убийственное впечатление». 22 дек. 1949 г. Архиерейский Синод РПЦЗ постановил: судебное дело Преосвященного Леонтия прекратить, восстановив его во всех иерархических правах; освободить Преосвященного архиеп. Феодосия от управления Парагвайской епархией; Преосвященному Леонтию вновь вступить в управление Парагвайской епархией на правах епархиального архиерея.

    В той местности в Парагвае, где Владыка начал строить маленький монастырь, Православие занимало слабые позиции; поскольку люди были практически лишены пастырского окормления, то начало проявляться стремление к униатству. Некоторые становились монахами-василианами, шли учиться в униатские семинарии. Владыка Леонтий был родом из Украины, он знал, как бороться с унией, и старался вернуть этих людей в лоно истинной Церкви. Владыка хорошо говорил по-украински. За шесть лет пребывания в Парагвае владыка построил 2 храма, вел работу с детьми. И среди крестьян были те, кто понимал, что появление в этом, одном из заброшенных мест земли, архиерея Божия и полного клира при нем есть великая милость, которая вряд ли еще когда-нибудь повторится. «Помню, была Пасха 1947 г., - вспоминает о. Вениамин, - и представляете, глухая деревня, а тут архиерейское богослужение с иподиаконами. Хорик уже был обучен пению. И староста крестьянин говорит: смотрите, запоминайте - это небывалое явление, чтобы в нашей глуши такое торжество церковное состоялось». Когда, не так давно, сподвижник владыки, архим. Вениамин, приезжал в селение Капитан Миранда, то не мог поверить, что после стольких лет тамошние верующие все еще с такой любовью вспоминают владыку. Все хотели, чтобы о. Вениамин остановился именно у них дома - служа ему, они в его лице служили владыке.

    В начале 1951 г. епископ Леонтий писал митрополиту Анастасию: «...Сижу я, как ведомо Вашей Святыни, без всяких определенных занятий, кроме, разумеется, своего монашеского делания и земледелания, 4 года...» Владыка пишет свои воспоминания. Еще в 1949 г. архиепископ Виталий (Максименко) предлагал епископу Леонтию переехать в Канаду для помощи архиеп. Иоасафу. В 1950 г. владыка Леонтий получил назначение на кафедру епископа Эдмонтонского и Западно-Канадского. Владыка Иоасаф из Канады направлялся в Аргентину, но из-за сложности оформления необходимых для переезда документов и нестабильного политического положения прибыть к назначенному ему месту служения он не смог. «Но даже если бы мы и получили визы, - вспоминает о. Вениамин, - то мы никогда не могли бы собрать деньги на билеты, на те копейки, на что мы жили, это было невозможно. Там вообще никто не мог скопить денег, в Парагвае у крестьян все было, но свои продукты они не могли продать, т.к. рынок был очень маленький, а за границу тогда Парагвай не позволял ничего экспортировать, там были законы 200-летней давности, чтобы, например, пошлину платить в золотых монетах. Жизнь была очень примитивная в то время - солдаты босиком ходили».

Чили

     В 1953 г. епископ Леонтий был назначен правящим архиереем в новообразованную Чилийско-Перуанскую епархию. Когда владыка прибыл в Сантьяго, там уже был построенный прихожанами храм Святой Троицы, его постройка была закончена в 1946 г. Храм построили небольшой в расчете на малочисленную русскую колонию.

    Чилийско-Перуанская епархия была в Русской Зарубежной Церкви самой малочисленной (к 1970-му году в ней оставался всего один храм), но отнюдь не самой спокойной.

    «Выстроенный в 1957 г. архиепископом Леонтием Св.-Троицкий храм в Перу, в г. Лима, скоро после его освящения (20 янв./2 февр. 1958 г.) был захвачен епископом Иоанном (Шаховским) и передан в юрисдикцию Американской митрополии...» - говорится в книге "Русская Зарубежная Церковь 1918-68 гг.", напечатанной в США под редакцией гр. А.А. Соллогуба. Хотя по всем документам, - сообщается в той же книге, - храм принадлежал Русской Зарубежной Церкви и доныне числится в списке ее приходов, однако, благодаря безразличию малочисленных прихожан и отсутствию иного, кроме раскольнического, священника, храм и две общины в других городах Перу оказались в Американской митрополии. Гражданские власти, не разбираясь в сути дела, не приняли никаких решений.

    Владыка Леонтий отличался нехарактерной для нашего времени прямотой в отношении с людьми. Он требовал от мiрян и, в первую очередь, от клириков, чтобы они «бережно творили дело Божие» - не сокращали бы богослужений, учили "Закону Божиему", ходили бы в мiру в одежде, положенной священнослужителю. К сожалению, эти его требования не часто встречали понимание. Владыка был добрым, любвеобильным архипастырем, обладавшим чувством юмора, при этом нельзя не отметить, что иногда раздражительность и невыдержанность приводили владыку Леонтия к осложнениям и недоразумениям, как в отношениях с окружением, так и с высшей церковной властью.

    Владыка Леонтий дорожил идеалами монашества, он старался насадить и преумножить его в своей епархии. В 1958 г., после захвата Израилем и передачи МП Горненского монастыря Зарубежной Церкви, из Св. Земли в Чили, по приглашению владыки Леонтия, прибыло 5 монахинь. Владыка благословил им организовать общину во имя Успения Пресвятой Богородицы. Первой игуменией Успенского монастыря стала иконописица м. Алексия (Ерлыкова), духовным отцом которой был преп. Нектарий Оптинский.

    В настоящее время Успенская обитель располагает большим участком земли, детским приютом и средней школой.

    «Владыка, - рассказывает о. Вениамин, - всех готов был с любовью принять - если кто-то изъявлял желание быть монахом или клириком. А когда мы купили участок и построили маленькую часовню (существующую и поныне - сост.), то Владыка назвал ее в честь Всех Святых, в Земле Российской Просиявших. Называлось это место скит, потому что нас было 3 человека братии, а третий был о. Гедеон. После смерти Владыки он переехал к архиеп. Виталию, в Канаду».

    Матушка игумения Иулиания, нынешняя настоятельница Вознесенского м-ря на Елеоне, вспоминает, что владыка долго не мог решиться, в честь какого святого назвать часовню, т.к. у него было много друзей, носивших имена в честь свят. Николая и преп. Серафима, апостолов и других угодников; думал также назвать в честь своего небесного покровителя или Анны (его матери). В конце концов, пересмотрев календарь, владыка решил назвать церковку во имя Всех святых.

    10/23 авг. 1957 г. Архиерейский Синод, во внимание к усердным архипастырским трудам Преосвященного Леонтия по управлению Чилийско-Парагвайской епархией и долголетнему служению в епископском сане, постановил возвести епископа Леонтия в сан архиепископа. В благодарственном письме митрополиту Анастасию владыка Леонтий пишет: «Сердечно, сыновне благодарю Вашу Святыню, а также наш Архиерейский Синод за высокую награду - сан архиепископа. Вознесите свои святительские молитвы, чтобы в очах Божиих я был достоин ее, т.е., чтобы проводил жизнь свою достойно сего великого звания, а также служил благочестно и верно Церкви Святой. Третьего дня я прибыл в Лиму на две-три недели. Сербская колония специально меня пригласила на бракосочетание 1 сент.», - здесь владыка и получил извещение о возведении его в архиепископы.

    «Жизнь Чилийско-Перуанской епархии (в конце 60-х гг. - сост.) протекает более чем скромно, но зато богата своей духовной, поистине подвижнической жизнью, родственной жизни наших русских отдаленных скитов среди девственных лесов уединенных уголков былой России, близкой жизни Катакомбной Церкви в теперешней подъяремной России. Архиепископ Леонтий... живет в деревянном примитивном домике, примыкающим к собору, где находится и его Епархиальное управление. Владыка ежедневно совершает строго уставные богослужения в Свято-Троицком соборе с помощью монахинь, которые живут в своем небольшом каменном домике вблизи собора. При епископе причта нет, кроме игумена Вениамина (Вознюка); остальное духовенство (4 священника) переехало в США. По воскресным и праздничным дням поет небольшой хор, которым управляют поочередно монахини Иоанна и Иулиания» (59).

    Вспоминает долголетняя настоятельница Успенской обители в Сантьяго, матушка игумения Иулиания (авг. 1992 г.): «Владыка прекрасно служил, его голос заставлял всех молиться. Нот владыка не читал, все было по памяти (что не всегда помогало точности исполнения), и теперь, очень кратко побывав в Киево-Печерской Лавре, я вспомнила владыку, т.к. большинство песнопений и духовных песней было заимствовано им оттуда. Владыка любил служить по будням, как простой иерей, особенно литургию. За первые 10 лет нашего пребывания на Патронато ни одного дня не прошло без литургии, если владыка был в отъезде, то тогда служил его помощник, о. Вениамин, - иногда он начинал в 2 часа утра. Владыка Леонтий благословлял часто приступать ко св. Причащению. Владыка не выносил никакой паузы ни во время пения, ни во время чтения, в таких случаях он сам начинал за чтеца. Был он очень ревнив по Бозе, любил порядок в храме. Чувствовалось, что он тяготился нашим крохотным кафедральным собором. Ведь он служил в "настоящих" храмах, где мог голосом действовать и служить вволю, а здесь не было пространства. Но он все терпел Христа ради и был кроток в своем величии и велик в своем смирении. Владыка налагал на себя пост, особенно всю первую и страстную недели не вкушал пищи. Он любил благолепие церковное, часто сам шил себе какие-то украшения, камни он прикреплял как-то неуклюже (он был левша и шил левой рукой), но с какой детской радостью он надевал сшитое им на себя или на иконы, когда он шил пелены. Владыка любил посещать прихожан. Никогда я его не видела без дела. Он очень любил совершать чин пострижения в монашество и рукополагать» (а также совершать требы - сост.).

    Мать Ксения и владыка очень были похожи характерами: оба вспыльчивые, оба горячие, оба прекрасно пели (м. Ксения управляла хором и была когда-то скрипачкой, любила петь и не уставала; митроп. Анастасий в Горнем всегда просил, чтобы она трио пела). Но вот, если оба встретятся, то не поладят. Помню, это было в Великую субботу, пока я ставила тесто на св. Артос, слышу - с. Ольга что-то бормочет. А уже помолились и сели за трапезу. О. Вениамин еще задержался в церкви, употребляя Св. Дары. Прихожу, спрашиваю: куда все ушли? что случилось? - мне было мало лет, я была самой младшей. Мать Иоанна ничего не знает; с. Ольга разводит руками, м. Антония, 90-летняя старица, сидит, Иисусову молитву читает, м. Михаила сидит, понурив голову... Да что же случилось?... И тут м. Ксения со второго этажа, где она жила, кричит: нет, этого я не потерплю, хватит над нами издеваться... и прочие безумные глаголы, которые в искушении могут придти в ум человеку, проведшему все 40 дней в посте и в сугубой молитве - м. Ксения была большая молитвенница. А с другой стороны, - владыка - что, мол, с ним не считаются, что он должен принять решительные меры... Главное, - друг друга не слышат, а просто криком берут... Конечно, м. Ксения спустилась и первая попросила прощения и пригласила трапезовать. Все! будто ничего и не было. Говорю это, чтобы показать, каким был великодушным и всепрощающим наш владыка». В те годы политическая обстановка в Чили, стране вообще не отличавшейся политической стабильностью, была накалена до предала, к власти вот-вот должны были прийти красные, и перед русскими людьми, надеявшимися спастись от коммунистов в этом дальнем углу Южной Америки, снова встала опасность оказаться у них в плену.

    Доктор А.А. Максимова-Кулаева, председательница Сан-Францисского отдела помощи русским детям Заграницей, писала в марте 1962 г. первоиерарху РПЦЗ, митрополиту Анастасию: «...Обращаюсь к Вам от имени и по просьбе православных, расписавшихся на прилагаемом прошении в двух копиях, и прошу Вас принять во внимание их горячее желание обезпечить архиепископу Леонтию Чилийскому и его помощнику, игумену Вениамину, безопасные условия продолжения их служения Православной Церкви... Несколько времени тому назад я и мой муж совершили путешествие по Южной Америке и побывали также в Чили.

    Мы являемся свидетелями тяжелых условий, в которых им приходится работать. До этой поездки по Южной Америке мы никогда еще не видели православного епископа в таком положении, в каком застали архиепископа Леонтия. Также видели, какую любовь проявляет по отношению к нему паства, и он к ней. На нас все это произвело большое впечатление. Из газет и писем из Южной Америки мы знаем о все время осложняющемся политическом положении там. Если в Европе в первые годы после II-ой мiровой войны было сравнительно легко переместиться из одной страны в другую, то в Южной Америке такой возможности не будет. Поэтому понятно стремление всех беженцев, нашедших временный приют там, поскорее переехать в безопасное место, каким являются США... И мы все, подписавшиеся, считаем, что архиепископ Леонтий и его помощник тоже имеют на это право, пробыв столько лет в Парагвае и Чили в самых примитивных условиях...»

    Владыка специально не занимался миссионерством, но если кто-то приходил, расспрашивал, интересовался, владыка всегда объяснял. Были, конечно, и те, которые интересовались и просили присоединить к Православию. Владыка никому не отказывал. В Парагвае, где были русские сектанты, владыка беседовал с ними, объяснял, и люди понимали, что пошли не по той дороге. В Парагвае диспутировать пытался о. Савва, специально ходил к сектантам. Они не могли ничего возразить, просто его избегали и говорили, что диспуты ни к чему не приводят. У владыки Леонтия были дружеские отношения с некоторыми старообрядцами, жившими в тех местах, с ними вели спокойные дружеские беседы, но более или менее организованных старообрядческих общин в тех местах не было.

    «Владыка Леонтий с самого детства мечтал быть духовным лицом, поэтому ему все, что было связано с Церковью, было родное - иконы, облачения, мощи. А одежда, в которой он ходил, его не интересовала; чем питаться - его не интересовало. Но для владыки было важно, чтобы были хорошие облачения, пусть и бедные, но ему хотелось, чтобы они были благообразнее, благолепнее. Он всегда прекрасно пел и хотел, чтобы богослужения были торжественными, хор был хорошим, чтобы иподиаконов был полный штат. Церковь Владыка самозабвенно любил. Поэтому все, что касается Церкви, он собирал. Где владыка путешествовал, или по России ездил, он всегда просил - дайте мне святыню, поэтому он много собрал мощей. И вот, когда после II Ватиканского собора католики в Чили начали выбрасывать мощи, иконы, облачения, владыка с барахолки приносил изображения Спасителя, Божией Матери, чаши, облачения, золотом шитые. Конечно, они католические были и владыка просил матушку зарисовать латинские особенности. Но он не мог переносить, когда даже что-либо напоминающее святыню выбрасывали. Ведь владыка видел, как большевики уничтожали все в России, а тут никакого гонения не было, а шло иконоборчество, потому он все это скупал. Мощи мучеников первых христианских веков, доставшиеся от католиков, брат Иосиф Муньес (духовный сын Владыки Леонтия, обращенный им в Православие, принявший мученическую кончину; именно у него в доме явили міру чудеса чудотворений Иверские иконы Божией Матери «Монреальская-Мvроточивая» и «Благоухающая», ныне по чудесному произволению Вл. Леонтия хранящаяся у катакомбного Архиеп. Лазаря (Журбенко) Одесского и Тамбовского, Председателя Архиерейского Синода Русской Истинно-Православной Церкви, – ред. ЦВ) принес владыке, а владыка дал ему мощи некоторых киево-печерских святых. Иосиф имел хороший вкус, мог замечательно украсить иконы на аналое» (60).

    Недавно о. Вениамин переправил в Россию, по крайней мере, 10 чаш, подсвечники, все, что подходило. «Куда нам столько, владыка тоже мечтал, что когда-то все это можно будет переслать», - говорит о. Вениамин.

    В 1967 г. владыка Леонтий был назначен на кафедру в Сан-Пауло, но после того, как тамошний архиепископ Феодосий скончался, Синод туда назначил владыку Никандра. После этого к Чилийской епархии присоединили Аргентину, Парагвай, Уругвай - все это соединили.

    После смерти владыки Леонтия, Чилийская епархия опустела. Архим. Вениамин остался единственным священником Русской Зарубежной Церкви в Чили. Ему с великим трудом удалось возвести прекрасный храм в псковско-новгородском архитектурном стиле. О. Вениамин обращался к русским инженерам и к местным специалистам, покупал строительный материал, одним словом, делал все потребное для того, чтобы свеча Божия засияла в этой отдаленной стране Южной Америки.

    Когда, встретив на вокзале прибывших со Св. Земли монахинь, владыка Леонтий повез их посмотреть свой кафедральный собор, те в потемках никак не могли его рассмотреть, а увидев единственный куполок - расплакались. Теперь великолепный новопостроенный храм соединил два прихода, Свято-Троицкий и домовой Казанский, который ранее подчинялся Архиерейскому Синоду. Храм находится в хорошем районе города, имеется приходской дом. В ведении православного прихода находится собственное кладбище. О. Вениамином построен трехэтажный дом для престарелых. «Остается только поблагодарить - заканчивает свое письмо в "Православную Русь" (№8,1984 г.), Евгения Кучаренко, - чудного батюшку за всю его любовь к нам, недостойным, и с радостью пожелать ему многая лета!» Долголетних прихожан становится теперь все меньше, многие уехали в Сев. Америку, а те, кто остались, убывают, хотя приходят в храм и новые эмигранты.

Борьба за Истинное Православие

     Видно, такой уж удел судил Господь владыке – «кого люблю, того и наказую», - узким путем вел Он его, как в России, так и в Зарубежье, где в места жизни благоденствующей не суждено ему было перебраться. Находясь здесь, на краю света, архиепископ Леонтий не забывал страждущую страну Российскую, сопереживая оставшимся там собратьям по вере и стараясь чем возможно помогать им (60а).
    После войны владыке удалось установить переписку с архиепископом Гермогеном (Голубевым, †1978 г.).

    Владыка Леонтий, зная, как опасно в России получать письма с Запада, старался не писать. Даже архиепископ Гермоген (Голубев) - в дни юности владыки Леонтия настоятель Киево-Печерской Лавры, - который советских репрессий не боялся, не мог часто писать владыке, т.к. его преследовали. Владыка пытался ему помочь, хотел послать материал на рясу, ботинки, хороший ладан, но ничего нельзя было переслать.

    В начале 60-х годов, один из чад Катакомбной Церкви в России - Феодор Иосифович Журбенко (будущий архиепископ Лазарь, ныне Председатель Архиерейского Синода Русской Истинно-Православной Церкви, – ред. ЦВ)) - через жившего на Афоне архимандрита Евгения (Жукова) (61) установил переписку с владыкой Леонтием. Благодаря письмам владыки Леонтия, находящиеся за железным занавесом верные чада Катакомбной Русской Церкви узнавали о положении Русской Зарубежной Церкви, о бурных событиях, происходивших в православном мiре тех лет. Некоторые катакомбные священнослужители почитали владыку своим кир-иерархом - они поминали за богослужениями его имя после митрополита Филарета, обращались к владыке (через Ф. Журбенко – ред. ЦВ) с письменными просьбами принять исповедь и заочно разрешить от грехов и другими просьбами, которые никто, кроме архиерея, не мог исполнить. Так, находясь в Чили, за тысячи километров, владыка продолжал "катакомбно" служить в России. «Кто просил прочитать и простить, я все это сделал, так и скажите, и пусть мирствуют о Господе», - писал он в одном из писем Феодору Иосифовичу. В своем письме Ф.И. Журбенко от 19 сент. 1968 г., владыка пишет: «Всем прочитать разрешительные молитвы, и Игнатию (62) с Илларионом» (катакомбным старцам-исповедникам из Воронежа, духовно возглавлявшим тогда ИПЦ на Родине, – ред. ЦВ). Так было восстановлено нелегальное общение между Катакомбной Церковью и РПЗЦ.

    Владыка принимал теперь такое участие в жизни истинно-православных христиан, которое не было доступно ему в те годы, когда он сам находился в России на нелегальном положении, а катакомбники приносили ему свои "слезницы": так, например, один священник во время обыска испугался и, чтобы скрыть свое священство, выбросил крест в окно, и его совесть измучила, - что делать? как искупить свой грех? - и вот владыка сообщает, что прочел для него разрешительную молитву.

    В то время некоторые, оставшиеся без архипастырского окормления православные христиане, старались найти истинного - не сергианского - архиерея, и советовались с обладавшим большим опытом церковной жизни в России владыкой Леонтием, лично знавшим многих церковных людей. Владыка Лазарь рассказывал в ноябре 1991 г. составителю этого повествования, что владыка Леонтий писал ему, тогда еще Феодору Иосифовичу, о своем настоятеле, епископе Гермогене (Голубеве), томившемся в то время в ссылке, и благословил посетить его. При встрече епископ Гермоген сказал ему, что Зарубежную Церковь раскольнической не считает, и что подчиняться патриархии ей не следует: «... если я присоединюсь к вам (к катакомбникам - сост.), то меня, как ссыльного, найдут, и вас заодно. Посмотрим, что дальше будет». Примерно так же сказал епископ Вениамин (Новицкий (62а), †1976 г.), проведший после войны 12 лет на советской каторге: «Если бы я был за рубежом, то только бы к Зарубежной Церкви принадлежал. От нас требовали анафемствовать ее, но мы не согласились».

    По просьбе Вл. Леонтия, и по его благословению, Епископ Вениамин рукоположил Феодора Иосифовича для Катакомбной Церкви, в Которой к тому времени вследствие жесточайших репрессий не было епископов и почти не осталось духовенства. Вспоминает о. Вениамин (Вознюк): «владыка Леонтий направил Феодора Иосифовича к епископу Вениамину, чтобы Ф. И. принял посвящение, а из канонических архиереев никого не осталось. Владыка Вениамин вынужден был служить в МП, но совершенно был против ее». вероотступничества

***

Владыка Леонтий в Зарубежье, как и в России, принимая решения, прежде всего, поверялся своей ревностью о Православии. Владыка не мог спокойно смотреть, как «на Афоне лютый волк Афиногор загоняет всех своими реформами в ад» (из письма владыки Леонтия Ф.И.Журбенко и катакомбным верным в России).

    Он писал митрополиту Анастасию, что всегда помогал гонимой Церкви на нашей многострадальной Родине, и сейчас, когда Православная Церковь гонима, как-то: Русская, Греческая, он и в будущем будет помогать, чем возможно (62б).

    В 1923 г., занявший константинопольскую кафедру патриарх Мелетий IV (Метаксакис) отменил юлианский календарь, испытанный вековым преданием и практикой Церкви, и ввел, в пределах патриархата, новый григорианский календарь. Вскоре этому легкомысленному и неканоничному поступку последовал возглавитель Элладской Церкви, архиепископ Афинский Хризостом (Пападопулос). Значительная часть духовенства и мiрян Греческой Церкви не восприняла эту измену Православию и отделилась от новостильников, и до 1935 г. они не имели иерархии. На старостильную Церковь были воздвигнуты гонения, как от властей, так и от официальной Церкви. В 50-х годах, те несколько архиереев, которые возглавляли старостильников, скончались. Остались лишь два - архиепископ Матвей Бресфенский и епископ Хризостом Флоринский, не имевшие между собой общения. Первый без соборного согласия старо-стильных христиан, в единоличном порядке рукоположил новых архиереев. Епископ Хризостом, и уже будучи тяжело больным человеком, отказался кого-либо рукополагать единолично и умер в 1955 г., не оставив после себя преемников-архиереев. С опрометчивым выходом из положения архиепископа Матфея и его ставленников, большинство старостильников не были согласны: они предполагали, что другие поместные Церкви, придерживающиеся старого стиля, могут рукоположить им архиереев; с этой целью старостильники-греки еще в 1934 г. обращались к митрополиту Антонию (Храповицкому), но безрезультатно.

    Государственная греческая церковь с помощью властей вела гонения против старостильников.

    В 1957 г., собрание из 100 священнослужителей-старостильников (синод архиеп. Хризостома I), выбрало из своей среды трех кандидатов в епископы и отправило одного из них, престарелого архимандрита Акакия (Папаса), к митрополиту Анастасию. Митрополит Анастасий рукополагать архимандрита Акакия отказался. В конце 1960 г., архимандрит Акакий снова прибыл в Нью-Йорк, в Синод Русской Зарубежной Церкви, и снова ему было отказано. Однако ее архиереи - архиепископ Серафим Чикагский и епископ Феофил Детройтский, хиротонисали его. Синод не был поставлен в известность об этом деянии и после того, как оно открылось, предписал епископам РПЦЗ впредь воздержаться от участия в подобных актах.

    Несмотря на это, в мае 1962 г., по приглашению собора старостильной Церкви Греции (синод архиеп. Хризостома I), архиепископ Леонтий прибыл в Грецию. Сам по себе его приезд был сопряжен с опасностью подвергнуться преследованию со стороны гражданских властей, поддерживавших новостильную церковь. По прибытии владыку отвезли в женский монастырь и просили тотчас же совершить хиротонии, от чего он отказался, вызвав этим действием одобрение епископа Акакия (который, вероятно, тоже не одобрял поспешности при рукоположениях - ред.). В монастыре Св. Николая в Пэонии, в Аттике, владыка Леонтий совместно с епископом Акакием (Папасом) рукоположил архимандритов: Парфения (Скурлиса) во епископа Сикладского, Авксентия (Патраса) во епископа Гавдикионского, Геронтия во епископа Саламисского и Акакия младшего во епископа Диавлийского. Было постановлено, чтобы новорукоположенные архиереи рукоположили архимандритов: Хризостома (Наслимиса) и Хризостома (Киусиса) во епископов (63).

    (Таким образом Вл. Леонтий послужил в деле возрождения как Катакомбной Истинно-Православной Церкви на Родине, так и старостильной ИПЦ Греции, в связи с чем между этими Церквями-Сестрами уже тогда через Вл. Леонтия было установлено братское общение, – ред. ЦВ)

    Владыка Леонтий пробыл в Греции две недели. Он не смог предварительно сообщить митрополиту Анастасию о своем участии в хиротониях.
    Митрополит Анастасий отказался признать эти хиротонии. Уже после его смерти, в 1969 г., Архиерейский Синод РПЦЗ признал все хиротонии, совершенные епископами Русской Зарубежной Церкви для страждущей Церкви Греции, и было установлено церковное общение (продолжавшееся некоторое время) со Старостильной Церковью Греции.

    Попытаемся понять владыку Леонтия. Почему владыка Леонтий, несмотря на запрещения Синода, принял участие в греческих хиротониях? Несомненно, что, принимая решение о своем участии в этих хиротониях, владыка Леонтий принял во внимание, что нежелание христиан, именуемых старостильниками, подчиниться новостильным архиереям вполне обосновано - они представляли законную, т.е. вдовствующую Церковь.

    Владыка Леонтий знал, как истинно-православных христиан преследовали в России; знал, что в России рукополагали тайно, чтобы противостоять большевикам, поэтому он и согласился на эти хиротонии. Тем более, что ему написал архиеп. Серафим: если вас будут просить, вы поезжайте, я сам не могу, зная определение Синода и будучи его членом (копия этого письма сохраняется в одном из Афонских монастырей).

    Исходя из материалов, имеющихся в нашем распоряжении, можно предположить, что владыка Леонтий, руководствуясь своей ревностью о Церкви Божией, считал, что в наше отступническое время, когда сатана, чувствуя свою скорую погибель, в преддверии пришествия Христова, со всей силой ополчился на истинную Церковь, необходимо содействовать восстановлению иерархии старостильников. Эту мысль ярко выразил архиепископ Аверкий, Сиракузский и Троицкий, в слове, сказанном им на заседании Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей 17/30 ноября 1962 года:

 «...я сам не решился бы совершить хиротонию греческих старостильников. Но вместе с тем, в глубине души, не могу не восхищаться смелостью, с которой архиепископ Леонтий совершил поступок, к которому звала его совесть.
...Мы подчеркиваем, что не признаем патриарха Алексия, а в то же время все патриархи его признают. Мы говорим об общении с этими патриархами и, таким образом, парадоксально оказываемся в общении с Москвой. Получается заколдованный круг. Ввиду такого иррационального положения, нам особенно важно стоять на твердом каноническом основании, сохраняя суть, а не букву, которая может привести к поклонению сатане...
...Он (владыка Леонтий - сост.) совершил мужественный акт помощи братской Церкви, которая сейчас для нас самая близкая нам по духу. Греческая Церковь теперь гонима и преследуема. Было большой ошибкой, что мы в свое время слишком снисходительно отнеслись к введению нового стиля, ибо оно имело целью внести раскол в Православную Церковь. Это было делом врагов Церкви Христовой. Видны уже плоды. Даже в Америке имеется греческое духовенство, которое мучает совесть за принятие нового стиля. С соблюдением старого стиля связано сохранение всяческих преданий в разных областях. Вместе с удалением старого стиля удаляется из храма аскетическое начало. Старостальники - самые близкие нам по духу. Единственное "но" в поступке архиепископа Леонтия - это то, что он поступил как бы не по-братски, наперекор решению собора, хотя и по добрым побуждениям».

    На том же заседании свят. Иоанн (Максимович), в то время Западно-Европейский, заметил: «...старостильники стучались к нам шесть лет. Архиерейский Собор не мог взять на себя решения, признавая это внутренним делом греков. Надо признать объяснения (Греческая Церковь - гонимая, как и катакомбная в России, ее надо поддерживать - сост.) архиеп. Леонтия удовлетворительными, и на этом прекратить прения».

    Также владыка Иоанн напомнил, что в прошлом столетии были подобные нестроения в Антиохийской Церкви. Тогда вмешалась Константинопольская Церковь. Кипрской Церкви также помогла Элладская.

    Собор выразил сожаление преосвященному архиепископу Леонтию по поводу его участия в хиротониях епископов для греческих старостильников. Архиепископ Леонтий, в свою очередь, выразил сожаление, что не смог спросить владыку митрополита Анастасия.

***

    В те годы, когда отступление от Православия охватило многие древние поместные Церкви, волею Божией оказавшаяся в диаспоре хранительницей Православия Русская Зарубежная Церковь не могла замкнуться в своих национальных границах. В конце 50-х годов в ее лоно были приняты румынские, а в 1963 году - болгарские приходы, не желавшие быть под омофором своих просоветских руководителей.

    В настоящее время мы должны учитывать то, что, являясь почти единственной Церковью, не вовлеченной в современные ереси, РПЦЗ уже вышла из границ только русской по составу Церкви. Ищущие верности Православию люди, как православные, так и присоединяющиеся к нему, присоединяются поэтому к нам во всем мiре.

    В те годы, особенно после того, как в 1965 г. патриарх Афиногор единолично снял наложенные на латиномудрствующих Православной Церковью клятвы (тем самым, подпав под них сам), вопрос о набирающем силу экуменическом движении встал особенно остро. Владыка Леонтий называл экуменизм «соборной ересью ересей», или просто «модернизмом», т.к. "экуменизм" значит "вселенскость", видимостью которой эта "соборная ересь" хочет прикрываться (64).

    «Особенно владыка огорчался, - пишет И. Андрушкевич в своей статье, многократно цитируемой нами, - что некоторые иерархи восточных православных патриархатов сравнительно легко попадали в сети т.н. "гностических ересей", которые живы и в наши дни и даже снова становятся модными. Так, владыка приводил пример какой-то "экуменической панихиды" в Сантьяго, в Чили, по гроссмейстеру ордена Храмовников Де Молаю, сожженному в XIV в. во Франции. В этой "панихиде", по словам владыки, приняли участие и некоторые православные иерархи, что владыка полностью осуждал. Поэтому владыка последнее время старался избегать контактов с некоторыми из этих иерархов» (65).

    В те годы волна апостасии начала яростно поглощать все, что еще сохранялось православного в т.н. христианском мiре. В 1962 г. в Ватикане состоялся собор, узаконивший многие модернистские обычаи, после восприятия их связь латинян с преданием древней Церкви была практически совершенно прервана. Владыка Леонтий сетовал на литургические реформы в Латинской церкви; на вопрос, какую ценность имеет причащение во время новой мессы для верующего и благочестивого римо-католика, который со смирением подчиняется реформам своей церкви, он ответил, что это «тайна милости Божией», которую мы не можем предопределять. Что касается совершения католических обрядов для православных, даже за непреодолимым отсутствием православного священника, то владыка был принципиально против участия в этих обрядах. Одновременно владыка Леонтий ценил религиозные чувства простых верующих католиков, особенно почитание ими Божией Матери. Когда владыка Леонтий с о. Вениамином приехали в Чили, там был престарелый католический кардинал, очень консервативный. Владыка посетил его вскоре по приезде и затем перед его смертью. Но его преемник был политикан, и владыка не желал его видеть, хотя тот и пытался через других устроить встречу, но владыка отклонял эти предложения. Категорически отказывался владыка Леонтий иметь дело с униатами; единственное исключение - он был знаком с католическим священником восточного обряда Филиппом Дерозье, французом, которого знал весь Буэнос-Айрес, потому что он помогал многим русским, ходил по учреждениям, устраивал детей в лагеря, для тех, кто не мог дома с ними заниматься.

***
    Владыка Леонтий в своей жизни архиерея Русской Зарубежной Церкви действовал прямо, без какой-либо двойственности или дипломатии, резко выступал, невзирая на лица или позицию большинства, против того, что казалось ему лукавством или отступлением от Православия, касалось ли то вопросов внешнего положения (борьба за Православие) или внутрицерковных (церковная дисциплина). Боль о Церкви очень тяжело отражалась на здоровье владыки Леонтия. Он глубоко скорбел о нестроениях, происходивших в середине 60-х годов в среде Русской Зарубежной Церкви, и со всей присущей ему прямотой печаловался о них пред Архиерейским Синодом и его председателем.

    Владыка Леонтий был наиболее близок с владыкой Иоанном (Максимовичем), а также владыкой Аверкием (Таушевым, +1976) Сиракузским, вл. Андреем (Рымаренко, +1979) Рокландским, вл. Саввой (Сарачевичем, +1973) Эдмонтонским, вл. Нектарием (Концевичем) Сеатлийским. На заседаниях Синода у владыки Леонтия часто бывали жаркие обсуждения с архиеп. Серафимом Чикагским, который также был очень эмоционален, но принадлежал к другому крылу архиереев, поддерживаемому также правителем дел синодальной канцелярии, протопр. Георгием Граббе. Последнего владыка Леонтий очень ценил и даже предполагал, что он может стать достойным преемником митроп. Анастасия. Сам же о. Георгий относился к владыке Леонтию весьма сдержанно.

    Писать о церковной деятельности владыки Леонтия еще предстоит, тем более, что в нынешнее, слишком недавнее от событий жизни владыки время не представляется возможным дать законченное освещение ее. Владыка Леонтий был одним из подлинных монахов-архиереев, которых Господь даровал Русской Церкви, а в ее лице и всему Православию.

    В январе 1963 г. владыка писал в Сан-Франциско председателю Благотворительного фонда архиепископа Иоанна, Г.А. Скарятину и всем почитателям архиепископа Иоанна:

    «Очень рад слышать, что жизнь ваша церковная налаживается под кротким и мудрым управлением владыки Иоанна. Если Господь благословит, и все будет хорошо, то, может быть, после св. Пасхи я, даст Бог, посещу владыку Иоанна и всех вас, и мы вознесем совместно молитвы о даровании полного духовного мира в вашей большой духовной семье» (66).

Владыка Леонтий не раз бывал в Сев. Америке, имел здесь многих верных друзей, и те из них, кто ныне живы, сослужили бы ему добрую память, записав свои о нем воспоминания.

    (Особенно Вл. Леонтий выступал в защиту несправедливо оклеветанного некоторыми членами Синода Свят. Иоанна (Максимовича) Сан-Францисского, оставаясь до конца верным Правде и Любви Христовым, – ред. ЦВ).

    Владыка Леонтий (не смотря на возможные негативные последствия, – ред. ЦВ) приехал на судебный процесс в Сан-Франциско, дабы поддержать своего духовного друга и сотаинника, свят. Иоанна Сан-Францисского, почитаемого владыкой (по воспоминаниям воспитанника Свято-Троицкой Семинарии из Чили Владимiра Барроса), еще при жизни, святым. Когда владыка Иоанн скончался, архиепископы Леонтий и Аверкий, вместе с игуменом Лавром, отправились на автомобиле через всю страну, чтобы молитвенно почтить кончину владыки Иоанна. После смерти владыки Иоанна, его паства обратилась с прошением в Синод о назначении на вдовствующую кафедру Западно-Американской Епархии архиепископа Леонтия Чилийского-Перуанского. Но не суждено было владыке достигнуть Северной Америки (недоброжелатели в Синоде этому воспрепятствовали, – ред. ЦВ).

    А в 1969 г. Чилийско-Перуанская епархия была объединена с Аргентинской. Владыка Леонтий был назначен администратором новой епархии. В то время на главных улицах Сантьяго уже появились зловещие изображения серпа и молота. «Неужели и до этого глухого угла земли доберется красный зверь и снова, как когда-то в Житомiре, придется бежать, толкая перед собой тачку с облачениями?» - думал владыка.

    Вспоминает о. Вениамин: «владыка пробыл в Парагвае с 1947 года по 1952 год, и затем был в Чили. В Аргентину владыка приехал в 1969 г. В то время в Чили стали уже появляться красные. В 1970 г. президентом выбрали Альенде (коммуниста - сост.). Я поехал в 1970 г., привез владыку на новый 1971 г. в Чили, когда уже был Альенде. Но первое время они не показывали себя, а постепенно все забирали в свои руки. Начали исчезать товары. Кто мог - бежали, но многие были уже в таком возрасте, когда бежать трудно. Тогда начались нестроения в Аргентине. Люди начали требовать - приезжайте. Владыка поехал Великим постом, а потом, через пару месяцев, умер. Я остался, потому что был единственным священником на все Чили; владыка мог быть спокоен, что в Чили кто-то есть, если бы я уехал, то там бы никого не было. Так что в последний период, в Аргентине, я не был при владыке. В 1969 г. Аргентина, Парагвай, Уругвай, Чили, Перу подчинялись владыке Леонтию».

Аргентина

     Аргентина была первой страной Южной Америки, куда 25 дек. 1946 г. прибыл владыка; через несколько дней из Европы приехал о. Георгий Романов, который остался там и начал окормлять паству. В следующий раз владыка с о. Вениамином приехали туда в 1951 г. из Парагвая и пробыл там до 1953 г. В тот год, 5 января, владыка отбыл к новому месту своего назначения - в Чили. Потом владыка с о. Вениамином приезжали в Аргентину, а в сентябре или в августе вернулись в Чили. Аргентина стала последней страной земной жизни владыки.

    Итак, владыка в 1969 г. прибыл в Аргентину. Православный писатель Н.П. Кусаков, проживавший в то время в Буэнос-Айресе, считает, что владыка «очень утешился, когда, после всех мытарств, оказался на кафедре в Аргентине».

    О пребывании владыки в Аргентине рассказывала в январе 1992 г. супруга прот. Валентина Ивашевича, настоятеля Свято-Троицкого собора в Буэнос-Айресе, матушка Марфа Ивашевич:

 «Однажды я спросила владыку, как мне быть - занятия с детьми требуют много времени, которое отнимается от служения Церкви. Владыка ответил: ваша первая ответственность перед Богом - семья, дети. Когда дети вырастут, и вы их поставите на ноги, тогда уже можно будет и сугубо приходом заняться. - Когда гости посещали владыку, то он не давал им ничего делать, готовить чай, например; он говорил, что он архиерей во всех областях, т.е. что он знает не только церковное дело. Когда что-то строили, то он первый начинал трудиться, несмотря на то, что приехал он в Аргентину с больным сердцем и нарушенным кровообращением. При этом к своему архиерейскому сану он относился с уважением, не позволяя, чтобы кто-либо непочтительно относился к архиерейском сану. Владыка оказывал нуждающимся помощь просто и смиренно, а когда он служил, то чувствовалось, что он архиерей; владыка любил, чтобы архиерейские службы проходили чинно, но если что-то было не так, то он никогда резко не делал замечание. Когда владыка, благословляя дикирием, делал крест, то казалось, что он чертит его на бумаге - не было никаких лишних движений. Владыка часто пел на клиросе. Он мог петь первым и вторым тенором. Владыка также преподавал пение аргентинцам, принявшим Православие. Он старался сделать так, чтобы мелодии октоиха сочетались с испанским переводом. На испанском языке, хотя он и владел этим языком, владыка не служил, но проведение миссионерской работы одобрял. Приходы епархии он посещал без всякого предупреждения. Некоторым это не нравилось, - как это можно, так, без предупреждения? Он говорил таким: храм - это мой дом, с каких пор я должен говорить, что хочу приехать к себе домой?!

    Многие клеветали на владыку, но он никогда не жаловался. Имея власть, он этих людей никогда не наказывал, но терпел. Когда приходили к нему кого-то оговорить, нажаловаться, то он говорил - Вы занимайтесь своим делом, т.е. смотри на свое бревно, а не на сучок в глазу ближнего».

    Владыка говорил, что в церковной жизни не должно придерживаться каких-то партий: «я Павлов, я Аполлосов». Игорь Андрушкевич, в своей уже упоминавшейся выше статье, пишет: «владыка очень часто говорил о ненужности нашей эмигрантской "организационной и партийной возни". Особенно он был против внесения нецерковных элементов в жизнь Церкви. Нас "спасут не организации и не партии, а вера и Церковь"», – часто повторял Владыка.

    Матушка Марфа Ивашевич вспоминает наставления владыки: «"Мы члены Церкви, мы живем в Церкви, чтобы служить Богу, спасать свою душу. Каждый должен думать о своем деле, и не заниматься тем, что его не касается". Единственные темы, которые затрагивал владыка в разговорах, были церковные темы, жития святых, история Церкви, а не "третьи люди", как это часто у нас бывает. Владыка Леонтий говорил, что каждый из находящихся в храме, должен заботиться о том, что ему поручено делать в храме - о своем послушании. Есть люди, специально поставленные следить за порядком в храме, а все остальные должны делать свое дело. Когда делает замечание один богомолец другому, то кто-то может обидеться, а если то же самое скажет староста, то никто не обидится, потому что знают, что таково его послушание. Ко всему относящемуся к служению в храме владыка был очень строгим. Он говорил, что если ты хочешь сделать что-то доброе без благословения, без послушания Церкви, то выйдет наоборот.

    Когда говорил о России, то часто плакал; «надо молиться о церковнозаблудших, - говорил владыка, - но не держать у себя в сердце какое-то зло на них».

    С ним рядом было спокойно, и это спокойствие передавалось людям, - они ожидали его приезда, звонили, просили, чтобы он приехал к ним - он передавал чувство умиротворения.

    Владыка был образованным и культурным человеком. Дети очень любили его. Когда он стоял на кафедре, то дети сидели вокруг него, и он не разрешал прогонять их. Владыка был в Аргентине слишком мало времени, и не успел ничего сделать для сирот. Как и в Парагвае, он хотел устроить здесь ежедневную начальную школу для русских православных детей».

    Рассказывает о. Вениамин: «Какие наставления владыка давал ново-начальным? Специальных наставлений владыка не давал. Но монашеские наставления он давал. Когда у нас монашеское братство было, за обедом мы больше всего читали преп. Феодора Студита, его послания монашествующим. У нас было много святоотеческих книг, библиотека, это была наша главная пища духовная, но каких-то специальных наставлений от себя владыка не давал. Молодым людям владыка говорил, что нужно исполнять христианские заповеди, жить по-христиански. Это каждый из нас должен говорить обращающемуся с вопросом, как жить. Нельзя говорить, что, мол, сейчас мораль такая, это ничего, потом покаетесь, - это абсурд».

    Н.И. Сахновский, в уже упоминавшейся нами статье, весьма точно описывает жизнь владыки в Южной Америке: «Тяжело сложились обстоятельства жизни епископа, а затем архиепископа, Леонтия в Южной Америке. Его искренние недоумения, слишком прямые высказывания, трудность освоиться с образом мышления многих лиц, приводили к взаимному непониманию и недоверию, а это, в свою очередь, не могло не отражаться на положении владыки.

    Раз установившееся мнение меняется с трудом. Многие годы пришлось владыке Леонтию бороться со всякими трудностями в Чили, где он сумел создать то, чего не смогли сделать многие другие, имевшие гораздо большие возможности.

    Но во время гонений и мук, которые пришлось ему претерпеть в совдепии, он находил опору и сочувствие в среде верующих. Там было все ясно: были "мы" и "они". В Чили было трудно, бедно, но было и верное стадо, укреплявшее своим постоянным участием дух жертвенности доброго пастыря. Самое же тяжелое началось только в декабре 1969 г., когда владыка был назначен на расстроенную вечными смутами аргентинскую кафедру. - Ни ангельское долготерпение, ни незлобивость и любовь, с которыми владыка прибыл в Буэнос-Айрес, не смогли перебороть ни перед чем не останавливающихся людей. Владыка возлагал много надежд на предстоящий тогда Собор епископов, и готовил к нему пространный доклад. Сердечное заболевание требовало отдыха и лечения, но злостный приступ не прекращался. Все-таки, владыке стало лучше, когда, совершенно неожиданно для всех любивших его, 2 июля 1971 г., владыку нашли скончавшимся в его опочивальне».

    Владыка Леонтий умер после молитв в кафедральном соборе Буэнос-Айреса о упокоении души архиепископа Иоанна (Максимовича), в тот же день, что и владыка Иоанн, пять лет спустя. Вспоминает матушка Марфа: «В тот день владыка позвонил и попросил, чтобы о. Валентин и я пришли к нему. О. Валентин стучал несколько раз в дверь его квартиры. Ответа не было. Тогда о. Валентин сказал мне: подожди, а я пойду посмотрю, что там.

    Владыка сидел в своем большом кресле и как будто спал. О. Валентин позвал его три раза и тогда понял, что владыка Леонтий умер. Рядом с ним стояла совсем еще теплая чашка чая. Была суббота. Владыка позвонил о. Валентину, чтобы пригласил его служить вместе с ним в соборе, и о. Валентин понял, что владыка вызвал его (духовного сына и ставленника во священство - сост.), чтобы оказать ему последнюю службу - прочесть молитвы на исход души...»

    «И только уход такого человека открывает всем его знавшим, что они с его уходом потеряли... Такие люди так расточительны в отношении своего "я", что они, в сущности, и биографии не имеют, и становятся объективно оцениваемыми только оказавшись уже в прошлом и продолжая жить в сердцах их знавших, в плане уже не земном... Не случайно некая стихийная молитвенность охватила всех непосредственно переживших уход владыки Леонтия. И можно больше, чем о ком-либо ином, сказать, что не ушел он от нас, а, напротив, приблизился, но уже в плане не земном. Господи, милостив буди нам грешным!» - писал архимандрит Константин (Зайцев) в "Православной Руси" (№14, 1971 г.).

    «Его (владыки Леонтия - сост.) кончина нанесла большую потерю Аргентинской кафедре и жизни русской православной колонии», - пишет Н.П. Кусаков в письме составителю.

    В России владыка Леонтий с самого раннего детства претерпел скорби, гонения, за границей владыка вынужден был проводить жизнь тоже в тяжелых условиях. Посему верим, что, отказавшись от всего "добраго" в жизни сей, владыка теперь утешается в селениях райских.

    «У владыки был дар примирителя-миротворца предотвращать разводы, - вспоминает матушка Марфа, знавшая владыку уже в последний, "аргентинский" период его жизни, - Он был той точкой, которая соединяла всех. Он как бы излучал любовь, с ним можно было просто поделиться своими бедами. Встречая владыку в первый раз, казалось, что он уже давно знаком с тобой. Те аргентинцы, что устояли в Православии, ведут миссионерскую работу и по сей день, они благодарны владыке за то, что видели в нем поистине православного архиерея, память о нем укрепляет их в стоянии за веру. Он многому научил их. Люди обращаются к нему, как и к свят. Иоанну, в молитве. Если и происходят какие-то чудеса по его трудам на небе, то они происходят незаметно, т.к. он не желает, по своей кротости, чтобы кто-то знал о них - так, как это было и при его жизни. После его смерти о нем забыли, да и при жизни он не интересовался тем, чтобы играть какую-то важную роль в церковной политике».

    Полагаю, что следующие слова владыки из уже неоднократно цитировавшейся статьи И. Андрушкевича могут служить всем нам, как последнее напутствие владыки: наша Русская Православная Церковь Заграницей может имеет те или иные недостатки, но «ее доктрина правильна», и мы должны охранять и защищать эту доктрину. Но не нужно думать, что нашей Церкви грозят только внешние опасности: враги всюду, и внутри и снаружи, но их легко «распознавать сердцем».


После смерти

 "Церковная жизнь" в № 1-6, 1971 г. привела краткое сообщение о кончине владыки: отпевание состоялось в понедельник 5 июля, в нем приняло участие епархиальное духовенство. Ввиду того, что епископ Никандр, ближайший к Аргентине архиерей Русской Зарубежной Церкви, не смог прибыть из Сан-Пауло, разрешительную молитву прочитал по-арабски и по-испански прибывший во время отпевания архиепископ Мелетий в сопровождении священника и диакона от местной сирийской церкви, принадлежащей Антиохийской Патриархии.

    Кафедральный собор был переполнен верующими из всех столичных приходов, пришедших помолиться и проститься со своим архипастырем.

    «О. Вениамин, - рассказывает матушка Марфа, - говорил последнее слово о жизни владыки, рядом с которым он был почти 20 лет. На всех произвело впечатление лицо владыки Леонтия, не было такого чувства, что оно мертвое, на нем был покой».

    В среду 7 июля останки владыки Леонтия были переправлены воздушным путем в Сантьяго (Чили) для погребения на тамошнем православном кладбище, которое было им создано - завершает повествование о похоронах владыки "Церковная жизнь". Одно это - создание в Зарубежье кладбища, принадлежащего Православной Церкви, может послужить памятником владыке.

    В "Православной Руси" (№14 за 1971 г.) была помещена статья, приводимая нами в сокращении, духовного чада владыки, инокини (ныне игумении) Иулиании "Проводы владыки Леонтия":

 «Владыка умер в кельи во время вечерней службы в Аргентине - мы здесь, в Чили, узнали в тот же вечер. О. Вениамин уже был у себя в кельи, и мне не так легко было об этом ему сообщить. Немедленно была отслужена панихида, на которой присутствовали все - даже дети приютские. Стал собираться о. Вениамин в путь, но на следующий день была суббота, и все учреждения были закрыты. Просто чудом добились мы нужного. Летим на аэродром, просим, умоляем - в конце концов, в 4 часа улетает о. Вениамин. Начинается для нас трудная пора - телефонные звонки все время прерывают монастырский покой. Ночью, рано утром звонят прихожане - привезут ли владыку? Когда? Куда? На какой аэродром? Дети притихли - ни шалить, ни кричать, ни играть нельзя! До сознания их дошло: что-то торжественное и таинственное происходит. В воскресенье поехали все на Патронато, в церковь, собрались прихожане. Пропели без священника панихиду, помолились о владыке - и начали беседовать, как и что: никогда такого согласия между всеми не было (так владыка и после смерти явился примирителем! - сост.). Церковь оглашалась рыданиями - паства оплакивала своего архиерея! Поговорили, помолились - решили телеграфировать: "требуем возвращения нашего архипастыря, оплачиваем расходы. Прихожане, Обитель и Приют ".

    Вернулись в обитель. Как все казалось пусто! Посмотришь на архиерейский дом - и сожмется сердце: владыку больше не увидим! Понедельник и вторник прошли в подготовке к встрече нашего дорогого усопшего! Собралась вся школа, от 2 до 6-го класса. Тихо вели себя дети, узнав, что только самые лучшие попадут на аэродром... Вот и среда наступила, из обители едет автобус со школой, 89 человек, да плюс 12 девочек приюта. Остаются 37 крошек - не вмещает всех автобус... Старосту, м. Иоанну и меня пускают к самолету. Идет о. Вениамин, разбитый горем: 28 лет провели они вместе! Староста наш знал владыку тоже еще по Киеву. Долго плачут они! Подходит араб Хосе Илиас, любимец владыки и друг о. Вениамина. Плачут вместе...

    Двигаемся в путь - никаких мнений не может быть - владыка должен посетить свой храм, в котором служил 18 лет! И все туда едем... Но что творится у ворот! Такое бывает только на Пасху! Как люди узнали? Патронато заполнено машинами...

    К 5 часам двигаемся обратно в обитель. Все дети стояли с зажженными свечами, многие плакали. Никто не сказал: мы голодны, а ведь с 10 утра мы выехали на аэродром. Очень торжественно шла наша Леночка, которая, несмотря на свои 6 лет, поехала с нами, так как она крестница владыки - она несла в руках фотографию владыки.

    Утром поехали на Патронато. В 9 часов - литургия. Очень тихо и проникновенно пел хор. Много было прихожан, все проливали слезы - но не было тяжело на душе. Сторож храма говорил, что всю ночь люди шли, молились у гроба, приносили венки и цветы...

    Храм был переполнен молящимися. Пел усиленный хор - участвовал хор и Казанской церкви (не подчинявшейся владыке). Шли тихо. Но почти никто не мог дотянуть до конца архиерейское "Достойно" или "входное" - плакали все, и регент, и басы и диакон - да и весь хор... И передавалось это прихожанам. Вспоминали "встречу" владыки - каждое воскресенье, каждый праздник! В 13 ч. 30 мин. отслужена была панихида, и двинулась длинная процессия. Приехали на наше кладбище. Прихожанам был предоставлен автобус - вот выходят из него часть детей приютских, а за ними старушки из старческого дома, некоторым под 90 лет, а приехали все - и все они, и молодые, и пожилое поколение, связаны одним горем - потерей владыки...

    Сколько народу! Сколько православных арабов! Краткое, но сильное слово произнес о. Вениамин. 40 лет служил владыка... и по своей доброте он всем прощал - даже такие грехи, которые не так легко Церковь прощает. И мы теперь простим ему все, что имели, и попросим у него прощения! В день смерти владыка написал 6 писем, одно из них о. Вениамину, который прочел его перед тем, как опустить гроб в могилу: "Дорогой мой отче Вениамине, мир ти, давно от тебя нет писем, я простудился и мало сил. Собираюсь в воскресенье лететь в Св. Америку, пишу туда. Твой авва, архиепископ Леонтий. Привет всем, всем, всем!" Это письмо пришло именно в этот момент».

    Владыка просил не ставить ему на могиле памятник - пишет В.Н.М. в своем повествовании о посещении Сантьяго на Пасху 1972 г. ("Православная Русь" №10) - вся могила буквально покрыта зажженными свечками, красными яйцами, куличами и пасхами. Русскую колонию в Сантьяго В.Н.М. характеризует, как небольшую по числу, но единодушную в своей любви к почившему владыке.


Послесловие

     Почему составлено это жизнеописание? Владыка Леонтий являет собой образ архиерея последних времен, который дала истинным христианам Русская Зарубежная Церковь - он, соединивший в своей судьбе воедино сущую в рассеянии и в отечестве Гонимую Катакомбную Церковь Русскую, стал живым воплощением ее упования, суть коего - единение всех истинных чад Истинной Матери-Русской Церкви, страдавших в «пустынях, вертепах и пропастях земных» или томившихся Христа ради в изгнании. По Божиему благоволению, много скорбей пришлось принять владыке. Он воплотил в своем житии слова, читаемые на службу Святым апостолам: «...Нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти... Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в безчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу, и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим» (1 Кор. 4, 9-13). Вся его жизнь может служить малому стаду примером того, как в нынешнее тепло-хладное время нужно исполнять свой христианский долг безхитростного стояния за святую отеческую веру, невзирая на то, куда приведут тебя пути Господни, не оправдываясь вешними обстоятельствами.

    «Мiр не раз сильно толкал меня, чтобы я упал, но Господь поддерживал меня (Пс. 117,13). Немало скорбей пришлось мне испытать в юдоли плача на неоконченном пока пути моем к Отечеству Небесному, но если бы я взялся перечислить благодеяния Божии и блага Его, ниспосылавшиеся и известные мне в течение моей земной жизни, то для этого потребовалось бы очень много времени, так они многочисленны и чудесны, и по сравнению с ними все скорби и испытания так ничтожны и жалки» (67).

    (К Святителю Леонтию, как и к его духовным собратиям и сотаинникам Свтт. Иоанну Шанхайскому и Аверкию Сиракузскому, впрямую приложимы слова Архиепископа Виталия, нынешнего последнего Первоиерарха РПЦЗ, сказанные им Архиерейскому Собору РПЦЗ 1983 г.: «Выберут Христа, станут на сторону Господа только те, кто любит лично Христа, для кого Христос — Спаситель, Промыслитель, вся во всем денно и нощно». Именно таким и был Свт. Леонтий, именно такой любовью ко Христу Спасителю, денно и нощно, пылало его милосердное и сострадательное сердце – ред. ЦВ)

Приложение №1

Письмо проф. прот. Светлова архиеп. Сергию (Гришину):

    Ваше Высокопреосвященство,
    Через Ваши руки прошло в Москву дело о присуждении степени кандидата богословия иеромонаху Леонтию за написанное им под моим ответственным руководством сочинение «Жития святых, как материал для христианской апологетики». Из достоверных источников до меня дошло сведение, что присуждение кандидатской степени иеромонаху Леонтию неожиданно затормозилось. Я удивлен и огорчен ненужной капитуляцией света веры и богословского знания в лице высокочтимого Преосвященнейшего рецензента перед тьмою в образе посторонних богословской науке лиц, получающих возможность своим вмешательством в область, превышающую их компетенцию, тормозить святое дело по научной борьбе с тьмою неверия и безбожия, и мешать исполнению требования борьбы с тьмою во всеоружии Божием (Луки 11, 35, Кол. 1, 13, Ефес. 6, 11). Много сделано у нас темными силами для угашения льна курящегося, - богословской науки и духовного просвещения, по соображениям охранительным, но как раз нет никаких оснований к замедлению дела в самом содержании и характере содержания. Сочинение не выходит из академических рамок чисто научного обсуждения вопроса христианской апологетики и не ставит себе никаких посторонних религиозно-богословской науки задач. Необходимо здесь еще принять во внимание то, что христианская апологетика сверх отрицательно-полемической задачи своей - опровержения возражений неверия против веры, имеет задачу положительного укрепления верующих в вере содействием разумному обоснованию веры и выработке обязательной всегда в истинном христианстве разумной веры. В дни широкого, эпидемического распространения неверия христианская апологетика является не столько оружием против враждебного вере безбожия, сколько средством для предохранения ею верующих от заразы неверия и целебным лекарством… (неразборчиво) может быть, оружием, а является только лекарством для внутреннего употребления верующих. Изъятие из духовной аптеки пастырского душепопечения о верующих столь нужного лекарства или ограничение в употреблении его - недопустимо.
    Я направляю свою речь против неожиданного в церковной среде принципиального отрицания апологетики вообще. Но отсутствием духовной печати апологетика отрицается, совершенно погашается фактически и уподобляется лекарству, запертому в аптечном шкапу. Тогда и в таком случае - кому и чему могло бы помешать сочинение о. Леонтия, как и все в этом роде остающееся без употребления, под спудом, и зачем поднимать вокруг него шум?
    Поручая себя святительским молитвам Вашим в подкрепление силам моим, умаленным долгими трудами и болезнями на службе благовестию Христову, в надежде лучшего, стою усердный раб и слуга Христов.
    П.П. Светлов, 1934 г. И. X.

 Приложение № 2

Указ о присуждении степени кандидата богословия

Московская Патриархия. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя. Канцелярия. 29 ноября 1934 г. Ном. 20147. Москва 5, Бауманский пер. ном. 6, кв. 1

Преосвященному Митрополиту Киевскому Константину, Патриаршему экзарху Украины

УКАЗ

По делу о соискании иеромонахом Леонтием степени кандидата богословия за предоставленное сочинение «Жития святых, как материал для христианской апологетики»...

Резолюция Его Блаженства, Блаженнейшего Сергия, митрополита Московского, Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, от 22 ноября 1934 г. последовала таковая:

 «В Священном Писании, бесспорно, имеются неисчислимые указания и на бытие Божие, и на исторический факт земной жизни Господа нашего Иисуса Христа, и на чудеса, и на явление Христа апостолам и другим верующим, и на веру праведников в Бога, во Христа до мученичества и на прочее. Все такие указания служат, можно сказать, основоположительным материалом, как православного богословия (догматики, учение о нравственности), так и для православного пастыря.
 Но апологет (по крайней мере, в общепринятом понимании этого слова, как защитник веры против нападок неверия), сославшись на текст Священного Писания, едва ли может считать свою задачу исполненной и неверие опровергнутым. Думается, что еще менее они убедят неверующего. Тем более, что и сам автор представленного сочинения в заключительных словах считает "задачей будущего" (заметим - только еще будущего, значит, в настоящем эта задача и неразрешима) нашей православно-русской богословской науки, - "очистив агиографию от примесей апокрифически легендарных". Эти и подобные им мысли заставили поколебаться решимость преосвященного митр. Арсения Ташкентского, которому я поручил чтение сочинения, а вслед за ним и мою - признать за сочинением научную ценность, соответствующую требованиям, предъявляемым к кандидатской диссертации.
 Однако, принимая во внимание отзывы столь компетентных специалистов, продиктованных, конечно, не только благожелательностью, но и научною совестью, нахожу возможным утвердить иеромонаха Леонтия в степени кандидата богословия».
    О чем канцелярия патриархии имеет долг известить Вас настоящим.

Управляющий делами Патриаршего Священного Синода протоиерей А. Л.
За делопроизводителя протодиакон К. Арбузов


Приложение №3

Письмо Епископа N (написано владыкой Леонтием - сост.)

    На днях, возвратившись из богоспасаемого града Киева, куда я ездил на погребение своего незабвенного старца, схи-архиеп. Антония, я застал вашу утешительную весточку (видимо, письмо от архим. Нафанаила - сост.), полную братской любви и задушевности, которая несколько утешила меня в моем большом горе, - невозвратной утрате в лице почившего, дорогого владыки Антония. Он был моим духовным руководителем и отцом 20 лет. Если, по милости Божией, я есть то, чем вы меня знаете, то только благодаря его воспитанию и мудрому руководству. Проведя меня и иных своих духовных чад через Сциллу и Харибду, он ушел от нас в иной прекрасный мiр, оставив нам, умирая, святительское завещание, как хранить чистоту веры и не отходить от единства Христовой Церкви. Его завещание, а также краткую биографию считаю необходимым приложить при сем для напечатания в вашей дивной газете, по своей идее и содержательности не имеющей себе равной.
    Поистине все мы, изголодавшись духовно за эти долгие годы большевицкого владычества, отдыхаем душой, впитывая в себя как бальзам этот чудный духовный аромат, который веет с ее страниц.
    В трудных условиях приходится сейчас стоять у кормила церковного корабля, т.к. не чувствуется единства: одни преследуют чисто земные цели, другие - карьеру, а третьи, по складу своего ума, далеки от соборности Церкви. Посему приходится быть почти одиноким, и это одиночество еще острее чувствуется, когда не стало моего старца, а ведь он был моей опорой и той архиерейской совестью, которой проверял не только я, грешный, себя, но и все ревнители христианского благочестия.
    Радуется мое сердце, видя в лице вашей обители и ее насельников оплот нашего святого Православия. Я, недостойный, прошу и молю Господа Бога, чтобы он сподобил меня, грешного, познакомиться, дорогие мои и родные, со всеми вами, и в братской беседе излить все то накопившееся горе, которое пришлось пережить за эти мучительные тяжкие годы царствия безбожия в нашей, некогда славной и благочестивой, православной великой стране. После этого письма предполагаю прислать вам к Пасхе, "аще Господь восхощет", переживания свои в N-ской тюрьме, куда я был заключен 2 года подряд в одно и то же время, в дни великого Христова Воскресения.
    Много скорбного пришлось пережить, но еще больше духовной радости. Кажется, что никогда так не был близко к душе воскресший из мертвых Христос Жизнодавец, как в те страшные тюремные годы...
    Сердечно благодарю за присланные книжки, газеты и святые крестики. Всей дорогой братии желаю много лет здравствовать.
    Моя юная по возрасту и духу братия, в составе 6 человек - 3 иеромонаха и 3 иеродиакона - сердечно благодарит за присланные подарки, прося у всех вас молитв и благословения.
    Простите, Господь да хранит вас и вашу святую обитель на многие лета. Остаюсь с любовью о Господе, ваш недостойный богомолец, епископ N-ский.
20/ХII 1942г.

("Летопись Церкви", церковно-литературный сборник, вып. 1-й,
Владимiрова, Словакия, 1943 г.)

Приложение №4

 В №12 журнала "Православная жизнь" за 1971 год один из близких знакомых Владыки (не о. Вениамин - сост.), по его собственным словам, «всецело земной человек», скрывший свое имя под псевдонимом В.Н.М., сообщает о бывших ему «трех знаменательных сновидениях». Приводим его сообщение в кратком изложении.

    В первом сновидении, происшедшем в ночь на 8-е июля, через шесть дней после смерти владыки Леонтия, были явлены изображения Господа Иисуса Христа, Божией Матери, свят. Николая и чтимых В.Н.М. святых угодников, осияваемых необыкновенным светом. «Сколько времени продолжалось это необыкновенное сияние - сказать не могу, так как стоял, как оцепенелый! Ни одного слова не было произнесено. Очнувшись на своей постели, я ясно ощутил, что это начало чего-то, что последует».

    Ровно через месяц, в ночь на 8 авг. (37-й по кончине владыки день), пришло второе сновидение. В.Н.М. видел себя глубокой ночью, стоящим пред собором г. Буэнос-Айреса, окна собора темны. В.Н.М. заходит внутрь - храм залит дневным светом, полон людей; в центре храма, в архиерейском кресле в полном облачении с митрой - владыка Леонтий. Он возглавляет какое-то богослужение. Владыка обрадовался, увидев В.Н.М. А я отвечаю: «Радуюсь, вас, владыка, видеть, таким здоровым и радостным». «Да, - продолжает владыка, - я теперь совершенно здоров, никаких болей не чувствую, и мне здесь очень хорошо. На этих днях получаю новый хороший дом, как говорят на земле, - он уже мне обещан». Владыка предложил В.Н.М. остаться в его новом доме, где также будут жить некоторые друзья и знакомые В.Н.М.

    Через месяц, в ночь на 7-ое сентября было третье сновидение. В.Н.М. входит в огромных размеров храм, который, как он чувствует, находится где-то очень далеко, наполненный народом и православным духовенством. Владыка Леонтий спешит к В.Н.М «в облачении светло-голубом и весь измененный физически. Он молодой, красивый, с лицом - нечто среднее между юношей и девушкой».

    Потом владыка Леонтий сказал: «Ну, теперь пойдем скорей - ведь нам еще нужно переплыть большое озеро, что нас отделяет от того другого берега, но мы ждать не будем, ведь у меня собственная лодка». Через ряды людей они добрались до мола у озера.

    «Мы уже подошли к краю мола, и я увидел в темноте огромное озеро, на поверхности сияние миллионов вспыхивающих звездочек! Стою как зачарованный, не могу оторвать глаз от невиданного грандиозного зрелища!

    Прерывает меня голос владыки: «Ну, скорей! садитесь в лодку, и через два мгновенья будем на том, другом берегу». В одно мгновенье прыгаю в лодку, ...и просыпаюсь на своей постели».

    Последнее видение было в день начала Архиерейского Собора РПЦЗ, постановившего готовиться к прославлению святых Новомучеников и Исповедников Российских.

    Автор этого повествования, по-видимому, во время его написания живший в Аргентине, описывая в своей в статье «Монастырь и могила почившего владыки Леонтия» ("Православная Русь" №10, 1972 г.) свое посещение Чили, происшедшее менее чем через год после смерти владыки, сообщает, что владыка по смерти являлся многим из своих пасомых.


Примечания

1) Епископ Леонтий Парагвайский, "Мой дневник", 1-я тетрадь, рукопись, селение Капитан Миранда, Парагвай, 1949 г. Встречающееся не соответствующее действительности указание на рождение владыки в 1907 г. было сделано им из-за необходимости уменьшить свой возраст.

2) Там же.

3) Там же.

4) Там же.

5) Там же.

6) Там же.

7) Там же.

8) Там же: "Удивительно хорошо (Митрополит Антоний) произносил проповеди, но служил совершенно не музыкально, как обычно, не в тон, не имея слуха".

9) Там же.

10) Там же.

11) Там же.

12) Беседа составителя с архим. Вениамином (Вознюком), Великий пост 1993 г.

13) Там же: архим. Вениамин рассказывает об этом так: он приехал в семинарию, куда его назначили инспектором, и встречается в коридоре с этим Джугашвили. Он спрашивает - кто такой, - а ему говорят, - такой-то, исключен за свое поведение (сцена исключения И. Джугашвили архиеп. Антонием отобразилась на картине придворного художника Бродского).

14) Архиепископ Леонтий "Воспоминания" (1917-1944 гг.), машинопись, прибл. 1950-60 гг.

15) Там же.

16) Там же.

17) Там же.

18) Там же.

19) "Мой дневник", 1-я тетрадь: иерод. Гордий скончался мученической смертью. Он, по благословению, определился сторожем к Свято-Троицкой церкви и поселился в пономарке, где был заколот св. копием, когда шайка разбойников взломала церковные двери и стала грабить храм.

 20) Там же.

21) Архиепископ Леонтий, "Воспоминания".

21а) Епископ Леонтий Парагвайский, "Мой дневник", 3-я тетрадь, рукопись, с. Капитан Миранда, Парагвай, 1950 г., февр.

22) Там же.

23) Епископ Леонтий Парагвайский, "Мой дневник", 3-я тетрадь: Н. Клюев был усердным прихожанином Николаевского единоверческого храма. Думал о монашестве, если бы, по его словам, были условия на то. Он часто посещал о. Леонтия на подворье и подписал подаренный ему сборник стихов: "Земному ангелу в день его небесного ангела".

24) Архиепископ Леонтий, "Воспоминания".

25) Там же.

26) И. Андрушкевич, "In memorian", "Наша страна", Буэнос-Айрес, 4 июля, 1972 г.

27) Епископ Леонтий Парагвайский, "Мой дневник", 3-я тетрадь.

27а) Беседа составителя с архим. Вениамином (Вознюком).

28) Там же.

28 а) Там же: "В этот период времени, среди других преосвященных, жил в Даниловом монастыре и митр. Серафим (Чичагов), которого недавно освободили из заключения но, по-видимому, по какой-то от власть имущих договоренности. Ибо архиеп. Феодор (Поздеевский), узнав, что митроп. Серафим поселился в Даниловом монастыре, как мне в Даниловом поведал наместник Тихон, писал, между прочим, следующее: "Дедушка Серафим по-видимому начать портиться "".

29) Там же.

30) Архиепископ Леонтий, "Воспоминания".

31) Епископ Леонтий Парагвайский, "Мой дневник", 3-я тетрадь.

32) С. Шульц мл., "Храмы Санкт-Петербурга история и современность", "Глагол", СПб, 1994 г.

3) В статье монаха Амвросия (Сиверса) "Истоки и связи Катакомбной Церкви в Ленинграде и области" (машинопись, СПб, 1993 г.), говорится, что схи-архиеп. Антоний (кн. Абашидзе) Таврический "с 1925 г. проживал в Киеве, окормляя грузинскую паству. Организатор Грузинской Катакомбной Церкви. Ее первоиерарх в 1926-43 гг.".

33а) Беседа составителя с архим. Вениамином (Вознюком).

34) Архиепископ Леонтий "Воспоминания".

35) Там же.

36) Там же.

37) Там же.

38) Там же.

39) Беседа составителя с архим. Вениамином (Вознюком).

40) А. Даров в статье "Юбилей служения и подвига" ("Новое рус. слово", 1966 г.) указывает, что владыка работал на каменоломнях в с. Высокая Печь на Житомiрщине. Проверить достоверность этого сообщения у составителя не было возможности, тогда как остальные сведения, содержащиеся в этой статье, которые удалось проверить, не подтвердились.
41) Архиепископ Леонтий "Воспоминания".

42) Там же.

43) Там же. 43а) Там же.

44) Там же.

45) Там же.

45а) Анна Ильинская "Церковь гонимая", "Литературная учеба", М., янв-февр. 1995 г.

46) Архиепископ Леонтий "Воспоминания".

47) А. Ростов "Исповедник", "Наша страна" 13 июня 1971 г. Проверить достоверность этого сообщения у составителя не было возможности, тогда как остальные сведения, содержащиеся в этой статье, которые удалось проверить, не подтвердились.

48) Беседа составителя с архим. Вениамином (Вознюком).

49) О. Вениамин вспоминает, что о. Леонтий старался все делать с согласия схи-архиепископа Антония, почитая его не просто как епископа, но как святого. О. Леонтий рассказывал о многих случаях прозорливости владыки Антония. Еще до прихода немцев, во время, когда неизвестно было, где ты проснешься утром - у себя или в тюрьме, владыка Антоний заставлял его сдавать зачеты профессорам. - Зачем? - спрашивал о. Леонтий, - завтра, может быть, арестуют и расстреляют, кому это надо? - владыка Антоний говорил - никто не знает, что завтра будет, промысл Божий неизвестен. Поэтому подчиняйся, сдавай. (Беседа составителя с архим. Вениамином /Вознюком/).

50) Там же.

51) В. Мосс указывает, что Григорий (Секач), впоследствии «схи-митрополит» канонически сомнительной ветви Катакомбной Церкви Геннадий, был рукоположен в 1943 г. владыкой Леонтием во пресвитеры и назначен на приход ("A Ray of Holy Russиa"; The Life of Hieroconfessor Schema-Metropolitan Gennady /Sekach/ by Vladиmir Moss /Ms/).

51а) В письме митроп. Анастасию от 7 сент. 1949 г. епископ Леонтий пишет по поводу переезда в Канаду: «Надо выслать три визы: мне, о. Вениамину и послушнику Феодору. Я их не покину никогда, и они со мною не расстанутся, особенно о. Вениамин. Он мне верен при всех обстоятельствах. Так мне и заявил, с родины - и до гроба».

52) Александр Свитич, магистр богословия, "Православная Церковь в Польше и ее автокефалия", Буэнос-Айрес, "Наша страна", 1959 г.

53) Беседа составителя с архим. Вениамином (Вознюком).

54) "Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война", Сборник церковных документов, М., 1943 г., стр. 40, 61, 74.

55) Беседа составителя с архим. Вениамином (Вознюком).

56) Архиеп. Леонтий "Церковная жизнь в Венесуэле", "Епарх. вестн. Венесуэльской епархии", №5, октябрь-ноябрь 1959 г.

57) "Русское слово" № 47, 8 июля 1972 г.

58) Архиепископ Леонтий "Воспоминания".

59) "Русская Православная Церковь Заграницей" 1918-68 гг, т. II, издание Русской духовной миссии в Иерусалиме.

60) Беседа составителя с архим. Вениамином (Вознюком).

60а) Владыке даже удалось получить письмо от митрополита Григория (Чукова), который был ректором Высших богословских курсов в те времена, когда о. Леонтий там учился. Тогда он был митрополитом Ленинградским, а потом его перевели в Одессу, и когда владыка узнал его местопребывание, то написал ему письмо, и тот ответил так, что для внешних было очевидно, будто митроп. Григорий получил письмо от незнакомого человека, но в тоже время владыке было ясно, что тот понял, от кого получил письмо.

61) Архимандрит Евгений до революции поехал на богомолье в Иерусалим и на обратном пути остался на Старом Афоне, где принял постриг и священный сан. В 1914 г. выехал на родину похоронить мать и там и остался. Окормлял на Кубани храмы, не принявшие декларацию 1927 г. Находился в лагере. В 1936 г. его вызвали в Москву и отправили на Афон. Являлся духовным сыном преп. Силуана Афонского ("Катакомбы", "Русское возрождение", 1982 г., апрель, №20).

62) Иеромонах Игнатий (†1972 г.), окормлявший катакомбных христиан в Воронежской и других областях, был присоединен к епархии архиеп. Леонтия.

62а) Епископ Вениамин (Новицкий) Иркутский, будучи архимандритом, до войны находился на территории Польши. Попав под советскую оккупацию, был рукоположен в МП в мае 1941 г. в архиереи. Присоединился к Украинской Автономной Церкви, где был в 1942-43 гг. епископом Полтавским. С 1945 по 1955 гг. был заключен в Колымских лагерях. По освобождении вошел в МП, где занимал поочередно Омскую, Иркутскую и Чебоксарскую кафедры.

62б) Из письма митрополиту Анастасию и Архиерейскому Синоду от 30 мая 1963 г., в связи с совершенными архиеп. Леонтием хиротониями для греческих старостильников.

63) 29 нояб. 1962 г. архиепископ Леонтий вместе с архиепископом Серафимом Каракасским рукоположили в церкви Св. Маркелы в Нью-Йорке архимандрита Петра (Астифидиса) во Епископа Асторийского. Архиерейский Синод РПЦЗ об этих хиротониях извещен не был.

64) И. Андрушкевич "In memoriam".

65) Там же.

66) "Русская жизнь" писала о владыке во время его посещения Сан-Франциско: «В наше суровое и страшное время особенно ценны такие качества, как смирение, терпение и любовь. Они невольно пришли на ум тем, кому выпало счастье общения с поистине выдающимся архипастырем. Его приветливость, простота, ласковая улыбка - приковывают и влекут к себе», - приводится по статье А. Дарова "Юбилей служения и подвига", "Новое русское слово", 1966 г.

67) Епископ Леонтий "К предисловию", "Мой дневник", 1-я тетрадь (рукопись) упом. выше.

Благодарность

Составитель покорнейше благодарит всех, кто своей молитвенной и иной помощью оказал содействие в составлении настоящего жизнеописания, и особо ниже поименованных лиц: Епископа Илариона (архив. Архиерейского Синода), Архиепископа Лазаря, архимандрита Вениамина, иерея Павла Ивашевича, протод. Виктора Лохматова, протод. Андрея Папкова, диакона Павла Иванова, игум. Иулианию, Н.Л. Казанцева, М. Мансур, матушку Марфу Ивашевич.

Об Архиеп. Леонтиии Чилийском см. также:

Архиепископ Лазарь почтил память Аввы - Святителя Леонтия Чилийского:

http://catacomb.org.ua/modules.php?name=Pages&go=page&pid=538